"Тридцать дней войны" - читать интересную книгу автора (Скворцов Валериан)Конница на рельсахГорные районы у вьетнамо-китайской границы молва в старину называла «краем чумных лесов и отравленных вод». Лихорадка, оспа, кишечные заболевания, туберкулез свирепствовали в здешних селениях, затерянных среди гор и непролазных лесных чащоб. Путеводитель, изданный в Париже по Тонкину и Аннаму[4], предупреждал путешественников: «Приходится признать, что высокогорный климат — суровое испытание и людям с ослабленным здоровьем не подходит». Под стать природе складывалась и жизнь в этом глухом краю. Обширные, но отсталые, заброшенные территории с неразвитым земледелием и ремеслами, лишь начинавшими зарождаться торговыми и денежными отношениями были населены национальными меньшинствами тхаи, нунг, мео, зяо, мыопг и другими. Некоторые из них в прошлом кочевали по обе стороны границы. После августовской революции 1945 года, а затем во время проведения земельной реформы в начале 50-х годов многие представители родовой и племенной знати национальных меньшинств — лапги и дао у мыонгов, пхиа и тао у тхаи, тхоти у мео — ушли в Китай. Среди этого узкого круга отщепенцев бывшие колонизаторы, а затем американская разведка подогревали сепаратистские настроения, внедряли идею самостоятельных государственных объединений по племенному признаку. Истоки подобной подрывной политики восходят к тем давним временам, когда пекинский императорский двор, с тревогой наблюдавший, как набирает силу, становится все самостоятельнее южный сосед — Вьетнам, пытался подкупами и посулами вызвать антивьетнамские настроения у продажной горской знати. Миньским, Цинским, а затем и гоминьдановским эмиссарам удавалось преуспеть в этом, но именно лишь среди верхушки. Тхаи, мео, нунги и другие национальные меньшинства строили и укрепляли народную власть, пришедшую в горы, совместно с вьетнамскими братьями из долин. В составе разведывательных дозоров китайских батальонов, вторгшихся в феврале 1979-го в Лангшон, Каобанг, Хатуен, Хоан-гльеншон и Лайтяу, шли проводниками не только бывшие хуацяо, но и бывшие князьки горных племен. В штабе Сюй Шию надеялись с их помощью привлечь на свою сторону горцев оккупированных уездов. Но в «краю чумных лесов и отравленных вод» плохо действовала не только китайская пехота, в массе не подготовленная к действиям в горах, но и средневековая антивьетнамская подрывная тактика. С пойманными князьями соплеменники не церемонились. Те же мео хорошо помнили, как вожди проигрывали в карты общинный скот и расплачивались будущими урожаями за алкоголь и опиум с китайскими купцами. Еще помнились времена, когда дети мео не знали грамоты, а единственной собственностью их гордых и независимых родителей были допотопные ножи в деревянных ножнах, мотыги да рваные одеяла. Ружья, без которых мео как охотники не представляют себе жизни, князья держали под замком и выдавали за плату… На всякой войне хватает жестокости. И в той, какую навязали пекинские агрессоры вьетнамцам, тоже случалось видеть ее свидетельства. Жестокость проявлялась нападающими, вероятно, в силу специально воспитанного бездумного отношения к убийству вообще и полного равнодушия к человеку и его жизни в частности. Воспитание такое — не новинка в армиях, ведущих войны несправедливые и захватнические. Однажды я видел, как близ 37-го километра шоссе номер 7 в осыпавшихся окопах, среди мусора, навоза и хлама, оставленного выбитой пекинской солдатней, приведенной одним из предателей, главный редактор хоан-гльеншонской провинциальной газеты By Ван Тху, седовласый журналист, бывший с нами, поднял измятую тетрадь с записями на вьетнамском языке. В тяжелом молчании слушали сгрудившиеся вокруг нас бойцы сопровождения страшные строчки: «Маленький Минь сломал руку. Охранник прикладом разбил ему голову, потому что тот больше не мог работать. Ребята два дня не ели, и ночью мне разрешили собрать немного ананасов на брошенной плантации. Когда я принес плоды, китайские солдаты со смехом отобрали их у меня… Я получил тяжелый удар ногой в живот. Если я умру, что станет с моими учениками…» Это был дневник погибшего преподавателя средней школы в Фолу. Вместе с учениками, в большинстве своем из национальных меньшинств, он оказался в руках агрессоров. — Если захватчики не уйдут, — сказал мне тогда уроженец приграничной общины Батсат, командир отряда разведчиков, — народная война станет им мощным ответом… Во времена, предшествовавшие агрессии, даже в самые напряженные, пропагандистская работа коммунистов среди вьетнамского населения никогда не носила враждебного характера по отношению к китайскому народу. Именно благодаря этому вьетнамский народ оказался более, чем китайцы, подготовленным к суровому испытанию войной. Глубокое сознание своего политического единства, высокое патриотическое чувство, очевидно, не могут сформироваться на основе искусственного нагнетания враждебности к соседнему народу. Вьетнамский воин был и остается патриотом и интернационалистом; китайский солдат, перешедший границу, — захватчиком, орудием в руках клики, предавшей великую дружбу. Пекинское руководство явно недоучло этот важный политический и моральный фактор. Оно рассчитывало, что во Вьетнаме, только недавно воссоединившемся после более чем вековой разобщенности, сработают «центробежные силы» в самом начале войны. В Пекине надеялись на восстания в южном Вьетнаме, где социалистические преобразования только осуществлялись, волнения национальных меньшинств в горных районах, а также на беспорядки среди более чем миллиона хуацяо. Однако СРВ предстала перед врагом как никогда сплоченной и монолитной. Нельзя не испытывать чувства глубокого уважения к политическому мужеству народа, руководителей коммунистической партии и правительства Вьетнама, ясно и реально представлявших себе всю степень опасности, нависшей над национальной независимостью и социалистическими завоеваниями. Делая героические усилия, принося жертвы, и население, и ополченцы, и армия Вьетнама защищали родину, свое будущее, вполне понимая, что враг их — не китайский народ, а те, кто держит реальную власть в великой соседней стране. Обмениваясь мыслями как в дни войны, так и после победы с коллегами по перу, в том числе и с теми, кто находился «на другой стороне», в Пекине, не раз слышал я, что, затянись боевые действия, окажись южные провинции Китая в таком же критическом положении, в каком были северные вьетнамские, развал «Поднебесной» не заставил бы себя ждать. Испытания и жертвы подсекли бы гнилую опору, на которой держалось пекинское официальное обоснование войны, — ложь и замалчивание действительного характера событий, великоханьская враждебность к другим народам и национальностям. Убежденность в