"Зимняя война 1 часть" - читать интересную книгу автора (Шушаков Олег)

9. Завязался бой упорный… Ленинградский фронт, начало декабря 1939 г.

…Позднее, когда окончится эта короткая, но кровавая война, историки будут долго спорить какой из видов вооруженных сил первым вступил в бой с финской белогвардейщиной - авиация, флот или пехота…

Авиаторы считали, что первыми были экипажи бомбардировщиков, пересекшие границу еще до начала артподготовки. Хотя авиабомбы упали на финскую землю несколько позднее, чем артиллерийские снаряды.

Моряки утверждали, что первенство принадлежит им. Потому что морские ближние разведчики пятнадцатого морского разведывательного авиаполка ВВС Краснознаменного Балтийского флота неоднократно подвергались обстрелу во время аэрофотосъемки побережья Финского залива, которую вели всю осень. Это, во-первых. А во-вторых, флот еще в конце сентября приступил к постановке оборонительных минных заграждений в районе Стирсудден-Шепелев, выставив в общей сложности более пятисот мин. И, наконец, в-третьих. И это был главный козырь! Подводный минный заградитель «Ленинец» засыпал минами судоходные фарватеры в финских шхерах еще за сутки до начала боевых действий!

Пехотинцы в ответ на это только ухмылялись. Да, пехота включилась в процедуру лишь тридцатого ноября. И поднялась из окопов после окончания артобстрела и бомбового удара. Зато первой ступила на вражескую землю! Сапогами! И этот аргумент крыть было уже нечем. Ни морякам, ни летчикам.

В отличие от пограничников. Которые точно знали, что раньше всех в схватку с озверевшим врагом вступили погранвойска НКВД.

И не потому, что все последние годы на советско-финской границе ни на день не прекращались провокации и погибали бойцы и командиры в зеленых фуражках. И даже не потому, что резервный взвод Майнильской погранзаставы еще до начала артподготовки снял часовых и захватил мост через реку Сестру. И прошелся по нему своими сапогами. На полчаса раньше, чем пехота.

А потому, что первый выстрел в этой войне сделали бойцы шестого пограничного полка НКВД. Из восьмидесяти двух миллиметрового миномета. Еще двадцать шестого ноября. Хотя об этом никто и не знал. Кроме тех, кому положено. В связи, с чем пограничники о своем первенстве и помалкивали. И это было к лучшему. Хотя бы потому, что выпущенные ими мины разорвались на советской территории.

Впрочем, в Рабоче-Крестьянской Красной Армии имелся род войск, представители которого были вне конкуренции в вопросе о том, кто же на самом деле нанес первый удар по врагу, первым ступил на финскую землю и сделал первый выстрел.

Этот, самый молодой в Красной Армии, род войск был создан три месяца назад, когда в соответствии с Приказом наркома обороны СССР номер ноль триста двадцать девять было сформировано Управление воздушно-десантных войск РККА.

Товарищ Сталин очень высоко оценил результаты Харбинской воздушно-десантной операции, убедительно доказавшей, что десант (парашютный и посадочный) способен самостоятельно захватывать и удерживать важные рубежи во вражеском тылу, а не только совершать диверсии на коммуникациях и оказывать содействие наземным войскам в окружении и уничтожении противника, как это считалось раньше.

Начальником ВДВ был назначен Герой Советского Союза комбриг Затевахин, командир прославившейся в боях на реке Халхин-Гол и в Китае двести двенадцатой дважды Краснознаменной отдельной воздушно-десантной бригады…

К середине ноября в Ленинградском военном округе были сосредоточены все семь имевшихся в Красной Армии воздушно-десантных бригад, а также сформировано два корпусных управления, которые вошли в состав Тринадцатой армии.

В первый воздушно-десантный корпус комбрига Безуглого была включена двести первая отдельная воздушно-десантная бригада имени С.М.Кирова, дислоцирующаяся в Пушкине. А также двести четвертая и двести четырнадцатая отдельные воздушно-десантные бригады, спешно переброшенные туда же из Киевского и Белорусского военных округов. Во второй корпус под командованием полковника Левашова вошли прибывшие с Дальнего Востока двести вторая, двести одиннадцатая и двести двенадцатая дважды Краснознаменная отдельные воздушно-десантные бригады.

Двухсотая отдельная ордена Ленина воздушно-десантная бригада особого назначения имени Я.Д.Мошковского так и осталась отдельной. Особого назначения.

