"Василий Звягинцев. Бои местного значения (Одиссей покидает Итаку, книга 6)" - читать интересную книгу автора

противоположность.
То ли от шального снаряда, то ли от случайного или намеренного
поджога загорелся форт Павел, в двух милях от Котлина. А на его складах,
кроме нескольких сотен гальваноударных мин заграждения образца 1908
года, хранилась чуть не тысяча тонн тротила в огромных слитках.
Когда до него дойдет огонь, он сначала начнет плавиться, будто
стеарин или воск, дотом загорится, а потом... Может быть, так и сгорит,
пузырясь, дымя и воняя, а возможно, и рванет, если хоть в одном-
единственном месте температура достигнет критической точки. Какой именно
- никто не знает, слишком от многих факторов она зависит. Качество
очистки, наличие примесей, влажность и так далее и так далее... Но если
рванет, мало что останется и от города Кронштадта, и от кораблей на
большом рейде, да и Петрограду не позавидуешь. Особенно если сдетонируют
склады боеприпасов на фортах Тотлебен и Обручев, в самом Кронштадте,
крюйт- камерылинкоров...
- Я не знаю, что там можно сделать, - с тоской в голосе сказал зам,
бывший кавторанг с дивизии подводных лодок, - но что-то делать надо.
Мины тоже взрываются, но пока по одной - по две, И от минных погребов до
склада тротила - две сотни сажен. Вдруг пронесет? Короче, вы минер, а я
лишь штурман... Поезжайте, посмотрите. Я предоставляю вам неограниченные
полномочия...
Едва сторожевик отвалил от стенки, стала видна темная клякса на
фоне лимонного закатного неба. Потом донеслись глухие, словно сквозь
вату, удары. Мины, понял Шестаков. Взрывающиеся под тяжелыми сводами
крепостных подвалов мины.
"Что, в самом-то деле, там можно сделать?"- думал, стоя у
парусинового обвеса мостика и куря одну за другой скверные папиросы,
Шестаков. И командир сторожевика, бывший "черный гардемарин", и матросы,
которых теперь следовало называть военморами, были мрачны и
неразговорчивы. Да и то... Если тротил взорвется, двухсоттонный кораблик
просто сдуете поверхности моря, как пушинку с рукава.
По искромсанным снарядами, заваленным битым кирпичом улицам
Шестаков добрался до помещения временного штаба. По пути он старательно
обходил густые подтеки крови на брусчатке, еще не убранные трупы - и
защитников крепости, и атакующих.
Предъявил свои полномочия, получил еще одну бумажку, уже от
сухопутного командования, и отправился искать кого-нибудь уцелевшего из
минных специалистов. Рассчитывая, между прочим, именно на Власьева.
Через час он узнал, что бывший старший лейтенант арестован в числе
не успевших бежать в Финляндию организаторов мятежа и содержится на
флотской гауптвахте. Поначалу Шестаков испытал только досаду, что вот,
мол, срывается план с помощью Власьева что-то придумать с этим поганым
тротилом, дым от которого уже накрыл остров бурой, воняющей, как миллион
сгоревших расчесок, тучей. И только чуть позже сообразил, что тротил -
тротилом, а старлейта могут банальнейшим образом расстрелять. И спасти
его сейчас может только он с помощью вот этих жалких на вид,
отпечатанных на рыхлой серой бумаге мандатов.
Начальник полевой ЧК Южной группы, взявший на себя всю полноту
власти в первоначальном (а для многих - и окончательном) дознании,
поначалу не захотел с ним и говорить.