"Тридцать дней войны" - читать интересную книгу автора (Скворцов Валериан)

Политическое каратэ

1

14 февраля 1979 года министерство иностранных дел СРВ спешно созвало к шести часам вечера в расположенный близ главной ханойской площади Бадинь международный клуб иностранных корреспондентов, до которых удалось дозвониться. Приглашения поступили буквально за час-два до встречи, и почти все журналисты, собравшиеся в неярко освещенном зале, с естественным нетерпением ожидали объявленное выступление заместителя министра иностранных дел Хоапг Бить Шона.

Ровно в шесть сотрудник отдела печати вывесил на подставках крупномасштабную карту-схему вьетнамо-китайской границы. В жирно обведенную линию границы вонзались с севера жала девяти красных стрел — редкий трезубец на западе и шесть, широко расходящихся из одной точки, на востоке. Из боковой двери вышел Хоапг Бить Шон и занял центральное место за длинным столом, заставленным журналистскими микрофонами и портативными диктофонами.

— Сегодня наше министерство, — сказал заместитель министра, — опубликовало заявление об усилении актов вооруженных провокаций и военных приготовлений со стороны Китая на границе Вьетнама. 10 февраля мы направили на этот счет послание Совету Безопасности ООН, обратив его внимание на всю серьезность обстановки… Мы неоднократно заявляли о готовности урегулировать путем переговоров все проблемы, касающиеся наших отношений с КНР. Мы оставляем в силе эту позицию доброй воли. Но китайская сторона неизменно отвечает отказом, ибо явно хочет создать трудности для Вьетнама, который является серьезным препятствием для осуществления экспансионистских намерений Китая в Юго-Восточной Азии…

Заместитель министра напомнил, что существующая граница определена в рамках соглашений, подписанных французским правительством и представителями Цинской династии в 1887 и 1895 годах, и обозначена примерно 300 реперами.

В ходе переговоров, состоявшихся в 1957 и 1958 годах, Центральный Комитет ПТВ и Центральный Комитет КПК договорились сохранять границу, доставшуюся в наследство от истории, и все пограничные и территориальные вопросы решать путем консультаций.

Однако уже в 1974 году стало очевидным, что китайские власти не соблюдают договоренности. Как известно, это было время дальнейшего подъема национально-освободительной борьбы в южных провинциях Вьетнама, серьезных трудностей для трещавшего по швам марионеточного режима. Воспользовавшись тем, что сайгонские генералы свои основные силы бросили против частей освободительной армии, Пекин, не предупредив тогдашнее Временное революционное правительство РЮВ, высадил десант на Парасельских островах, где находился марионеточный гарнизон, и захватил их.

В 1975 году завершилось полное освобождение Вьетнама. После более чем вековой искусственной разобщенности начался процесс государственного воссоединения страны. И в том же году вооруженные силы КНР спровоцировали 294 инцидента на границе. В 1976 году их число поднялось до 812, а в 1977-м — до 873. В 1978 году почти в восемь раз увеличилась цифра вооруженных провокаций по сравнению с 1975 годом — до 2175. Более ста раз китайские самолеты нарушали в течение 1978 года воздушное пространство СРВ и около пятисот раз — территориальные воды. В январе и начале февраля 1979-го провокации на границе, включая рейды китайских разведывательных групп на глубину до 5 километров по территории СРВ, совершались ежедневно.

В зале, где проходила пресс-конференция, собралось более двухсот человек, с напряженным вниманием слушавших Хоанг Бить Шона. Заместитель министра, показав на карте основные районы сосредоточения китайских дивизий у вьетнамской границы, предложил задавать вопросы. Их было много. Запомнился последний — корреспондента Франс пресс:

— В новой ситуации, складывающейся после вашего обращения в Совет Безопасности, остается ли конфронтация с Китаем в рамках пограничного конфликта или уже переходит в то, что можно было бы охарактеризовать как войну?

— Для нас, — сказал Хоанг Бить Шон, — это пока еще не война…

Коллеги из телеграфных агентств, торопясь к телетайпам, ринулись к дверям, и так уж получилось, что на минуту-две я оказался рядом с корреспондентом Синьхуа Ли Вэньмином. Он не спешил. Видимо, для себя лично чего-либо нового на пресс-конференции он не услышал. Оказавшемуся также возле него японцу из «Акахаты» Исао Токано с явным расчетом, что его услышат окружающие, Ли сказал по-английски:

— Древние считали проявлением действительной стойкости духа именно способность' не доводить вражду до крайностей…

— Сошлюсь на Лао Цзы, — был ответ. — Он говорил: покажите мне насильника, который хорошо кончил, и я возьму его в учителя.

Ли вскоре надолго исчез в китайском посольстве, а Токано погиб вечером 8 марта в Лангшоне. Его машину, когда он пытался проскочить улицу Нгуен Тхай Хок на виду китайских позиций, находившихся на другом берегу реки Киконг, пересекающей город, повредили из миномета, а затем обстреляли из пулеметов.

…Вернувшись домой, в корпункт «Правды», я попросил переводчика Фам Куанг Виня задержаться и поработать вместе со мной над китайским досье.

В блокнотах каждого журналиста есть записи, которые с самого начала делаются не для публикации, а просто для памяти. Такими казались мне еще и поздним вечером 14 февраля заметки, сделанные в разное время после встреч с тогдашним помощником министра иностранных дел СРВ Нго Дьеном и главным редактором газеты «Нян зан» Хо-анг Тунгом.

2 июня 1978 года, в разгар вооруженных столкновений на юго-западной границе с полпотовскими бандами, нападавшими на Вьетнам по прямой команде из Пекина, Ню Дьен рассказывал о широкой враждебной СРВ кампании, которую начало правительство КНР. 12 мая в переданном через посольство СРВ в Пекине специальном послании руководителям СРВ оно грубо и безосновательно обвинило их в «политике остракизма и изгнания» в отношении граждан китайского происхождения. Речь шла о так называемых хуацяо — проживающих во Вьетнаме лицах китайской национальности, среди которых пекинская агентура запугиваниями и посулами спровоцировала «стихийный исход» на «историческую родину». Десятки тысяч людей, подвергшихся психологической обработке, двинулись к вьетнамо-китайской границе. Власти СРВ, вопреки клевете руководителей КНР, делали все возможное, чтобы образумить этих людей. Однако в своих посланиях Пекин продолжал лицемерно обвинять Ханой в попытках «создать для Китая дополнительные трудности», возложив на него «бремя» по содержанию и устройству «изгнанников». Поэтому, заявляло китайское руководство, оно односторонне сокращает помощь СРВ на ту долю, которая необходима для обеспечения 50 тысяч хуацяо, насильственно якобы «выдворенных» из Вьетнама. Через три дня помощь была сокращена еще больше, так как число «изгнанников», по заявлению Пекина, достигло 100 тысяч. На 2 июня поставки риса, тканей, обуви и других товаров, остро необходимых Вьетнаму, едва начавшему возвращаться к нормальной жизни после тридцати лет непрерывной войны, были сокращены на 85 процентов, а затем и вовсе прекратились.

