"Василий Звягинцев. Бои местного значения (Одиссей покидает Итаку, книга 6)" - читать интересную книгу автора

великолепная.
После слов старлейта дальнейшая карьера теперь рисовалась Шестакову
прямой и надежной, тем более что действительно представление на крест
III степени за участие в набеге на немецкий конвой в Норчепингской бухте
было на него уже подписано.
Дураком же, как следует из всего вышеперечисленного, юнкер Шестаков
не был, проявив должный героизм и отвагу, достаточные дЯя самоуважения
во всей последующей жизни, он не возражал и против комфортного,
гарантированного будущего. В то же время, едва ли не инстинктивно,
Григорий продолжал жить в матросском кубрике, отнюдь не согласившись на
переселение в кондукторский, исполнял обязанности младшего унтер-
офицера по минно- торпедной части.
После эсминца, с еженедельными выходами в море, минными
постановками, стычками с немецкими крейсерами, залповой торпедной
стрельбой по реальной цели, служба при подводных аппаратах линкора,
который вообще ни разу не выдвигался за Ганге- ПорккалаУлдскую минно-
артиллерийскую позицию, казалась до невозможности пресной.
Зато - настолько же и спокойной. Можно было спать, читать,
развлекаться в доступных пределах и не беспокоиться о шансах выжить в
очередном доходе. "Едем дасзайне" 6 короче
говоря. Для простоты общения с товарищами Шестаков не носил на погонах
двух положенных золотых басончиков и трехцветного канта, отчего многие
даже и не подозревали о его "полугосподском" положении. А благодаря
грамотности и "пониманию" его записали в "сочувствующие" сильной и
многочисленной на "Петропавловске" подпольной большевистской
организации.
- Не сказать чтобы Шестаков так уж увлекся именно большевистскими
идеями, эсеровская программа в чем-то была ему даже ближе, но сыграла
роль личность руководителя, умного, степенного и рассудительного
гальванерного кондуктора Мельникова. А тот не просто уважал толкового
минера, но и имел на него далеко идущие виды. Вот- вот юнкер станет
мичманом, а офицеров - членов партии на линкоре пока что не было.
Но тут, неожиданно для самих революционеров, грянул февраль
семнадцатого года.
За ним последовали кронштадтская и гельсингфорсская "большая
резня", когда одуревшие от воли и четырехлетнего тоскливого безделья на
стальных коробках (за всю войну линкоры 1- й бригады ни разу не выходили
в море) матросы сотнями расстреливали, кололи штыками, топили в море ни
в чем не повинных офицеров и адмиралов. За когда-то полученный наряд вне
очереди, за строгость по службе, просто за золотые погоны. Или за
понравившийся перстенек на пальце, за именные часы...
Заблаговременно узнав о готовящемся побоище, Шестаков предупредил
старшего лейтенанта и больше недели прятал его в отсеке подводных минных
аппаратов, пока не схлынула кровавая волна. Только на "Петропавловске"
тогда было убито девять офицеров. Еще несколько просто не вернулись из
города, и судьба их осталась неизвестной.
А всего за эти дни Балтфлот потерял несколько сотен офицеров и
адмиралов, причем, по странному совпадению, наиболее талантливых и
авторитетных. Словно бы не стихийный взрыв то был, а тщательно
спланированная акция.