"Собрание сочинений в 2-х томах. Т.2: Стихотворения. Портрет мадмуазель Таржи" - читать интересную книгу автора (Елагин Иван)

ТЯЖЕЛЫЕ ЗВЕЗДЫ

* * * Нынче я больше уже не надеюсь на чудо, Бога прошу, чтоб меня не сломила беда. Всё, что я мог, я сказал ПО ДОРОГЕ ОТТУДА, Только теперь я уже по дороге туда. Книги названье — для домыслов острая пища. Только названье моё говорило о том, Как продолжается жизнь по дороге с кладбища, Смыслы другие пристали к названью потом. Вот на последнем мосту на границе России Осатанелый вагон прогремел колесом. Я с той поры только ОТСВЕТЫ вижу НОЧНЫЕ, Только кружусь по вселенной в ПОЛЁТЕ КОСОМ. Кажется мне, что ещё и сегодня я слышу, Как громыхал по мосту окаянный вагон, Пусть я в грозу забежал под защитную крышу, Только НА КРЫШЕ моей восседает ДРАКОН. В детстве у дома сугроб подымался саженный, Нынче в окно мне глядит небоскрёбов гора. Всё-то кружусь и кружусь я по ЗАЛУ ВСЕЛЕННОЙ, А надо мною СОЗВЕЗДЬЕ висит ТОПОРА. Все мы живём, приближаясь к прощальному мигу, Все мы боимся уйти, не оставив следа. Что же, — пора написать мне последнюю книгу — Книгу о том, что сбылось ПО ДОРОГЕ ТУДА. * * * Всё растёт и растёт он, кладбищенский мой околоток, И о мёртвых весёлая птица на ветке поёт. Отгуляешь своё, задерёшь к облакам подбородок И с торжественным пеньем отправишься в звёздный поход. Ну, а лет через сорок какой-нибудь Петька иль Димка Фотографию старую тронет ленивой рукой. Я взгляну на него с пожелтевшего ломкого снимка, А он даже не спросит у матери, кто я такой. Мой потомок живой, понапрасну столкнулись с тобой мы, Пусть твой день без помехи привычной пойдёт колеёй, Ты с твоими друзьями — совсем из другой вы обоймы, Все твои на земле, а мои уже все под землей. Я своё отгулял, я отбыл на земле мои сроки, Отчего же мне терпкою завистью сердце щемит, Что ты можешь прочесть даже эти печальные строки, А моё поколенье забыло земной алфавит. Для чего же всю жизнь это небо мы любим и славим, Для чего эта синяя даль меня с детства звала, Если здесь, на земле, все богатства свои мы оставим — Наши песни, и мысли, мечты, и слова, и дела? * * *Сергею Голлербаху Я забился за кулисы, Я закрылся на крючок, Раздражительный и лысый Неудачник-старичок. Самому непостижимо, Как я старый стал и злой, Как себе на щёки грима Наложил я жирный слой. Только в этот раз паршиво Я усвоил роль свою, И с отчаяния пиво В одиночестве я пью. Вот герольд уже на сцене Встал с трубой, укрытый тьмой, А по сцене бродят тени. Очень скоро выход мой. Как раздвинется завеса, Трубы небо затрясут, И тогда начнется пьеса Под названьем «Страшный суд». * * * С ворохами рыжей рвани Только что простились мы. На космическом экране — Чёрно-белый фильм зимы. Я закашлялся от стужи, Я прикрыл перчаткой рот, Я, шагнувши неуклюже, Угодил в снеговорот, И, барахтаясь бессильно В навалившемся снегу, Я предчувствую, что фильма Досмотреть я не смогу. * * * Всё снега, да снега, да метели, Нелюдимый скалистый простор. В горностаевых мантиях ели, Как монархи, спускаются с гор. И оленей пугливое стадо От дороги уходит в снега. Вот какое оно — Колорадо, И такая ж, наверно, тайга. * * * Я становлюсь под старость разговорчив, Особенно по вечерам зимой. Презрительное выраженье скорчив, Сидит напротив собеседник мой. Пойми, пора мне разобраться толком Кто я такой? Ответь мне напрямик, Зачем я заблудившимся осколком Летел с материка на материк? Да, знаю я, что тёмные есть силы, Но светлые ведь тоже силы есть: Нам тёмные вытягивают жилы, А светлые несут благую весть. Но ты ответь мне, в чем свобода воли, Моя заслуга и моя вина, В тех радостях, в тех бедствиях, в той доле, Которая мне на земле дана? Но он в ответ не говорит ни слова. Ему скучна вся эта болтовня. Насмешливо из зеркала большого Мой собеседник смотрит на меня. * * * Про эту скрипучую Берёзу в саду Слова наилучшие Я не найду. Тут не до лексики! Благоговей! Всё золото Мексики Виснет с ветвей. И в Пенсильвании Лист колдовской Кружит, позванивая Русской тоской. * * * Что вспоминать? Плакать о чём? Над головой — тёмная высь. В сон уходя, тёплым