"Формула истории" - читать интересную книгу автора (Тюрин Александр Владимирович)

Часть Вторая

Русь полевая

Некоторые историки говорят, что московские князья обслуживали ордынскую власть, что перенимали ее стиль управления. Наверное, историки хотели бы, чтобы Иван Калита на манер Святослава, прокричал «иду на ты» и сложил свою буйну голову под кусты, вместе со всем московским народонаселением. Или надо было ждать открытия «второго фронта» от западный союзников? Но совсем недавно (1204) западные союзники выпотрошили доверившуюся им Византию, сделав неотвратимым ее падение под натиском турок; только что (начало XIV в.) Запад проглотил разоренные западно-русские земли, навалился на Новгород, отрывая от него кусок за куском.

Ускорителями московской фазы были три ивана – великие князья Иван Данилович Калита и Иван III, а также царь и великий князь Иван IV. Иванов этих мало кто любит, даже и в нашем отечестве. Иван IV вообще является международно признанным исчадием ада и наиболее вспоминаемым историческим персонажем с оценкой минус. А, меж тем, именно они создали мощное русское государство в отчаянно неудачных условиях, государство, которого, по идее, не должно было быть. Именно этим трем иванам обязаны своим сегодняшним существованием минимум сто пятьдесят миллионов человек и славная российская культура.

От хитрости Ивана Даниловича Калиты родилась сорокалетняя московская оттепель без татарских погромов; она породила рать непуганных бояр и детей боярских, которая, в одиночку без участия других княжеств рискнула выехать в поле против западной мамаевой Золотой Орды. Кто тут может упрекнуть московита в трусосости или коварстве? Тверитяне или новгородцы со псковичами и смолянами? В 1380 году они отсиделись по своим углам. А западные русские-литвины вообще были на стороне хана. Целиком и полностью. Также как и сто лет спустя, во время Стояния на Угре.

Иван III дожал Орду, которая по-прежнему была в прямом союзе с Западной Русью-Литвой, а затем напомнил и боярам-самостийникам из других княжеств, что они тут лишние. И без особых хлопот Русь воссоединилась.

Экономически это было время, когда переложное и подсечное земледелие в связи с ростом населения уступало первое место двухпольному и трехпольному пашенному земледелию, осуществляемую на так называемых опольях, находящихся под защитой княжеской дружины. На смену двух и трехдворным лесным деревенькам приходили большие деревни. На смену своеземцам приходили крестьяне, хоть и свободные, но хозяйствующие на чужой господской земле.

Ничего, кроме организационного оружия, у Ивана Даниловича и Ивана Васильевича не было. Несмотря на переход к несколько более интенсивному паровому способу обработки земли, Русь оставалась крайне слабой в производительном отношении, бедной страной, опирающейся на рискованное земледелие, со слабеньким животноводством (из-за длительного периода содержания скотины под крышей), отрезанной от торговых путей (Афанасий Никитин проверил эти пути и это стоило ему жизни). Климатический оптимум остался в прошлом и каждое столетие было холоднее предыдущего. Где-то далеко на западе погибали, не сдаваясь, гренландские викинги – это тот редкий случай, когда кому-то было хуже чем нам.

Уже в середине 15 века Орда разделилась на несколько орд и ханств, однако и они оставались в рамках набеговой экономики; некоторые из них жили напрямую от грабежа Руси (если в Крымском ханстве не получался набег, то там начинался голод и кровавые усобицы). И северо-восточная Русь искала новый режим устойчивости. Экстенсивное земледелие требовало, вместе с ростом населения, постоянного расширения пашни. То есть, экспансии, освоения новых земель. Но Русь сейчас была крепка заперта в кругу враждебных соседей (Швеция, Ливония, Польша, Литва, Турция, Ногаи, Крымское, Астраханское, Казанское, Сибирское ханства). Выход из этого круга означал войну, почти постоянное ведение боевых действий на всех рубежах. В это время на каждый мирный год приходится два военных. Это было время третьего русского государства – Руси Полевой.

