"Проклятие китайского колдуна" - читать интересную книгу автора (Савина Екатерина)

Глава 4

– А-атвали! – орал Васик.

Он даже пытался отбиваться от волокущего его по коридору официанта руками, слабыми, как весенние веточки. Пару раз Васик шлепался на худую задницу и, раскинув длинные ноги, сидел, раскачиваясь, словно старый еврей на молитве. Официант, очевидно проклявший самого Васика, нас с Дашей, несчастные сорок долларов и все на свете, пытался взвалить себе на плечо иссушенное последними событиями тело Васика, глухо что-то ворчал себе под нос.

– И кто же знал, что поездка в лифте так на человека подействует... – пробормотала сквозь зубы Даша, поддерживая мотающуюся из стороны в сторону патлатую Васикову голову, – был овощ, а, как в лифте оказался, сделался буен. Что за морока нам...

Официант под тяжестью голосящего дурным голосом Васика стал заваливаться на бок. Я едва успела подскочить и подставить плечо.

– А-атвали!! А-а-а-атва-а-али! – снова загорланил Васик. – Не жж-ж-желаю! Пу-пусти, папа... па-падла!

– Хорошо еще, что коридорный на нас вроде бы не обращает внимание, – заметила Даша, поймав Васика за дрыгавшуюся ногу в тот самый момент, когда его ступня, обутая в тяжелый ботинок просвистела в сантиметре от уха официанта.

Я оглянулась на коридорного. Пьяный он, что ли? Сидит, как истукан, на нас не смотрит, смотрит в сторону. Или здесь так принято? Не обращать внимание на буйствующих клиентов? Тактичные люди эти китайцы, что и говорить. Наш обслуживающий персонал давно бы уже забегал и завозникал, угрожая милицией и вымогая мзду.

До двери в номер Васика осталось несколько шагов, мы находились как раз напротив двери в номер, где остановилась я.

– Может быть, его к тебе? – предложила Даша. – Чтоб не мучиться. Нам каждый шаг с таким трудом дается...

– Благодарю покорно! – отозвалась я. – Всего-то пару метров осталось протащить этого ненормального и все.

Васик снова что-то заорал и задрыгал ногами. На этот раз я не успела поддержать официанта – и он вместе с Васиком рухнул на покрытый ковровой дорожкой пол.

Оказавшись под извивающимся и орущим Васиком, официант немедленно захныкал, а Васик неожиданно резво вскочил на четвереньки и совершенно по-собачьи рванул вперед по коридору.

– Идиот! – прошипела Даша, с ненавистью смотря на подпрыгивающий зад, обтянутый черными джинсами. – Вот не сойти мне с этого места, если я еще куда-нибудь с этим идиотом поеду. Ну, сколько можно нас позорить.

Официант поднялся на ноги и, держась за стеночку и покачиваясь, побрел прочь – к лифту – очевидно, решив, что его миссия закончена.

Я обернулась к нему, открыла было рот, чтобы позвать, но потом махнула рукой. И так натерпелся человек. За такого транспортировку такого клиента, как Васик, не сорок долларов нужно платить, а по меньшей мере – четыреста. И еще сотню сверху за моральный и физический ущерб.

Официант, не переставая хныкать, двигался к лифту. Он заметно подволакивал ногу; а когда Васик добежал до конца коридору и, повернув обратно, издал нечеловеческий вопль, втянул голову в плечи и заковылял к лифту быстрее.

Васик несся на нас, тряся головой и взлаивая, как самая настоящая бешеная собака.

– Хватаем и к тебе, – проговорила Даша, выходя на середину комнаты и расставляя руки, словно вратарь, навстречу которому приближается с мячом нападающий из вражеской команды, – вон у тебя и дверь приоткрыта – не нужно будет с ключом возиться...

Я тяжело вздохнула, но все же согласно кивнул. С ключом возиться и правда не придется – дверь отходила от косяка примерно на пять сантиметров, впуская в темную прихожую полоску желтого света из коридора.

Стоп!

Позвольте, ведь я прекрасно помню, что я закрывала дверь.

– Стоп, – вслух проговорила я, – я прекрасно помню, что я запирала дверь, когда уходила. Слышишь, Даша?

Даша не слышала. Преграждая путь Васику, лицом она напоминала женщину с плаката военных лет «Родина-мать зовет» – отрешенная решимость и ясное ощущение приближающейся опасности.

Васик рухнул, пару метров всего не добежав до Даши – как раз напротив двери в собственный номер.

– Слава богу, – выдохнула Даша, – кажется успокоился...

Васик свернулся калачиком и через минуту спокойно засопел.

– Может быть, так его и оставим? – проговорила Даша, подходя к нему.

Я оторвала взгляд от своей двери и шагнула к ней.

– Даш, – позвала я, – ты не помнишь, когда мы уходили из номера – утром – я запирала за собой дверь или нет.

– За ноги тащить придется... Что?

– Я утром заперла дверь в свой номер или нет – не помнишь? – повторила я.

Даша пожала плечами.