плечом Ближе ко мне ты примостись. Мысли бегут быстро, как дым. Где-то с небес валится гром. Слышу, как в лад с сердцем твоим Сердце моё бьёт под ребром. Нас на часов шесть или семь Запорошит сонной пургой. И до утра где-то совсем Мы на звезде бродим другой. Может быть, там, в звёздной пыли, Я, наконец, что-то пойму. С правдой земли, с ложью земли Сладить уму не моему. Длинная жизнь! Сколько ночей, Дней, вечеров, сумерек, зорь. Лучше, мой друг, с ходом вещей Ты на земле больше не спорь! Я написал несколько книг, Всё о себе, о прожитом, Только пора мне напрямик Честно сказать людям о том, Что у меня важный пробел, Что у меня крупный провал, Что я на мир жадно смотрел, А понимать — не понимал. * * * Мой взгляд, отделившись быстро От моего зрачка, Перелетает искрой По проводам стиха. Жизнь с её благодатью, Как даровой матерьял, Я на стихи растратил, В рифмах порастерял. Не каких-то глаголов виды, Не лексические слои, В этих строчках мои обиды, Мои слёзы, жесты мои. И в стихи я из сердца буду, Пока я на земле стою, Как в сообщающиеся сосуды, Перекачивать кровь мою. * * * Воздух темнел на Владимирской горке, Где-то внизу тарахтели моторки, Месяц за веткой спускался в проём, Заколыхалась листва ворохами. Мы на скамейке сидели втроём, Мы говорили друг с другом стихами. Недалеко над днепровской водой Кто-то запел о любви молодой. А от тайги до британских морей Тёмные вышки росли лагерей. Если бы не было этого дня, Если бы не было этого вечера, — Значит — и не было в мире меня, И обо мне разговаривать нечего. В небе заката лежит поперечина, В ней уже мало осталось огня. Сам себе долю бродяжную выбери И по окольным дорогам кружись. Но и за четверть секунды до гибели Помни, что чудом была твоя жизнь. Каждому встречному дереву радуйся, Кланяйся солнцу, приветствуй дожди. И ничего, что ты прожил без адреса, Только ответа на письма не жди. Всё, во что верил, и всё, за что ратовал, — Кажется, кануло в тёмный пролом. Может быть, ангел почтовый припрятывал Письма твои у себя под крылом? Вслушайся в звёздную ночь одиночества И ничего от людей не таи: Ангелу, может, доставить захочется По назначению письма твои. * * * Привыкали мы всякую ересь Читать на страницах газет. Твердят, с географией сверясь, Что я эмигрантский поэт. Я знаю — всё стерпит бумага, Чем люди её нагрузят. Но если я даже бродяга, У книг моих есть адресат. Пускай и ухабы и встряски — Моё кочевое житьё, Но разве должно быть в участке Прописано слово моё? Иль, может быть, критик циничный Действительно способ нашёл В стихи мои столб пограничный Забить, как осиновый кол? Художника судят по краскам, Поэта — по блеску пера. Меня называть эмигрантским Поэтом? Какая мура! * * * Гурьбою по булыжной мостовой Сухие листья гнались друг за другом, Да из-за веток яблони кривой Звезда глядела на меня с испугом. А я припоминал за пядью пядь Всю жизнь мою и славил Божью милость, И мне хотелось людям рассказать О том, что на земле со мной случилось. И жизнь мою укладывал я в стих С паденьями, со взлётами, с грехами, Да у меня и не было других Причин, чтоб разговаривать стихами. * * *Он красоту от смерти уносил!Бунин Олень упал. Пробила шею пуля. За деревом, его подкарауля, Стояла смерть в дублёном кожухе, В папахе старой и с ружьём в руке. Олень хрипел и скрёб рогами пень, И, умирая, вздрагивал олень. Казалось, что он жаловался громко, Казалось, что, собрав остаток сил, Он Бунину рассказывал о том, как Он красоту от смерти уносил, Как жил в лесу, щипал кусты по скалам И спал, укрывшись звёздным покрывалом. И в тот же самый день в больнице где-то Родился человек и стал кричать. О нём уже заполнена анкета, Указаны его отец и мать, Какой в нём вес, глаза какого цвета, Стоит на папке номер и печать. В хранилище особого отдела Заведено на человека дело. И кажется, что в этой папке плотной Весь человек упрятан как живой — Он с метрикой, он с книжкою зачётной, С дипломом он и с книжкой трудовой, Он с паспортом и с воинским билетом, Он на расправу справкам и анкетам И бюрократам выдан с головой! Там аккуратно сложен каждый листик, Там