Устойчивость для Руси Полевой означала в первую очередь создание всеобщих условий для безопасной жизни и ведения хозяйства. Никакого инструментария, кроме централизации и мобилизации, у государства не было – а это означало безжалостную рубку всех избыточных организационных связей, сокращение точек входа в систему для агрессивной внешней среды. Бояре лишались права отъезда в Литву, земли и доходы перераспределялись в пользу государевых служилых людей, несущих военную и пограничную службу.

В середине XVI в. на Русь свалилась новая напасть – климатическая. Если точнее малый ледниковый период.

Это привело не просто к похолоданию, но и к росту числа погодных аномалий, таких как летние заморозки, обильные осадки, снег посреди лета, наводнения, засухи.Их число превосходило на порядок экстремумов в Западной Европе, они ставили рискованное русское сельское хозяйство в еще более уязвимое положение. И это настоятельно требовало выхода системы Русь из состояния внутриконтинентальной замкнутости.

Кстати, малый ледниковый период воздействовал и на северо-западную Европу. Но поскольку средние температуры были все же выше, чем в России (Гольфстрим все же функционировал), то европейские землевладельцы нашли определенный выход. Они перешли на посадки клевера и турнепса, которым кормили скотину, а та уже снабжала навозом посевы оставшиеся посевы зерновых. Естественно, что при переориентации на скотоводство, землевладельцам требовалось меньше крестьян – они пополняли толпы обезземеленных бродяг, число которых сокращали палачи и работные дома. Значительная часть крестьян превращалась в сверхдешевые рабочие руки для припортовых мануфактур. Но лучшем путем к выживанию для этих бедолаг была колонизация новых заморских земель – перед европейцами все-таки были открыты моря. А вскоре европейцам подоспела на помощь и заокеанская «гуманитарная помощь» – картошка.

На малый ледниковый период приходится правление талантливого и стратегически мыслящего Ивана Грозного.

Иван IV прекрасно понимал (хотя и описывал это, наверное, своими словами), что главная угроза для устойчивости всей «системы Русь» – это слабость производительных сил, основой которых является малопродуктивное рискованное земледелие в условиях дефицита рабочих рук.

Иван IV понимал, что внутриконтинентальная замкнутость «системы Русь» делает ее крайне неустойчивой к неблагоприятным воздействиям внешней среды, превращая ее в систему-донора, накапливающую энтропию.

Царь Иван понимал, что Руси нужны не только безопасные границы и новые пашни, но и выход к заморским ресурсам, к новым технологиям, которые, в силу естественных причин, страна не могла создать сама.

Сперва Иван IV активно взялся за перестройку государства, убирая избыточные связи и создавая более совершенную организацию. Про элементы регулярного войска (стрельцы) и протоминистерства (приказы) писать не буду, об этом достаточно информации. Гораздо менее «популярна» информация о том, что на место самоуправства бояр и наместников пришло самоуправление крестьянских общин, их широкое участие в охране порядка и судопроизводстве – и это на основе закона, Судебника 1550 года. Не один крестьянин не мог быть взят под стражу царским наместником без согласия местной крестьянской общины (нам и сегодня такое лишь снится). Община обязана была контролировать ведение судебных дел в отношении своих членов.

Судебник упростил и сделал единообразным переход трудовых ресурсов (крестьян) от одного землевладельца к другому.

Иван IV собирал представителей «земли» на парламенты Земских Соборов, включая представителей крестьянства, по наказам которых и составлялись уставные царские грамоты, вводящие самоуправление в той или иной волости.

Иван IV с молодых ногтей рвался к продвинутым технологиям. Миссия Ганса Шлитте, вербовавшего в Европе для царя не только ремесленников, но даже ученых, относится к 1547.

