13. Джанфранко подкладывает свиней

Переодеваясь к пиру, Макс попытался вспомнить, что он знает про хозяев города, и не вспомнил почти ничего. Про город Марта рассказала хорошо, а про семейство Фальконе забыла. За информацией Макс обратился к жене.

— Лотти, не расскажешь мне вкратце про графа Джанфранко и графиню Ауреллу? Кто из них глава семьи?

Шарлотта как раз была не очень занята. Платье было с трудом выбрано, не без усилий надето, теперь двое горничных поправляли многочисленные складочки на платье, а красавица могла перевести дух.

— Никто из них ничему не глава. На самом деле управляет городом кондотьер Альфиери. Когда-то он был простым наемником, сейчас многие думают, что он владеет городом на паях с графом, но никаких законных прав унаследовать город после графа у него нет. Интересно, что он всячески ратует за снижение налогов, городские вольности и все такое. А граф, наоборот, заинтересован выжать из города как можно больше, потому что он тяжело болен и давно готов к смерти, а дальнейшая судьба города его не волнует. Для того, чтобы провести этот турнир, граф ободрал горожан насколько смог.

— А что по этому поводу думает графиня Аурелла?

— Альфиери куртуазно ухаживает за графиней, рассчитывает стать консортом при вдове и жить долго и счастливо.

— И он не один такой умный? Наверное, каждый второй куртуазный рыцарь здесь ухаживает за графиней?

— Почему-то мужчины считают женщину старушкой, если у нее есть замужняя дочь. Аурелла очень удивилась, когда ты вчера объявил ее первой красавицей. Будем считать, что ты и будешь не каждым, но вторым. На самом деле, графиня не нужна никому кроме Альфиери. Сыновей, как ты знаешь, у графа нет, а дочь Виолетта замужем за Никколо Сфорца. Сфорца при случае с удовольствием приберут к рукам город. Феррона, конечно, не Милан, но в хозяйстве пригодится.

— Турнир как-то связан с тем, кому достанется город?

— Еще как. Граф устроил этот турнир в первую очередь из-за своей болезни. Чтобы опустошить городскую казну назло делящим ее стервятникам. Ему не нужны сбережения, которые его переживут.

— А как же жена и дочь?

— Макс, ты такой добрый, — Шарлотта нежно улыбнулась, — дочь свое приданое получила и не должна претендовать на большее. А вдова получает город, по крайней мере, побираться на паперти ей не придется.

— Да, я добрый! — Макс поцеловал жену, — а что во-вторых?

— Во-вторых, в присутствии стольких знатных гостей никто из претендентов не рискнет на прямой захват власти. В-третьих, Джанфранко просто хочет в последний раз порадоваться жизни и попрощаться со старыми друзьями.

— Он и правда так плох?

— Говорят, что до зимы не дотянет.

Шарлотта последний раз поправила прическу и придирчиво оглядела мужа. Макс, хотя теперь, как претендент на титул графа де Круа, считался подданным французской короны, оделся на немецкий манер.

— Макс, скажи на милость, как называется твоя прическа?

- 'Волосы есть, и слава Богу', - с ходу придумал название Макс, — А что, у мужских причесок должно быть название?

— Для начала должна быть прическа. Какие ты знаешь мужские прически?

— Длинные волосы, короткие волосы, лысина, — перечислил Макс основные фасоны.

— Издеваешься.

— Ну еще 'под горшок' и прямые волосы до плеч, как местные носят.

— А у тебя какая?

Макс взял с туалетного столика зеркало и демонстративно изучил свою прическу, — темные, слегка вьющиеся локоны умеренной длины. Мыть и стричь волосы он не забывал, поскольку мытье и стрижка были на войне жизненной необходимостью, чтобы не завелись вредные насекомые. Зато причесывание считал пустой тратой времени, как и многие другие обладатели вьющихся волос по сей день.

— Ландскнехт ландскнехтом, — вздохнула Шарлотта, — и одет как ландскнехт.

— А что? — удивился Макс, — сейчас так модно.

— Где? В армии императора? В Баден-Шлезвиг-Меклен… и прочих Богом забытых провинциях, для которых anus mundi — комплимент? Так не рядятся ни при дворе короля Франциска, ни в Милане, ни в Венеции, ни в Генуе, ни в Риме.

— Ты могла бы раньше об этом подумать, — спокойно ответил Макс. Ему было в принципе все равно, какой цвет и фасон носить, лишь бы не выглядело смешно снаружи и не доставляло неудобств внутри.

— Как всегда! Чуть что, сразу я!

— Неправда. Я же не прошу учить меня выбирать лошадей и натаскивать гончих. Следить за модой — женское дело.