– Как же мне все упомнить, – усмехнулась она, – столько событий за весь день – исчезновение Васика, убийство портье, полиция, следователь... Дикая сцена в баре, этот... Михаил... Путешествие на наш этаж из бара, собачьи бега... Какую ты ерунду говоришь, Ольга! Заперла, не заперла. Если у тебя из номера что-то пропадет, администрация возместит убыток – во всех приличных гостиницах так. А вспомнить – запирала ты номер или нет – извини не могу. В голове все перепуталось, честное слово. Вполне возможно, что ты и забыла запереть – мы ведь в каком состоянии утром выходили из твоего номера? Вот то-то...

На секунду мне вдруг стало зябко, будто я заглянула в глубокий сырой погреб. Черт возьми, терпеть не могу такого ощущения, как всегда означающего, что нечто нехорошее должно случиться. Терпеть не могу – прежде всего потому, что это ощущение меня никогда не обманывало.

– Ладно, – вздохнула Даша, – бери этого парнокопытного за копыта... то есть за ноги и понесли.

Николай Николаевич, прежде, чем позвонить долго вертел в руках продолговатую, словно покрытый белой краской кабачок, телефонную трубку, покусывал губы.

Наконец он – уже в десятый, наверное, раз, набрал номер и, услышав сакраментальное «абонент не может ответить на вызов или находится вне зоны связи», отключил телефон.

– Опять телефон потерял где-то, – проговорил он, – ну и сынка мне господь бог послал. Черт возьми, я все-таки отец и мне нужно знать хотя бы – долетел Васик до Китая или нет. Позвонить в гостиницу?

Воодушевленной новой идеей, Николай Николаевич так и сделал. Когда ему сообщили, что ожидаемые гости Хуньжоу благополучно прибыли, положил трубку и облегченно выдохнул.

– Ну, хоть так, – сказал он.

Николай Николаевич взялся за лежащие перед ним на столе сигареты, но тут же, спохватившись, взглянул на часы.

– Ах ты, черт... – пробормотал он, – совсем замотался. Через пять минут у меня назначена встреча с Ковалевым. Интересно, какие сведения он собрал о Якове Семеновиче. Мне кажется, что ничего плохого сказать об этом достойном человеке нельзя. Он очень хорошее впечатление производит.

Секретарша позвонила ровно через пять минут.

– К вам Федор Михайлович, – доложила она.

– Федор Михайлович? – удивленно переспросил Николай Николаевич. – Но договоренность была с Ковалевым. Он не смог прийти и послал вместо себя Федора Михайловича? Но почему он в таком случае не предупредил меня? Обычно Ковалев крайне пунктуален... Впустите! – прервав ход своих размышлений вслух, разрешил Николай Николаевич.

Невысокий и грузный – весьма благообразного вида – мужчина стремительно вкатился в кабинет. Лицо его было скорбно и слезы застыли в русой окладистой бороде. Увидев гостя Николай Николаевич изумленно приподнялся с кресла и уже кладя руку на грудь, словно удерживая рвущееся оттуда тревожное чувство, проговорил негромко:

– Что случилось?

Благообразный тяжело опустился в кресло напротив Николая Николаевича и ответил после продолжительного вздоха:

– Нашего Ковалева с нами больше нет...

– Как это? – не понял Николай Николаевич.

– Вчера... – Федор Михайлович в отчаянии дернул себя за бороду, – вчера... его сбила машина. Прямо возле его дома – во дворе – когда он направлялся к своей машине... Такое горе...

– Насмерть? – шепотом спросил Николай Николаевич.

– Насмерть, – судорожно вздохнув, подтвердил Федор Михайлович, – он скончался через несколько минут после происшествия... Не приходя в сознание.

Николай Николаевич опустился в свое кресло и сжал пальцами виски.

– Столько лет, – проговорил он, невидящим взглядом уставившись в стол, – столько лет мы сотрудничали... Учились с ним на одном курсе... Уже тогда... Убийцу нашли? – подняв голову, быстро спросил Николай Николаевич.

– Какое там! – горестно выговорил Федор Михайлович, махнув рукой. – Сбил и тут же скрылся... Наверное, пьяный какой-то был или наркоман.

– Я немедленно позвоню! – Николай Николаевич схватился за телефон, – немедленно позвоню и попрошу кого надо поднять на ноги всех ментов в городе и разыскать того ублюдка!

– Не стоит, – снова вздохнув, проговорил Федор Михайлович, – я уже поставил в известность... наших общих знакомых. Убийцу второй день ищут по всей Москве – все выезды из города перекрыты. Так что... работа идет.

Рука Николая Николаевича сползла с телефонной трубки. Несколько минут он сидел неподвижно, потом замотал головой и снова поднял глаза на Федора Михайловича.

– Теперь, как я полагаю, – заговорил Николай Николаевич, – дела, которыми занимался Ковалев, перейдут в ваше ведение. Как вы отнесетесь к моему предложению.

– Всегда готов, – ответил Федор Михайлович, почтительно склонив голову.

– И вот вам первое задание, – сказал Николай Николаевич, – в Москве работает такой бизнесмен – Яков Семенович...