Не следует, однако, считать, что рис, ткани и обувь из прорезиненной материи Китай поставлял Вьетнаму безвозмездно. В поте от 18 мая 1978 года, опубликованной проявлявшей сдержанность вьетнамской стороной много позже этой даты, правительство СРВ заявило: «Начиная с 1975 года Китай прекратил всякую безвозмездную помощь Вьетнаму, а с 1977 года и займы. Одновременно китайская сторона проявляла медлительность в реализации тех договоренностей о помощи, которые были достигнуты еще до этого… По поводу уже строившихся объектов китайские руководители обещали нам, что они будут завершены как можно быстрее, что они считают ото своим интернациональным долгом. Но в действительности выполнение планов придерживалось, поставки машин, оборудования и сырья затруднялись или плохо координировались; китайские специалисты часто оставались без работы. По этим причинам строительство на большем числе объектов задерживалось, существенно влияя на планы ввода в действие многих предприятий».

— Мы, вьетнамцы, — закончил тогда беседу Нго Дьен, — стремимся не допустить сползания наших отношений с КНР к обострению, пытаемся не доводить дело до пропагандистской конфронтации. Однако вместе с тем вынуждены всесторонне рассмотреть вопрос: нет ли у Пекина целей, идущих намного дальше, чем просто намерение вызвать у нас хозяйственные трудности?

Реально оценивавшие существо зигзагов маоистского внешнеполитического курса руководители СРВ, конечно, не могли не видеть выкристаллизовывания в нем гегемонистских, великоханьских тенденций еще задолго до начала 70-х годов. И в той или иной мере они высказывали свою озабоченность этим. Принимая однажды делегацию правдистов, главный редактор газеты «Нян зан» Хо-анг Тунг рассказывал:

— В 1956 году в нашу страну прибыл Чжоу Эньлай. Среди других достопримечательностей высокий гость посетил и старинный храм сестер Чунг, возглавивших в сороковом году освободительную борьбу вьетнамцев против китайских феодалов. По обычаю, принятому и у китайцев, и у нас, Чжоу возжег там ароматные палочки. На следующий день он спросил у наших руководителей: почему об этом не пишет вьетнамская печать, которая изо дня в день подробно освещала визит? Мне поручили ответить и я сказал: «Товарищ Чжоу Эньлай, наша задача заключается не только в том, чтобы информировать, но и воспитывать». Это был урок тактичности.

Я прожил во Вьетнаме несколько лет, побывал, пожалуй, во всех его провинциях. И нигде не сталкивался с проявлениями враждебности к китайцам только за то, что они китайцы. Более того, поражала иногда терпимость к провокационным акциям пекинской агентуры, пытавшейся устраивать всякого рода беспорядки среди хуацяо и не только в 1978 году, но и ранее, в частности во времена «культурной революции», которую Пекин пытался экспортировать во Вьетнам. Хунвэй-бины, потерявшие чувство меры и реальности молодчики из лиц китайского происхождения, напрямую получали инструкции из посольства КНР в Ханое, постоянно сбивали с толку других хуацяо. Вьетнамские власти проявляли даже известное участие к запуганным или обманутым людям, видя в них жертвы навязанных им заблуждений. «Белая книга» МИД СРВ «Правда о вьетнамо-китайских отношениях за последние тридцать лет», в которой Пекину предъявлен полный счет, мягко говоря, недружественных актов в отношении вьетнамского народа и его государства, была опубликована в Ханое лишь в октябре 1979 года, через несколько месяцев после тридцатидневной войны. В самые горячие дни сражений на границе — в феврале — марте — комиссары в частях вьетнамской армии постоянно говорили бойцам: «Мы воюем не против китайского народа, а с теми, кто предал нашу дружбу…»

Еще до начала военных действий на вьетнамо-китайской границе, в июньские жаркие дни 1978 года, когда Пекин спровоцировал массовый исход хуацяо из СРВ, мне довелось беседовать с сержантом Вьетнамской народной армии, китайцем по национальности, Чыонг Динь Бао. Как мы бы сказали, сверхсрочник, кадровый военный, сражавшийся под Сайгоном, раненный на юго-западном фронте полпотовскими «красными кхмерами», Бао — человек с твердым характером, целеустремленной волей, убежденный, глубоко преданный революции и родине. Однако даже его не обошли вниманием провокаторы: предложили дезертировать и «уехать на землю предков».

— Мне назвали десятки имен, — рассказывал сержант, — младших командиров из хуа-цяо в нашей армии, которых якобы обошли повышением в звании из-за происхождения. Я бы мог привести сотни имен вьетнамцев, имеющих такое же звание, как и я, и в течение точно такого же срока… Однако спорить было бесполезно… Ими целиком владел исключительный интерес к людям только своей национальности. Это — как недуг…

Тридцатидневная война, развязанная Пекином против социалистического Вьетнама через восемь месяцев после этого разговора, я думаю, не лишила Чыонг Динь Бао убежденности в интернациональной солидарности. Не отразилась она и на вере вьетнамцев в справедливость и правоту тех принципов интернационализма, на которых они воспитываются Коммунистической партией Вьетнама. Но война показала еще раз, что в жизни все сложнее, чем в теории. Великоханьский шовинизм пекинских руководителей, являющийся почвой для многих уродливых явлений в Китае последних десятилетий, уничтожил многие иллюзии. Страны Индокитайского полуострова в пекинской дипломатической игре, как и во времена императоров, оставались «буферной зоной», которой можно было прикрывать, а при необходимости и расплачиваться в любых формах за неприкосновенность Срединной империи.

