"Отсвет мрака" - читать интересную книгу автора (Филенко Евгений Иванович)

9. ИНДИРА ФЛАВИЦКАЯ

Допросы — не мое хобби.

Здесь нет равных Серафиму. Он — лис, он — ас. Он будет глядеть на тебя слезящимися глазами пожилой побитой собаки, грустно мотать лохматой головой, виновато улыбаясь, будто прося прощения за собственную бестактность. И ты начинаешь сознавать свое над ним превосходство, свое преимущество в интеллекте, в здоровье и бытовом благополучии, ты расслабишься, закинешь ногу на ногу, прикуришь от Серафимом же поднесенной зажигалки. И неспешно станешь делиться жизненным опытом. Не пройдет и получаса, как не будет у тебя за душой ни единого секрета, о котором не знал бы этот старый выхухоль. И вот он смущенно вздыхает, и вот он лезет в карман пиджака, долго там копается… (а ты с веселым любопытством ждешь, что же он оттуда выкопает, уж не конфетку ли?..) вытягивает двумя пальцами наручники и, сконфуженно передернув плечом, набрасывает их на твои расслабленные запястья.

Хорош также бывает и Сполох. Правда, для бенефиса необходимо, чтобы он располагал свободным временем и пребывал в состоянии интеллектуального подъема. С годами сочетание этих двух непременных условий выпадает все реже… Сполох в дознании работает танком. С каждым вопросом он наезжает на тебя все плотнее, огнем и гусеницами ограничивая твой маневр. Он теснит тебя к окопам, утюжит твои блиндажи, выбрасывает десант и вообще ведет себя настолько нагло и агрессивно, насколько это возможно в рамках процессуальных норм. Иногда кажется, что он сдернет с шеи давящий его обязательный комиссарский галстук, а с ним — и все условности, поставит ногу в отлично вычищенной туфле на краешек твоего кресла, сгребет тебя за лацканы и зловеще прошипит прямо в лицо: “На кого работаешь, п-падло?!” Разумеется, он никогда этого не делает, но обязательно наступает такой момент, когда и ты, и все окружающие сознают: еще немного, и…

Я им обоим в подметки не гожусь. А гожусь только на то, чтобы, как Ванька Жуков, бегать для них в кабак за водкой да красть огурцы.

Поэтому я приближаюсь к дремлющему Тунгусу с его воробушками с тем же энтузиазмом, что и приговоренный – к гильотине. А если по уму, так это он должен бы глядеть на меня как на гильотину, которая вдруг снялась с места и двинулась к нему, игриво полязгивая ножом.

Амбалы по бокам Тунгуса беззастенчиво пялят на меня узкие глазенки. Что за мысли при этом рождаются в клепаных котлах, какие у них вместо черепов?.. Того и гляди, ближний амбал протянет конечность толщиной с мое бедро и щелчком выкинет меня прямо на улицу. Да и сморщенный адвокат глядит так, словно я хочу попросить у него милостыню.

Сволочи. Мнят себя элитой. А я для них — нищая побирушка… серая мышка.

Но, может быть, в этом кроется какой-то коварный замысел многомудрого комиссара Сполоха? Ну кому придет в голову опасаться такой дурочки! А лучше мы над нею подшутим, постебаемся, похихикаем, поиграем с нею. Как жирные, нагулявшие сало на воровстве коты с мышкой. С серой, разумеется.

Ладно, давайте.

— Флавицкая, инспектор отдела по борьбе с тяжкими преступлениями, — представляюсь я, сознательно опуская из своего титула атрибут “старший”. Поджав ненакрашенные блеклые губенки, шарю в сумочке и вытаскиваю оттуда личную карточку. Адвокат, быстро подавшись вперед, желает изучить мои полномочия повнимательнее, но я, как бы не приметив его порыва, уталкиваю карточку обратно. — Мне поручено снять с господина… э-э…

— Пантелеев Сергей Андреевич, — значительным голосом подсказывает адвокат.

— …С господина Пантелеева показания.

— Свидетельские показания, — поправляет адвокат.

Я стягиваю очки и, чтобы они видели, пару раз глуповато хлопаю глазами. Приоткрываю рот.

— Ага, — роняю наконец. — А вы кто?

Адвокат горделиво ерзает задницей по креслу.

— Василий Мартынович Ихоев, член городской коллегии адвокатов, к вашим услугам, сударыня. А господин Пантелеев — мой клиент.

— Ага, — повторяю я. — А у вас есть личная карточка?

— Разумеется! — Адвокат опускает два пальчика в нагрудный карман и с некоторым неудовольствием извлекает их пустыми. — Впрочем, отложим формальности, — быстро находится он.

Тунгус наблюдает за происходящим с царственным безразличием. Что же до бодигардов, то они по-прежнему борются с желанием вышвырнуть меня в любое достаточное по размерам отверстие, например- в форточку.