В ноль часов ноль минут тридцатого ноября с Пулковского аэродрома один за другим в ночное небо поднялись двадцать четыре тяжелых бомбардировщика ТБ-3 с первым парашютно-десантным батальоном двести первой отдельной воздушно-десантной бригады имени С.М.Кирова на борту. Поднялись, построились на кругу и двинулись на северо-восток. К Ладожскому озеру.

Полтора часа спустя, в десяти километрах южнее Кякисалми, ТБ повернули на запад. А когда вышли к озеру Вуокса, взяли курс на юг и снизились до пятисот метров. Перестроившись из пеленга в колонну и увеличив дистанцию до полукилометра.

Штурман головного самолета высунулся из своей кабины и поднял белый флажок. И по цепочке десантников, теснящихся в чреве бомбардировщика, полетела команда «Приготовиться!».

Командир первого тяжелобомбардировочного авиаполка полковник Филиппов, лично возглавивший первый боевой вылет своего полка, поморгал габаритными огнями. И выключил их нафиг. А потом распахнул бомболюки…

В каждом бомбардировщике находился один взвод. Тридцать парашютистов в узком не приспособленном для транспортировки десанта фюзеляже. С основным (на спине) и запасным (на животе) парашютами. С самозарядной винтовкой на левом плече, стволом вниз. И малой саперной лопатой на боку в унифицированном чехле (с двумя ручными гранатами в кармашках), черенком вверх. С двумя патронными сумками (с патронами и взрывчаткой), продуктовой сумкой, фляжкой и боевым ножом на поясе. И подсумком для магазинов СВТ. Там же. У пулеметчиков винтовок не было. Они прыгали со своими дегтяревыми. И пистолетами ТТ (в качестве личного оружия).

Одним словом, повернуться в фюзеляже было трудновато. И выбираться наружу тоже. Впрочем, все действия десантников были неоднократно отработаны во время массовых прыжков в ходе многочисленных маневров и воздушных праздников. Так что на выброску взводу требовалось лишь семь секунд.

Проще всего было занять правую плоскость - туда вел люк из грузовой кабины. На левое крыло можно было вылезти из пилотской. По два человека встало у раскрытых бомболюков. А у посадочной дверки экипажа построились те, кто находился в рубке радиста и грузовом отсеке. Самым трудным был выход через пулеметные турели. Поэтому для турельного десантирования были назначены самые опытные. Самые сильные и ловкие. На лидере - комвзвода и штабные. Имевшие знак инструктора-парашютиста с трехзначными накладками. А на остальных самолетах - младший комсостав. Отделкомы и замки. Имевшие такие же знаки.

Выпускающий (на лидере - комбат, а на других машинах - командиры рот или взводов) высунулся из носовой турели по пояс и поднял вверх флажок.

И махнул им, отрепетовав сигнал штурмана.

Вперед! За Сталина!! За ВКП(б)! Вашу мать!

А потом, когда самолет покинули все, кому это было положено, выкинулся сам. Туда же. В ночную тьму. На вражескую землю. Которой пришло время перестать ей быть. В смысле, перестать быть вражеской. И стать советской! Насовсем…

Командир первого парашютно-десантного батальона двести первой отдельной воздушно-десантной бригады имени С.М.Кирова капитан Старчак был мастером парашютного спорта и имел на своем счету более восьмисот прыжков. Разной сложности. Вплоть до невозможной. В том числе, методом срыва с предельно малых (менее ста метров!) высот. Выполнял затяжные прыжки. Прыгал из самолета, выполняющего фигуры высшего пилотажа. На вираже, во время штопора, при выполнении бочки.

До того как перевестись в авиацию Иван Старчак был пограничником. Командовал взводом конной разведки на Дальнем Востоке. А после окончания Второй школы военных лётчиков и летнабов в Оренбурге и Курсов усовершенствования командного состава по классу штурманов тяжелой бомбардировочной авиации служил в ОКДВА. Был начальником парашютно-десантной службы бомбардировочной эскадрильи. И раз и навсегда пристрастился к прыжкам с парашютом.

В тридцать шестом году, когда в составе ВВС началось формирование отдельных авиационных бригад особого назначения, старший лейтенант Старчак был переведен в отдельную авиабригаду ОСНАЗ имени С.М.Кирова Ленинградского военного округа и назначен командиром парашютно-десантной роты.