Из «Белой книги» МИД СРВ «Правда о вьетнамо-китайских отношениях за последние тридцать лет» явствует, в частности, что в руководстве КНР еще в 1953 году, до ухода из Вьетнама французского экспедиционного корпуса, находились политики, которые, стремясь выторговать для себя определенные преимущества, соглашались с планом прекращения войны в Индокитае, исключавшим политическое урегулирование, то есть оставлявшим за Францией формальное право на бывшие колонии — Вьетнам, Лаос и Камбоджу. Да и позже, во время Женевского совещания в июне — июле 1954 года в Пекине считали, что при выработке соответствующих соглашений вьетнамцам следовало бы отказаться от Ханоя, Хайфона и шоссе номер 5, соединяющего эти города.

Оговоримся сразу: циничная игра велась скрытно от рядовых китайских коммунистов, рабочих, крестьян и всех подлинных друзей вьетнамского народа, национально-освободительная борьба которого надежно прикрывала освободительную борьбу и в самом Китае с южного фланга. Еще за много лет до этих событий — 29 октября 1938 года — газета «Зян Тю», орган Политбюро Коммунистической партии Индокитая, писала: «Помощь Китаю — обязанность поборников свободы и мира. Помощь Китаю— неразрывная часть всего нашего дела защиты Индокитая. Перед лицом невзгод взаимопомощь в нынешний час нужна, как никогда…» И тысячи китайских повстанцев, спасаясь от преследователей, находили пристанище у вьетнамских крестьян-собратьев по другую сторону границы.

Но история боевой солидарности революционеров и народов двух стран совершенно с иных позиций рассматривалась специалистами дипломатических и разведывательных служб КНР, которыми ведает заместитель министра иностранных дел Хань Няньлун, приезжавший в Ханой весной 1979 года. В возглавлявшейся им делегации, кстати говоря, находилось немало бывших хуацяо, занимавших известное положение в Хайфоне и приграничных вьетнамских провинциях. Гости изучали причины, приведшие Вьетнам к потере независимости и восстановлению ига китайских мандаринов в XV веке: глубокий кризис феодального общества, развал и застой в сельском хозяйстве, активные подрывные действия «пятой колонны» пекинского двора в самом Ханое. Как же хотели пекинские лидеры найти хотя бы малейшие аналогии этому прошлому в нынешнем, новом Вьетнаме! Приходится только удивляться рутине их политического мышления, нежеланию видеть достижения южного соседа, ставшего единым социалистическим государством, чей народ, сплоченный вокруг коммунистической партии, сильный поддержкой братских народов, никогда не откажется от выбранного им пути развития. Да и методы, которые Пекин намеревался использовать на первом этапе прямого вмешательства во Вьетнаме, восходили по своему характеру к тому же средневековью, напоминали традиционный китайский бокс «кэмпо» и приемы каратэ с каскадом обманных движений, устрашающими гримасами, беспорядочными ударами.

Война против Вьетнама в феврале — марте 1979 года стала качественно новым поворотом во внешней политике Пекина. Открытая и прямая конфронтация Китая со все большим числом стран социализма вплоть до попыток грубого вмешательства в их внутренние дела, а теперь уже и вооруженных акций ясно показывала: Китай в своей внешней политике все более смыкается с империализмом. По мере выявлявшегося в 70-е годы сближения китайской правящей верхушки с империалистическими кругами, прежде всего американскими, по мере того как все активнее становилось сотрудничество пекинских лидеров с Вашингтоном в борьбе против социализма, разрядки и мира, ужесточались и подрывные действия китайского руководства против Вьетнама. Непомерные притязания и неприкрытая подготовка к вооруженному разбою в отношении СРВ, страны, еще не успевшей залечить раны войны с американскими агрессорами, едва вдохнувшей воздух свободы и мира, особенно обострились летом 1978-го.

…Из ночи в ночь, начиная с весны того года, в узких переулках старинного ханойского центра — по улицам Шелковой, Пенькопой, Парусной, Поперечной, Менял и Весов, в крохотных тупичках близ ворот О Куанг Чыонг, смотрящих на набережную реки Красной, скользили согбенные тени. Темные личности стучались в щелястые ставни окон домов, где на лавках и бамбуковых полатях коротали душные ночи многолюдные семьи. В приоткрываемую дверь ночные незваные гости шептали: «Еще не уехали? Может, нужна помощь? Вы медлите, поскольку у вас в Ханое все спокойно? Выйдите, пожалуйста, мы вам кое-что сообщим».

Встревоженная семья прислушивалась к шипящему шепоту… А на главу семьи обрушивали ворох «достоверных новостей»: в Хайфоне хуацяо, работающим в порту, не позволили утром возвратиться на рабочие места, в городе Вине такому-то и такому-то дали лишь три дня на сборы и выдворили из квартиры, в Тханьхоа и того хуже — там всех лиц китайского происхождения лишили продовольственных карточек.

Через несколько ночей снова являлся некто с пачкой писем «оттуда» — из Китая. Оказывается, всем, кто покинул Вьетнам нелегально, минуя вьетнамские пограничные посты, выдается крупная сумма денег, предоставляется работа в Пекине или Шанхае; желающие могут даже поехать учиться в Гонконг, Австралию или Францию. Звучала и другая подобная ложь… «Когда же вы едете? Тем, кто собирается слишком долго, не дадут ничего…»

Ханойских хуацяо психологическая обработка, которую по поручению Пекина вела разветвленная сеть его агентов во Вьетнаме, затронула меньше, чем проживавших в других городах. Это объяснялось тем, что в столице среди хуацяо имелось много кадровых рабочих, инженеров, учителей, административных работников. Уговорам и нажиму поддавались в основном лавочники, торговцы, малограмотные и неустойчивые люди, а зачастую и просто захваченные потоком тех, кто решил уехать в Китай. Массы их хлынули в июне из Куангниня, Намдипя и Хайфона через столичный вокзал Хангко на Лаокай.

Весной и летом 1978 года небольшую площадь перед ханойским вокзалом, прилегающие к ней переулки и улицы, а также расположенную поблизости городскую автобусную станцию — весь этот район круглосуточно переполняли тысячные толпы. Они спали на тротуарах, проезжей части, во дворах, на подоконниках и лестницах домов. Хмурые, встревоженные, измученные долгими раздумьями люди производили на меня гнетущее впечатление. Напряжение усиливалось жарой, нехваткой воды, всегда недостававшей Ханою. Спекулянты и частные торговцы из тех же хуацяо продавали втридорога съестное, которое неизвестно как попадало к ним в руки в стране, где распределение продовольствия лимитируется. Сновавшие в возбужденной толпе провокаторы нашептывали: «Китай поддерживает Кампучию против Вьетнама, между Вьетнамом и Китаем скоро будет война, китайцы должны вернуться на землю отцов, чтобы не считаться предателями».