человек измазан дёгтем лжи И вывален в пуху характеристик! И в сыске искушённые мужи Там только ждут условленного знака, Чтоб, шутку безобидную твою Истолковав превратно и двояко, Состряпать уголовную статью. А мне бы жить и умереть оленем, Над озером в заснеженном лесу, Где каждый вяз могучим разветвленьем Удерживает звёзды на весу. Пускай всю жизнь облавы, и погони, И ледяные ветры всех ночей, Но только б не за проволокой в Зоне Под отческим присмотром стукачей. ПАМЯТИ СЕРГЕЯ БОНГАРТА Ну вот, погостил и ушёл восвояси, За друга в пути — мой сегодняшний тост! Он с нашей планеты уходит по трассе Поэтов, художников, ангелов, звёзд. Я знаю — ему и сейчас не до смерти. Я знаю, что смотрит он пристально вниз, Туда, где остался стоять на мольберте Последний набросок — прощальный эскиз. Серёжа, мы в Киеве, в тёмной квартире. Когда-то с тобою мы встретились здесь. На старой газете картошка в мундире, А в кружках какая-то горькая смесь. И всюду подрамники, кисти, окурки, И прямо с мольберта глядит с полотна Парнишка в распахнутой лихо тужурке, Склонённый в тоске над стаканом вина. Так вот в чём искусства могучее чудо: С такою тоскою глядит паренёк, Таким одиночеством дует оттуда, Что глянешь — и ты уж не так одинок. Мы выросли в годы таких потрясений, Что целые страны сметали с пути, А ты нам оставил букеты сирени, Которым цвести, и цвести, и цвести. Еще и сегодня убийственно-густо От взрывов стоит над планетою дым, И всё-таки в доме просторном искусства Есть место стихам и картинам твоим. И ты не забудешь на тёмной дороге, Как русские сосны качают верхи, Как русские мальчики спорят о Боге, Рисуют пейзажи, слагают стихи. * * *Рюрику Дудину Где машина мчится за машиной И под мост ныряет, как в провал, Эллина в тунике с дудкой длинной Кто-то на стене нарисовал. Кружатся однообразно сутки, День и ночь машины мчат и мчат, День и ночь играет он на дудке, Как тысячелетия назад. Ничего, что ветры воют дико, Что снега бегут над ним гурьбой, Что с годами синяя туника, Выцветая, стала голубой, Что вблизи встаёт махиной жуткой Небоскрёб во весь гигантский рост… Как тебя с твоей смешною дудкой Занесло сюда, под этот мост? Ты о чём горюешь одиноко, И в уединении своём, Может быть, играешь песню Рока Тем, кто тут мелькает за рулём? Ты глядишь из мрака ниши узкой И напоминаешь мне о том, Что и я с моею дудкой русской Оказался где-то под мостом. * * * Меж небом и землёю в коридоре, Похожие на поседевших птиц, Мои друзья и я в житейском море Качаемся на палубах больниц. А было путешествие отменным, Благоговейно поклонились мы Камням Европы, всё еще священным, Америки увидели холмы. Спеша путем подъёмов и обвалов, Мы чувствуем по холоду в груди, Что никаких других не будет палуб, Что гавани остались позади. * * * Сам я толком не знаю, Что от жизни я жду. На подножку трамвая Я вскочил на ходу. Да, наверное, круто Повернув невзначай, Где-то сбился с маршрута Непутёвый трамвай. И вагон как попало Скрежетал, громыхал С одного перевала На другой перевал. Отовсюду нагрянув, Обступили меня Карусели каштанов И домов толкотня, Блёстки звёздных колючек, Пляс осенней трухи, Мне не выдумать лучших, Чем вот эти стихи. И, пожалуй, что в этом Биография вся: Оставался поэтом, На подножке вися. ПРИТЧА О ВРЕМЕНИ,ИЛИ РАЗГОВОР ПЕРЕД НОВЫМ ГОДОМ — Ты что суетишься? — Да вот, Спешка к празднику, к Новому Году. — А по мне новогодних забот Хоть и вовсе бы не было сроду. Что мне нового год принесёт? Время? С вечною рифмою — бремя?! Новый камень, что в мой огород Зашвырнёт вероломное время? Каждый миг, каждый времени шаг Мне на плечи ложится поклажей, Новый Год — он не просто мне враг, Он командует армией вражьей. Так зачем же, подумай, врагу Мне устраивать пышную встречу? — Я попробую, если смогу, На твои обвиненья отвечу. Знаешь, так уж издревле пошло: Тёща всякая — зло безусловно, И, конечно, такое же зло, Скажем, тёща Надежда Петровна. Ну, а бабушка, наоборот, Теплота, доброта и забота — Тешит сказками, песни поёт И всегда опекает кого-то. Только разум смущается наш, Тут какой-то просчёт, безусловно, Так