А теперь командует батальоном. Той же бригады. Сменившей наименование, но по-прежнему оставшейся бригадой особого назначения. По боевому духу. И выучке…

Эта война для Ивана Старчака была не первой.

В годы Гражданской он сражался с белоказачьими бандами Колчака и Семенова. А после ее окончания, еще десять лет отбивал вылазки этого отребья из-за границы…

Задача у батальона была проста. Захватить мосты через реку Вуоксен-вирта у станции Кивиниеми (железнодорожный и автомобильный). И удерживать их до подхода тридцать пятой легкотанковой бригады и двадцать четвертой Самаро-Ульяновской Железной Краснознаменной стрелковой дивизии.

Мосты Старчак взял. Под утро. После пятнадцатикилометрового марш-броска по бурелому, болотам и снежной целине. И немного по хорошей дороге. Для разнообразия.

Огромная деревня (сотня домов на одной только северной стороне, в том числе более десятка двухэтажных каменных зданий - сельская управа, полицейское отделение, два банка, почта, гостиница, больница, школа, конторы и магазины) будто вымерла. Даже собаки не лаяли.

Все гражданское население из Кивиниеми (как и из остальных населенных пунктов в районе линии Маннергейма) было эвакуировано. Еще в начале октября.

На берегу протоки, у мостов, белофинны построили три долговременных железобетонных и до десяти деревоземляных огневых точек фронтального огня. Которые тоже были пусты. Поскольку ничего не подозревающий гарнизон (рота егерей, зенитная батарея и отряд шюцкора) изволил почивать. В теплых кроватках. В своих казармах. То бишь, в опустевших административных зданиях, превращенных в таковые. А караульная служба (по случаю мирного времени и отдаленности от границы, а, самое главное, из-за недостаточного опыта недавно мобилизованных запасников) была оставлена безобразно. За что финны и поплатились. Жестоко. Как оно и положено.

Осмотревшись в деревне, десантники незаметно подобрались и сняли немногочисленных часовых. Втихую. Ножами. Затем также бесшумно вырезали охрану на другом берегу. А потом забросали гранатами дома с мирно спящим гарнизоном.

Уцелевших добили. Быстро и безжалостно. Потому что приказа брать пленных не было. А даже наоборот. Поскольку охранять их было недосуг.

Добивали ножами. Чтобы не тратить патроны. Которые еще понадобятся.

Впрочем, одного из офицеров разведчики в живых все-таки оставили. И отвели к комбату. Судя по двум узким полоскам из серебряного галуна на обшлаге и нарукавной нашивке (буква «S» на щите) - это был ротный начальник шюцкора. И мог пригодиться.

Капитан вызвал к себе начштаба, старшего лейтенанта Гаврилова, который говорил по-фински, и приказал допросить пленного. Однако шюцкоровец оказался неразговорчивым. Хотя вопросы ему задавали на чистейшем финском языке.

- Пухуттэко вэняття? Микя он нимэннэ? Говорите ли вы по-русски? Как ваше имя?

Ротный посмотрел на старшего лейтенанта исподлобья. И молча отвернулся.

Комбат прищурился. На вид пленному было слегка за сорок. Сухощав, подтянут. Армейская выправка. Видимо, отставник, призванный из запаса. Военная косточка. Как минимум, фельдфебель. А может, из «бывших». Подпоручик лейб-гвардии какого-нибудь Его Императорского Величества полка.

- Мисся он дунамиитти? Монтако? - наклонился к финну начштаба. - Где заложена взрывчатка? Сколько? Мисся он? Монтако?

Шюцкоровец молчал, глядя в стенку.

- Мисся он суоэлускунта? Монтако? Отвечать, сука! - рявкнул Гаврилов. - Где дислоцируется шюцкор? Сколько? Монтако?

Шюцкоровец посмотрел начштаба в глаза. И усмехнулся. Нагло.

Резким ударом в челюсть старший лейтенант сшиб его со стула.

Старшина Бедрин, который стоял рядом, схватил пленного за ворот и рывком усадил обратно. Тот вытер тыльной стороной ладони разбитый рот. Но ничего не сказал.

Судя по всему, финского языка ротный начальник не понимал.

Как не понимал и немецкого. А может, просто был глухонемой?

Наконец, комбату надоела эта бодяга.

- Значит, не хочешь говорить, сволочь белогвардейская? - хлопнул он ладонями по коленям и поднялся. - Ну, и хрен с тобой! - капитан повернулся к старшине Бедрину, и приказал. - В расход! Только по тихому.