— Моя семья не стала прямой жертвой этой психологической обработки, — говорил мне Лыонг Тон Куанг, знакомый инженер с ханойского деревообрабатывающего завода, китаец по происхождению. —Но многие дальние родственники и знакомые поддались уговорам и угрозам. Распродали мебель, бросили работу, сорвали детей с учебы и очертя голову устремились к границе, на север…

Поезд, составленный из стареньких, скрипящих вагонов, обвешанный гроздьями людей, прибывает в пограничный город Лаокай около пяти часов утра. Сотни пассажиров буквально сыплются из вагонов через окна и двери, прыгают с буферов и крыш, тащат кастрюли, велосипеды, прижимают к груди свертки с ценностями, вырученными за дом и имущество. Никто не знает, куда бежать, к кому обращаться, да и вообще — где граница. Советы подают «бывалые люди», всегда оказывающиеся на вокзале к прибытию ханойского состава.

Не проходит и часа, как толпа перемещается на берег реки Намти к узкому мосту Хо-киеу. Часть уходящих сплошным потоком устремляется по нему, а другие, возбужденные крикунами, не веря уже никому и ничему, перебираются на другой, обрывистый берег, где для них начинается «историческая родина», вброд, на плотах или узких пирогах. Вьетнамские пограничники никого силой не удерживают. Осипшими голосами лишь увещевают безумцев не делать последнего шага. Но разве расслышишь добрые советы, когда с китайской стороны реки раздается надсадный рев репродукторов. А 25 августа китайские пограничники закрыли контрольно-пропускные пункты, блокировали мост Хокиеу и, угрожая оружием «обездоленным соотечественникам», покидавшим вьетнамский берег Намти вброд или на лодках, отгоняли их от своей границы. Жертвы призывов «вернуться на землю предков» толпились на берегу реки, забивали вокзалы вьетнамских промежуточных станций.

Поражало, как в массе своей разумные люди позволили сотворить с собой подобное!

Пекинские провокаторы главную ставку делали на запугивание: «Не покинешь Вьетнам, будешь предателем». Можно понять всю сложность положения хуацяо, проживавших в северных провинциях. Вряд ли кто из них верил мифам о возможной расправе со стороны вьетнамцев. Боялись другого: что будет, если китайской армии удастся дойти до Ханоя и их действительно обвинят в «предательстве»? В неминуемости мести хуацяо не сомневались. Да и в том, что китайские дивизии, бесчисленные и мощные, захватят Вьетнам, — тоже. Детонатором взрыва массового психоза — за песколько недель лота 1978 года выехали 160 тысяч — послужил и пример хуацяо, проживавших на юге, в большинстве своем компрадоров, спекулянтов и дельцов, откровенно антисоциалистических элементов, устремившихся из бывшего Сайгона, теперь Хошимина, в эмиграцию.

Самый болезненный нерв этих южных хуацяо оказался задетым, когда началась коренная перестройка жизни в сайгонском районе Телон, или, как раньше говорили, Шолон, считавшемся на Дальнем Востоке «вторым Гонконгом». Именно здесь концентрировалась жизнь без малого миллионной китайской общины южных провинций Вьетнама. Хуацяо объединялись в землячества, имевшие собственные религиозные храмы, в основном конфуцианские, которые были скорее политическими клубами, чем местом культовых церемоний. Землячества при марионеточном режиме официально именовались «китайскими региональными административными группами». Те, кто их возглавлял, придерживались открыто реакционных установок, прикрываясь туманом религиозно-мистических доктрин. Храм богини Туе Тхань Хой Куанг (в переводе «Собрание людей из Туе Тхань» — деревни близ Кантона), в частности, финансировал в годы правления марионеток издание газеты «Юань Дун», призывавшей китайскую молодежь вступать в сайгонскую армию, а Пентагон — усилить бомбардировки Ханоя, где в старинных кварталах проживало немало тех же хуацяо.

Конгрегации землячеств, внутри которых действовали тайные общества особо доверенных и могущественных лиц, обладавших огромными состояниями, оказывали в течение десятилетий протекцию постоянно прибывавшим новым эмигрантам. (Особенно много их было в конце 1949 года после изгнания чанкайшистов с материковой части Китая.) Но главное, они служили для сохранения и упрочения власти кучки компрадоров. Торговля рисом, включавшая скупку зерна у вьетнамских крестьян дельты Меконга на три-четыре урожая вперед и перепродажу его оптом, речной, морской и сухопутный транспорт, контрабанда предметов роскоши и наркотиков, индустрия развлечений, банковские операции — таков был размах деятельности землячеств.

— Торговлю в этом городе держат в руках китайцы, — говорил мне весной 1975 года корсиканец Вонеялн, владелец нескольких ресторанов в Сайгоне, имевший еще какое-то крупное дело.— У них сконцентрировано все, что можно покупать оптом и в розницу, а те из китайцев, у кого ничего нет, открывают игорные дома, организуют лотереи, словом, торгуют удачей — воздухом… Они явились сюда тощими и оборванными, а стали разжиревшими и зажиточными…

Рассерженный на конкурентов делец, вне сомнения, преувеличивал. Очень и очень многие хуацяо работали на различных предприятиях разнорабочими, посыльными, шоферами, рикшами, официантами, поденщиками, докерами, выплачивая вплоть до 1977 года немалые суммы воротилам своих землячеств. Деньги, которые они отправляли родственникам и семьям на родину, выкраивая их из скудного заработка, вносились сначала в частные банки Шолона. Оттуда при посредничестве международной мафии, прижившейся в Сайгоне еще в годы французского колониального господства, эти суммы, превратившись в доллары по таксам черного рынка, переправлялись в Гонконг. Там они конвертировались в юани или «жэньминь би» КНР. Те, кому предназначались переводы, в результате получали значительно меньшие суммы, чем им отправлялись, либо вообще бумаги китайских государственных займов. По некоторым данным, банкиры Шолона в обмен на покровительство из Пекина обеспечивали китайским властям таким образом отчисления в сотни миллионов долларов.