– Я понял, Николай Николаевич, – мягко перебил Федор Михайлович, – к счастью, Ковалев незадолго до своей трагической гибели обращался ко мне – просил помочь с этим делом – и, конечно, посвятил во все тонкости. Все материалы, которые он собрал, он передал мне. Ну и я накопал кое-что...

Федор Михайлович извлек из дипломата объемистую черную папку и положил ее на стол перед хозяином кабинета.

– Скажу вам сразу, – понизив голос, проговорил он, – этот ваш новый деловой партнер – Яков Семенович – очень достойный человек. Очень. Ну, вы сами все поймете, когда ознакомитесь с материалами.

– Спасибо, – сказал Николай Николаевич, пододвинув папку ближе к себе. Искоса он глянул на часы.

От Федора Михайловича не ускользнул этот мимолетный взгляд. Он тотчас поднялся и, попрощавшись, направился к выходу из кабинета.

У самой двери он снова обернулся и прошептал:

– Горе-то какое... Горе!

И вышел.

Водворить Васика на кровать, как того и следовало ожидать, оказалось делом сложным. Да к тому же – неблагодарным – очутившись на широкой постели, Васик замычал, взбил ногами белоснежные простыни и вместе с ними съехал на пол, где и успокоился, уютно свернувшись, словно сытая кошка на солнышке.

– Спит, – вздохнула Даша, – вот и славно. Нет, ну надо же так нажраться. Алкоголик наш Васик и все тут. И никакие китайские колдуны ему не помешают... потреблять спиртосодержащие вещества. Пойдем не будем ему мешать. Пусть проспится.

– Не скажи, – покачала я головой.

– Как это? – обернулась ко мне Даша.

Мы устроились в креслах – в мягко освещенном холле – друг напротив друга. Даша закурила и протянула мне пачку сигарет и зажигалку.

– Что ты хотела сказать? – снова спросила она.

– Я хотела сказать, что не очень Васик был на пьяного похож, – проговорила я, – там, в баре.

– То есть – как это – не был похож на пьяного? – удивилась Даша. – А на кого он по-твоему был похож, когда его мотало из стороны в сторону... На трезвого?

– На трезвого тоже не похож, – согласилась я, – а ты помнишь, что нам говорил этот Михаил?

Даша задумалась, потом снова вздохнула.

– Да-да, – сказала она, – вспомнила! Он не видел, чтобы Васик хоть каплю спиртного вылил себе в глотку – нашего заговоренного друга каждый раз выворачивало. Да, – она вздохнула, – наркотики. Неужели, он снова начал употреблять наркотики?

– Скорее всего, – подхватила я, – Михаил наблюдал за ним и предположил, что Васик обдолбался каким-нибудь препаратов. Наркотики. Тем более, что склонность у него к этому делу есть. Помнишь, конечно, как мы его пытались отучить от кокаина? Тогда у нас получилось. С трудом, правда... Хорошо еще, что привычка Васика к кокаина не успела превратиться в привязанность. Нам повезло.

– Зато Васик быстро нашел, чем свой белый порошок заменить, – проворчала Даша, – начал пить как лошадь. И напиваться как свинья.

– А теперь вот... Когда ему нельзя пить...

– Да, – сказала Даша и мы надолго замолчали.

Курили.

Мне вдруг снова на ум пришла моя запертая-незапертая дверь. Может быть, это горничная приходила убираться, да и забыла закрыть за собой.

Впрочем, что здесь голову ломать. Нужно пойти и выяснить. Только осторожнее. С нами давно уже – с самого приезда в этот проклятый Китай происходит что-то странное и страшное. Либо – кошмарное стечение неблагоприятных обстоятельств, либо... кто-то очень хочет нам навредить. Последнее – более вероятно. Слишком много совпадений, чтобы все происходящее выглядело цепью случайностей. К тому же – как давным-давно убедилась я – случайных совпадений не бывает.

«Так кто же в таком случае нас с Дашей и Васиком преследует? – пришла мне на ум вполне резонная мысль, – этот человек, должно быть, здорово нас ненавидит, если устраивает такое... А есть лишь один человек на земле, который ненавидит меня, Дашу и Васика больше всего на свете. Имя ему – Захар. Мой заклятый враг – убийца моей сестры, кошмар моих снов, мой вечный противник».

– О чем ты думаешь? – спросила меня вдруг Даша.

Я подняла указательный палец, и Даша замолчала, чтобы не вспугнуть мои мысли.

«Так-так, – рассуждала я, – если это Захар, то он должен находиться где-то рядом. По крайнее мере – он должен находиться в Гонконге. Но чтобы это выяснить, мне понадобиться максимальное напряжение моих экстрасенсорных способностей. Надеюсь, мой организм уже успел более или менее приспособиться с смене климатических и временных поясов. Сейчас я... Конечно, определить точное местонахождение Захара мне не удастся – но ощутить его присутствие – это вполне мне по силам. Если он, конечно, в Гонконге. А то, что Захар где-то неподалеку сейчас уже не вызывает у меня никаких сомнений. Кто еще может вредить двум слабым девушкам и одному парню, никому никогда серьезного вреда не причинившим?»