— Но у мужчины же должен быть вкус! Вот, например, у тебя на рукавах ленты. Зачем тебе еще набивка под лентами?

— Какая набивка?

— Вот эта, от которой руки выглядят толще! — Шарлотта попыталась схватить мужа выше локтя, но не смогла настолько раздвинуть пальцы.

— Там нет никакой набивки, — удивленно сказал Макс.

— У тебя что, в самом деле такие руки? — Шарлотта попыталась обхватить бицепс мужа двумя руками и не преуспела.

— Да, и довольно давно. Я же говорил, что не надо задергивать шторы и тушить все свечи в спальне.

Горничные прыснули. Шарлотта покраснела. Макс обратил внимание, что в шатре присутствуют какие-то две девушки, которых он раньше не посчитал нужным заметить. Горничные состроили глазки.

— Вон отсюда! — приказала им Шарлотта.

— Милый, ты на самом деле очень красиво выглядишь, и я тебя люблю, — обратилась она к Максу.

— Ты тоже, — нежно ответил Макс.

— Поэтому я тебя ревную и буду ревновать, — Шарлотта сменила тон на более строгий.

— Я разве даю повод? — удивился Макс.

— Вчера ты весь день провел с Мартой.

— Зато ночь — с тобой, — спокойно ответил Макс, — Ты же сама предложила, чтобы я…

— Ну и что! — оборвала его Шарлотта, — Я, знаешь ли, не привыкла, чтобы мой муж имел любовницу. А ты и рад! Тебе всегда нравились женщины, у которых задница шире, чем у тебя, и груди, которые в две твои ладони не помещаются.

— Не преувеличивай! — Макс посмотрел на свои руки, — В две ладони как раз нормально помещаются. Но тебя я все равно больше люблю.

— Значит, ты и ее любишь! Я так и знала!

— Не придирайся. Ничего ты не знала. Ты всю жизнь ревновала меня к маленьким блондинкам, а всех других женщин вообще за соперниц не считала.

Здесь Макс был прав, но он никак не мог понять, почему жена его ревнует именно к маленьким блондинкам. Шарлотта не считала нужным рассказывать мужу, что блондинкофобия у нее развилась по вине служанки Гертруды, которая неизбежно соблазняла всех сколько-нибудь привлекательных мужчин на своем и хозяйки жизненном пути.

— Зато теперь считаю! Если это будет продолжаться, я уволю Марту немедленно!

— Но кто же будет тебя охранять?

— Никто! Меня похитят, изнасилуют и убьют! И ты будешь в этом виноват!

Макс вздохнул. Последний раз он спал с Мартой еще в замке и не планировал излишеств на время турнира. Никаких причин, чтобы жена так волновалась, он не видел, а устранять отсутствующие проблемы еще не научился. Может быть, придуманные проблемы устраняются так же, как и реальные? Например, старым военным способом — переложением на чужие плечи.

— Лотти, ты же у меня умная. Придумай сама что-нибудь.

— Вот так всегда! — торжествующе произнесла Шарлотта и поняла, что попалась.

Управлять мужчинами много ума не надо. В некоторой степени это умеет каждая женщина. Сложность в том, что команда 'сделай что-нибудь' приводит к тому, что мужчина что-нибудь сделает, но сделанное 'что-нибудь' женщине не понравится, а мужчина все равно сменит чувство вины на чувство выполненного долга и чувство глубокого морального удовлетворения. Получается, что для эффективного манипулирования мужчинами женщина должна точно знать, чего она хочет, а как раз эта задача для большинства женщин часто оказывается невыполнимой.

— Я бы не ревновала тебя так сильно, если бы ты обращал внимание и на других дам, которых на турнире полно, — определилась Шарлотта, — Когда вокруг полно красавиц, а ты их не замечаешь, прогуливаясь с Мартой, это наводит меня на мысль, что ты в нее влюбился.

— Ну это просто! — обрадовался Макс, — С кого начать?

— Макс, ты невыносим!

— Сама такая. Говоришь, что будешь меня меньше ревновать, если я заведу несколько любовниц вместо одной.

— Я такого не говорила! Я не буду ревновать, если ты будешь иногда оказывать знаки внимания разным дамам. Не более.

— Хорошо. Аурелла Фальконе это раз. На кого еще обратить внимание? — Макс попытался вспомнить еще каких-нибудь дам, но на ум пришло только одно недавно услышанное имя, — Розалинда де Бонневилль?

— Нет! Только не эта дура! Лучше уж Аурелла. Хоть какая-то польза будет.

'Аурелла так Аурелла' — подумал Макс без особых эмоций.