Однако ливонцы перехватывали и даже казнили тех немецких ремесленников, которые завербовались для работы на Руси. (Шлитте со всей своей навербованной командой попал в тюрьму.) А Польша, Швеция и Ганза не давали выхода к морской торговле – ни один капитан не был пропущен в русский порт на реке Нарве.

И тогда Иван IV попытался мощным махом превратить Русь Полевую в Русь Морскую.

Тактическая нелепость, перемирие 1559, превратила разгром Ливонии в войну против коалиции великих держав того времени – Польши, Литвы, Швеции, Крымского ханства (и стоящей за ней Турции), при враждебности Германской империи. Население коалиции превосходило пятимиллионое население Руси во много раз, несравнимы были и производительные силы.

К тому же, титанические военные усилия усилия Ивана IV пришлсь на пору стихийных бедствий, они натолкнулось на саботаж или измену элит, оставшихся от удельного периода, фактически от Речной Руси.

Тонкая игра папского престола (вот где уж коварство) привела к созданию на антирусской базе коалиции великих военные держав того времени. Для чего пришлось совершить государственный переворот в Стокгольме, поменяв протестанта Эрика на католика Юхана, и осуществить манипуляцию выборами польского короля. К власти с помощью откровенного шантажа – татарских набегов – был приведен османский вассал Стефан Баторий. И эта вся силища – Польша, Литва, Швеция, Крым – была направлена на разгром малопроизводительной и малонаселенной России. Противник вел войну на уничтожение, Vernichtungskrieg. Наемные войска Стефана Батория, нанятые на деньги Германской и Османской империй, в стиле Батыя вырезали население и гарнизоны занятых русских городов; шведы в одной только Нарве убили семь тысяч горожан, крымские татары разоряли Рязанский край; подстрекаемые османскими агентами заволновались поволжские народы.

Русь не сменила вектор развития, хотя сильное государство, созданное Иваном IV, осталось на века.

Чингисхану простили уничтоженные цивилизации; всемирная империя с центром в Каракоруме – это ж для книги рекордов Гинесса. Протестантам забыли истребление «ведьм» и уничтожение католических городов, а католикам – сожжение еретиков и истребление протестанских городов, ведь переход к Новому времени явно требует жертв. Фердинанду и Изабелле простили десятки тысяч аутодафе и перемалывание миллионов индейских жизней – как же Европе без Нового Света. Прогрессивная общественность дала право Генриху VIII и Елизавете вешать разоренных крестьян, а немецким рыцарям их сжигать – без ликвидации лишних людей просто не развился бы капитализм. Кромвель, как великий британец, мог спокойно резвится в Ирландии, огнем и мечом загоняя коренное население на каменистые берега Коннахта. Король Баторий и король Юхан остались в мировой истории как большие либералы, хотя их армии имела обыкновение вырезать население захваченного русского города.

Иван IV же стал человеком минус тысячелетия. О нем пишут, его вспоминают в ежедневных американских газетах. И вспоминают, конечно, не земские соборы и не царские уставные грамоты, вводящие крестьянское самоуправление.

Насколько раздуты новгородские казни января 1570 года (их, кстати, не заметил шведский посланник Паавали Юстен, находившийся в Новгороде в это время), но как мало говорится о голоде и чуме 1567—1569, которые, собственно, и смяли город. Причем, мор с чумой в цитадели "вечевой свободы" был столь частым явлением и во времена независимости, чем она выделялась даже среди неблагополучных русских городов. Нередко голоду способствовали западные «партнеры», блокировавшие город-побратим с моря, как например в 1445. А чума на Русь всегда приходила на Русь из вшиво-блохастой Европы именно через Новгород. Сколько написано о паранойе царя, видевшего кругом нерадивость и измену – но «диссидент» Курбский, начальствуя уже литовской армией, разорял за милую душу регион Великих Лук. Перед новгородским делом была таинственная сдача противнику важнейшей крепости Изборска. Странное случилось во время нашествия крымской орды в 1571 года, когда изменники фактически привели татар к Москве, а земская армия по приказу воевод укрылась в городе и сгорела вместе со столицей. Эта катастрофа стоила 150 тысяч русских жизней.