Очнувшись от своих мыслей, я услышала усталый Дашин голос:

– Телевизор, что ли, включить...

– Не надо, – неожиданно громко сказала я.

– Почему это? – вздрогнув, спросила Даша.

– Мне нужна будет – тишина.

– Тишина? – удивилась Даша. – А зачем? Спать, что ли... А-а! – вдруг поняла она. – Я и сама хотела предложить тебе. Наверное, твой организм уже акклиматизировался и ты сможешь выяснить, что же в конце концов происходит.

– Я попытаюсь, – ответила я, подумав, что прежде времени пугать Дашу Захаром не стоит. Кто знает...

Я закрыла глаза.

Синие полосы табачного дыма, непонятно каким образом проникшие из-под потолка Васикового номер в мое сознание, колыхались, словно водная поверхность минуту назад сомкнувшаяся над утопленником.

Захар...

Особенных усилий, чтобы вызвать из небытия его образ, я не прилагала – его бледное, будто никогда не видевшее солнце лицо, глубоко сидящие глаза и тончайшая кожа, плотно облегающая острые скулы... голова, лишенная всякой растительности – нередко заставляли меня вскрикивать и просыпаться посреди ночи, бежать в ванную – чтобы вытереть с лица липкий холодный пот – а потом, включив во всех комнатах свет и запустив одновременно телевизор, магнитофон и радиолу, сидеть на кухне до рассвета, куря одну сигарету за другой.

Плотно сжав губы, я удерживала у себя в сознании ненавистный образ, пока мое астральное тело осторожно, словно слепой, попавший в чужую квартиру, нащупывало неощутимый для всех остальных людей уровень пространства вокруг меня.

Гостиница...

В гостинице его нет.

Улица и близлежащие дома...

Нет ничего похожего...

Круги расширялись и довольно скоро я была уверена, что в центре города Гонконга никакого Захара нет. Ощупывать окрестности было сложнее, но пока я справлялась. Многоголосый гул то и дело возникал у меня в голове, непонятные китайские фразы и гудки автомобилей сбивали с толку, но я, не открывая глаз, смотрела в темные зрачки своего врага и – могу поклясться – хотя образ Захара, вызванный мною, был всего только образом, мне одной подчиненным астральным слепком, не обладающим совершенно никакой собственной энергетикой, я видел – могу трижды поклясться – что тонкие его губы вились в улыбке, словно спаривающиеся червяки, и темные глаза смеялись ненавидяще...

Когда я вышла из транса, Даша уже спала в кресле напротив меня. Я посмотрела на часы – оказывается прошло уже два часа.

Я пошевелилась – Даша проснулась немедленно. Наскоро протерев кулаками воспаленные глаза, она спросила хрипло:

– Ну и что?

Еще минуту я переводила дыхание, не в силах пока говорить.

Даша несколько раз прикусила нижнюю губу, очевидно, по-своему поняв мое молчание.

– Так я и думала, – горько прошептала она, – это он. Это он, да? Это... Захар.

Я качнула головой. Я ни в чем не была уверена, хотя мне казалось, что...

– Это он, – приняв мой кивок за утвердительный, проговорила Даша.

Она вдруг вскочила с кресла и оглянулась, хотя, кроме нас в полутемном холле никого не было.

– Он здесь?! – вскрикнула она. – Он здесь?! Он где-то рядом? Он в гостинице? Он где-то в городе?

– Успокойся, – устало проговорила я, – его нет в гостинице. И скорее всего его вообще нет в городе. По крайней мере, я не смогла его обнаружить...

Даша испуганно замолчала.

– Я, конечно, не могу быть уверенной в полной мере, – продолжала я, – но, как мне кажется, Захара в городе нет. Такой мощный источник паранормального излучения трудно не заметить... Нет, – резюмировала я для Даши, да и для себя тоже, – его в городе.

Даша снова опустилась в кресло. Она почти успокоилась, но дышала все равно тяжело.

– Так значит, – выговорила она, – все, что происходит с нами, это не его рук дело?

– Выходит, так, – ответила я, – воздействовать на сознание человека возможно только при непосредственном контакте... Ну, за редким исключением. Если Захар где-то далеко – а так оно, скорее всего, и есть – то, следовательно, он и не может нам никак навредить. Логично?

– Логично, – согласилась Даша, – но ведь с нами что-то происходит. Кто-то пытается нас достать. Кому это нужно, кроме Захара?

– Никому не нужно, кажется, – ответила я, – но ведь Захар мог поручить это дело кому-нибудь из своих сообщников.

– Вряд ли, – возразила Даша, – кому он это поручит? Его правая рука – Ящер – всего только лакей и, в принципе, ничего из себя не представляет. Способен выполнять только мелкие поручения. Я сомневаюсь, чтобы Захар додумался послать Ящера куда-то за тридевять земель – в Китай – чтобы...

– Да, – проговорила я, – Захар прекрасно знает, что я – трудная добыча. Ящер никак не годится на роль охотника.

– Новые сообщники? – предположила Даша. – Сколько воды утекло, многое могло измениться.