собственных превосходстве и исключительности как шелуха слетала с китайских солдат, едва наталкивались они на первый же серьезный отпор. Воспитываемая в них командирами злобность оборачивалась в упорном бою малодушием, и дисциплина в подразделениях была не чем иным, как покорностью, державшейся на страхе. А отпор агрессору нарастал. Данные штабов региональных войск шести северных провинций СРВ свидетельствовали, что с первых же минут китайское вторжение всюду встретило решительное сопротивление. Оборона носила различный характер, ибо многое зависело от оружия и боезапасов, имевшихся в распоряжении уездов. На главных направлениях врага встретили пушки, а вот на горных тропах пограничники и население применяли лишь стрелковое оружие. Китайские колонны подвергались огневым налетам с фронта, флангов, в тылу. Специальные части китайцев, посаженные для быстроты маневра на лошадок, ведомые хуацяо, хорошо знавшими потаенные тропы, углублялись далеко во вьетнамскую территорию с целью обхода. В нескольких местах эта кавалерия оказалась в тылу вьетнамских подразделений. Но, развернувшись для атаки вдоль рельсов железной дороги близ Ланг-шона и Лаокая, она тут же была накрыта минометным огнем. Региональные вооруженные силы и ополченцы Вьетнама смогли противостоять китайской регулярной армии. В первую неделю боев китайцы потеряли ранеными, убитыми и пленными около 16 тысяч солдат и командиров. А если бы им противостояли соединения вьетнамской регулярной армии? Китайские корпуса втягивались в бой постепенно как из-за собственных транспортных трудностей, так и по причине малой проходимости горных дорог и троп. Вначале в сражениях участвовали части из-под Куньмина, Наньнина и Кантона. После недели практического топтания на месте — за сутки нападающие преодолевали в среднем один километр, а также из-за больших потерь китайское командование вынуждено было ввести в действие стоявшие в резерве войска, расквартированные намного севернее, под Ханькоу и Ханчжоу. А в начале марта среди пленных начали попадаться солдаты и командиры, служившие в Пекинском военном округе. Вот что, например, телеграфировал из китайской столицы корреспондент Франс пресс: «В последние несколько суток установлено, что из городов Ухань (в провинции Хубэй) и Ханчжоу (в провинции Чжецзян) по железным и автомобильным дорогам в сторону китайско-вьетнамской границы двигались многочисленные воинские колонны. Эти сообщения подтверждают полученную из Ханоя информацию относительно увеличения численности китайских вооруженных сил во Вьетнаме, в особенности в районе Лангшона. Прибывшие 23 февраля в Пекин английские туристы сообщили, что видели поезд, заполненный ранеными китайскими солдатами, возвращающимися с фронта, и 20 поездов со свежими войсками, двигающимися к вьетнамской границе. Когда начались боевые действия, эти туристы находились в городе Наньнин, административном центре граничащего с Вьетнамом Гуанси-Чжуанского автономного района. По словам туристов, улицы города забиты грузовиками и джипами, а на самых высоких зданиях установлены зенитные пулеметы и орудия. Туристы сообщили, что на железнодорожной станции в городе Наньнин они видели примерно 200 раненых, лежавших на соломенных циновках». 20 февраля китайские войска предприняли самые яростные атаки на позиции вьетнамцев в направлении Лангшона. Два корпуса с приданными бронетанковыми и артиллерийскими частями рвались двумя клиньями — с северо-запада через уезд Тхонгнопг и с северо-востока через уезды Тхатьан и Куанг-хоа — к другому провинциальному центру, городу Каобанг. За первые четыре дня боев здесь были уничтожены четыре пехотных батальона, десятки танков и бронемашин врага. Вьетнамские ополченцы, региональные войска и разведчики из национальных меньшинств уверенно отражали фронтальные атаки превосходящих сил противника и одновременно наносили обходные удары по его тылам. Группировки китайцев постепенно оказались расчлененными у шоссе номер 3 и 4, в результате чего агрессор потерял за двенадцать дней свыше 4 тысяч солдат и много боевой техники. В провинцию Хоангльеншон вторглись две китайские армии. Их первые эшелоны в составе нескольких дивизий повели мощное наступление по всей границе провинции с северо-запада до северо-востока. Еще в темноте, до рассвета, 17 февраля в результате внезапного удара оказались захваченными уезды Батсат и Мыонгкхыонг. После артиллерийской подготовки и наведения понтонных мостов через реку Красную и ее приток Ыамти, сходящиеся у Лаокая, китайские танки ринулись на этот город. Вьетнамская артиллерия обрушила огонь на наведенные переправы и батареи, бившие с территории КНР. Ополченцы вступили в ожесточенное сражение с агрессорами па улицах Лаокая и в его предместьях. Яростные рукопашные схватки вспыхнули на облысевших от обстрелов холмах Коксан, Баншон и Банлау, на перекрестке дорог в местечке Банфьет и в районе Зу-енхай. И здесь у китайцев потери оказались чрезвычайно велики — сотни танков, тысячи солдат. К 20 февраля к ним подошло подкрепление, но и эти части в безрезультатных атаках несли большой урон. В провинциях Лайтяу, Хатуен и Куан-гнинь непосредственно во время военных действий мне побывать не пришлось — в основном я находился там, где шли решающие сражения. Сводки, поступавшие из других секторов границы, также свидетельствовали о напряженных боях. Блицкриг по-пекински не состоялся — ото стало ясно с первых же дней войны. Китайская армейская газета «Цзефанцзюнь бао» сетовала: «Вьетнамские власти ведут себя слишком нагло. Учитывая то обстоятельство, что за ними стоит советский социал-империализм, они бешено выступают против нас». Это писалось уже на третий день войны. Корреспондент японского агентства Киодо Цусин передавал из Пекина: «Как заявили в понедельник вечером (то есть, 19 февраля.