Бедрин заломил шюцкоровцу руки за спину и сноровисто скрутил ремнем. А потом, дернув вверх, поставил его на ноги. И толкнул к выходу из блиндажа.

- Сволочь большевистская, - негромко, но отчетливо сказал белофинн и сплюнул на пол. - Все вы здесь сдохнете. Не сегодня, так завтра. Все до одного.

- Ишь, ты! - покачал головой старшина. - Не глухонемой он, оказывается, товарищ капитан! И даже по нашему умеет! Шкура белофинская! Может его еще поспрашивать? - посмотрел Бедрин на Старчака.

- Этот ничего не скажет, - покачал головой комбат. - Падаль золотопогонная, - и повторил. - В расход.

- Есть, в расход! - козырнул старшина. - Иди уже, - пихнул он шюцкоровца к дверям. - Сдохнете, говоришь? А это видал?! - сунул кукиш обернувшемуся белофинну в лицо Бедрин. - Сам вперед сдохнешь!

Тем временем, пока суд да дело, десантники успели разминировать захваченные мосты. Разжившись при этом изрядным количеством взрывчатки. Уложенной штабелями возле каждой опоры. Прямо в ящиках. А также проводами и детонаторами. Которые, немедленно пошли в дело. И были использованы для закладки управляемых фугасов на самых опасных направлениях.

По приказу капитана шестая и седьмая роты заняли оборону на подступах с юга. В полевых укреплениях и ДЗОТах, заботливо приготовленных для них финнами. Которые очень пригодятся, когда егеря и шюцкоровцы побегут из-под Рауту под напором пятидесятого стрелкового корпуса! Который уже совсем скоро (Старчак посмотрел на свои наградные золотые часы) должен был перейти в наступление. И к завтрашнему вечеру быть под Кивиниеми.

Если, конечно, все пойдет по плану.

А если по плану не пойдет, то дело - дрянь, подумал комбат. Потому что и справа, и слева раскинулись укрепрайоны главной оборонительной полосы линии Маннергейма. Занятые частями восьмой пехотной дивизии третьего армейского корпуса (три пехотных и полевой артиллерийский полк). И это не считая шюцкора. А также отдельных пехотных, пограничных, егерских подвижных, пулеметных и прочих рот.

Когда рассветет, противник сделает все, чтобы отбить назад свои мосты. Через которые уже завтра может хлынуть краснозвездная танковая лавина. И вырваться на оперативный простор. В обход Виипури. На Иматра. И далее по столбовой дороге. До Хельсинки, Тампере и Ботнического залива.

Поэтому основные силы (вторую, третью, четвертую и пятую роты) Старчак решил оставить на северном берегу Вуоксен-вирты.

Бойцы, отлично понимая, что им предстоит, немедленно приступили к рытью стрелковых ячеек на северной окраине Кивиниеми. Потому что амбразуры всех расположенных на этом берегу ДОТов и ДЗОТов, построенных еще в двадцатых годах, были повернуты на юг. К сожалению. Поэтому их разоружили и подготовили к подрыву.

Но не все. Несколько железобетонных убежищ имели амбразуры для стрельбы в тыл. То бишь, в северном направлении. Финны модернизировали их совсем недавно, приспособив для ведения фланкирующего и косоприцельного огня. Которого сами теперь и отведают. Вволю.

Первая рота, как самая передовая и образцово-показательная по итогам летнего периода обучения, получила наиболее ответственную задачу. Занять станцию и закрепиться там, используя в качестве огневых точек вокзал, хозяйственные и станционные постройки. А также заминировать железнодорожное полотно со стороны станции Хайтермаа. Чтобы подорвать его в нужный момент. Вместе с бронепоездом. Который обязательно подтянется к месту боя.

Четыре захваченных сорокамиллиметровые зенитные пушки «Бофорс» комбат перебросил туда же. Во-первых, потому что рано или поздно бронепоезд все равно подтянется. На огонек. И, хочешь - не хочешь, придется с ним разбираться. А во-вторых, потому что по имеющимся разведданным в районе Виипури у белофиннов был сосредоточен отдельный танковый батальон. И его менее чем за сутки можно было перебросить по железной дороге в Яюряпяя, а потом своим ходом (по шоссе вдоль северного берега озера Вуокси) в Кивиниеми. Так что надо было подготовить ему горячую встречу. Салют наций и фейерверк.