– Это точно, – сказала я и внезапно подумала о том, о чем мне думать совсем не хотелось. – А вдруг экстрасенсорная сила Захара развилась до такой степени, что он может управлять энергией на огромном пространственном расстоянии? Это, конечно, маловероятно, но... но не невозможно, – но вслух я ничего не сказала.

– Не знаю, – проговорила Даша и вздохнула, – знаю только одно – что действительно происходит. И это что-то не сулит нам ничего хорошего. Как-то раз неделю жила а Питере – на третий день моего приезда там разразился невероятной силы ураган – гром, молнии, град величиной с куриное яйцо... Сущий ад.

– Ну и что? – спросила я.

– А то, – закончила Даша, – три дня небо все темнело и темнело – каждый день тучи сгущались – и наконец небо было просто черное – днем черное, понимаешь? Очень необычное состояние. Все питерцы ждали, что произойдет что-то страшное. Жутко было ждать. С минуты на минуту. Вот что-то подобное происходит с нами и сейчас.

Я не нашлась, что ответить. Просто пожала плечами.

Толстяк успокоился только тогда, когда желтая приземистая машина такси отвезла его на самую окраину города. Он вышел из автомобиля, покачиваясь и пытаясь огромным пунцовым платком унять лившийся по его раскаленному лицу пот. Заметив неподалеку укрытое от солнца грязноватым брезентом кафе, он направился туда.

Официант прибежал не тотчас же, как только Толстяк уселся за столик – Толстяк минут пять покачивался на пластиковом стуле, одна ножка которого была отчего-то короче трех оставшихся.

– Все, – бормотал он себе под нос, – это был последний раз. Теперь уже все... Назад – домой, в Питер. И пусть этот... и пусть он делает то, что обещал. Хватит меня шантажировать...

Он шумно выдохнул и, подняв глаза, увидел, что над ним, склонившись почтительно, стоит китаец в белом, но грязном и захватанном руками фартуке.

– Воды, – попросил Толстяк, – минеральной, без газа...

Желтое, плоскоскулое лицо китайца скривилось в гримасе недоумения.

– Ах ты черт... – сморщился Толстяк, сообразив, что он только что пытался сделать заказ на русском языке, – воды, – снова попросил он, перейдя на английский, – минеральной. Только без газа... Понимаешь, тупая рожа, без газа!

Через минуту Толстяк уже жадно пил воду прямо из горлышка пластиковой бутылки – крупные капли, катились по его горлу вниз и расплывались серыми кляксами на белом вороте его рубашки.

Запищавший в кармане телефон заставил Толстяка содрогнуться всем крупным телом. Бутылка вылетела из рук и покатилась под столик, щедро орошая холодной водой песчаную пыль никогда не метенной мостовой.

Толстяк, поперхнувшись, надолго закашлялся, одновременно доставая из кармана телефон и включая его.

– Да! – сипнул он в трубку, стараясь подавить все еще терзающие его горло спазмы.

– Что с тобой? – холодно спросили его.

– Ничего, – быстро ответил Толстяк и, прикрыв трубку рукой, старательно прокашлялся,

– ничего, – повторил он уже более или менее чистым голосом, – просто поперхнулся и вот…

– Выполнил все, о чем я тебя просил?

– Да, – проговорил Толстяк, – все как ты… как вы говорили.

Трубка некоторое время молчала. Потом холодный голос появился снова.

– Что у тебя с голосом? – услышал Толстяк новый вопрос.

– Я же говорю, – ответил он, – поперхнулся. Воду пил, и тут зазвонил телефон…

– Волнуешься.

– А как же?! – Толстяк даже попытался усмехнуться, но снова закашлялся.

– Так значит – поперхнулся, – повторил голос в трубке, – да нет… Не потому, что ты поперхнулся у тебя голос такой… странный.

Толстяк похолодел.

– А почему? – нашел в себе силы осведомиться он.

– А потому, что ты мне врешь, – твердо заявил собеседник Толстяка.

Несколько минут Толстяк пусто смотрел в туманно плывущее перед его глазами пространство и облизывал совершенно сухие губы.

– Я не вру… вам, – выговорил он наконец.

– А я тебе не верю, – последовал немедленный ответ.

– Но…

– Рассказывай, как все было на самом деле, – услышал Толстяк, – что-то у тебя пошло не так, иначе бы я не почувствовал… Все, с самого начала. И лучше для тебя будет, если ты ничего не пропустишь и ни одного момента не утаишь… Понял?

– Понял, – вздохнул Толстяк и начал рассказывать.

Он говорил долго – вспоминал каждую минуту, стараясь, чтобы речь его звучала спокойно и солидно. Несколько раз его голос дрогнул, но… всего только несколько раз. Толстяк рассказал своему суровому собеседнику все.

– Понятно, – услышал он наконец холодный голос и с тоской подумал о том, что некоторые моменты его рассказа, может быть, он озвучивал зря, – разбитый стакан…

Толстяк услышал смешок и почувствовал вдруг, как несколько раз непроизвольно дернулось его левое веко.

– Незапертая дверь… – констатировал собеседник Толстяка, – грязная работа, мой милый. И ты сам это должен понимать. Так ведь?