— Парижская «Монд» отмечала: «Теперь, когда прошло больше недели с момента вторжения китайских войск на вьетнамскую территорию, создается впечатление, что события развертываются совсем не так, как предусматривалось планами китайского генштаба… Вопрос в данный момент стоит следующим образом: не требуют ли сейчас те, кто не проявил энтузиазма по поводу этой аваптюры, отчета у ее инициаторов, поскольку успех ее по меньшей мере запаздывает?» Не к тем ли дням относится сцена, происшедшая между Дэп Сяопином и Сюй Шию, когда командующий силами вторжения, как свидетельствует пресса, во время ожесточенного спора с Дэном выхватил из кобуры пистолет? Вполне вероятно, пбо заместитель премьера Госсовета КНР имел все основания резко упрекать 74-летнего генерала, прозванного за необузданный взрывной характер в годы великого похода «стальным клинком»: ведь войска Сюя продвигались по вьетнамской территории черепашьим шагом. И какой ценой! «Человеческое море» — атаки в десять, тринадцать волн — превращалось в «море крови» китайских солдат. (Позже, в 1980 году, укрепившись у власти в Пекине в своем соперничестве с Хуа Гофэном, Дэн скажет Сюю в ответ на его притязания заполучить должность начальника генерального штаба НОАК: «Вы несколько стары для этого, не так ли?» Такова будет расплата за неудачи. На этот пост назначат Ян Дэчжи, чьи войска прошли дальше в глубину СРВ.) Китайских командиров за неудачи ожидала не дисциплинарная, а политическая расправа, репрессии. Об этом мы узнали, правда, позже, получив возможность поговорить с пленными. Это произошло близ городка Нганшон, в трех-четырех километрах от зоны боевых действий в напряженные дни битвы за город Каобанг, административный центр одноименной провинции. Городок получил название по имени небольшой горной гряды Нганшон, начинающейся в этих местах. В направлении каобаиского фронта из Ханоя мы ездили по шоссе номер 3. Конец февраля на этом участке сражений выдался особенно тяжелым для вьетнамцев. Резко похолодало, непрерывно шли дожди. Улочки Нганшона, террасами, отвоеванными у известняка, притулившиеся к огромной двугорбой скале, переполняли таборы беженцев, стоявшие неподвижно под пронизывающими ветрами и ливнями. До фронта было еще не близко, а война уже представала в своем страшном облике: картина страданий людей, лишившихся крова, потерявших близких и родных, видевших смерть и пожарища, сбившихся в ожидании автомашин под рогожными тентами, сжимала сердце. В едва брезжащем рассвете метались языки пламени над кострами, которые пытались загасить ветер и дождь. Военный регулировщик с красной нарукавной повязкой решительно направил наш УАЗ через неглубокую речку, пересекающую Нгашнон, вброд, минуя забитый военной тех-' никой мост, к небольшому кирпичному зданию. Холодная, сырая, запущенная двухъярусная казарма, в которой некогда стоял французский иностранный легион, стала нашим пристанищем на два дня. Перед этим пришлось ехать из Ханоя почти целую ночь, и мы сразу Разбудил нас грохот винтов вертолета. Машина зависла чуть поодаль, на выезде из города. В окно хорошо было видно, как повсюду вокруг хижин и глинобитных домишек скапливаются люди с карабинами и автоматами. Прислуга 130-миллиметрового орудия, которое тягач подтащил к нашей казарме, и двое бойцов у 16-ствольной ракетной установки сооружали маскировку из бамбуковых веток. Не узнал я и нашего УАЗа. Водитель и бойцы сопровождения оплели машину срезанными побегами какого-то кустарника. Разведрилось. В кюветах беженцы сушили свои тенты. Умывшись наспех из речки, едем в сопровождении капитана Нонг Ван Ха горной дорогой в сторону Каобанга. Мотор завывает на подъеме, из-под колес сыплются камешки в разверзающуюся слева пропасть. У пещеры с прикрытым камуфляжной сеткой входом останавливаемся. Заходим. Здесь допрашивают пленного. Водитель Лю Фи из третьего батальона танкового полка 42-го армейского корпуса НОАК захвачен в ходе уличных боев в предместьях Каобанга. Пленного поймали в лесу вместе со стрелком его же экипажа. Коротко стриженный, коренастый. Лю Фи 23 года, в армии пять с лишним лет. В наступлении на город вел головную машину, в которой кроме пего находились еще четверо. — Мы нарвались на зенитки, когда входили в город со стороны уезда Тхатьан, северо-западнее Донгданга. Перед нами была поставлена задача взять Каобанг в клещи… Вьетнамцы опустили стволы орудий и ударили по нашим тапкам прямой наводкой, — говорит он на кантонском наречии. — Откуда вы родом? — Из Гуандуна… — Когда вы должны были, по расчетам вашего командования, захватить Каобанг? — В нашем батальоне 31 танк. Каждый экипаж получил продовольствие на четыре дня. На этот же срок готовились боезапас и горючее… В его полевой сумке нашли инструкцию по обращению с пленными. «Не убивать, не избивать», — говорилось в пей, хотя делалось и то, и другое. Характерный пример лицемерия! Здесь же было наставление по ремонту и обслуживанию военной техники, инструкция по обращению с мотором, мелкие деньги. Лю сдал свой пистолет «смит-и-вессон» помер К598710. Перед началом боевых действий командир прокричал им перед строем: «Разожгите вашу злобу, крепче держите оружие, обрушивайтесь на врага всей силой, чтобы смести его с лица земли!» Ни через четыре дня, ни через неделю китайским танкам так и не удалось прорвать оборону на каобангском направлении, хотя сам город агрессору удалось захватить. Из дальнейшей «беседы» с полуоглушенным, растерянным Лю Фи складывалось впечатление огромной неразберихи и медлительности в управлении китайскими войсками. Фи жаловался на боли в голове, рези в глазном яблоке, усталость в мышцах и общую слабость, охватившие его еще на марше в направлении Каобанга. У танкистов-механиков эти признаки свидетельствуют о крайнем переутомлении. В таких случаях водителя дублирует командир танка. А тот, как говорил Лю Фи, не мог этого сделать, поскольку не умел достаточно хорошо водить машину в сложной горной местности. Свои войска китайское командование измотало еще до того, как ввело их в действие. Еще раз подтвердилось старое военное правило: армии, разбитые на поле сражения, начинают терпеть поражение задолго до начала боя. В один из первых дней войны, под вечер мы возвращались в Нганшоп. На главной нганшонской улице, она же — шоссе номер 3, начали строиться повзводно вооруженные горняки, крестьяне, охотники. Водители армейских грузовиков, повинуясь жестам регулировщиков, съезжали к броду, в объезд разраставшейся колонны. Ополченцы, как и их соседи из Лангшона и Хатуена, готовились выступить для нанесения контрудара по врагу. Комиссар каобангского ополчения, лейтенант-полковник Ле Кань, ветеран боев с американцами в южных провинциях, в частности под Куангчи в 1968 году, рассказывал о действиях своих частей. За неполные десять суток боев ополченцы и региональные вооруженные силы вывели из строя около 10 тысяч солдат и командиров китайской армии, сожгли и подбили 134 танка, взяли много пленных. За боевые заслуги уже вручены 32 ордена особо отличившимся бойцам 37-й, 51-й и 67-й каобангских дивизий. Орденами награждены общины Куангхоа, Хоаан, Нгок-кхе, Диньфонг. Среди героев представители всех одиннадцати национальностей, живущих в провинции, — вьетнамцы, тхаи, нунги, мео. — Бои идут чрезвычайно суровые, — говорил Ле Кань. — Враг особенно широко применяет на нашем направлении тактику «человеческого моря». Они гонят своих людей на мины, на пулеметы… На перевале Кха-утья наши бойцы отражают беспрерывные атаки целой дивизии. Устает металл у оружия. Китайцы потеряли здесь приблизительно 4 тысячи человек. Удивительные истории слышал я от участников обороны в Каобанге, побывав у них вместе с Ле Канем. 