Бронепоезд мог открыть огонь по станции еще из-за озера. С северо-восточного направления. А танки, если до этого дойдет, появятся по одной из двух дорог, ведущих в Кивиниеми. С запада, из Нойсниеми. Или с севера, из Райсяля. Поэтому капитан приказал подготовить несколько запасных огневых позиций. На всякий случай…

Бронепоездов у белофиннов было два. А танковые войска насчитывали целых шестьдесят семь (!) единиц бронетехники, сведенных в четыре танковые роты.

Тридцать четыре безнадежно устаревших пулеметных «Рено» (аналог первого советского танка «Борец за свободу тов. Ленин»), приобретенных во Франции по дешевке еще в девятнадцатом году. И тридцать три современных легких танка английского производства «Виккерс» (прототип и полный аналог Т-26), вооруженных тридцати семи миллиметровой пушкой «Бофорс» и двумя пулеметами. Кроме того, в пятой (учебной) роте имелся один легкий танк и танкетка. А также броневик.

Ясное дело, эти тридцать три танка (»Рено» не в счет) не представляли никакой опасности для могучей Красной Армии. Только на Карельском перешейке имевшей в своем распоряжении тяжелую танковую бригаду (сто пятьдесят танков, в том числе сто пять Т-28) и шесть легкотанковых бригад (двести семьдесят Т-26 или БТ в каждой). А также двадцать отдельных танковых батальонов стрелковых дивизий (сорок два легких танка в каждом) и двадцать отдельных разведывательных батальонов (пятнадцать легких танков в каждом). Итого, три тысячи танков. Не считая бронеавтомобилей. Которых, вообще-то, было около семисот.

Впрочем, Главнокомандующий вооруженными силами Финляндской республики маршал Маннергейм встречных танковых сражений устраивать не собирался.

А вот, использовать танки в тактических целях, скажем, для того, чтобы сбросить в ледяную воду Вуоксен-вирты советский десант, было можно. И даже нужно.

Потому что не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, чем грозит захват мостов в Кивиниеми. Так что, уже к полудню тридцатого ноября, не взирая на легкий ступор, охвативший финское командование (что было совсем неудивительно), третья танковая рота (шестнадцать «Виккерсов») по личному указанию маршала погрузилась на платформы и убыла в Яюряпяя. А бронепоезд, базирующийся на Кякисалми, заправился водой и углем, развел пары и отправился в Хайтермаа.

Финские бронепоезда имели типовую конфигурацию, принятую во всех армиях мира. Бронепаровоз посредине состава, две бронеплощадки (пульмановский вагон со стальным корпусом, четырьмя пулеметными амбразурами в бортах и трехдюймовой пушкой в башне), пулеметный броневагон (восемь пулеметов по бортам), а также ремонтный вагон и две контрольные платформы с ремонтно-строительным материалом (рельсами, шпалами и тэдэ). Толщина брони составляла от восьми (пол и крыша) до пятнадцати миллиметров (борта).

Наиболее выгодным временем суток для применения бронепоездов считались предрассветные часы. Но полковник Винел не мог ждать! Надо было срочно уничтожить большевиков, невесть откуда взявшихся посреди обороняемого его дивизией укрепрайона! Любой ценой!

По его указанию под Кивиниеми уже были переброшены два батальона и батарея полевой артиллерии. Танковая рота должна прибыть не раньше вечера. Но ее он бросит в бой лишь в самом крайнем случае. Если возникнут осложнения. Которых быть не должно! Потому что командир бронепоезда уже получил приказ: с ходу ударить всей мощью по позициям красных…

Капитан Старчак не обманулся в своих ожиданиях. Белофинский бронепоезд подтянулся на огонек уже к полудню. И поддержал атаку пехоты. То есть некоторое время пытался ее поддерживать. Пока не получил несколько прямых попаданий сорока миллиметровых зенитных снарядов. А потом еще. И еще. После чего у финнов сдали нервы. И они попробовали уйти. Десантники отходу бронепоезда не препятствовали. Пока он не дошел до фугаса. Который был тут же подорван.

Задняя контрольная платформа от взрыва слетела с насыпи, а бронеплощадка сошла с рельсов и осела. Некоторое время экипаж огрызался из пушек. Но, получив еще десяток попаданий, в том числе, по орудийным башням, предпочел эвакуироваться.

Отброшенные с большими потерями белофинны еще два раза ходили в атаку.