– Но меня никто не заметил, – проговорил Толстяк.

– Повезло, – уверили его, – дико и непростительно повезло… В следующий раз такого может не случиться.

– Как это – в следующий раз? – напрягся Толстяк, – мы же с вами договорились, что это поручение будет последним и смогу вернуться в Россию… А я так понял по… по вашему тону, что моя миссия в Китае еще не закончена… Вы ведь сами мне говорили…

– Помолчи! – отрывисто донеслось из трубки, и Толстяк немедленно заткнулся.

– Молчи и слушай, – Толстяк молчал и слушал, сжав правую ладонь в пухлый кулак, очень похожий на небольших размеров диванную подушку. – Чтобы долго не говорить, скажу лишь, что ты – фактически сорвал задание. Объект, который я тебе заказал, очень сложный. Она вряд ли сумеет засечь тебя, если ты будешь делать все так, как я тебе говорю – и не проколешься как в этот раз. Разбитый стакан… незапертая дверь… Может быть, еще что-нибудь там опрокинул или своротил, неповоротливая свинья?

– Ничего, – пискнул Толстяк, не найдя в себе сил обидеться на «свинью».

– Теперь слушай меня, – голос в трубку разросся и клокотал силой – Толстяку было жутко, несмотря на то, что, как он прекрасно знал, обладатель голоса находился за сотни тысячи километров отсюда, – слушай меня. Считается, что последнее задание ты сорвал. И теперь должен выполнить еще одно. Последнее. Только когда эта сука сдохнет, ты будешь свободен. Понял? То есть – в твоих интересах не халтурить. Последнее задание. После этого – поедешь домой. И получишь все, о чем мы с тобой договаривались.

– Какое? – спросил Толстяк.

– Какое задание? Об это узнаешь после. Я выйду на связь через несколько часов. Отбой.

Толстяк тяжело выдохнул и негнущимся пальцем ткнул в кнопку на корпусе телефона, чтобы прекратить назойливые короткие гудки, рвущиеся из динамика.

 * * *

– Ну что? – почему-то шепотом спросила Даша. – Пойдем проверим?

– Ага, – я кивнула, – в любом случае, зайти в мой номер нужно. Нельзя же… Только нужно быть максимально осторожными – скорее всего, нас ждет ловушка. Так что – я пойду первой.

Даша немного поколебалась, но все же сказала:

– Ладно.

Мы вышли из номера Васика. Даша захватила с собой ключи и заперла Васика снаружи.

– Чтобы снова не сбежал, наркоман проклятый, – так же – шепотом – пояснила она.

Мы прошли несколько шагов, и вдруг Даша остановилась, схватив меня за руку.

– Ты чего? – шепнула я.

– Посмотри!

Да, действительно. Когда мы отволакивали Васика в его номер, дверь в мой – была только немного приоткрыта – всего на несколько сантиметров. А теперь же – она была распахнута почти полностью. Мало того – приблизившись почти вплотную к черному четырехугольнику, можно было ясно разобрать, как в моем номере кто-то ходит, шаркая ногами и то и дело тяжко вздыхая.

– Мне страшно, – пролепетала Даша, – кто это может быть? Нормальный человек себя так не ведет… Это…

– Ловушка? – спросила я сама у себя. – Странная какая-то ловушка. И на засаду непохоже.

– Может быть, вызвать полицию? – предложила Даша. – Или позвать коридорного.

Минуту я думала.

– Не надо, – сказала я наконец, – это наше дело и мы с ним должны разбираться.

– Как знаешь, – сказала Даша, – тебе, конечно, виднее, но все же…

Она все еще держала меня за руку. Я вдруг заметила, что мою подругу снова бьет крупная дрожь.

«Мне, конечно, виднее, – подумала я, – вызвать коридорного или не вызвать… Это проще всего – вызвать коридорного, и пускай он сам разбирается – полиция там или нет… Но что-то подсказывает мне, что в моем номере нас ждет действительно реальная, страшная опасность – и подвергать ею кого-то, кто никакого отношения ко всей этой запутанной истории не имеет – было бы по меньшей мере – нечестно. Тем более, что я вооружена своими экстрасенсорными способностями и уже готова ко всему – в том числе и к явлениям, которые обычно относят к разряду сверхъестественных. А обычный человек…»

– Подожди меня здесь, – сказала я Даше, – я только войду в холл и посмотрю, что там… Не то, чтобы посмотрю, а… Проверю.

– Я поняла, – кивнула Даша, – ты будешь снова использовать свой этот… гипноз.

– Буду, – подтвердила я.

– Только осторожнее, пожалуйста! – Даша отпустила руку и возвела на меня умоляющие глаза.

– Я постараюсь, – сказала я.

Даша вздохнула и отошла от двери на несколько шагов.

– Ну, с богом, – проговорила я и шагнула в черный четырехугольник.

* * *

– Помоги! – беззвучно шептала муха, – без твоей помощи мне не выбраться! Какая прочная эта паутина – ни одной лапкой не могу пошевелить…

Бесцветные, отчаянно бьющиеся крылышки образовали над спинкой мухи радужную полусферу, отблеск которой мерцал в глубоких глазках неподвижно сидящего в углу молочной сети маленького паука.