— Как там карета? — спросила Шарлотта.

— Запрягли. Можно ехать.

— Подожди. Будем считать, что ты выглядишь прилично. Теперь проверим твое знание хороших манер.

— Это просто. Повторять все за хозяином. Он сел — можно садиться, начал есть — можно есть, взял кубок — можно пить, встал — все бросить и тоже встать.

— Руки?

— Держать в чистоте. Резать еду ножом, в рот отправлять ложкой или этой рогатой тыкалкой.

— Вилкой.

— Да, вилкой. Чтобы не компрометировать дам. Хлеб можно руками.

— При чем здесь дамы?

— Если у меня будут жирные руки и я прикоснусь к даме, — Макс показал, как прикоснется, — то на ее платье останется след. Если ее муж будет уверен, что след не его, то он очень огорчится. Может даже взяться за меч, тогда мне все равно придется вытереть руки, чтобы меч не выскользнул.

— Ладно, — Шарлотту устраивали чистые руки мужа, даже если он вокруг этого что-нибудь напридумывал, — Кости?

— Обгладывать самому нельзя. Нехорошо лишать собак их законной доли праздника. Надо бросить на пол через левое плечо. Бросать через правое — плохая примета.

— Если не видишь собак, не бросай. Положи на стол, слуги унесут.

— Да они сами сожрут! — возмутился Макс.

— Милый, пусть чужие собаки и слуги тебя не волнуют. Просто запомни, что если собак в зале нет, кости на пол бросать не надо.

— Хорошо. Запомнил. Что-нибудь еще?

— Вино.

— Да. Не пить из кубка с полным ртом. Это я с детства помню, дед жены матушкиного брата как-то раз глотнул и подавился насмерть. Он, конечно, уже старенький был, но все равно жалко. До дна не допивать, потому что на дне собирается невкусный осадок и крошки. Верно?

— Все так, — вздохнула Шарлотта, — только не надо говорить, почему ты так думаешь.

— Я по твоему лицу вижу, что в каких-то мелочах я бываю не прав, — ответил Макс, — но без подробностей ты бы не поверила, что я буду все делать правильно.

— Хорошо, милый. Поехали.

Пиршественный зал имел форму прямоугольника и был разделен на три длинных части колоннами с причудливыми капителями. В двух крайних вытянулись столы, а середина осталась пустой. Каменные стены зала были почти полностью скрыты под яркими гобеленами с библейскими историями, сюжетами на тему рыцарских подвигов и охоты. Пол был выложен разноцветными каменными плитами, когда-то белый потолок изрядно подкопчен дымом.

По одной из длинных сторон проходила галерея для музыкантов, в одной из коротких сторон был парадный вход с широкой двустворчатой дверью, а по другой короткой стороне находилось возвышение, где сидел хозяин турнира с семьей. На стол хозяев было выставлено две дюжины золотых и серебряных сосудов, тридцать больших и малых кувшинов, полсотни блюд и кубков, украшенных жемчугом и драгоценными камнями. Чем дальше от графского стола, тем меньше было драгоценной утвари и больше олова, бронзы и керамики. На стол перед графом, помимо этого, были поставлены серебряное блюдо и серебряная солонка, а так же лежала серебряная вилка и кусочек от рога единорога, чтобы проверять пищу и вино на предмет отравы.

Главный распорядитель обеда — обер-церемониймейстер, по происхождению бургундец, последний раз окинул взглядом пиршественный зал и буфетную. 'Младшие командиры': мажордом (главный официант и дегустатор), буфетчик, шеф-повар, резчик мяса и виночерпий поочередно подтвердили полную готовность. К этому времени первая перемена блюд находилась на сервировочных столах, и была последний раз перед подачей попробована шеф-поваром и виночерпием. После этого в залу были приглашены сначала хозяева, потом гости.

Почетные места в центре занимали Джанфранко и Аурелла Фальконе, Никколо и Виолетта Сфорца. По правую руку занимал место неофициальный совладелец города и соучредитель турнира Алессандро Альфиери. Симметричное место по левую руку досталось епископу. На правах родственников крайние места на левой стороне стола занимали Витторио Саньтальберти с сыном. Степень родства у него была весьма отдаленная, но другой родни у графа не было. Крайние места на правой стороне занимали герольдмейстер Рудольф Амати и рыцарь чести Габриэль Морской Кот.