55-летний Кон Ван Хак, охотник, в первом же бою уложил из однозарядной старинной винтовки трех врагов. Ополченец Вы Тан Тхай с сыном Хыонгом встретили китайских солдат огнем возле собственного дома, находившегося в сотне метров от границы. Вражеский дозор отступил, оставив убитых. На переезде с одной позиции на другую зашел как-то разговор о минувшей войне в южных провинциях Вьетнама против американцев и марионеток. Ле Каню, говорившему по-английски, приходилось знакомиться с западной литературой по этому вопросу. Вспомнил он, в частности, книгу Гендерсена, участника боевых операций на вьетнамской земле, под названием «Почему сражался Вьетконг?». Офицер, бывший противником Ле Каня, вышедший в отставку в таком же звании — подполковника, сообщал в своей работе, что в период сосредоточения Пентагоном максимальных сил во Вьетнаме там находилось около 40 процентов американских боевых дивизий, половина тактической авиации и треть военно-морских сил. Ле Кань процитировал из своей записной книжки: «Вьетконг и северовьетнамская армия сумели выдержать самую непрерывную и интенсивную огневую мощь, какая когда-либо была направлена против какой-либо армии». Так что же, сказал он, Пекин окажется сильнее Вашингтона? Разговор этот происходил в тяжелый момент, когда мы узнали о захвате города Као-банга китайцами. Вьетнамские солдаты оставили его по приказу командования, которое предпочитало выводить из-под массированных ударов свои силы, как бы пропуская противника, чтобы возобновить контратаки на его флангах. Последний боец батальона, прикрывавшего организованный отход региональных сил и эвакуацию мирного населения, ушел из Као-банга, согласно приказу, 25 февраля. Им был 29-летний коммунист старшина Хоанг Ван Тхань. В пятнистом комбинезоне, матерчатом шлеме, обвешанный гранатами, он напряженно прислушивался к звукам боя, приближавшегося с северной стороны от уже взорванного его бойцами моста над пропастью возле перевала Таихосин. Там складывалась новая линия фронта, а пока приходилось отбивать попытки китайских командос из бывших хуацяо навести «обезьяний мост» — временную переправу из подручных средств — и зацепиться на противоположной стороне пропасти. Тхань наблюдал, как его бойцы в такой же маскировочной форме уходили по узкой тропке за бамбуковые кусты, покрывавшие холмы. — Каобанг, — рассказывал он мне, — перед нашим уходом оттуда оказался в окружении превосходящих сил противника. Мы дали китайцам втянуться в город… Командование сообщило, что только за три дня боев на улицах враг потерял 1140 убитыми и ранеными… Старшина ушел вскоре за своими бойцами. Я попросил Ле Каня рассказать об этом интересном человеке. Как известно, в течение всех тридцати дней боев на границе с вьетнамской стороны сражались в основном ополченцы и региональные вооруженные силы провинций. Регулярные части, возможно, и ввели бы в действие, если бы враг прорвался дальше, чем это ему удалось, — максимально китайские части продвинулись на 43 километра. Возможно, активно вмешалась бы и штурмовая авиация, чьи наблюдатели внимательно следили за ходом танковых атак китайцев. Но ничего этого не потребовалось, хотя все же часть кадровых подразделений и вступила в дело, как случилось в Каобанге. Старшина Тхань со своими бойцами прибыл к северной границе из южных провинций. Опытный ветеран воевал с 1972 года в Бьен-хоа в партизанском отряде, участвовал в наступлении на Сайгон в апреле 1975-го, гонялся по каналам, протокам и заросшим тростником плавням девяти рукавов дельты Меконга за скрывавшимися там бандитами. В партию вступил накануне общего наступления, завершившегося крахом марионеточного режима. Служил Тхань в армии в частях, которые принято называть частями специального назначения. Выучка и опыт, приобретенные на юге, пригодились теперь на севере. Группе Тханя, состоявшей из натренированных для ближнего стремительного боя солдат, выносливых и крепких, виртуозно владеющих огнестрельным и холодным оружием, поручались операции по прикрытию последних подразделений ополченцев, отходивших на новые позиции или для маневра. Тхань подарил мне китайский солдатский кинжал и пластмассовую флейточку, которой командиры противника подавали сигналы и команды подчиненным. То и другое он снял с захваченного вражеского штабиста в последнем ночном бою в Каобанге. Затаившиеся среди развалин, груд щебня, в кустах, погребах, под капотами моторов подбитых грузовиков бойцы группы Тханя вышли из прикрытий в назначенный час и вступили в рукопашный бой в кромешной тьме улиц покинутого населением города. Впрочем, и солдаты региональных войск воевали отлично. Вспоминается артиллерист, боец второго класса Фам Туан из полка 675, родом из провинции Хабак. С гранатами и автоматом 19-летний парень бесстрашно ходил в разведку, проникая глубоко во вражеский тыл. По его кронам пушки не раз успешно накрывали скопления вражеских танков, батареи, склады боеприпасов. Ночью в Нгапшоне под шелест нудной мороси мы слушали радио. Интересовались откликами на военные действия. «Голос Америки» сообщал, что Китай предлагает Вьетнаму провести переговоры для урегулирования всех нерешенных вопросов. Новостью это не было. Пекин и раньше говорил о «готовности проявить добрую волю», а пока что китайские войска продолжали массированное наступление. Заявление Дэн Сяопина о том, что Китай не торопится с разрешением вопросов своих отношений с Вьетнамом и может подождать еще с этим десять, а то и сто лет, сделанное в октябре 1978 года, судя по всему, оставалось в силе. В Вашингтоне явно стремились как-то обелить новых друзей, принявших эстафету агрессии против Вьетнама. Ханойское радио передавало, что представитель СРВ в ООН Ха Ван Лау выступил с резким разоблачением попыток отдельных делегатов в Генеральной Ассамблее ООН оправдать действия китайских руководителей, связав агрессию против Вьетнама с недавними событиями в Кампучии. Утром 28 февраля принесли общую сводку хода военных действий, фотографии. Судя по ним, город Лангшон уже лежал в развалинах. Воронки от снарядов изуродовали центральные улицы, столь памятные по поездкам в этот город. Над руинами стлался дым пожарищ. Крайняя жестокость все явственнее проявлялась в действиях китайцев на захваченных территориях. В деревне Толап оккупанты оставили после себя голую, выжженную землю. В наспех вырытых ямах под поваленными деревьями лежали трупы заколотых штыками людей, обугленные останки уничтоженных из огнеметов. В общине Тониен не успевших эвакуироваться стариков, детей и женщин, а также раненых ополченцев китайцы сбросили в траншею и расстреляли, молодежь угнали на свою территорию. Несколько дней спустя я записал рассказ одного из угнанных — Ау Вьет Фана из провинции Лангшон, чудом