– Я хотела вылететь из этого душного… пролететь к дереву, но ударилась о внезапно сгустившийся воздух и упала в паутину. Я не вижу ее хозяина, но чувствую, что он меня видит. Помоги мне!..

…Убедившись, что попавшая в самый центр паутины муха совсем выбилась из сил, паук тронулся с места и, быст– ро-быстро перебирая коротенькими мохнатыми лапками, побежал к ней.

Муха еще несколько раз дернулась и затихла. Паук нето– ропливо обошел вокруг своей добычи и, вдруг изловчившись, вонзил челюсти ей в брюшко. Муха зашевелилась, и когда паук медленно отполз от нее, она продолжала перебирать крылышками.

Он сморгнул. Паука нигде не было видно. Синие полосы нездорового сна душно стягивали его горло, мешая дышать и не давая вырваться в трепещущую где-то действительность реального мира.

Сквозняк, ровно идущий из щели в подоконнике, трепыхал повисшую на паутине пустую хитиновую оболочку и два крылыш– ка, похожих на омертвевшие кусочки осенних листьев…

Толстяк проснулся с хриплым криком. Он скатился с кровати, колыхая телесами, подбежал к окну и рванул вниз жалюзи. Что-то затрещало, и тонкие ребрышки жалюзи косо свесились до самого пола – лопнула одна из боковых поперечин, удерживающая рейки в горизонтальном положении.

Толстяк выругался и потянулся к форточке. Прежде чем у него получилось открыть ее, он сломал себе два ногтя – на большом и указательном пальцах правой руки.

Когда форточка – громче, чем обычно, скрипнув – отворилась, Толстяк широко открыл рот и с сипением вдохнул в себя холодный ночной воздух. Потом еще раз и еще.

– Опять этот сон, – прохрипел он, когда почувствовал, что легкие его мало-помалу очищаются от клокочущей мокроты и наполняются относительно свежим воздухом, – отвратительный сон…

Пошатываясь, Толстяк вернулся к кровати, мимоходом бросив взгляд на молчавший на тумбочке мобильный телефон.

– Не звонит, – пробормотал он, – уже пять часов прошло, а он все не звонит. А я уснул… Ну и что – он же не звонил, а звонок точно разбудил бы меня…

Бормоча подобную ерунду, Толстяк снова улегся на постель, но снова уснуть ему не удалось. Постепенно уличная жара и запах раскаленного асфальта проникли через открытую форточку и заполнили комнату целиком. К тому же – Толстяку мешал заснуть – не утихающий ни днем, ни ночью гул улиц большого города.

Толстяк открыл глаза и оглядел голые стены плохонького гостиничного номера. Внезапно ему стало так тоскливо, что он тихонько заплакал, не вытирая слезы и не глуша всхлипы, потому что некого было стесняться.

– Господи, – прошептал Толстяк, – за что же мне такое? Почему я не такой как все? Почему у всех всегда все хорошо, а у меня… С самого начала… С самого детства, с самого рождения… А в школе…

* * *

Очень толстый и крупный для своего возраста мальчик, медленно поднялся из-за парты и перевел взгляд на остановившегося у доски учителя.

– Спишь? А ну-ка, повтори, что я сейчас сказал.

А ну-ка, повтори, что я сейчас сказал… – машинально проговорил мальчик.

Вокруг него засмеялись. Сразу несколько учеников обернулись к нему.

– Новенький уснул! Жирдяй уснул! – радостно хихикнул кто-то, очень обрадованный тем, что появилась возможность отвлечься от скучного урока. – А вы, Иван Иванович, его домашнее задание спросите!

Учитель прищурился на говорившего, и тот мгновенно умолк. Учитель перевел взгляд на все еще грузно возвышающегося над партой мальчика и вдруг усмехнулся:

А и правда, – проговорил учитель, – ты уже две недели, как в нашу школу перешел, а я твоего голоса толком еще не слышал. Что я задавал на сегодня?

Андрей крепко зажмурил глаза и тряхнул головой, но так ничего и не ответил.

Послушай-ка, молодой человек! – учитель заметно повысил голос. – Ты что, не проснулся еще, что ли? О чем я говорил на прошлом уроке?

Мальчик обвел взглядом класс. Все смотрели на него. Длинный парень за последней парень, по фамилии, кажется, Кузнецов, встретившись с Андреем взглядом, надул щеки, втянул голову в плечи и растопырил руки, став похожим на пузатую букву «ф».

Парень не выдержал и рассмеялся. Мальчик отвел глаза.

– Ну-с, молодой человек! – уже немного удивленно продолжал учитель. – Мне в третий раз повторить вопрос?

Вызываемый вздрогнул от звука его голоса.

– Я не помню, – сказал он.

– Иван Иванович! – снова раздалось хихиканье того, кто предлагал спросить у Андрея домашнее задание, – а новенький стоя спит!