С тем же успехом. В смысле, безуспешно. Во-первых, потому что строили свои ДОТы на совесть. И трехдюймовые снаряды их не брали. А, во-вторых, потому что запасли очень большое количество патронов. В своих ДОТах. На свою же голову…

Полковник Винел был вне себя от злости. Из-за чудовищных потерь. И приказал атаковать ночью. Когда большевички улягутся спать. И вырезать их всех начисто!

И опять просчитался. Потому что все еще не понял, с кем имеет дело. Не то поостерегся бы с ночными атаками.

Вырезать большевичков не получилось. А даже наоборот. Потому что ночной поиск был любимым занятием парашютистов. Которые не просто знали в этом деле толк, а знали его блестяще!

И не только сорвали ночную атаку белофиннов, а еще и вырезали всех артиллеристов, успевших здорово им надоесть за этот день. А пушки вывели из строя. Так что пришлось полковнику Винелу на следующий день подтягивать к месту боя другую батарею. И еще три батальона. Егерей и шюцкоровцев. Один из которых отозвать из Рауту. Чтобы нанести удар по красным одновременно и с северного, и с южного направления.

На этот раз старчаковцам пришлось очень трудно. Но они выстояли…

Потеряв две трети танков, противник откатился на исходные позиции. Все пространство перед мостами было усеяно вражескими трупами в белых маскхалатах.

Однако и десантники понесли серьезные потери… Очень серьезные.

- Э-эх, - вздохнул военком батальона Петренко, пройдясь по окопам и посчитав бойцов, оставшихся в строю. - Много буржуинов, да мало наших…

- Ничего, комиссар. Помощь на подходе уже, - прищурился Старчак. - Нам бы только ночь простоять, да день продержаться…

Надо продержаться! Комбат стиснул зубы. И они продержатся! Мчится и скачет на помощь далекая Красная Армия. Развернув свои боевые знамена…

В соответствии с планом Выборгской наступательной операции Седьмая армия своим левым флангом (четвертая, девяностая и сто тринадцатая стрелковые дивизии девятнадцатого стрелкового корпуса) наносила удар в направлении Валкярви и далее на Яюряпяя, а правым (восемьдесят четвертая стрелковая дивизия пятидесятого стрелкового корпуса) - в направлении Тайпале и далее на Кякисалми.

Впрочем, эти удары имели вспомогательный характер. Главный удар наносился в центре (сорок девятая и двадцать четвертая стрелковые дивизии пятидесятого стрелкового корпуса, двадцать девятая и тридцать пятая легкотанковые бригады) в направлении Кивиниеми и далее на Иматра. А потом по столбовой дороге. До Хельсинки, Тампере и Ботнического залива…

Если, конечно, все пойдет по плану.

За спиной у командующего Седьмой армией комдива Батова было четыре войны и два тяжелых ранения. Первое из которых он получил еще в шестнадцатом году. Будучи командиром команды охотников. То бишь, полковых разведчиков. За храбрость унтер-офицер Батов имел два Георгиевских креста и две медали. И был направлен в школу прапорщиков. Впрочем, долго щеголять в золотых погонах ему не пришлось. В связи с отменой всех титулов, орденов и званий после Октябрьского переворота. То бишь, революции. Весной восемнадцатого он вступил в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию. Добровольно. Во-первых, потому что имел рабоче-крестьянское происхождение, хотя и дослужился до офицерского звания. А во-вторых, потому что делать больше ничего не умел. Кроме, как воевать. Опять же, паек.

В годы Гражданской комроты Батов беспощадно боролся с контрреволюцией, подавляя рабоче-крестьянские волнения в Поволжье. А потом громил Врангеля. После войны остался в кадрах РККА. И командовал ротой еще девять лет. Пока не вступил в ВКП(б). После чего служба, наконец, сдвинулась с мертвой точки. Ему дали батальон, а после окончания Военной академии имени товарища Фрунзе - полк.

В тридцать пятом за успехи в боевой, политической и технической подготовке майор Батов был награжден орденом «Знак Почета». Орден, к сожалению, был не боевой. Но, как говорится, лиха беда - начало!

Когда разгорелся мятеж в Испании, он написал рапорт. И вскоре снова оказался на войне. Был советником командующего Теруэльским фронтом. Пулям не кланялся. И опять был тяжело ранен. А когда вернулся на Родину получил сразу два ордена - Ленина и Красного Знамени. И внеочередное воинское звание комдив. И тут же был назначен командиром корпуса. Минуя все промежуточные ступеньки.