Надувая бледные щеки и сопя, добываю из сумочки видеокордер и кладу его на колени. Адвокат морщится, но для протеста у него нет ни малейших оснований. Тунгус морщится еще горше. Он не любит видеокордеров, особенно наших.

— Место пребывания — частный ресторан “Инникса”, улица Травкина, округ Старый Город, — диктую я. — Пятнадцатое сентября, четырнадцать часов двадцать семь минут. Свидетельские показания Пантелеева Сергея Андреевича, владельца ресторана, снимает инспектор-криминалист центрального отделения ДЕПО Флавицкая. Показания даются в присутствии лица, именующего себя… как его, гос-споди… “член коллегии адвокатов Василий Мартынович Ихоев”, личная карточка не предъявлена, а также…

— Постойте! — негодующе вопит адвокат. Я нажимаю на “стоп-кадр”.

— Эти люди здесь совершенно лишние! — указывает Ихоев на бодигардов.

Те с искренним недоумением оборачиваются к хозяину. Так могли бы поворачиваться к “Ивану Бели-кому” Спасская и, скажем, Кутафья башни… Тунгус, опустив желтые веки, коротко кивает. Башни воздвигаются надо мной и бесшумно перемещаются на несколько метров в сторонку.

— Далее, — духарится Ихоев. — Надеюсь, вы озаботились переводчиком с эвенкийского языка?

— Это зачем? — Теперь мой черед изумляться.

— А затем, что мой клиент является гражданином суверенной Эвенкии и, следовательно, может отвечать лишь на вопросы, заданные на его родном языке.

— Вы хотите сказать, что он не владеет русским?.. — невинно спрашиваю я.

Капкан сработан топорно, и адвокат в него не идет.

— Владеет, — кивает он. — Но! Что значит — владеть? Лишь в той мере, которая необходима для обслуживания посетителей и взаимоотношений с властями. Мыслит же мой клиент на родном языке. И, согласитесь, ему будет нелегко вникать в смысл ваших непростых, иногда таящих подтекст и следственные уловки во­п­росов, заданных на чуждом его образу мышления языке. Я усматриваю здесь нарушение неотъемлемых прав личности на защиту и, если угодно, дискриминацию…

— Тунгус, — говорю я печально и водружаю очки на нос. — Где ты отрыл этого придурка? Да он тебя и от платяной моли не защитит. Я же тебя сто лет знаю и расколю, как орех. Охота же некоторым гореть на туфте!

От возмущения Ихоев на мгновение теряет все красноречие. Классно я его отровняла… тунгус же поднимает на меня стеклянный взгляд и пытливо, в новом ракурсе, изучает. На лице его нет ни тени эмоций, но под маской таежного идола напряженно тасуется колода в поисках экстренно понадобившегося джокера. Он пытается вспомнить, где же мог меня видеть.

Бесполезно. Как можно припомнить тощую шпанистую девчонку, неумело раскрашенную по-взрослому, в драных на попе джинсовых шортиках, высоких сапогах и кожаной куртке с бляхами, что приходила в его забегаловку по утрам лизать дешевое мороженое, а по вечерам тискаться с мальчиками под тягучие мелодии в модном тогда “шаманском” стиле… без малого двадцать лет назад?

Конечно, я хулиганю. Верно, во мне пробудилась дремавшая все эти годы “Маргарита”. До сей поры я действовала ерголинскими методами, а теперь пытаюсь изобразить из себя танк а ля Сполох.

Самое смешное, что фокус удается.

— Помолчи, Василий, — говорит Тунгус. В голосе его сквозит любопытство пополам с иронией. — Я знаю русский и с малых лет вижу русские сны. Пускай девочка задает свои вопросы. Разве я хотя бы в чем-то нечист перед законом?

— Отлично, — киваю я и врубаю видеокордер. — Итак, что вы можете сообщить по существу дела?

— Ничего.

— Что вы знаете о человеке, подозреваемом в убийстве трассера Гафиева?

— Ничего.

— Как он попал в подсобные помещения вашего ресторана?

— Не знаю.

— С кем он там беседовал?

— Не знаю.

— Все ли из числа лиц, присутствовавших в ресторане в момент инцидента, находятся здесь в данный момент?

— Не знаю.

— Вам известны в русском языке иные формы ответов, кроме отрицательных?

Тунгус сжевывает сморщенными губами рвущееся наружу очередное “не знаю” и саркастически щурится:

— Вне всякого сомнения.

— Почему же вы столь упорно нарываетесь на обвинение в лжесвидетельстве?

— Потому, дитя мое, — говорит он, усмехаясь, — что есть вещи, которые страшат меня сильнее, чем ваши обвинения. Вот так, “маргаритка”…