К главному столу примыкали два длинных ряда столов, образуя букву 'П'. За ними восседали гости по порядку в зависимости от социального статуса. Распорядитель рассадил на разные стороны Бастарда Бранденбургского и Грегуара Бурмайера. Макс и Шарлотта де Круа попали на одну сторону с Бурмайером, но, благодаря титулу Шарлотты, ближе к столу хозяев. Шарль-Луи де Круа, будучи графского рода, но не графом и не наследником, получил место на другой стороне ближе к середине. Де Креси волей случая оказался там же, но на пару столов почетнее — распорядитель успел отследить только основные конфликты. Ближайшими соседями четы де Круа стали итальянские рыцари — наследники графских титулов.

Пиры начался на бургундский манер, с дегустации. Двадцать четыре официанта-бютилье, ответственных только за подачу вина, вошли в залу и встали по своим местам у столов, готовые по мановению руки своего начальника налить гостям вина. Вино символизировало кровь Христову, а потому вносилось в пиршественный зал первым. Премьер-бютилье встал на колено и вручил первый кубок с вином графу Джанфранко. Кубок он держал высоко над головой, 'дабы не задеть его своим дыханием', как гласила инструкция. Граф Джанфранко при всеобщем молчании поднес кубок к губам, отпил немного, поднял кубок и посмотрел, как вино стекает по стенкам. Выдержал паузу и одобрительно кивнул. Премьер-бютилье подал знак подчиненным, и вино полилось в кубки гостей. Гости, как по сигналу, заговорили. Музыканты на галерее заиграли что-то медленное и ни к чему не обязывающее.

Одновременно с подачей вина полагалось подавать первую перемену блюд. Процессию возглавил лично обер-церемониймейстер с обнаженным мечом в поднятой руке. Первые семь блюд были внесены в сопровождении восьми трубачей, вторые восемь и третьи девять — без эскорта. Трубачи и 'оруженосцы ножа' выглядели не хуже многих гостей и отличались только однообразной одеждой и отсутствием головных уборов. На каждый стол в зале подавали различную еду, причем на главные столы — больше, чем на все остальные.

Сверх того, под барабанный бой был внесен целый кабан, зажаренный на вертеле, и принялся за работу резчик мяса, вооруженный длинным тонким ножом. Для каждого животного существовали свои правила разделки, поэтому этой сложной работой занимались специалисты. Резчик раскладывал ровные ломтики мяса по тарелкам, которые подавали ему официанты.

Только теперь, когда почтенное собрание утолило первый голод и слегка отвлеклось от тарелок, наблюдая за аккуратными и быстрыми движениями резчика, пришло время для застольной беседы.

— Как скажете, дорогие мои, понравился вам штурм? — с ходу начал Джанфранко Фальконе.

Ответом ему были многоголосые одобрительные возгласы.

— Может быть, надо было еще из пушек пострелять? Алессандро, кто там две пушки приволок? Одну поставить на башню, другую снаружи, бахнули бы какой-нибудь репой.

Здесь мнения разделились. Кто-то, не переставая жевать, согласился, многие гневно высказались против.

— Лучше свеклой, — ответил Альфиери, — сразу бы было и убитых видно.

— По детям из пушек! Да где это видано! — возразила какая-то полная дама из-за французского стола.

— Да у этих детей уже свои дети есть, — ответил ей герцог Урбино.

— Дети! — фыркнул хозяин, — тут по кому-то из них тараном попало, и то не убило.

— Это по мне, — сказал Макс, — я маршалом был.

— Ну-ка, встаньте, мессир! — оживился граф, — какой Вы большой! У Вас весь род такой или просто в детстве хорошо кушали? Есть тут для сравнения кто-нибудь еще из де Круа?

С другой стороны стола поднялся один гость среднерыцарского телосложения, совершенно не похожий на Макса.

— Шарль-Луи де Круа к Вашим услугам.

Джанфранко не успел прокомментировать очевидные отличия, как Шарль-Луи его опередил.

— Сей самозванец не является моим родственником. Он всего лишь женат на не выдержавшей траур вдове моего дяди.

Макс пригляделся и шепнул Шарлотте:

— Это тот самый рыцарь, который заслужил пощечину.

Шарлотта сразу же использовала эту информацию.

— Это не Вы ли сказали вчера, что назвать прекраснейшей нашу хозяйку можно только из вежливости?

Почтенное собрание отвлеклось от тарелок и кубков и осмотрело Шарля-Луи. Слышали про этот инцидент почти все, но никто не знал имени второго участника.

— Фи, как некуртуазно! — вырвалось у какой-то дамы.

Шарль-Луи смутился и сделал куртуазный поступок.

— Я считаю, что прекраснейшая дама на белом свете — мадемуазель Розалинда де Бонневиль!

— А Вы, надо понимать, так не считаете? — ехидно спросил Джанфранко у Макса, — что же Вы не бросили ему перчатку?

— Сначала он не представился, а потом я не успел, — простодушно ответил Макс.