вырвавшегося из китайского плена. Вот он, почти дословно: «Ночью 16 февраля я, как обычно, дежурил в общинном медпункте. На рассвете 17-го вдруг услышал непрерывные разрывы артиллерийских снарядов. Дома вокруг горели. Я побежал домой, по пути видел, как наши войска спешно занимают позиции. Захватив из дома самое необходимое, я отправился в тыл. На дороге меня перехватил китайский патруль. Они привязали меня к дереву, били прикладами. Их переводчик все время повторял: «Будешь жить, если скажешь, где вьетнамские части. Согласен?» Снова били, пока я не потерял сознание. Придя в себя, почувствовал, что не могу пошевелиться, — меня связали тонким шпагатом, который при малейшем движении резал кожу. Два дня спустя меня пригнали в город Пин-сян, бросили в тюрьму, где-то около пяти километров в стороне от него. Там находилось уже несколько десятков вьетнамцев, в основном женщин и детей. На них было страшно смотреть: исхудалые, ободранные, из-под лохмотьев виднелись ссадины, кровоподтеки, кровоточащие раны. Жалобно плакали голодные младенцы. Узнал там и своих односельчан — стариков-пенсионеров Нанг Вьет Рао, Ау Вьет Уонга, Нанг Ханг Зиня… Уонг, улучив момент, шепнул мне, что китайские полицейские будут меня бить, как и всех, что погибло много детей, в их числе годовалый сынишка Чьеу Ки Хунга и полуторагодовалая дочка Нанг Тхи Вет. К тому времени я уже более двух дней ничего не ел. На следующие сутки меня перевели в другую камеру. Мы лежали вповалку на сыром цементном полу, без циновок и одеял, в рваной одежде. Через два дня меня снова связали и привели к пещере близ селения Кеохан. Втолкнули туда. Я оказался возле груды трупов. Стоял невыносимый смрад. «Подыхай, — сказали солдаты, — если ты такой упрямый». Они собирались меня застрелить. К счастью, где-то совсем рядом появились наши ополченцы или разведчики. Воспользовавшись начавшимся боем, я кинулся в лес. В деревне нашел своих детей — дочку Льен и сына Шана. Плача, они рассказали, как китайские солдаты петлей накинули веревку на шею матери и тянули за оба конца, пока она не умерла…» 1 марта я передавал по телефону в «Правду»: «На отбитых у врага территориях провинции Хоангльеншон представители народных комитетов приступили к сбору показаний жертв и свидетелей военных преступлений маоистов. Так, на правом берегу реки Красной в общине Куангкием составлен соответствующий протокол, куда занесены факты разрушения нескольких сот крестьянских домов и убийств мирных жителей. Служащая с кирпичного завода в Куангкием Чан Тхи Кук рассказывала: — Ночью мы — я, муж и наши дети — прятались от артиллерийского огня в трап-шее. На рассвете муж выглянул из укрытия и тут же был убит китайским солдатом. Затем в траншею посыпались гранаты. Когда ночью я выбралась из полузасыпанного окопа, переполненного убитыми и ранеными, то увидела трупы… Всех расстреляли китайцы». Священный гнев против жестокого агрессора охватил весь Вьетнам. На заводах, фабриках, стройках развернулось массовое патриотическое движение под лозунгом «Работать на производстве десять часов и отдавать военной подготовке два часа ежедневно». В военные комитеты районов поступали тысячи заявлений с просьбой об отправке па фронт для защиты социалистического отечества. 4 марта Центральный Комитет Коммунистической партии Вьетнама обратился к бойцам и всем соотечественникам с призывом смести агрессоров с родной земли, надежно защитить границы отчизны. В Ханое в ответ на призыв тысячи людей приступили к строительству бомбоубежищ, рытью траншей и укреплений. Газета «Нян зан» вышла с передовой статьей «Вся страна бьет агрессора, весь народ — солдат!». А 5 марта в 22 часа во Вьетнаме была объявлена всеобщая мобилизация. Страна поднималась на решительный и мощный отпор зарвавшемуся агрессору. Определяя масштабы общей мобилизации, Национальное собрание СРВ предусматривало охват ею большего, чем в период отражения американской агрессии, контингента населения. Призывались все мужчины от 16 до 45 лет и женщины — от 18 до 40. В городах и поселках шло формирование частей самообороны. Руководство предприятий, госхозов и кооперативов, административных учреждений и учебных заведений обязывалось обеспечить вооруженную охрану своих объектов. Война против пекинского агрессора становилась общенародной. Передавая эти новости в Москву, я интересовался у редакции: как там, дома, воспринимают происходящее здесь, во Вьетнаме? На Родине шли массовые митинги в поддержку СРВ, заводы выпускали продукцию для братской страны, в «Правду» поступали сотни писем — советские люди просили направить их сражаться на стороне правого дела героического народа. Из редакции требовали: «Больше материалов, обо всем». Мне в Ханой звонили из «Коммуниста», «Нового времени», «Огонька», «Пионерской правды», даже из Софии: из редакции газеты «Работническо дело». Не оставалось времени на сон, но все эти просьбы нельзя было не удовлетворить. Суровым предупреждением агрессору, сосредоточившему к тому времени пять дивизий и на границе с Лаосом, стало Заявление Советского правительства, осуждавшее действия Китая в отношении ЛНДР. «Лаосское правительство и весь народ нашей страны, — говорилось в статье, опубликованной вьентьянской газетой «Сиенг пасасон», — высоко ценят тот факт, что правительства СССР, СРВ и МНР выступили с заявлениями… Правительство ЛНДР, выражая признательность братским социалистическим странам и дружественным государствам мира за солидарность и мощную поддержку лаосского народа, призывает все социалистические страны, неприсоединившиеся государства и миролюбивые народы оказывать и в дальнейшем поддержку и помощь Лаосу в деле строительства и защиты страны». Из газет, которые приходили в те дни в Ханой, я узнавал, что волна протеста против пекинской агрессии поднимается повсюду в мире, что открыто поддержать бандитские действия маоистов опасаются даже те в Вашингтоне, Токио и западноевропейских столицах, кто «благословил» Пекин на это. Между тем обстановка складывалась для китайских сил вторжения все более неблагоприятно. По официальным сообщениям вьетнамского генерального штаба, в первую неделю боев потери противника составили около 16 тысяч человек, к 27 февраля эта цифра поднялась до 27 тысяч. В день объявления всеобщей мобилизации китайцы потеряли уже 45 тысяч. Всего же потери агрессора за тридцать дней войны составили 62,5 тысячи солдат и командиров. При этом некоторые западные наблюдатели, которых отнюдь не заподозришь в пристрастии к СРВ, ссылаясь на буржуазных военных специалистов, называли цифру 100 тысяч. То есть, по самым скромным подсчетам, погиб каждый десятый китаец из 600-тысячного войска агрессора. Пекин потерял также 280 танков и бронетранспортеров, сотни автомашин, множество