как бабушка — это она ж, Та же тёща, Надежда Петровна. Да, пугает нас времени нож, Точно ад надвигается Дантов, Только всё ж неизменно хорош В полночь бой новогодних курантов. Пусть кругом всё идет ходуном За столом с новогодним вином, Все мы любим весёлую встряску. Вместо тёщиных каверз мы ждём, Что расскажет нам бабушка сказку. МОНОЛОГ ПЕНСИОНЕРА Всё-таки целебны У отставки качества: С лямкою служебной Расквитался начисто! Отгавкал своё, оттявкал, Отрявкал, теперь — отставка! Грызитесь из-за прибавки, А я посижу на травке! В отставке живу, в отставке От вас и от вашей лавки, От вашей трамвайной давки, От канцелярской гонки — В сторонке стою, в сторонке! Чуть не жизнь на вас убухав, Еле ноги уволок От интриг, от сплетен, слухов, От подвохов, дрязг и склок! От клоаки свалочной И от клики сволочной С её привычкой лавочной Всегда бежать за ветчиной, Чтобы урвать добавочный Кусок очередной! В отставке живу, в отставке! Кусайте друг друга, шавки! Ставьте десять раз на дню Друг на друга западню! Своему коллеге ловко Мышьяка подсыпь в стакан! У коллеги — мышеловка, У тебя зато — капкан! Надевайте тёмной ночкой На коллег удавочки! А я нюхаю цветочки Да сижу на лавочке! * * * Всё оказалось очень просто: Я заглянул в полуподвал, И там от Каменного гостя Я жизнь свою застраховал. И мне нотариус румяный, Прощаясь, нежно руку жмёт, Клянётся мне, что с донной Анной Не будет никаких хлопот. Он, с каждым годом богатея, Ведёт успешные дела, И даже печень Прометея Застраховал он от орла. * * * В различных проявленьях бытия Усматривал философ связь живую. Так, например: я мыслю, значит, я, По мнению Декарта, существую. Тут логики несокрушимый вал, Но верить ей не стану раболепно. Я плохо мыслил, а существовал — Осмелюсь утверждать — великолепно. Как знать, на небе пятом иль седьмом, А может быть, на небе двадцать третьем Мы будем обладать иным умом И логику совсем иную встретим. И может быть, за этим звёздным рвом Столкнёмся мы с совсем другим порядком, И мозг, что был природы торжеством, Слепой кишки окажется придатком. Опять я убеждаюсь и опять, Что жалок ум, что интеллект заносчив, Что мир куда верней воспринимать На глаз, на вкус, на нюх, на слух, на ощупь. * * * Я слушал стиха соловьиную медь, Хотелось уметь этой медью греметь, Но жизнь меня вкривь потащила и вкось, А всё-таки жалко, что не удалось. Зачем же хитрить напоследок с собой? Будь счастлив своей эмигрантской судьбой, На позднее чудо надеяться брось, А всё-таки жалко, что не удалось. Ну что же, плыви по вселенной, поэт, Твой адрес теперь между звёзд и планет, С землёю в разлуке и с музою врозь, А всё-таки жалко, что не удалось. Хотелось найти мне такие слова, Которые так же шумят, как листва, Чтоб солнце стихи пронизало насквозь, А всё-таки жалко, что не удалось, Что замыслы все разлетелись, как дым, Что стих не согрел я дыханьем своим, Что зря понадеялся я на авось. А всё-таки жалко, что не удалось! * * * Посмотри, как торопится птица, Видно, время и мне торопиться, Видно, время и мне подошло Распрямить для полёта крыло. Посмотри, как торопится птица, Видно, мне торопиться пора, Закружился каштан темнолицый, Как шаман, посредине двора. И листва у дороги шоссейной Все откосы усыпала сплошь, На костлявых танцоров Гольбейна Каждый вяз придорожный похож. …Скоро с этого аэродрома Ты отправишься, мой самолёт, В неизбежный, крутой, незнакомый, Невозвратный, последний полёт. * * * Где-то вверху, за холмы уходя, Гром грохотал тяжело. Шлёпают крупные капли дождя О ветровое стекло. Может быть, так же, сквозь дождь, Одиссей В море смотрел с корабля. Кинулась сразу махиною всей Мне под колёса земля. Крупные капли дождя тяжелы, Наискось бьют по стеклу. Сосен стволы выплывают из мглы И уплывают во мглу. День, поскорее приди и рассей Этот ненастный покров. Может быть, так же кружил Одиссей Возле чужих островов. Верно, казалось, что рядом встают Стены Итаки во тьме. Моря ночного чудовищный спрут Ёрзал уже по корме. С шумом и там подымались и тут Щупальцы смерти самой. Но хорошо, что хоть в песнях поют, Что он вернулся домой.