ПЛЕН

Когда голова у Жёлудя перестала кружиться, Горошек уже не стонал. Он терпел, стиснув зубы, и даже пытался улыбнуться.

— Теперь я ничего не боюсь, — с надеждой промолвил Бегунок. — Ведь ты знаменитый доктор и быстро вылечишь меня.

— Разумеется, — пообещал Жёлудь и, взявшись руками за голову, глубоко задумался.

В эту минуту он ненавидел себя. Жизнь Горошка висела на волоске, а он не мог помочь другу, потому что, кроме как врать и хвастаться, ничего больше не умел. Правда, Жёлудь однажды видел, как люди залечили его папаше подгнивший бок цементным пластырем, но не мог придумать, где достать это чудесное лекарство.

А Горошку становилось всё хуже и хуже. Жёлудь сбегал к ручью и принёс ему полный берет воды.

— Только не умирай, — умолял он друга. — Только, будь так добр, не умирай.

— Даже и не думаю, — бодрился Бегунок. — Ведь ты сейчас начнёшь меня лечить?..

Так и нашла их в воронке санитарка Фасолька. Она достала из своей сумки комочек воска, одному залепила бок, другому — пробитую голову и семь суток, не присаживаясь, ухаживала за ними, пока оба друга не встали на ноги. Однако за это время фронт откатился назад, и все они очутились на территории противника.

— Почему ты не отступила со своими? — спросил Жёлудь санитарку.

— Как я могла оставить в беде друзей нашего Тур-Боб-набоба? — удивилась Фасолька. — Ведь вы были тяжело ранены.

— Троекратное ура! Троекратное ура! До чего же ты добра! — Жёлудь не удержался и выразил своё восхищение в стихах.

— Не понимаю, — покачала головой Фасолька.

— На языке поэтов это означает, что ты славная девушка. Ты спасла нас от смерти.

Санитарка только потупилась и ничего не сказала.

— Дайте мне карту: я хочу посмотреть, где мы сейчас находимся, потребовал Жёлудь.

— А что это за карта?

— Чтобы научиться её читать, надо по меньшей мере четыре года ходить в школу.

— А ты ходил? — спросила Фасолька.

— Я знаменитый… гм… — Хвастун кашлянул, снова желая что-то соврать, но, услышав стон Горошка, осекся и сказал правду: — Один год. Карта нам очень помогла бы. "На хорошей карте каждый куст отмечен", — говаривал мой учитель Ворон.

Опасаясь что-либо соврать, Жёлудь встал и, ковыляя, пошёл по полю. Горох следовал сзади, опершись на плечо Фасольки.

Возле срубленной осколком снаряда былинки лежал раненый всадник-фасоль. Его кузнечик, опустив голову, стоял рядом. В боку солдата торчал штык пехотинца — еловая иголка. Жёлудь попросил у Фасольки воску, вытащил иглу, залепил рану, наложил на неё повязку из паутины и стал расспрашивать раненого:

— Ты какого полка?

— Не знаю, я неграмотный.

— Что это за война у вас?

— Столетняя.

— О-о! И с кем же вы воюете?

— Грядка с грядкой.

— Между собой?

— Ну да!

— Из-за чего же вы не поладили?

— Я и сам не знаю. Тысячи наших братьев-всадников уже сложили головы, пехотинцев пало ещё больше, но этим сражениям ни конца ни края не видно. Такова, стало быть, воля обоих Бобовых правителей Тур-Боб-набобов.

При этом имени фасоль даже затрясся от страха.

— Почему обоих?

— И у пехотинцев есть такой же повелитель.

— Послушай, что ты рассчитываешь выиграть войной? — спросил у раненого Горох.

— Ничего, — рассердился кавалерист. — Ничего я не хочу, только побыстрей вернуться домой и повидать деток.

— Но твой повелитель говорит совсем иначе.

— На то он и повелитель. А вы кто будете?

— Мы… — Жёлудь хотел снова что-то придумать, но сдержался: на него с упрёком смотрели глаза Горошка. — Мы твои добрые друзья.

— Только никому не говорите о том, что я вам расскажу, — начал всадник. — Это старая история. Мы жили очень мирно, и только по старинке одни звались кавалерией, а другие — пехотой. Но в нашу землю откуда-то явились два чудных Боба: один — красный с чёрными точками, а другой — чёрный с красными точками. Явились и провозгласили себя нашими правителями. Один говорит, что пехотинцы будут господами всего Бобового царства, а другой — что всадники. А мы, дураки, сражаемся! Уже целых сто лет! — Раненый придвинулся поближе, приложил руку ко рту и зашептал: — Говорят, ни один из них не похож ни на всадника, ни на пехотинца.

— Так почему же вы слушаетесь этих чужаков? — удивился Жёлудь.