Тут рассмеялся весь класс. Даже учитель наклонил голову и хрюкнул в кулак. – Садись, дружок, – разрешил он, – На сегодня тебя прощаю, а вот завтра буду спрашивать на всю катушку. Понял меня?

Несчастный новичок кивнул внезапно потяжелевшей головой и сел на свое место за партой. Отвлекшиеся от урока ученики постепенно переключили свое внимание на значки, густо покрывавшие нечистую школьную доску.

«Цифры, – подумал вдруг мальчик, – это значит, математика сейчас…»

Класс тотчас грохнул взрывом хохота, и новенький только сейчас сообразил, что последнюю фразу он незаметно для себя произнес вслух.

 * * *

С тех пор, как его семья переехала в район на самой окраине города, и мальчику пришлось перейти из лицея, который он посещал с первого класса, в эту школу, он совсем перестал интересоваться учением. Он вообще перестал чем-либо интересоваться.

Почему-то мальчику в последнее время постоянно хотелось спать, да и действительность он стал воспринимать, как длинный, безумно скучный сон.

Теперешние одноклассники мальчика поначалу смотрели на его шикарный костюм-тройку, шитый на заказ, специально по его фигуре, с недоумением – очень уж выделялся новенький из толпы одетых в олимпийки и старые джинсы ребят.

Позже над новеньким стали посмеиваться, а последние несколько дней он чувствовал, как в толпе окружающих его зреет какое-то темное чувство, словно нарыв, который в самом скором времени должен прорваться.

Никто-никто не знал его секрета, секрета, который мальчик хранил вот уже лет шесть. Он прекрасно понимал, что нельзя скрывать что-то вечно. Детская формула «тайное всегда становится явным» давно въелась в его сознание, и мальчику приходилось только ждать – когда это случится, когда все вокруг узнают о том, что он…

В общем туалете, в школьной раздевалке, в душе или в бассейне, на медицинском осмотре, обязательном для всех школьников, да мало ли…

Мальчик часто вспоминал, когда он впервые обнаружил у себя то, что до сих пор не дает ему покоя, неумолимой лопаточкой отгребает его от других – счастливых фишек.

– У мальчиков есть пенис, а у девочек – влагалище, – стыдясь и краснея веселящихся школьников, говорила пожилая учительница биологии.

Мальчик мучительно закрывал глаза и старался не дышать, чтобы его не заметили. С тех пор, как он обнаружил, что у него есть и то, что полагается мальчикам и то, что полагается девочкам, ему казалось, будто это стыдное его отличие от остальных людей заметно сразу и издалека.

Только пять лет назад он услышал слово «гермафродит». Когда мама в очередной раз водила его в больницу, и мальчику снова приходилось слушать, как она, надсаживаясь, кричит на врачей, просит не калечить ему – мальчику – жизнь, и настаивает на каком-то «хирургическом вмешательстве». Густой бас отвечал матери, что это труднопроизносимое «хирургическое вмешательство» никак не возможно.

Значение слов «гермафродит» и «хирургическое вмешательство» мальчику объяснил дома отец. Мальчик вроде бы сразу догадался, что к чему, но полное понял пришло к нему года через два. Тогда он вдруг четко и ясно – словно прочитал по написанному – осознал, что он с самого рождения, раз и навсегда, отодвинут от других людей своей невозможной исключительностью; обречен на постоянное одиночество, потому что он и так является вроде бы двумя людьми – мужчиной и женщиной – слитыми воедино.

А операция – в силу индивидуальных особенностей организма – невозможна. Эту врачебную фразу мальчик также понял и осознал как нельзя лучше.

Муха, муха, мертвая муха в белесой паутине… Нечистая школьная доска, смех за спиной, вечный стыд и мучительное копошение в туалете и нервная дрожь, ударявшая при каждом скрипе двери…

Толстяк снова проснулся. На этот раз он не закричал только потому, что горло его пересохло. Доковыляв до туалета, он открыл кран и, напившись, поднял воспаленные глаза на мутное зеркало.

То, что отражало зеркало, давно уже не волновало Толстяка. Округлые женские груди с широкими сосками и абсолютно гладкой кожей, а ниже под огромным животом бледный недоразвитый отросток, из-под которого темнеет…

Толстяк покачал головой. Груди удачно скрывает под одеждой его полнота, а то, что ниже живота, вообще никогда не видел никто, кроме родителей и врачей.

– Гер-ма-фро-дит, – выговорил Толстяк, словно разжевал слово, – операция невозможна. И невозможно жить так, как живу я. Всегда один и всегда оглядываясь – не увидел ли кто, не заподозрили ли?.. Ни один человек в мире мне не может помочь. Ни один. Кроме того, на кого я сейчас работаю…

Толстяк вытянул руку и коснулся пыльного стекла.

Тут же зазвенел телефон. Толстяк вздрогнул, стряхивая с себя мучительную паутину воспоминаний и вдруг заметил, что за окнами совсем рассвело.

Он поднял трубку и привычно выговорил:

– Да, здравствуйте. Конечно, я вас узнал… Четыре билета на самолет? Они летят в Москву? А кто еще с ними? Что мне нужно сделать? Хорошо… хорошо… хорошо…