Меры правительства СРВ по социалистической перестройке в южных провинциях, в том числе и в Сайгоне, а затем денежная реформа 3 мая 1978 года покончили с властью шолонских денежных тузов из хуацяо. Националистическая пропаганда, истошные крики об «остракизме», террор, кое-где развязанный в отношении членов народных комитетов телонских кварталов «тайными обществами», давно превратившимися в частные банды компрадоров, не дали результата. Трудящаяся часть хуаняо и большинство мелких торговцев поддержали финансовые, экономические и социальные перемены. И тогда мафия, поклонявшаяся, как говорили в Сайгоне, «тринадцатому знаку зодиака» — пиастру, обратилась за поддержкой в Пекин. Тогда-то комитет при Госсовете КНР по делам китайцев, проживающих за границей, и выступил с официальным заявлением о преследовании вьетнамской администрацией лиц китайского происхождения. По сигналу из Пекина провокаторы зашумели о «срочной необходимости» отъезда хуацяо в Китай.

Китайцы поселились во Вьетнаме, как и в других странах Юго-Восточной Азии, уже несколько веков назад. Полтора миллиона хуацяо, проживающих в СРВ, сосредоточены в двух наиболее многочисленных группах—одна в пограничных с Китаем провинциях, другая на юге, главным образом в Телоне. В течение многих веков, каждый раз, когда в Китае случался неурожай и разражался голод, происходили династические междоусобицы, гражданские войны или совершалось иностранное нашествие, тысячи китайцев устремлялись во Вьетнам. Иммигрантам разрешали создавать собственные поселения либо размещаться в особых районах за пределами городов. Им позволяли жить по своим обычаям, сохранять язык, привычки и свободу совести при условии уважения местных законов и традиций, подчинения администрации. Во втором, третьем и последующем поколениях иммигранты говорили уже по-вьет-яамски, уезжали в иные места страны, смешивались с коренным населением и становились вьетнамцами.

Самая мощная волна китайских переселенцев хлынула во Вьетнам в XVII веке, когда десятки тысяч сторонников свергнутой маньчжурами династии Минь оказались вынужденными искать спасения в эмиграции. Тогдашний двор вьетнамских королей не без оснований остерегся держать поблизости эту армию вооруженных китайцев, по традиции считавших все государства вокруг их империи лишь вассалами «Поднебесной». Им определили для поселения район будущего Сайгона и западную область дельты Меконга.

Еще одна волна массовой эмиграции из Китая докатилась до Вьетнама в XIX веке после разгрома длившегося с 1850 по 1864 год крестьянского восстания под знаменем «Тайпин тяньго» — «Небесного государства вечного благоденствия». Потрясения следующих десятилетий — развал Цинской империи, революция 1911 года, междоусобицы генералов-милитаристов, японское вторжение, гражданская война — также сопровождались появлением множества беженцев, прибывавших во Вьетнам из Китая.

Процесс натурализации китайских иммигрантов во Вьетнаме искусственно прервала yачавшаяся в 1858 году французская колонизация. Осуществляя принцип «разделяй и властвуй», заморские резиденты предоставили конгрегациям хуацяо ряд привилегий. Китайцев использовали в качестве сборщиков риса для вывоза на экспорт и торговцев товарами французского производства. Компании колонизаторов и воротилы из конгрегации хуацяо, таким образом, делили дивиденды. Постепенно нарождалась компрадорская буржуазия, в основном китайская, тесно связанная экономическими интересами с колонизаторами. Хуацяо был предоставлен статус, ставивший их выше коренного, вьетнамского населения.

9 июня 1885 года представители Франции и Китая подписали в Тяньцзине договор о мире и торговле и 25 апреля 1886 года — торговую конвенцию. Согласно последнему документу, китайцы, живущие во Вьетнаме, будь то колонисты или солдаты, получали право владеть землей, строить, торговать, открывать фирмы и иметь склады. В обмен Цинский двор, претендовавший на «традиционную» вассальную зависимость Вьетнама от «Поднебесной империи», «уступал» французам земли северного Индокитая. Договоренность эта отражала тогдашнее реальное соотношение сил колонизаторов и дряхлеющей империи в их столкновении из-за того, что им не принадлежало. Но, как бы там ни было, расплачивались друг с другом обе стороны за счет Вьетнама и его национального суверенитета.

16 мая 1930 года французское и китайское правительства подписали Нанкинский договор, по которому хуацяо в Индокитае могли пользоваться, если пожелают, статусом иностранцев, то есть не подлежать местной вьетнамской юрисдикции. Чтобы заставить гоминьдановские войска, оккупировавшие северные провинции Вьетнама в 1945 году для разоружения, согласно решению Потсдамской конференции, японской армии, «вернуть» территорию, Франция, не имевшая никакого права выступать от имени Вьетнама, провозгласившего независимость, подтвердила 28 февраля 1946 года действие Нанкинского договора. Между Чан Кайши и Парижем была достигнута, по существу, та же договоренность, к которой стремился потом, в 1954 году, и Чжоу Эньлай. Хайфон предполагалось, подобно Гонконгу, объявить открытым городом. Китайские граждане получали права беспошлинной торговли во Вьетнаме, свободного перемещения и занятий политической деятельностью. Вплоть до 27 мая 1949 года китайцы могли пересекать границы Вьетнама, Лаоса и Камбоджи, в соответствии с договоренностью с французскими колониальными властями, без предъявления каких-либо документов.

Период наивысшего расцвета китайской компрадорской буржуазии в Индокитае и в особенности в южных провинциях Вьетнама и Сайгоне — годы американской интервенции. Хуацяо Шолона монополизировали минимум 80 процентов торговых, промышленных и банковских компаний. Появились китайские «короли» цемента, железа, консервов, риса, колючей проволоки, одежды, в том числе обмундирования… Их семьи устанавливали тесные контакты с марионеточными генералами и министрами. У военно-бюрократического режима Сайгона, порожденного неоколониалистским вмешательством, оказались общие интересы с компрадорской буржуазией хуацяо. Крах антинародного режима, воссоединение Вьетнама, социалистические преобразования в южных провинциях полностью подорвали положение китайской торговой и финансовой буржуазии. А это наряду с твердым курсом правительства СРВ на укрепление национального суверенитета, его нежеланием уступить нажиму и диктату Пекина, решительным отпором полпотовской агрессии на юго-западных границах китайские руководители посчитали для себя «вызовом»… В августе 1978 года, принудив многие семьи хуацяо сорваться с насиженных мест, а затем внезапно закрыв на своей территории контрольно-пропускные пункты перед ними, власти КНР рассчитывали создать для Вьетнама непреодолимые трудности. На ханойском вокзале, где сконцентрировались тысячи людей, оказавшихся в ловушке, — назад ехать некуда, поскольку все распродано, а переход границы стал невозможен, — пекинская агентура спровоцировала вторую волну беспорядков. Разгрому подверглись прежде всего гостиницы, где остановились будущие реэмигранты. Хулиганы ринулись па железнодорожные пути ханойского центрального вокзала, в прилегающие к нему улицы. Словно по бикфордову шнуру, сигнал к бандитским выходкам передавался по железнодорожной ветке до Лаокая. В другой пограничной провинции — Лангшоне — десятки хуацяо бросились на вьетнамских пограничников с палками и ножами.