В 1572 татарско-турецко-ногайское нашествие повторилось, уже с целью установления азиатского ига. Однако орды были наголову разгромлены в судьбоносной битве при Молодях, всего лишь в 70 верстах от Москвы (именно в этой точке можно измерить максимальную глубину проникновения турков в Европу; Молоди, а не Вена). Эта битва была намного удачнее, чем Бородино, намного важнее, чем Полтава, и фактически по значимости сравнима с битвой под Москвой 1941 года. Но мы ухитрились ее забыть, потому что кто-то из высокородных гуманитариев посчитал, что опричный князь Хворостинин не может выступать в роли спасителя Отечества. (Этому князю, неоднократно затираемому родовитыми боярами, мы обязаны еще не одной победой).

А затем устоял и Псков. Даже после чумы и неурожаев, в условиях борьбы на три фронта, система Русь показала мобилизационные возможности, которые и не снились куда более крупным соседям.

На пик малого ледникового периода приходится правление талантливого, но несчастливого Бориса Годунова, который обладал тем же стратегическим умом, что и Иван IV, однако умел гораздо лучше контролировать себя (может потому, что, в отличие от Ивана, его не травили ртутью).

Какой-то американский журналист сказал, что вся история России – это сплошные иваны-грозные. Зачем нам сплошные? Если бы хотя бы правление Ивана Грозного и Бориса Годунова пришлось бы на более благоприятный климатический период, то сейчас бы Россия простиралась от Калифорнии до Ла-Манша, а о британской империи не было никаких пометок в учебниках истории.

Но, увы.

Даже после занятия Волжского бассейна и открытия пути в Сибирь освоение новых ресурсов оставалось энергозатратным, малорентабельным. На Волге бушевали мятежи покоренных народов, в на северном Кавказе, за Тереком, русских регулярно вырезали. (Хотя, заметим, в Смуту именно волжский город Нижний Новгород обеспечил ресурсами восстановление государственности). Внешняя среда не давала никаких «премий» русскому государству, какой, например, была дешевая работорговля для западных европейцев. Русский «дранг на восток» долгое время практически не расширял рынок и хозяйственные связи. Английский парусник-слейвер доставлял колонистов или рабов в благодатную Северную Америку за несколько недель и возвращался обратно с продукцией плантаций, например хлопком для припортовых мануфактур. Оборачиваемость средств была быстрой и прибыль высокой. Сибирская же дорога длилась годами (!), до берегов Тихого океана люди добирались почти три года, и для грузоперевозок (кроме ценной пушнины и хлеба, в силу железной необходимости) этот путь вообще не мог использоваться.

Ясно, что в таких условиях правительство делало ставку лишь на медленную сельскохозяйственную колонизацию и на удержание рабочей силы в центре – в рамках системы.

Но давление власти было столько сильным, что связи не выдерживали, разрушались, а точек выхода освободившейся энергии не было. Основная масса казакующего люда не стремилась замерзнуть в лесотундре (в это время практически прекратилась миграция за Северную Двину, в пермский край), не бежало сложить свои головы под саблями кавказцев или крымцев, а старалось добывать свой казацкий хлеб грабежом на дороге – а в период Смуты разграблением деревень и городов.

Русское государство было скреплено не столько хозяйственными взаимодействиями, а сколько волей и организацией, создающей безопасность и всеобщие условия жизнедеятельности. И хотя это государство обеспечивало жизнь миллионов людей, которые бы погибли при его отсутствии, тем не менее, тягло и несправедливое распределение повинностей (что случалось при слабых государях и сильной олигархии) регулярно выводило систему из равновесия. Отсутствие выхода к внешним ресурсам, невозможность сбросить пар при помощи колониальных захватов и колонизации (сибирское окошко было чересчур узким, воюющее государство слишком нуждалось в податном населении в историческом центре) вело к росту энтропии и протестной энергии.