артиллерийских орудий и крупнокалиберных пулеметов, не считая стрелкового оружия и другого военного имущества. В ходе боев выявились вопиющие недостатки в управлении китайскими войсками и их подготовке. Отсутствие тактической грамотности, неслаженность во взаимодействии танков, пехоты и артиллерии, которые порою не только мешали друг другу или действовали совершенно несогласованно, но и попадали под огонь друг друга, неумение скрытно сосредоточиться на направлении главного удара, плохая индивидуальная выучка и низкий боевой дух личного состава, нехватка транспорта, нежелание или неспособность командования среднего звена проявлять инициативу и самостоятельно принимать решения в изменившейся обстановке — все это стало очевидным и для пекинской верхушки. Вьетнамские разведчики не переставали удивляться пустопорожней напыщенности перехваченных боевых приказов китайских штабов, бесконечным повторениям одного и того же: «У нас огромные людские резервы. Народ полностью доверяет нам. Сколько бы нам ни потребовалось солдат — мы завтра же будем иметь их в избытке. Вымести небо, овладеть воздухом, наказать наглецов на море и контратаковать их на земле до победного разгрома — это ваша работа!» И тому подобное. Встречались также приказы, состоявшие из одних лозунгов, приказы, по существу переписанные из поучений «заклейменного» Линь Бяо о «народной войне». На начало марта китайская армия, кроме известных «успехов» в грабежах, насилиях и убийствах, не достигла никаких других, и прежде всего военно-политических, целей в отношении Вьетнама. Все отчетливее вырисовывался близкий крах экспансионистских замыслов Пекина. Тяжесть потерь, несостоятельность громких деклараций о быстрой победе усугубляли замешательство в китайских штабах. Что следовало предпринять? Закрепляться ли на захваченных территориях? В этом случае не избежать огромных трудностей, которые испытывает вторгшаяся армия в чужой, враждебно настроенной стране, когда она, не имея возможности наносить стремительные удары и одерживать быстрые победы, вынуждена переходить к затяжным позиционным действиям. Продолжение войны поглощало огромные материальные ресурсы. Пекин не мог не учитывать и неминуемый рост протестов против затеянной им авантюры как внутри самого Китая, так и на международной арене. Но главным обстоятельством, тревожившим Пекин, был все усиливающийся отпор со стороны Вьетнама, чьи основные, регулярные силы только еще готовились к вступлению в войну. Наиболее почитаемый агрессорами теоретик блицкрига гитлеровский генерал Гудериан утверждал, что из всех возможных решений во время войны самое смелое — всегда наилучшее. Для Сюй Шию таким было бы решение продолжать любой ценой углубляться во вьетнамскую территорию. Но принесло ли подобное поведение военные лавры Гудериану? Его разбили. И китайская армия с ее растянутыми коммуникациями, проходящими к тому же через горные районы, продолжай она наступление, вне сомнения, попала бы в гибельное положение. Сюй Шию и Ян Дэчжи не могли не понимать в начале марта, что, собираясь «преподать урок Вьетнаму», сами получили таковой. Как, впрочем, и те, кто готовился потребовать от них ответа за неудачи, — министр обороны маршал Сюй Сяпцянь и председатель Военного совета ЦК КПК Гэн Бяо, а также всемогущий Дэн Сяопин. Они отдавали себе отчет в том, что военно-политическое поражение в затеянной ими авантюре не могло не ослабить их позиции в непрекращающейся борьбе за реальную власть в пекинской верхушке. Февральские туманы, дожди и промозглость в марте сменились вдруг безветрием, палящим солнцем. Бойцы воевали в черных от пота гимнастерках. Наладился своеобразный фронтовой быт. Солдаты обзавелись буйволами из числа разбежавшихся по полям и ставших бесхозными. Сидя однажды в жаркий полдень у интендантов, среди ватных ушанок, консервных банок, в сараюшке на обочине шоссе номер 7 (в сторону Лаокая), я наблюдал караван буйволов, тащивших на плоских спинах целую роту. Снабженцы, сами довольно предприимчивые ребята, раскрыв рот смотрели на находчивого командира, возглавлявшего колонну, продвигавшуюся в сторону фронта. На следующий день они уже не дожидались часами дефицитных грузовиков — отпущенные перед боем на волю буйволы подтаскивали все необходимое на позиции. Выработались и необходимые навыки. При артналете ложились на тропу, шоссе, в крайнем случае, рядом с кюветом. В кусты, после того как в них погибли два оператора ханойского телевидения, не бросались. Там диверсанты нередко ставили минные ловушки — именно в расчете на такие случаи. Ночью ездили только в случае крайней необходимости — засланные с китайской стороны провокаторы, переодетые во вьетнамскую форму, могли полоснуть по автомобилю пулеметной очередью, а то и швырнуть гранату. Из иностранных журналистов в эту тридцатидневную войну погиб один — Исао Токано, корреспондент органа ЦК КПЯ газеты «Ака-хата». Это случилось в Лангшоне. Мы попрощались с ним на траурной церемонии, состоявшейся в Ханое. Ее организовали трудящиеся столицы, представители вьетнамской и иностранной прессы. Отдать последний долг журналисту пришли секретарь ЦК КПВ, генеральный секретарь Постоянного комитета Национального собрания СРВ Суан Тхюи и член ЦК КПВ, главный редактор газеты «Нян зан» Хоанг Тунг. Прилетела из Токио жена Токано. Держалась она мужественно. Один из коллег процитировал Хемингуэя: «Писать правду о войне очень опасно и очень опасно доискиваться правды… Когда человек едет на фронт искать правду, оп может вместо нее найти смерть. Но если едут двенадцать, а возвращаются только двое — правда, которую они привезут с собой, будет действительно правдой, а не искаженными слухами, которые мы выдаем за историю. Стоит ли рисковать, чтобы найти эту правду, — об этом пусть судят сами писатели». Возлагая венок от корпункта «Правды» к цинковому гробу погибшего коллеги из «Ака-хаты», я невольно заметил, что дипломаты из японского посольства держатся поодаль, в сторонке от прилетевших на церемонию в Ханой сотрудников газеты японских коммунистов. Токано и его политические друзья оставались для официального Токио прежде всего «красными»… Судьба часто сводила меня на фронтовых дорогах, а то и в одной машине с чехом Вацлавом Бервидой, неунывающим, общительным и энергичным репортером до мозга костей, готовым, невзирая на зной, дождь или обстрел, с ходу отправиться за интересным материалом. Он писал для ЧТК и газет, увлекался репортажами для радио, много и хорошо снимал. Универсалами были и два венгра — Шандор Дьери и сменивший его затем Иштван Зараи. Оба проявили себя отличными товарищами. Друзья из ГДР работали вчетвером — Дитер Пфлаум, его жена, приехавший из Берлина знаток Индокитая Хель-мут Капфенбергер и затем корреспондент «Нойес