— На эти бесчинства трудно смотреть… Пограничник Ле Динь Тинь, пытавшийся урезонить зачинщиков беспорядков, оказался смертельно ранен, — рассказывал в те дни начальник железнодорожного узла в Лангшо-не.— И это сделано в то время, когда идут переговоры по вопросу о лицах китайской национальности, проживающих в нашей стране!..

Через несколько недель, пробираясь из-под города Донгданга, расположенного в 2 километрах от границы, в сторону Лангшона, вокруг которого разгоралось сражение, я натолкнулся в лощине, среди каких-то древних укреплений, на замшелую стелу. Ее бороздили полуистершиеся иероглифы. Я прочел: «Не каменные стены — соблюдение договоров бережет границы». Стелу поставили здесь в назидание захватчикам с севера предки нынешних вьетнамцев еще двести лет назад.

Помогая ДРВ в первые годы ее существования в строительстве шоссейных и железных дорог, китайские власти, словно бы специально предвидя напряженность в отношениях с соседом, предусматривали в соответствующих проектах возможность создания в будущем определенных трудностей для вьетнамцев. Так, они тянули с возведением нового моста через реку Красную близ Ханоя. Старый мост Лонгбьен, собранный в начале века по проекту Эйфеля, автора знаменитой башни в Париже, давно стал слишком узким для столичного промышленного района с его растущей экономикой. Из-за этого на дорогах, ведущих на север, постоянно образовываются транспортные пробки, парализующие автомобильное и железнодорожное движение. Любая переброска людей, техники, материалов из южных провинций через столицу в Лангшон, Каобанг и Лаокай сопряжена с огромными трудностями. В то же время специалисты КНР на совесть потрудились по обеспечению стыковок дорог своих южных районов с инфраструктурой соседних вьетнамских провинций. При этом нередко так называемые «нулевые отметки» километража на дорогах искусственно переносились в глубь вьетнамской территории, а вслед за этим как бы «передвигалась» и линия границы. В частности, по «техническим причинам» железнодорожные пути Вьетнама и Китая в провинции Лангшон были соединены на 300 метров южнее исторической границы.

В Лангшоне я был много раз. Небольшой город на берегу реки Киконг, течение которой кажется густым и тягучим замесом краснозема, намытого с берегов, примечателен немногим. Остатки старой крепости, гроты, живописный базар, заполненный ярко одетыми мео, нунгами и зяо, госпиталь да стадион — вот практически и все. Нет в городе и особенно крупных предприятий, если не считать механических мастерских, обслуживающих в основном железную дорогу Ханой — Пекин. В последние же месяцы 1978 года обращало на себя внимание большое число военнослужащих в городе. Иногда вдруг на Черепичные крыши небольших зданий обрушивался грохот и свист двигателей уже пролетевших вьетнамских сверхзвуковых самолетов, которые, как правило, начинали над городом разворот и набор высоты, чтобы не попасть в воздушное пространство Китая.

Приехав в Лангшон в январе 1979 года, я, как обычно, остановился в небольшой гостинице близ католического костела, во дворе которого постоянно копались на овощных грядках какие-то женщины. Вокруг сновали ребятишки с челками на стриженых головенках, будто сошедшие со старинных картин на шелке, — в центральных провинциях таких причесок детям давно не делают. На неровном, поросшем мочалистой травой стадионе, втиснутом между старинными казармами, построенными в прошлом веке для частей французского иностранного легиона, с утра и до вечера лениво топтались футболисты.

— В 1942 году мне довелось здесь играть против сборной железнодорожников в составе команды ханойских лицеистов, — вспоминал мой переводчик Фам Куанг Винь.— За игру нам платили по три пиастра. Фантастическое состояние…

Тройка МИГов бесшумно скользнула за пологие холмы южной окраины. Шум двигателей донесся, когда самолеты уже исчезли.

— А в 1965-м, в разгаре американских бомбардировок, Лангшон считался неплохим местом для эвакуации детей. Иногда я приезжал к пятилетнему сыну и оставался до вечера. Я ждал, пока он заснет. Невозможно было выдерживать его рыданий при расставании. Никто se знал, будем ли мы живы, увидимся ли еще…

Вновь появились самолеты, на этот раз грохот двигателей предшествовал им. Они летели медленнее. Это были другие, американского производства, захваченные в 1975-м в Сайгоне и Дананге, А-37. Футболисты бросили игру и смотрели на них.

Провинция Лангшон, административным центром которой является одноименный город, имеет около 250 километров общей границы с Китаем. Она обозначена на местности сорока с лишним столбами, а именно с номера 20 по номер 63. Ее пересекают, кроме железной дороги, три шоссе и бесчисленное множество горных троп. На всем протяжении этих 250 километров в марте — декабре 1978 года китайские солдаты совершили сотни нарушений границы. В январе 1979-го они перешли к прямым нападениям на вьетнамских пограничников. В ход пускались лопаты, топоры, палки, кирки, а то и штыки. С декабря — к этому моменту из провинции Лангшон перебралось в Китай около 30 тысяч хуацяо — китайские командиры погранзастав прервали всякую координационную связь с вьетнамскими пограничниками.