— Он выбросил того рыцаря в окно, — шепнула мужу Аурелла Фальконе.

— Ха! Забавно! В окно! — рассмеялся Джанфранко, — Вы слышали, он не успел вызвать рыцаря на поединок, потому что сам же выбросил его в окно!

Примерно половина гостей посчитали шутку действительно смешной, остальные ограничились протокольными улыбками.

— И все из-за моей старушки! — не унимался Джанфранко.

Аурелла прикусила губу. Тяжело быть благородной дамой. Жена какого-нибудь торговца или ремесленника за 'старушку' могла бы прилюдно разбить об мужа две-три тарелки с едой и никто бы ей слова не сказал.

— Да, не видели вы ее в лучшие годы… Было время… Я встретил ее в церкви и влюбился. Такая чистая, юная, стройненькая. Не прошло и неделю, как я ее… хм… в общем, она стала моей.

Аурелла молча поднялась и вышла из зала. Муж проводил ее взглядом и продолжил рассказ.

— Ее отец был очень недоволен. Хотел мне эти оторвать, которые внизу болтаются… ноги. И руки! — граф демонстративно бросил взгляд на епископа.

Епископ поморщился, но промолчал. Граф продолжил, как ни в чем не бывало.

— Но он, как говорится, не успел, ха-ха. Пока он собирал своих родственников, я выкрал Ауреллу из запертой комнаты и увез к Алессандро.

Альфиери поднял голову от тарелки, давая понять, что речь идет о нем.

— Мы с Алессандро друзья с ранних лет. Мы все делали вместе: и пили, и сражались, и болели, и выздоравливали. В осаде делили на двоих последнюю собаку. Вы не пробовали собаку? И не пробуйте. Нам даже дамы нравились одни и те же. Между нами всего-то и разницы, что у меня есть свой город, а у него пока нет.

Альфиери скривился, но промолчал.

— Да, о чем это я? — продолжил Джанфранко, — Его тогда рядом не было. Представляете, приезжаю к ним в гости со своей красавицей, а моего Алессандро куда-то черти унесли. Он вернулся на следующий день, а в первый же вечер нас уже обвенчал вот этот скромный деревенский священник, — граф указал полуобглоданной костью на епископа.

Епископ снова поморщился. Ему не нравилась эта история.

— Она не сразу согласилась, но ее не очень-то и спрашивали. А когда приехал ее отец и с ним банда в полсотни человек, они попали как раз на свадьбу. Он для приличия повозмущался, но деваться уже было некуда. Зато на приданом хорошо сэкономил.

Граф сделал большой глоток вина, обвел взглядом гостей и остановился на зяте.

— Вот был бы малыш Никки посмелее, похитил бы мою Виолетточку и обвенчался с ней где-нибудь в деревне. И молодым была бы романтика, и мне была бы большая экономия.

Зять графа на первый взгляд выглядел студентом-юристом. Большинство гостей турнира считали, что он носит маскарадный костюм студента, подобно тому, как один испанец оделся на открытии сарацином, какой-то немец мясником, а один из хозяев турнира епископом. Меньшая часть гостей знала, что Никколо действительно был студентом, а епископ действительно был епископом.

Никколо был в семье белой вороной. Он никогда не проявлял желания командовать армиями и вообще участвовать в войнах. Даже турнир он посетил без особого желания, только потому, что положение обязывало.

Никколо промолчал. Но за него заступились.

— Не надо тут про Никколо! — крикнул с места какой-то молодой рыцарь.

Все повернулись к нему, и он рассказал интересную историю.

— В прошлом году отец собрался свести счеты с одним старым врагом нашей семьи. Он взял с собой двух друзей и меня. Я пригласил Никколо. Мы впятером напали на них во время их семейного праздника. Вырезали полтора десятка человек, не считая слуг. Отец был очень доволен. Когда вернулись, мы все не могли уснуть, пока не напились в доску. Кроме Никколо. Он как лег, так и заснул. Весь следующий день мы с отцом простояли в церкви. А Никколо пошел в университет. Представляете? Так вот просто выспался, проснулся и пошел учиться, как ни в чем не бывало!

Никколо смутился и опустил глаза. Сеньор Джанфранко удовлетворенно улыбнулся. Приятно узнать, что зять не слабак.

— За тебя, родственник! — поднял тост Джанфранко.

Никколо встал и куртуазно раскланялся.

— Смотри-ка, — продолжил граф, — с виду и мухи не обидит, а оказывается, он парень не промах. Ты, Никки, не скромничай, у нас это не принято.