Три года назад был комполка. А теперь, вот, командует армией…

Не стало бы это командование высшей точкой служебного роста, подумал Батов. Со всеми вытекающими последствиями. То бишь, военным трибуналом.

Поскольку его армия была сформирована всего лишь месяц назад. И корпусные управления тоже. Так что, их надо было еще сколачивать. Не меньше года. Если по хорошему. И дивизии для корпусов собирали с бору по сосенке. Четвертая прибыла из-под Белостока, двадцать четвертая - из Винницы. Сорок девятую перебросили с эстонской границы, восемьдесят четвертую с латвийской. Девяностую вывели с Карельского УРа, а сто тринадцатая, вообще, была сформирована только в сентябре.

Справедливости ради стоило отметить, что уровень подготовки старшего и высшего комсостава, в общем и целом, был удовлетворительным. Все начальники штабов и командиры полков, бригад, дивизий и корпусов имели специальное военное образование (окончили академию или, как минимум, Курсы усовершенствования высшего командного и начальствующего состава). И участвовали в Гражданской войне.

Но это было не то. Потому что было двадцать лет назад. А сейчас война стала совсем другая. Маневренная. Механизированная. Массированная. Не мыслимая без применения новейшей боевой техники - танков, авиации и радиостанций.

А опыта такой войны ни у кого не было. Правда, командир двадцать девятой легкотанковой бригады полковник Кривошеин воевал в Испании, а начальник ВВС Герой Советского Союза комбриг Слюсарев - в Китае. На этом список и оканчивался. Как говорится, ты да я, да мы с тобой. И все. Но более всего комдив Батов был обеспокоен тем, что ни в прославленной четвертой Смоленской Краснознаменной стрелковой дивизии имени Германского пролетариата, ни в еще более прославленной двадцать четвертой Самаро-Ульяновской Железной Краснознаменной, как, впрочем, и ни в одном другом соединении его армии, обстрелянных частей не имелось.

Поэтому без бардака обойтись не могло. И не обошлось…

Триста тридцать девятый отдельный танковый батальон девяностой стрелковой дивизии из-за недостатка современной материальной части, был укомплектован устаревшими пулеметными «двадцатьшестерками» тридцать первого года выпуска.

Экипажи первой роты сто пятого батальона тридцать пятой легкотанковой бригады, призванные весной этого года, двухбашенные Т-26 ни разу в глаза не видели. И столкнувшись с ними под Липолой, приняли их за белофинские «Виккерсы». Или «Рено». Которые тоже ни разу не видали. Но слыхали, что они у финнов имеются. Поэтому, перейдя государственную границу и обнаружив танки с незнакомым силуэтом, немедленно открыли огонь на поражение.

А стрелять их уже научили. Как надо.

Охваченные боевым азартом бойцы успели сжечь три танка, прежде чем комроты, бегая от одной машины к другой, молотя ломом по башням и матерясь, на чем свет стоит, сумел прекратить это безобразие.

Если бы на линейных танках имелось радио, он обматерил бы командиров экипажей прямо в эфире и вовремя скомандовал «отставить!». И все обошлось бы. Но радиостанция стояла только на его машине.

К счастью, убитых не было. Только раненые. Поэтому трибунал не стал никого приговаривать к высшей мере, ограничившись длительными сроками заключения.

Военком бригады полковой комиссар Ярош сделал все, что мог, чтобы выручить своих бойцов из беды. И сумел таки убедить членов трибунала предоставить осужденным возможность смыть вину кровью.

Между тем, сорок девятая стрелковая дивизия при поддержке сто пятого и сто восьмого отдельных танковых батальонов тридцать пятой бригады, энергично наступала на левом фланге пятидесятого корпуса в направлении Сайянкюля, обходя Рауту с запада. Собственно, не наступала, а просто шла. Почти беспрепятственно. Если не считать противотанковых рвов и эскарпов (десять линий), гранитных надолбов (более двадцати линий) и опутанных колючкой минированных завалов (без счета).

Из-за этих препятствий, а также из-за неразберихи и «блудежки» по лесам и болотам, сорок девятая дивизия вышла на западную окраину Рауту лишь через сутки. К вечеру. Когда она была, наконец, захвачена частями двадцать четвертой стрелковой дивизии. После ожесточенного штурма. С большими потерями.