В июле 1601 в Москве ездили на санях, с 1600 четыре года подряд летом ударяли заморозки, а в сентябре становился снег. Это (а не бесчинства опричнины за тридцать лет до этого, как уверяют либеральные мыслители) стало причиной Смуты во третьем русском государстве.  Однако Смута, уничтожившая государство, завершилась самоорганизацией общества, которое восстановило государство, причем еще более жесткое, чем оно было до того…

В программе развития государства появился коллапс. Напряжение вертикальных связей и рост энтропии выводят Россию раз за разом из устойчивого состояния, разрушают сложные структуры, а затем погружают в диссипативный хаос. Но синергетические процессы в этом хаосе снова рождают государство.

Коллапсов за последние четыреста лет у нас было уже четыре. Если верить на слово высоконравственным либеральным мыслителям, что государство российское – сущность вредная, то получается, не должно оно снова возрождаться из хаоса. Ну, зачем, зачем людям эта тирания? Пригласили бы к себе султана турецкого, да короля польского, да премьер-министра британского, ну и зажили бы счастливо. Однако, каждый раз процессы самоорганизации собирают практически одну и ту же организационную структуру. Так в чем же дело. Что это за странный аттрактор, вызывающий столь сильную синергетику в рассыпавшейся на осколки социальной машине?

Что это за параметры порядка, которые стоят за самоорганизацией общества, воссоздающего отнюдь не рыхлое «горизонтальное образование», а тяжелый государственный механизм, который копирует все сущностные функции и свойства предыдущего государства.

Может быть этим аттрактором, который создавал государство фактически из небытия была сама жизнь – жизнь миллионов или десятков миллионов людей, которые бы погибли без государства.

И каким бы эксцессами не сопровождалось бы функционирование государства, это не сравнима с гибелью всего народа.

Не пора ли принять как аксиому, что в России сильное государство не может и не должно исчезнуть, если только народ не решит массово переехать в Австралию или коллективно покончить жить самоубийством. Кстати, насчет последнего. Не надо, уподобляясь леммингам, бежать топиться в ближайшее море – в России море нередко замерзает. «Доброжелатели» на Западе и Востоке всегда помогут отдать концы, надо только внимать их речам о «стране рабов, стране господ» без напряжения мысли.

Кстати, Западу природа определила другой путь. Начиная с того же XVI-XVII вв. западные элиты повышали устойчивость своих систем за счет внешней среды, выкачивая оттуда ресурсы и сбрасывая туда метаболиты. К этим метаболитам относились и голодные жадные криминальные европейцы, которым не хватало места в Европе,

После середины XVII века в Англии больше не было никаких серьезных потрясений, а вот в соседней Ирландии были, да еще какие.

Гулаг изобрели на Западе – если под гулагом понимать массовое использование рабского труда для получения средств, используемых в других более развитых отраслях хозяйства. Рабская сила перекачивались из Африки в Америку через трансатлантический «рабопровод», в строительстве которого отличились вест-индские компании. Неспособные к плантационному рабству индейцы уничтожались и заменялись на трудоголиков-негров. Западный гулаг просуществовал три века и сыграл огромную роль в производственном накоплении и в переходе «свободных наций» к развитому т. н. демократическому обществу. Для накопления капиталов использовалось также пиратство (современники вспоминали, что это стало при Елизавете чем-то вроде народного промысла) и разные виды грабежа колонии. Например, всемирно известные индийские ремесленники были изничтожены голодомором, организованным британской ост-индской компанией (в Бенгалии за 1769—1773 погибла треть населения). Эта же славная корпорация перекачивала наркотики из Индии в Китай. Наивные аборигены в новых землях, если они подходили по климату для европейской колонизации, стирались в порошок,

За всем этим стояли десятки миллионов жертв. Но это было основой инвестиций в британскую индустриальную революцию…