Джанфранко сделал большой глоток и закашлялся. К нему тут же подбежали непонятно откуда взявшиеся трое врачей. Музыка умолкла. Один из докторов поднес графу маленький стаканчик с лекарством. Джанфранко скривился, но выпил, не вступая в спор. Премьер-бютилье заменил кубок, из которого пил граф, и предложил на выбор три марки вина. Посовещавшись, доктора выбрали марку для графа, премьер-бютилье наполнил новый кубок. Все это время гости сидели молча, настороженно глядя на хозяина.

— Все! Все! Хватит на меня пялиться! — сказал Джанфранко, поворачиваясь к столу, — Чуть стоит кашлянуть, так все реагируют, как будто небо на землю упало.

— Музыку! И вторую перемену! — скомандовал он обер-церемониймейстеру.

Вторая перемена, как и первая, включала блюда из птицы и мяса, а также два-три сладких блюда. Пока 'оруженосцы ножа' убирали со столов остатки первой перемены, на стол хозяину вынесли "sotelte" — резную башню из твердого сахара. Перед второй переменой было уместно представить какое-нибудь особенно изысканное блюдо или сезонные лакомства. Поскольку Джанфранко не был ни гурманом, ни эстетом, и редко давал масштабные пиры, замковый повар не имел опыта в приготовлении кулинарных шедевров. Кухмейстер только обрадовался, когда узнал, что это задание будет поручено монастырскому повару.

Бык прибыл на пир с не меньшим эскортом, чем многие гости, пусть и не через парадный вход. Его сопровождали шестнадцать человек, которые несли разобранную карусель, корзины с собранными парами 'танцоров' и короба с пирогами. Композиция должна была оставаться в секрете до последнего момента, поэтому Бык приказал сложить все в углу буфетной, а сам, не торопясь с окончательной сборкой, постоянно пребывал рядом, помогая окружающим, но, в первую очередь, следя, чтобы никто не приближался к его секретам.

Буфетную отделяли от пиршественного зала несколько дверей в стене под музыкальной галереей. Другие двери вели из буфетной в кухню и на лестницу, откуда можно было попасть в кладовую и в погреб. У всех стен стояли вынесенные из вспомогательных помещений столы, на которые постоянно приносились уставшей прислугой и уносились празднично разодетыми официантами разные предметы сервировки. Здесь же хранилась посуда, скатерти и салфетки, а также чаши для мытья рук перед едой.

Бык начал собирать свою конструкцию сразу после объявления о первой перемене. Официанты вынесли блюда и вышли сами, в буфетной на некоторое время стало заметно просторнее. Помощники плотника собрали основу карусели. На ящик установили основной круг, по бокам ящика прицепили длинные шесты, как для паланкина. Бык вынул из корзин меньшие круги, на которых уже были укреплены вертикально вертелы с тушками 'танцоров'. Проверил, хорошо ли смазаны салом оси вращения кругов, хорошо ли крутятся опорные колесики. Аккуратно установил все семь танцующих пар. Повернул карусель на пару оборотов и убедился, что механическая часть работает как надо. Открыл короб с пирогами и разложил их на маленьких кругах. Оставшееся до второй перемены время посвятил проверке готовности 'эскорта'.

Обер-церемонимейстер заглянул в буфетную и ахнул. Мода на композиции из движущихся фигур до Ферроны еще не дошла, хотя при дворах королей и герцогов подобными техническими новинками сложно было кого-то удивить. То, что к блюду прилагаются еще и певчие, заставило его поднять брови до середины лба, где они и зависли до самого торжественного вноса в пиршественный зал.

Карусель, скрытая покрывалом, сразу привлекла к себе всеобщее внимание. Четверо носильщиков ловко вынули шесты из креплений по бокам ящика, подцепили специальные петли на покрывале и плавно подняли покров вертикально вверх, не цепляя фигуры. По сигналу обер-церемонимейстера музыканты на галерее сделали паузу, а певчие, вошедшие вслед за каруселью, построились у дальнего конца столов, чтобы не заслонять вид, и запели что-то многоголосное на латыни во славу Господа. Бык плавно привел карусель в движение.

Одновременно процессия внесла и разложила по столам заготовленные блюда из второй перемены.

Епископ победоносно взглянул на брата. Альфиери кивнул, признавая, что сюрприз удался. На самом деле, Альфиери был не меньше епископа заинтересован, чтобы вторая перемена не ударила в грязь лицом. Это его задачей было организовать пир на открытие, и это он взял деньги на пир из бюджета турнира. Благодаря брату, он получил главное блюдо, сделанное мастером бесплатно из продуктов, оплаченных церковной казной.

— Какая красота! — восхитился Джанфранко, — это что там на поросенке надето?