23 декабря в народный комитет Лаштяона поступило донесение: около 9 часов утра китайский разведывательный дозор взял в плен и увел на свою сторону четырех вьетнамских пограничников; налетчиков прикрывали крупнокалиберные пулеметы. Через три дня, 26-го, снова обстрел, на этот раз мирных жителей, переправлявшихся через реку в районе Биньнги. 15 января 1979 года сотня китайских солдат перешла границу с целью отбить арестованного народной полицией нарушителя в деревне Намтю общины Дойкон. Разгорелся бой. Китайцы снова ввели в дело тяжелые пулеметы. Перестрелки, атаки и контратаки длились более суток. Противник потерял 7 человек убитыми и десяток ранеными. У вьетнамцев потерь не было…

В конце января я перестал записывать детали пограничных стычек. Перестрелки становились обыденностью, шли практически повсеместно, и приходилось теперь следить за развитием обстановки на протяжении всей границы. А она становилась все напряженней. Начиная с 10 февраля китайцы открывали со своей стороны стрелковый огонь по всему живому, что попадало в поле их зрения на вьетнамской территории. Делалось это с целью отвлечь внимание наблюдателей от концентрации у границы новых воинских соединений, подходивших из глубины провинции Гуандун. Особую угрозу в начале января 1979 года создала большая группа китайцев, вклинившаяся во вьетнамскую территорию примерно на 2 километра. Она закрепилась на высоте 400, с которой непрерывно велись радиопередачи через мощные громкоговорители.

— Странное дело, — говорил командир лангшонских пограничников подполковник Хоанг Нинь, — они истошно выкрикивают с высоты ругательства, сыплют оскорблениями, грязной бранью, а то и палят попусту… Думаю, это не случайно. Разведка доносит: гвалтом и стрельбой прикрываются работы по оборудованию артиллерийской позиции. На высоту 400 протянуты глубокие траншеи…

Как сообщил в те дни заместитель председателя народного комитета провинции Ланг-шон Хоанг Ван Тхать, который почти все время проводил в приграничных общинах, было принято решение эвакуировать население из уездов, расположенных ближе 20 километров к границе. Закрывались школы, больницы, некоторые предприятия. В кооперативах, мастерских и цехах оставались ополченцы, готовые по тревоге взяться за оружие.

Аналогичные сообщения шли и из остальных приграничных провинций — Хоангльен-шон, Каобанг, Хатуен, Лайтяу. Китайцы засылали лазутчиков, пытались захватить «языков», вели почти постоянную разведку боем позиций, занимаемых пограничниками. На китайской стороне явственно просматривались свежепроложенные подъездные пути и грунтовые дороги военного назначения. Вьетнамские наблюдатели отмечали скопление в лесных массивах пехоты, артиллерии, бронетранспортеров и танков. Поступила информация о том, что на военном аэродроме близ города Нинмин, в 40 километрах от Вьетнама, сосредоточено около 150 реактивных самолетов.

— Приказа выбивать китайцев с высоты 400 у меня нет, — говорил подполковник Хоанг Нинь.— Видимо, надежды на политическое урегулирование не исчерпаны. Но мы готовы и к худшему. Я родом из местной общины Тилан, а торные дороги вторгавшихся с севера захватчиков всегда проходили именно здесь…

Свидетельства хождения недругов через северную границу Вьетнама сохранились в провинции и поныне. Лангшонскую крепость, прозванную в народе «веер» за ее форму, закладывали отнюдь не вьетнамцы. Каменные стены, остатки которых видны на южном въезде в город под кирпичными укреплениями сравнительно недавней постройки, возводили китайские войска в 1495 году. Их переделывали вьетнамцы в 1759-м и окончательно «усовершенствовали» французские саперы в 1887-м. Древние пушки с иероглифами на казенной части стояли вместо украшений у ворот особняка народного комитета провинции на улице Хоанг Ван Тху вплоть до 20 февраля 1979 года, когда они были погребены под обломками зданий, разнесенных китайскими снарядами…

В переводе Лангшон означает «Холм верности». Видимо, в памяти народной крепость и город остались под этими девизами не случайно. Бои и сражения шли у древних стен и в XIV, и в XV, и в XVII, и в XVIII веках. Двести лет назад крестьянская армия гнала через эти места полчища китайских феодалов от самого Ханоя почти до нынешнего Кантона. Бежали отборные императорские полки, представлявшие «восемь флагов» — восемь основных регулярных армий Цинского двора, не решавшиеся с тех пор переходить вьетнамскую границу. Знамя с иероглифом «повеление», которое поднималось в качестве штандарта командующего-мандарина войсками, вторгавшимися во Вьетнам, было теперь всегда зеленого цвета, а «зелеными флагами» в Китае назывались провинциальное ополчение и полурегулярные бандитские формирования.

В 14 километрах от Лангшона, там, где границу пересекает железная дорога, стоит каменная плита с примечательной китайской надписью: «Из десяти уходящих вернется один». И все же шли, шли почти каждые четверть века за поживой, за чужим урожаем, за пленными.

Во все вьетнамские хрестоматии вписаны слова из обращения вождя народной антикитайской войны XV века, национального героя Ле Лоя: «Временами мы были слабыми, временами — сильными, но никогда не было так, чтобы мы испытывали недостаток в героях». Когда Вьетнам оказывался слабым, последствия этого сказывались прежде всего на его северных границах. Герои гибли, захватчики торжествовали, хотя и ненадолго. В 1865, 1869, 1870, 1871 и 1878 годах вооруженные банды из провинций Юньнань, Гуанси и Гуандун врывались на вьетнамскую территорию, ставили свои гарнизоны в Лао-кае, Бакнине и других городах. В Китае чувствовали, что южный сосед ослаблен борьбой против французских колонизаторов, и торопились урвать для себя кусок при дележе его территории. Два хищника — Цинский двор и парижские адмиралы — в конце концов оказались лицом к лицу.

В 1882 году, после взятия Ханоя французами, Пекин отдает приказ юньнаньским войскам оккупировать в числе других населенных пунктов и город Лангшон. Двенадцать полков перешли границу. Еще 25 тысяч человек подошли к ним на поддержку весной 1883-го. Губернатор Юньнани выступил с открытым требованием аннексировать вьетнамские территории, примыкающие к китайской границе. Объективно вмешательство Китая во Вьетнаме на стороне сил сопротивления колонизаторам с целью поддержки «буферного» государства, возможно, могло бы сыграть какую-то позитивную роль. Однако всесильный временщик Цинского двора Ли Хунчжан не желал вести серьезных военных действий против французов. Париж держал в северных вьетнамских провинциях около 4 тысяч солдат и морских пехотинцев. Победить их было можно, но эта победа привела бы к закату карьеры самого Ли, сделавшего уже французам крупные уступки.