В бою погиб командир дивизии комбриг Вещев. А командир тридцать пятой легкотанковой бригады полковник Кашуба был тяжело ранен…

Танкисты несколько раз врывались в Рауту. Но были вынуждены возвращаться. Оставляя за собой пылающие машины. Потому что пехота в атаку идти не хотела.

Железные самаро-ульяновцы геройски лежали в снегу и кричали «Уря!». Но подниматься не спешили. Потому что были уверены, что танкисты сами справятся. Потому что «броня крепка и танки наши быстры!». А вокруг свинцовый шквал.

Финны, между тем, действовали оч-чень умело. Сделав несколько выстрелов и подбив танк, они тут же оттаскивали свой «Бофорс» в другой, заранее подготовленный, орудийный окопчик. И снова открывали огонь. А потом опять меняли позицию. А еще у них были специальные группы, вооруженные связками гранат и бутылками с зажигательной смесью. Которые жгли оставшиеся без поддержки пехоты танки.

Потеряв два десятка машин, Кашуба сдал назад и в бешенстве выскочил из своей «двадцатьшестерки». И стал бегать вдоль залегших в снегу красноармейских цепей, размахивая ТТ и ругаясь последними словами. И тут же был ранен. Несколько раз. Хотя поднять красноармейцев в атаку все-таки сумел.

А комбрига Вещева, скорее всего, убил снайпер. Которых у финнов было как собак нерезаных. Причем, в первую очередь, они отстреливали именно командиров. Определяя их по ремням с портупеями и овчинным полушубкам.

К слову сказать, потери сорок девятой дивизии и двух приданных ей батальонов тридцать пятой бригады тоже оказались весьма существенными. Хотя были в основном санитарными и техническими…

Как только Рауту была взята, комбриг Галицкий, принявший командование двадцать четвертой стрелковой дивизией после гибели Вещева, немедленно организовал преследование отступающего противника силами разведывательного батальона. Поставив ему задачу выйти к железнодорожной станции Петяярви и захватить ее в ночном бою. Чтобы с рассветом дивизия могла продолжить наступление на Кивиниеми. И выручить десантников, стоящих насмерть уже вторые сутки…

Разведбат вошел в Петяярви под утро. Фактически без боя.

Выставив заслон у одноименного поселка, расположенного чуть севернее станции, белофинны отошли под его прикрытием к паромной переправе через озеро Сувантоярви. Которое в этом месте достигало ширины около километра. И к утру второго декабря на южном берегу Вуоксен-вирты и Сувантоярви, от Лаавола до Лапинлахти, не осталось ни одного егеря или шюцкоровца. Хотя советское командование об этом и не знало.

А если бы знало, то бросило бы поредевшие после битвы под Рауту полки на Кивиниеми, не дожидаясь рассвета. А так передовые части пятидесятого корпуса вышли к мостам лишь к полудню.

К этому времени десантники успели отбить еще две ожесточенные атаки. В батальоне осталась едва ли треть бойцов. Все «Бофорсы» были разбиты, все фугасы подорваны, а большая часть ДОТов на северном берегу оставлена. Линия обороны вплотную приблизилась к мостам. По которым полевая артиллерия противника вела непрерывный огонь. Стремясь уничтожить их до подхода советской танковой армады.

Но сделать этого не успела.

Ровно в полдень, оглушительно лязгая гусеницами, на мост въехала колонна «двадцатьшестерок» тридцать пятой легкотанковой бригады…

Продержались, подумал капитан Старчак. Продержались!

Он вздохнул, опустился на дно траншеи и уткнулся лицом в колени. Потому что не спал уже четвертые сутки и хотел сейчас только одного. Спать.

Комбат закрыл глаза. И уснул. Словно в омут провалился.

И в этот момент земля содрогнулась от ужасного взрыва…

Точнее, нескольких ужасных взрывов. Слившихся воедино.

Подброшенный неимоверной силой и совершенно оглохший Старчак увидел, как огромные столбы огня и дыма, камня и исковерканного железа бесшумно поднимаются в небо. На том месте, где всего несколько мгновений назад гордо возвышались мостовые опоры…

Потеряв надежду отбить мосты, финны их подорвали. С помощью фугасов замурованных в опоры много лет тому назад. Инициировав взрыв с помощью кабеля глубокого залегания. А штабеля открыто уложенной взрывчатки, провода и детонаторы были всего лишь маскировкой. Отвлекающей.

И отвлекшей…