— Кожа, Ваша светлость! — отрапортовал Бык.

— И порезана под костюм ландскнехта? Чудесно, просто чудесно. Кого я сегодня награждал? — спросил он герольдмейстера, — Такого же маленького, в похожей одежке, только лицо было поумнее?

— Лучшего оруженосца на штурме, Ваша светлость, — ответил Рудольф Амати.

— Ну-ка, где он у нас? — Джанфранко обернулся к гостям.

Феникс встал. Стоя он был немного выше, чем сидя. Отличившись на штурме, он заработал право присутствовать на этом пиру. Правда, одет он был уже не как поросенок-ландскнехт. Часть призовых денег пришлось потратить на приличную одежду, а из готового платья у портных на ярмарке были только образцы местного покроя.

— Чей это оруженосец? — спросил Фальконе.

— Мой, — ответил Грегуар Бурмайер.

— Чудесно, просто чудесно. Вы вложили в его снаряжение сущие гроши, а теперь пожинаете его славу.

Макс оглянулся на жену. Сказать, что рыцарь пожинает славу оруженосца, было не очень вежливо. Неужели здесь какие-то другие правила светского общения, не такие, как объясняла Шарлотта?

— Что до грошей, то здесь есть большие любители оных, — ответил Бурмайер, — Сегодня пятеро менее удачливых оруженосцев вызвали Мокрую Курицу на пять боев с большими ставками.

— Мокрую Курицу? — переспросил Фальконе. За столами раздались смешки.

— Герб у него такой, — ответил Бурмайер. Смешки прекратились, кроме как от стола 'куртуазных'. Герб — вещь серьезная, и какая бы нелепица там ни была изображена, всегда оказывается, что ее пожаловали славному рыцарю — предку носителя герба за большие заслуги.

— Ну курицу так курицу, — сказал Джанфранко и щелкнул пальцами. Обер-церемонимейстер без слов понял приказ и передал команду своим людям поворотом головы. Бык жестом подсказал, что делать, два 'оруженосца ножа' сняли с карусели круг с поросенком и курицей и поставили на стол перед Фениксом. Феникс с достоинством поклонился в ответ.

— Чьи там оруженосцы такие смелые, что всего-то впятером взъелись на аж целого одного? — спросил у гостей Фальконе.

— Понятно чьи, — ответил Бурмайер, махнув в сторону противоположного стола, — наших куртуазных собратьев. Впятером на одного, это ведь очень куртуазно.

— Ну-ка, что вы на это ответите? — Джанфранко повернулся в сторону компактно размещенной куртуазной партии, — почему ваши оруженосцы смахивают на зайцев?

Еще один обмен беззвучными командами — и перед 'куртуазными' оказалось блюдо с ушастым кроликом, должным изображать зайца.

— Тот, кто бросает вызов, не трус. Трус тот, кто боится сражаться и бежит жаловаться старшим, получив вызов, — ответил за всех Бертран фон Бранденбург.

— Сам-то когда последний раз сражался? — спросил с места Бурмайер.

— Умеющий читать да откроет мои 'Мемуары', - высокомерно ответил Бе-Бе, — а что до Вашего оруженосца, который мокрая, так сказать, курица, то он должен быть счастлив, что на него вообще обратили внимание.

— Что до моего оруженосца, то он, как могут подтвердить герольды, носит на гербе гордую птицу феникс. А 'мокрую, так сказать, курицу' Вы узрели на нем, глядя в его начищенную кирасу.

В зале раздались смешки. Смеялись над Бурмайером. Во-первых, за 'мокрую курицу', которую он сам только что обосновал и тут же опроверг. Во-вторых, за 'начищенную кирасу', ибо кто видел кирасу на Фениксе, при любом ее упоминании мог улыбнуться, а уж в таком контексте… Бе-Бе, логично рассудив, что, если смеются после реплики его оппонента, значит, смеются над ним, и осерчал.

— Когда бы у Вас была репутация почище, я бы бросил Вам вызов! — крикнул он Бурмайеру.

— Когда бы у Вас была репутация почище, я бы его принял! — ответил тот.

— А что, — вмешался Джанфранко, — и вправду, вызовите друг друга. Репутации я вам не поправлю, но честный поединок гарантировать могу.

Габриэль и Рудольф Амати прекратили хихикать и с умным видом кивнули.

— Я соблагоизваливаю Вас вызвать! — первым отреагировал Бе-Бе, — Ибо Вы трус и почтенное общество устанет ждать, пока Вы хоть раз в жизни кому-то бросите вызов!

— Ну и слава Богу, — ответил Бурмайер, не меняясь в лице, — не хочется думать, что такой пустозвон с раздутым самомнением умрет своей смертью.