— А почему вы сочинили для Тур-Боба такую песню? — вмешалась Фасолька. Распевая её, всадники будут воевать ещё сто лет.

— Он на меня с мечом бросился, — пытался оправдываться Жёлудь, но Горох подтолкнул его и сказал:

— У нашего Жёлудя от всяких изобретений и учёных званий голова идёт кругом. Поэтому он иногда сам не знает, что делает.

Друзья подняли раненого на коня и двинулись дальше. В густых травяных зарослях их вдруг окружили пехотинцы.

— Руки вверх! Головы в плечи! — скомандовал старший.

Пехотинцы связали пленникам руки и погнали на свою сторону.

— Посмотрим, что ты сам теперь запоёшь! — поддел приятеля Жёлудь.

— А я посмотрю, как ты опишешь свою собственную кончину, — лопнуло терпение и у Горошка.

— Ты только за свою шкуру дрожишь, — не уступал Жёлудь.

— А ты и свою не бережёшь, и чужую не жалеешь.

— А ты трус!

— А ты задавака!

— А ты неуч!

— А ты столько всяких званий себе понавыдумы-вал, что сам запутался, не зная, каким назваться, хвастун!

"Ты такой, а ты сякой, ты так, а ты этак!" Как начали оба пререкаться, как начали дразнить друг друга — чуть было до драки не дошло. Пехотинцам пришлось прикладами умерить пыл пленников. Слушая их, Фасолька покраснела и сказала:

— Это что, всегда у вас так? Драчуны молчали.

— Пока всё хорошо — вы друзья, а когда плохо- вы враги? — пристыдила их Фасолька. — Надо держаться заодно, ведь мы в плену.

— Прости меня, — извинился Жёлудь перед Горохом. — Голова моя столько времени была дырявой: может, ветер и выдул мозги. Я больше так не буду.

— И у меня в боку была дырка, и я больше так не буду, — опустил голову Горох.

Пехотинцы заточили Фасольку в глиняную крепость, а обоих друзей погнали к роскошной палатке, сделанной из перевёрнутого цветка жёлтого тюльпана. Возле палатки сидел предводитель пехотинцев. Раненый всадник сказал правду: этот Тур-Боб был в мундире, испещрённом красными точками, на голове у него был шлем из синеватого цветка. За ним повсюду следовали сразу двое слуг, увешанных его крестами и знаками отличия. Только тем он и отличался от предводителя всадников.

— Расстрелять шпионов! — крикнул он. Жёлудь поклонился и сказал:

— Послушай, о повелитель, не поторопился ли ты? Я всемирный корреспондент, доктор и мастер газетных дел, а это мой друг, несравненный поэт Горох. Мы желаем, чтобы твои ордена и кресты не уместились и на третьем слуге…

— Извините, пожалуйста, я не знал, что и вы заморского рода. Прошу вас, входите.

Горошек ущипнул Жёлудя и шепнул:

— Снова влипли. Неужели мне теперь придётся на турецком языке сочинять стихи для этого глупого выскочки? Я сразу признаюсь, что ни бельмеса не смыслю по-турецки.

— А ты думаешь, он сам смыслит что-нибудь? Палатка была устлана коврами из лепестков роз, увешана оружием и картинами. Слуги принесли трубки и чашки с кофе. Жёлудь сел поудобнее и торжественно произнёс:

— Шахер-махер-тарарам!

Горошек фыркнул в кулак, сославшись при этом на то, что у него насморк, и столь же торжественно ответствовал:

— Махер-шахер-рататам!

Повелитель пехотинцев разинул рот, выпучил глаза и опомнился спустя лишь добрых полчаса:

— Я вас прекрасно понимаю, но мне хочется, чтобы вы говорили на бобовом языке, так как мои подданные могут не понять вас и не сразу выполнить вашу волю.

Жёлудь подмигнул Гороху и перевёл его речь:

— Мой друг сочинил в вашу честь стихи, которые называются "Ужас врагов", только он сам не может их прочесть.

— Разрешаю это сделать вам, — ответил повелитель.

Жёлудь откашлялся и выпалил:

— За такое оскорбление я прикажу засунуть вас в дуло пушки и выстрелить против ветра!

— Эту песню он сложил на страх вашим врагам, чтобы они тряслись, как осиновый лист! — поспешно объяснил Жёлудь.

И правителю пехотинцев понравилась песня. Он приказал своим солдатам как можно быстрее выучить её, а Жёлудю велел записать и разослать всем газетам мира следующее заявление:

"Я — единственный правитель Бобового царства Кривдина государства и никого больше знать не знаю. Я владыка владык всех бобовых, несравненный Тур-Боб-набоб. Я расколошмачу этого заросшего паутиной выскочку, заставлю его съесть подошву собственного сапога! Но это только начало. Потом я объявлю войну всему миру. Вперёд, вперёд к окончательной победе!"