Дойчланд» в Париже Герхард Лео. Невозмутимо и спокойно работал во фронтовых районах подтянутый, выдержанный, корректный кубинец из Пренса Латина Франк Эччевериа. Конечно, у каждого были свои проблемы. Мы помогали друг другу, как могли, и прежде всего транспортом. Иной раз в УАЗ или «джип» набивались вшестером-всемером. Случалось и так, что в суматохе у нас на всех оставался один переводчик. Чаще всего это был переводчик на немецкий язык — молодой, крепкий парень, сильный и выносливый. При необходимости Дитер Пфлаум переводил нам с немецкого на французский, которым владели все… Помню, как мы, усомнившись в правильности перевода, несколько раз переспрашивали, услышав необычное словосочетание — «конница на рельсах». А китайская конница действительно наступала по полотну железной дороги. Работать в самом начале боевых действий в прифронтовой полосе Лангшопа, Каобанга и Хоангльеншона было сложновато из-за большого числа понаехавших со всего света коллег. Отдел печати вьетнамского МИД и без того не всегда был в состоянии по вполне понятным причинам — из-за неукомплектованности кадрами прежде всего — вовремя удовлетворить сделанные запросы, хотя и стремился к этому. Он принял к тому же решение подпускать зарубежных журналистов к фронту не ближе чем на 10 километров. Решение в принципе правильное. Толпа корреспондентов, числом более сотни, «вооруженная» теле- и кинокамерами, «рвущаяся» в бой, могла оказаться на прицеле у китайской артиллерии, заметь ее неприятельские наблюдатели. Выручили коллеги из газеты «Нян зан». Они познакомили меня со своими друзьями из лангшонской, каобангской и хоангльен-шонской провинциальной прессы, и я получил бесценную возможность работать с ними. Отдел печати МИД только приветствовал такое сотрудничество, поставив одно условие: всегда иметь под рукой каску. Она досталась мне немного непривычной формы — была сделана в ГДР… От начавшейся в марте жары больше всех страдали артиллеристы. Мне пришлось в те дни провести несколько часов на огневых рубежах полка «Красная река» — примерно в 40 километрах от города Лаокая. 100-миллиметровые полевые пушки обстреливали укрепления китайцев в районе Фонгхай. Сорванными голосами выкрикивали команды офицеры. Радист на КП беспрестанно кричал в телефонную трубку цифры. Артиллеристы — кто в трусах, кто в брюках, голые по пояс, с лоснящимися от пота спинами — работали не покладая рук. Разговаривать можно было, лишь отойдя в сторону на 100—150 метров от беспрерывно паливших орудий. Так мы и сделали с капитаном До Соном. Сухопарый, неторопливый командир, оборудовавший блиндаж в тени латании, жестяно шелестевшей мечеподобными листьями, охотно рассказал о боевой задаче, выполняемой его подразделением. Водя по карте безупречно отточенным карандашом, он говорил: — Разведчики сообщили, что в секторе Фонгхай под прикрытием оборонительных сооружений, созданных в минувшую ночь, китайцы по восстановленному железнодорожному мосту вывозят через пограничную реку Намти оборудование предприятий и имущество, награбленное пришедшими из Китая мародерами. Обстреливая сейчас тот район, мы не даем им возможности делать это… Так что, как видите, задача у нас несколько иная, чем в предыдущую неделю. Мы больше не отбиваемся, а сами давим на противника… Действительно, оборонительные бои в провинции Хоангльеншон, административным центром которой является город Лаокай, носили, мне кажется, еще более ожесточенный и упорный характер, чем в Лангшоне. Комиссар хоангльеншонских региональных вооруженных сил полковник Хоанг Мак пояснил причины этого. Во-первых, Сюй Шию и Ян Дэчжи бросили на этом направлении в наступление свой лучший, 13-й армейский, корпус, который втянулся на вьетнамскую территорию с необычайной для китайцев быстротой — в течение двух дней — и полностью развернулся к исходу дня 19 февраля. Во-вторых, из 200 километров границы, проходящей по провинции, половина приходится на долины, не защищенные, как у соседей, естественными препятствиями в виде гор и ущелий. И, в-третьих, бронированный кулак, собранный китайцами у Лаокая, захваченного внезапным ударом в первые же часы войны, проломился в глубь Вьетнама на этом направлении дальше, чем где-либо, — до 44-го километрового столба, считая от нулевой отметки на границе, шоссе номер 7. 13-й корпус НОАК нес огромные потери, продвигаясь вперед чрезвычайно медленно, используя тактику «человеческого моря». 24 февраля китайцы вышли к Камдыонгу и, оставляя горы трупов на шоссе номер 7, вдоль которого горели десятки их танков, достигли Фолу, обошли этот городок, по инерции продвинулись еще немного вперед и затем, ко 2 марта, оказались не в состоянии наступать дальше. Западнее Лаокая колонна китайских танков и кавалерии вышла к высокогорному району Шапа. Он, пожалуй, стал пиком китайского продвижения и последним захваченным ими населенным пунктом. Место это изумительно по своей красоте. Серпантин ввинчивается из долины ввысь на 1500 метров, достигая вершины холма, окруженного зелеными кряжами, поднимающимися постепенно к вершине Фансипан — 3143 метра над уровнем моря. Густые леса покрывают ее склоны. Шапа широко известно во всем Индокитае как курорт, а также место, где растут самые вкусные сливы и персики и расположено одно из стариннейших пограничных укреплений. Забытый во Франции поэт Жорж Риман, прослуживший двадцать четыре года в Индокитае в колониальные времена, писал об этих горах: «Солнце появилось на одном уровне со мною; и, если гора была большой, моя тень стала бесконечной. Никогда не думал, что я так велик. Увы! Это длилось лишь минуту». Ранним утром 2 марта вьетнамские курсанты вышли на зарядку. При первом же их движении на горном гребне появились китайские горные стрелки — их провели сюда по потаенным тропкам бывшие хуацяо. Вскоре бой шел на всех улочках Шапа. Прорыв стрелков позволил пройти по дороге и танкам. Захват китайскими частями Шапа осуществлялся по старому плану и намечался еще на 22—25 февраля, неделей раньше. Если посмотреть на карту северных вьетнамских провинций, то видно, как дорога из Шапа по тылам обороняющихся у границы вьетнамских частей устремляется через Биньлы к городу Лайтяу, административному центру одноименной провипции. Если бы пал Лангшон, китайцы захватили бы перевал Тайхосин южнее Каобанга и надежно закрепились в Фонг-хае, Фолу и Шапа южнее Лаокая, а затем взяли бы Лайтяу, добившись победы, к которой стремились в Пекине на первом этапе наступления. Захватчики сразу получили бы в этом случае в свое распоряжение полосу территории с важными рокадными дорогами — плацдарм для дальнейшего наступления. У вьетнамцев же оказались бы обрубленными главные линии связи центра с фронтами — шоссе номер 1, 3, 2 и 7, расходящиеся веером от