— Поскольку на вершину творения Вы ни с какой стороны не похожи, шестой день не для Вас. Поскольку звания морской рыбы или небесной птицы Вы также недостойны, то пятый день тоже не для Вас. Я выбью Вас из седла в четвертый день турнира.

— Ну-ну, — Бурмайер почесал правый бок, зевнул и продолжил мысль, — Если я вдруг случайно не доживу до четвертого дня, грибами отравлюсь или кирпич на меня упадет, знайте все, это будет его работа.

Головы повернулись в сторону Бе-Бе.

— Как Вы смеете! — выкрикнул молодой рыцарь из 'куртуазных', - Я бросаю Вам вызов! Завтра!

— Начинается, — парировал Бурмайер, — сейчас он на меня всю свою шайку натравит, лишь бы я до четвертого дня не дожил. Как старый барон фон Нидер-что-то-там, да?

— Я запрещаю всем вызывать Грегуара Бурмайера и Бертрана фон Бранденбурга! — сурово сказал Джанфранко.

— Тогда я принимаю ваш вызов! — со стороны 'раубриттеров' поднялся молодой рыцарь и ткнул пальцем в того, кто только что пытался вызвать Бурмайера.

Поднялся шум. 'Куртуазные' и 'раубриттеры' наперебой вызывали друг друга пешими и конными во все дни турнира. Джанфранко задумчиво улыбался, как будто так и было запланировано.

Когда рыцари более-менее успокоились, гостеприимный хозяин продолжил сеять зубы дракона.

— Получается, что горячие немецкие парни все передерутся друг с другом, не скрестив мечей с другими гостями. А кто-то ради этого турнира пересек тридевять земель. Есть у нас кто-нибудь с далекого севера, из Богом забытых мест, где небо серое, вместо земли грязь, а вода тоже настолько не любит людей, что замерзает на зиму?

— Энтони МакКинли, шотландский рыцарь на службе французского короля! — поднялся один из гостей.

— Правда ли, что у вас там женщины холодны как рыбы, отчего мужчины ищут любой повод, чтобы перебраться в теплые края?

Блюдо с танцующей форелью переехало с карусели на стол к шотландцу.

— Отчасти, мессир, — вежливо ответил МакКинли.

— Неужели только отчасти? Кто же, по-вашему, прекраснейшая дама во всем белом свете?

И так далее. Джанфранко не пощадил никого, спровоцировал несколько десятков конфликтов, при этом удержался на грани приличия и даже чуть-чуть шагнул за грань, ведь хозяину и пожилому человеку простительно несколько больше, чем юному приключенцу. Подданных короля Франциска поссорил с венецианцами и неаполитанцами, французов из Милана — с ломбардцами, подданных императора Максимилиана — с венецианцами и бургундцами. Использовал двух юных рыцарей, малоопытных в дипломатии, для создания нескольких нематериальных яблок раздора для дам, которые тут же устроили новую волну перекрестных вызовов.

Каждая следующая провокация с наибольшим энтузиазмом встречалась героями предыдущей. Накал эмоций и невозможность сразу схватиться за мечи приводили к обильным возлияниям крепких вин, а вино требовало веселья.

Утка была пожалована даме с инициалами N.T. Гусем был вознагражден некий француз за важность. Каплун отправился на стол к Витторио Сантальберти, который запутался в беседе о женской красоте. Сантальберти настолько разозлился, что бросил вызовы первым же двум соседям, на лицах которых заметил улыбки. Последнее блюдо с рыбиной и поросенком получил герцог Урбино, Лоренцо Медичи, с напутствием 'А Вы, дорогой друг, порадуйте нас чем-нибудь без подсказок, а то молчите, как сами знаете кто'.

Бык не имел опыта рыцарских пиров и все время, пока ему пришлось стоять между столами под перекрестным огнем вызовов, ожидал, что рыцари перейдут от слов к делу и схватятся за мечи.

Наконец, добрались до третьей перемены. Обер-церемонимейстер унял дрожь в руках и скомандовал выносить кубки и блюда, наполненные кондитерскими изделиями и специями, сладкое десертное вино и горячие вафли.

Фальконе, благодарение Богу, молчал. Гости дулись друг на друга. Рыцари выпали из предполагаемой светской беседы, погрузившись в планирование поединков. Дамы мысленно ругали мужей, детей и любовников.

Через положенное время, когда десерта значительно убыло, епископ прочитал молитву. Джанфранко встал, чтобы произнести тост, символизировавший окончание пира. Рыцари напряглись, но хозяин не стал перегибать палку и ограничился несколькими нейтральными фразами.