Все слуги вскочили, стали на руки, задрыгали в воздухе ногами и взревели:

— Ура набобу!

Так у них было принято приветствовать Тур-Боб-набоба.

Жёлудя и Гороха поместили в отдельной палатке. Друзья сели и долго ещё смеялись.

— Скажи, — начал Жёлудь, — неужели я выгляжу так же глупо, когда вру и хвастаюсь?

— Глуповато, — сказал Горошек. — А в общем, кто тебя знает…

— Э, братец, нам с тобой обманывать друг друга не к лицу. Ведь это дело дураков.

Жёлудь тут же хотел выложить о себе всю правду от начала до конца, но Тур-Боб повёл их осматривать укрепления.

В глубоких траншеях сидели тысячи пехотинцев, вооружённых винтовками из былинок, к которым были примкнуты штыки из еловых игл. Солдаты смертельно устали и спали где придётся, однако они и во сне дрыгали ногами, отдавая честь своему предводителю. Перед линией окопов тянулись заграждения из шиповника, а в промежутках между ними стояли орудия всех калибров из стволов одуванчика, конского щавеля и бузины. С тыла подползали колонны танков — громадных улиток, на которых сидели танкисты-фасоли.

— Из-за них я никак не могу перейти в наступление. Каждый раз опаздывают к бою! Но ничего. Мои военные инженеры и учёные работают над новым видом оружия. Скоро мы начнём уничтожать этих всадников с воздуха.

Боб-набоб повёл гостей в глубокое подземелье, вырытое Кротом. Стены были выложены светящимися гнилушками. При этом свете, зеленоватом, немигающем, трудилось множество военных учёных. Они пускали мыльные пузыри и старались прицепить к ним большие корзины. Но как только пузырь соприкасался с крючком, он тут же лопался и обдавал всех брызгами. Тогда учёные бросались к чертежам; уткнувшись носами, усердно проверяли расчёты, долго спорили и начинали всё сначала.

Увидев Тур-Боба, они стали на руки, задрыгали ногами, выкрикнули боевой клич и снова взялись за дело.

— Прошу прощения, — спросил практичный Горошек, — почему они, приветствуя вас, подымают вверх ноги, а не руки?

— Это моё изобретение, — похвалился Боб-набоб. — Руки солдата всегда должны быть свободны, чтобы держать оружие. Но это ещё не всё. Спустимся глубже. Прошу вас.

За пятнадцатью двойными дверьми, под охраной сотни солдат сидели пожелтевшие от старости учёные и что-то чертили. Они не стали на руки, только задрали ноги к седым головам и снова склонились над чертежами, что свидетельствовало об особой милости набоба.

— Эти учёные мужи создают аппарат, с помощью которого можно будет притянуть Солнце к Земле. Если это удастся, мы не только забросаем своих врагов бомбами, но и сожжём их, как солому.

— Как же так? — задрожал Жёлудь. — Если вы притянете Солнце, сгорит вся Земля, а с ней и мы все!

— Неважно, зато наши враги будут сожжены первыми! Я в этом не сомневаюсь.

— А нельзя ли договориться по-хорошему? — несмело спросил Горох.

— Можно, но зачем? Вы, поэты, ничего не понимаете. Оружие куётся для войны, а не для игрушек. Если солдат гибнет на войне, то так ему и положено. В моём царстве только женщины и калеки умирают в постели.

Жёлудь не успевал всё записывать в свою тетрадь. От глупых речей Тур-Боба у него дрожали руки. Он засунул перо за ухо и сказал:

— Простите, а для чего вам завоёвывать мир и что вы будете делать потом?

— Во-первых, мир для того и создан, чтобы его кто-нибудь завоевал. А когда он будет в моих руках, тогда я объявлю войну Луне.

— А дальше?

— Мне не важно, с кем воевать. Я знаю, что воинскую славу можно обрести только на войне, поэтому и воюю.

— И я хочу спросить, — скромно вмешался Горох. — Неужели ваши учёные не могут придумать такую машину, которая сама бы выращивала хлеб или, допустим, пахала землю?

— Могут, но не хотят. За такие штуки им не достанется ни орденов, ни денег.

И снова запели трубы и начался бой. Шли вереницы пехотинцев, шли, как стадо баранов, и падали под мечами всадников. От грохота у всех заложило уши. Орудия разных калибров, заряженные порохом из чёртова табака, гремели до позднего вечера.

Когда один из осколков продырявил жёлтую палатку и выбил трубку изо рта отважного полководца Тур-Боб-набоба, тот завопил не своим голосом:

— Отбой! Отбой! Солдатам надо отдохнуть! Теперь Жёлудь прекрасно понимал, с кем его свёл случай. И у него возникло неудержимое желание устроить обоим Тур-Бобам такое, чтобы им больше не только воевать, но и драться не захотелось.