БРАТ МИЛОСЕРДИЯ

Рокас рос как на дрожжах, будто его кто за уши тянул, и, будучи ещё в коротких штанишках, вымахал выше Кризаса. Он бы, глядишь, и дальше рос, если б не притолока. Каждый раз об неё лбом бился, вечно с фонарём над глазом ходил, и сколько за день прибудет росту, столько, бывало, и убудет, как стукнется. Перестал расти, вширь пошёл.

Зато ел ребёночек за троих. Как дорвётся — не оторвётся.

Больше всего любил он клёцки. Только рот разинет, прожевать не успеет, а клёцка уже сама проскакивает в глотку, будто её за верёвочку дёрнули. Уши шлёп, шея — оп, раздуется, точно утиный зоб, и готово дело: в животе клёцка. А случись сразу двум или трём застрять в горле, тоже не велика беда: Рокас только головой помашет, слезу стряхнёт, а пальцем пропихивать ни за что не станет. Боится руку проглотить.

Первое время Кризас смотрел да радовался, ложку в сторону отложив, но когда остался несколько раз без обеда, перестал глаза таращить и принялся уплетать за обе щеки, не бросая мудрых слов на ветер. Словно перед голодухой наедался.

Первое время они вровень ели. Однако вскоре сын и тут начал обгонять отца. Тогда Кризас хитрость применил. Довоенную!

— Дно у миски-то обливное, — заявил он однажды, уминая клёцки, и поближе придвинул миску.

Прямо под нос себе поставил.

Рокас только рот разинул и глазами хлопает, не зная, что сказать. Может, так и встал бы голодный из-за стола, если бы не мать, которая, раскусив отцову хитрость, передвинула миску к сыну и сказала:

— Три копейки заплатил и хвалишься. Отец снова миску к себе:

— Ничего, что дешёвая, зато крепкая. Но мать вновь подвинула миску к сыну и, придерживая руками, возразила мужу:

— Будешь по столу возить, так не только глина — сталь и та не выдержит.

В следующий раз Рокаса уже не надо было учить. Только отец добрался до подливки, Рокас тут же повернул миску и давай из-под клёцек соус черпать. Как из колодца.

Кризас снова повернул миску лункой к себе и мудро заметил сыну:

— Солнце по кругу идёт.

Мальчик недолго думая ещё раз повернул миску со словами:

— Идёт, идёт. Если ночь не остановит, так оно чёрт знает куда зайти может! — А сам одной рукой миску придерживает, другой клёцки наворачивает.

Только соус капает с подбородка.

— Вот и гром грянул! — Кризас трахнул парня между глаз, но твердолобый даже ухом не повёл, а отцовская ложка пополам треснула.

Пока старый Вершок искал другую, Рокас все клёцки умял, и отцу осталось лишь корку взять да облизать ею миску. И холодной водой запить.

Хоть и голоден был Кризас, а всё ещё радовался, что у него такое чадо растёт: "И ростом, и умом взял. Даже такого мудреца, как я, на словах и на деле перемудрил! Точь-в-точь бывший безделяйский пан Яцкус. Тот, бывало, пол-лося, полкабана, трёх зайцев в один присест слопает и ещё голодающим проповедь прочтёт. Даже квасом не запив!"

Пошёл отец лошадей кормить, а мать не выдержала и пожурила Рокаса:

— Нехорошо ты поступил, сынок. Отец — работник, кормилец наш, а ты не пожалел его, без обеда оставил.

— В следующий раз пожалею, — обещал сын. И пожалел!

Съел все клёцки, соус вычерпал, прибежал на конюшню и кричит отцу:

— Миску сам вылизывать будешь или мне прикажешь?

Целый день смеялись конюхи над Вершком, и не мог он урезонить их ни глупым, ни мудрым словом. Только пояс потуже стягивал.

А мать снова учила сына:

— Коли уж клёцек не оставил, мог бы хоть краюшку хлеба да крынку молока принести отцу. Ведь от голода и помереть недолго.

Обрадовался Рокас, что можно исправить дело, схватил ломоть хлеба, налил в крынку молока и бегом к отцу. День был жаркий, вспотел наш Рокас, притомился в дороге и решил напиться. Сел в канаву, запрокинул крынку, да так в три глотка и осушил её. Ни капли не оставил.

А придя на конюшню, протянул отцу пустую посудину и общипанный ломоть хлеба.

— Где же моя доля? — удивился Кризас, заглянув в пустой кувшин.

— Твоя доля была сверху, а моя — снизу. Никак не мог я до своей добраться, чтобы твоей не выпить, — оправдывался Рокас.

И отец был рад-радёшенек, что хотя бы сухим хлебушком удалось подкрепиться. Почерствелым мякишем голод утолить.

Вот каким сердобольным мальчиком был Рокас! Настоящий брат милосердия, только красного креста на лбу не хватало.