столицы в северном направлении. Вот почему, забыв про усталость, артиллеристы полка «Красная река», валившиеся от утомления с ног, третий час подряд вели интенсивный огонь по Фонгхаю. Обливаясь потом, подтаскивали снаряды. Ждали подкреплений. Сверив предстоявший маршрут с картой капитана До Сона, мы отправились в сторону городка Фолу. Садясь в машину, с удивлением отметил, что впервые за последние дни водитель Нюан оставил ее в укрытии, повернув капотом в направлении фронта. После внезапной встречи с танками под Лангшоном он никогда больше так не ставил автомобиль. УАЗ на стоянках во фронтовой полосе смотрел капотом только в тыл, готовый в любую минуту уйти от опасности. Что ж, видно, появилась крепкая уверенность в том, что теперь «только вперед!». Прогибавшийся две недели на юг под напором атакующего врага фронт остановился 2 марта у 44-го километра, продержался там до 6 марта, выдержав последний, отчаянный натиск агрессора, а затем начал перемещаться на север, в сторону границы. Давно миновали мы и 40-й километр, где еще стояла гарь над взорванным мостом, перекинутым через ручей, а войска передовых линий нам не встречались. Даже тяжелую технику, ушедшую вперед, мы не могли догнать. На опаленной непрерывным боем высоте, где размещался один из наблюдательных пунктов наступавших войск, майор Чан Нгу-ен, переговорив по рации с передовыми подразделениями, разрешает нам следовать дальше. — Но не напрямик, — предупреждает он, заметив, что мы собираемся идти по корявой тропе через лесистый склон.— Держитесь шоссе. Оно в той стороне… Если попадете под обстрел, ложитесь на дорогу, а не рядом с ней. Перед нами обширные минные поля, в населенных пунктах расставлены многочисленные мины-ловушки, по кюветам вдоль дорог тоже… На шоссе мы наконец попали в поток войск. Колоннами шли пехотинцы, ополченцы. Под шлемами у многих зеленые солдатские полотенца. Громыхала боевая техника на прицепах. Вдоль обочин валялись разбитые автомашины. Интенданты прямо с грузовиков раздавали солдатам пайки. Во всем чувствовалась устремленность вперед. 11 тысяч убитыми и ранеными, 50 танков, 7 артиллерийских батарей, сотни единиц транспортных средств потерял враг в горах и ущельях Хоангльеншона, прежде чем начал отход. Еще до прибытия в боевые порядки вьетнамских войте в офицерской гостинице города Йенбай, практически пустовавшей, — в дни войны приезжие тут не задерживались — я услышал 5 марта по ханойскому радио сообщение: — Проявляя добрую волю и традиционный для нашего народа гуманизм, министерство иностранных дел СРВ заявляет: если Китай, как он объявил, действительно выводит свои войска с вьетнамской территории за линию исторической границы, договоренность о соблюдении которой имеется, вьетнамская сторона может приступить к переговорам с китайской стороной относительно восстановления нормальных отношений между двумя странами… Теперь, два дня спустя, следуя вместе с вьетнамскими передовыми частями, я убеждался, что противник вовсе не собирался отходить без сопротивления. К исходу дня 8 марта поступило донесение, что китайские части, оставившие Шапа и Банфьет, перегруппировавшись, возобновили атаки. Один за другим возвращались и дозоры той части, с которой мы продвигались вперед. Они сообщали: агрессор создал укрепленный район, седлающий шоссе номер 7, и намерен его удерживать. В штабе региональных войск полковник Хоанг Мак сообщил: — Действия противника мало походят на отвод войск. Это скорее перегруппировка сил. Имеются сведения, что из внутренних районов Китая к ним подходят подкрепления. Продолжается грабеж населения на занятой агрессором вьетнамской территории. В населенных пунктах китайцы расставляют мины. Госпиталь освобожденного городка Фолу переполнен трупами скончавшихся там без присмотра больных, персонал расстрелян. Мы готовимся к отражению возможных новых атак агрессора… — Как вы оцениваете сейчас вашего противника? — спросил я. — Он поставлен перед риском увязнуть в изматывающих его боях, — был ответ.— Временный успех враг имел только в силу огромного численного превосходства. Проявилась крайняя слабость систем связи и тылового обеспечения. У китайцев не хватает быстрых транспортных средств для оперативной переброски как подкреплений или резервов, так и боеприпасов. Авиацию они также не решились ввести в дело, понимая, что нашу систему противовоздушной обороны, выдержавшую американский натиск, им не преодолеть. Китайские танки, в основном устаревшего типа, плохо вооружены и используются неправильно. Однако мы далеки от недооценки противника. Перед нами — коварный враг… Почти в полночь мы вернулись в Йенбай. На реке Красной, переливавшейся голубыми отсветами под яркой луной, на плотах горели костры. На ночлег нас устроили в бараке народного комитета провинции Хоангльеншон, временно перебравшегося сюда из оккупированного Лаокая. В моей комнате в корзине для бумаг валялись обрывки писем, написанных по-русски. Здесь ночевали 17 февраля наши специалисты и их семьи, вывезенные буквально из-под носа ворвавшихся на лаокайские улицы китайских солдат. Редактор хоангльеншонской газеты By Ван Тху принес мне свежий номер журнала «Конгшан». — Здесь в редакционной статье выражено четко и ясно то, что хотел бы высказать наш народ соседу, китайскому народу,—сказал он. Статья анализировала причины бандитского нападения Китая на Вьетнам. Для экспансионизма и гегемонизма пекинского руководства, отмечалось в ней, независимая внешняя и внутренняя политика СРВ стала главным препятствием в Юго-Восточной Азии. В течение трех лет реакционная клика в китайском руководстве осуществляла подрывные действия против вьетнамской революции. Люди, стоящие у власти в Пекине, говорилось в статье, сорвали с себя маску, представ перед всем миром как предатели марксизма-ленинизма, противники социализма и национально-освободительного движения, как саботажники дела мира и стабильности в Юго-Восточной Азии и во всем мире. Перед лицом китайской агрессии народ Вьетнама вынужден использовать свое законное право на защиту и нанести решительные ответные удары. Мы проводим четкое различие, подчеркивалось в журнале, между китайским народом и реакционной кликой, стоящей у власти в Пекине. Рабочий класс и другие слои трудящихся этой страны, имеющие славные революционные традиции, в прошлом выступали на стороне вьетнамского парода в общей борьбе против империализма и реакционных сил. Вьетнамский народ уверен в дружбе китайского народа, солидаризируется с ним в борьбе против общего врага — сговорившихся с американским империализмом реакционеров, находящихся в Китае у власти. Борьба вьетнамского народа в защиту социалистического отечества, против китайских реакционеров, заключала статья, увенчается успехом. |
|
|