С презрением смотрели 28 марта 1885 года преданные своим двором в Хюэ, тогдашней столице Вьетнама, и китайскими «союзниками» военачальники вьетнамского ополчения, как две армии — гуансийские «зеленые флаги» в 20 тысяч воинов и французский отряд в 2899 солдат — бегут друг от друга под Килыа, чуть севернее Лангшона. Гуансийскими мандаринами руководил страх перед наказанием за победу. Французским командованием — тоже страх, но перед превосходящими силами противника. В реку Киконг полетели амуниция, оружие и имущество, которые французы не могли унести. Вернулись они позже, заметив, что «зеленые флаги» отходят.

— Лангшонцы были свидетелями многих схваток между вьетнамскими патриотами и иностранными захватчиками, — говорил мне Хоанг Ван Тхать в одной из многочисленных бесед.— Город расположен на главном горном проходе, через него идут основные китайские дороги в Юго-Восточную Азию через нашу страну. Здесь находится главный коридор с севера в Индокитай…

9 марта 1945 года японские гарнизоны, находившиеся во Вьетнаме и Лаосе, формальная власть в которых оставалась у французской администрации, подчинявшейся коллаборационистскому правительству в Виши, совершили военный переворот. В Ланг-шоне на обеде у японцев были арестованы генерал Лемонье и резидент Оксель: их вывели во двор и тут же обезглавили. Та же участь постигла всех французов в крепости. Спасся только один легионер, по странной прихоти судьбы попавший вскоре в авиационную катастрофу при перелете на родину.

Японцев в том же году сменили китайцы. Это было последнее появление китайской солдатни в Лангшоне. 52-я, 60-я, 62-я и 93-я гоминьдановские армии, всего 180 тысяч штыков, в обозах которых находилось втрое большее число гражданских мародеров, медленно втягивались во Вьетнам через границу. Формальный повод: разоружение по поручению американцев 30 тысяч японцев, оккупировавших Индокитай. Об этих днях лангшонцы старшего поколения вспоминают с содроганием. Китайцы беззастенчиво и целеустремленно занялись грабежами, угоняли буйволов, забирали одежду, зерно, разбирали дома на походные костры. В том, что в 1945 году голод скосил около 2 миллионов вьетнамцев, есть доля вины и гоминьдановских «освободителей».

А тем временем китайцев снова торопились оттереть от многострадальной страны ее бывшие колонизаторы. Французские крейсеры «Эмиль-Бертэн» и «Триомфан», на борту которых находились генералы Леклерк и Валлю, 6 марта 1946 года появились в виду Хайфона и вошли в реку Кыакам, ведущую к его причалам. Однако вопреки Нанкинскому соглашению от 28 февраля, согласно которому Чан Кайши «возвращал» северные провинции Вьетнама французам, на боевые корабли обрушился град снарядов. Крейсеры открыли ответный огонь. Горели их палубные надстройки, заволакивало дымом пожарищ порт. Инициатором боя был чанкайшистский маршал Ван Ююань, решивший «хлопнуть дверью», уходя из края, за счет поборов с населения которого столько месяцев кормились его четыре армии…

Спустя тридцать с лишним лет после этих событий, когда отошло в историю героическое сопротивление вьетнамцев французским колонизаторам, а затем сменившим их американским агрессорам, когда, казалось бы, многострадальная земля обрела наконец-то мир, а ее население — долгожданную возможность спокойно трудиться, в Пекине вновь предприняли попытку сделать Вьетнам предметом разбойничьего торга.

В дни особенного обострения обстановки на рубежах вьетнамских провинций Куанг-нщгь, Лангшон, Хатуен, Каобанг, Хоангльеншон и Лайтяу, в начале 1979 года, состоялся визит заместителя премьера Госсовета КНР Дэн Сяопина в Вашингтон. «В некоторой мере, — писала тогда американская газета «Крисчен сайенс монитор», — визит… подобен первому путешествию на Луну. Никто еще не знает, как закончится эта новая американо-китайская авантюра».

Дэн встретился со 170 американскими генералами и адмиралами, многие из которых являлись «ветеранами» войны во Вьетнаме. На фоне банкетов, концертов и родео, устраивавшихся для гостя из Пекина в столице США, Хьюстоне, Атланте и Сиэтле, эта, казалось бы, странная встреча прошла не очень заметно, но, видимо, успешно. Приведу цитату из статьи тех дней «Любовь дракона и орла», опубликованной в еженедельнике «Ньюсуик»: «В кругах разведки… сообщили, что Китай сосредоточил на границе с Вьетнамом войска численностью 80—150 тысяч человек, поддерживаемые авиацией. Некоторые специалисты предсказывали, что Китай нанесет удар по Вьетнаму и временно захватит какую-то территорию, чтобы наказать Ханой. Может быть, это всего лишь блеф, но один специалист государственного департамента, характеризуя наращивание китайской мощи, заявил, что «Китай стянул туда больше сил, чем требуется просто для демонстрации силы».

Вопрос о нападении на Вьетнам был решен на заседании Политбюро ЦК КПК 9 февраля, на следующий день после возвращения Дэн Сяопина из США и Японии. Общий план предстоящей войны одобрил

14 февраля Военный совет ЦК КПК. Он же образовал командование «южного фронта» во главе с заместителем министра обороны и командующим Гуанчжоуским (Кантонским) военным округом Сюй Шию. В командование вошли также возглавлявший Кунь-минский военный округ в провинции Юньнань Ян Дэчжи, командующий ВВС Чжан Тинфа, а также в качестве заместителя Сюй Шию фактически руководивший оперативной работой его штаба Чжан Тешэн.

Позже, присутствуя при допросах китайских военнопленных, я не раз слышал, как на вопрос об имени верховного главнокомандующего их войсками они называли прежде всего Дэн Сяопина. Вне сомнения, — и об этом говорят многие данные — в Военном совете ЦК КПК шла острая борьба вокруг решения о нападении на Вьетнам. И главным, кто выступал «за», кто добился принятия преступного решения, несомненно был Дэн, являющийся олицетворением альянса пекинского руководства с империализмом. «У каждого поколения, — сказал он в 1974 году, — должна быть своя война».

…Февраль во Вьетнаме — начало весны. Бывая в сельских уездах провинции Ланг-шон, я наблюдал, как дружно выходили на пахоту рисовых чеков в долинах и на склонах гор радостные, полные новых надежд люди. А в это время китайские воинские части уже выгружались из эшелонов в Нань-нине, Цзинси, Мынцзы и Гэцзю. Корпуса и дивизии сосредоточивались для перехода через границу и нападения на Лангшон, Као-банг, Лаокай и Лайтяу.