7. Самый дорогой ужин

Собрание прекрасной половины высшего общества проходило в большом помещении, известном, как пиршественный зал. Согласно загадочных и неписаных традиций женского общества, на этот совет были приглашены далеко не все дамы, прибывшие на турнир. Сказать точнее, в первую очередь были приглашены были личные подруги жены хозяина турнира. Во вторую очередь — наиболее знатные дамы подходящего возраста из числа гостей. Именно подходящего возраста, потому что старушкам, а старость, по женскому мнению, тогда начиналась рано, не к лицу сидеть в ложе Прекрасных дам вместе с молодыми красавицами, которые им в дочери годятся. В третью очередь те, кто не попадал непосредственно ни в первую, ни во вторую, но кого посчитали необходимым добавить в свой круг подруги хозяйки и знатные дамы. В том числе, дамы для которых была очень высока вероятность, что кто-нибудь из лучших рыцарей провозгласит их прекраснейшими. Иначе что это за суд Любви и Красоты, который не имеет репутации среди тех, кого он будет судить? Обсуждения прошли еще в прошлом году в интенсивной переписке, и в последний день перед открытием турнира дамы одна за другой прибывали в замок Фальконе.

Обычно гости на пирах восседали на широких скамьях, но, поскольку дам было всего три дюжины, для них со всего замка собрали кресла. Чтобы никого не обидеть, а дамы чрезвычайно обидчивы, столы были поставлены квадратом посреди зала. Пустую середину квадрата украсили цветами. Чуть меньше половины дам представляли итальянские земли, примерно по трети — немецкие и французские, подданных Карла Первого испанского было всего двое, одна дама из Венгрии, от прочих стран никого.

Дамы, как известно, пунктуальностью не отличаются. В этом есть и свои плюсы, поскольку, случись всем прибыть одновременно, конюхи не смогли бы принять сразу столько карет, а хозяйка не смогла бы поприветствовать каждую гостью индивидуально. Да и подруги, разделенные расстояниями, начали бы встречу с разговоров о женских делах, так что 'официальная часть' собрания все равно бы не началась вовремя.

От площади Макс и Марта через епископский мост вернулись в замок. Женское собрание уже второй час должно было 'вот-вот' закончиться. Макс решил заглянуть на конюшню, посмотреть, не забыли ли конюхи покормить и его коня.

На конюшне тоже ждали, что собрание 'вот-вот' закончится. Наиболее торопливые дамы уже послали вниз записки с требованием запрягать. Кучер Шарлотты, бургундец средних лет, доложил, что кони из упряжки и конь Макса накормлены и почищены. Макс не нашел себе дела на конюшне и направился встречать жену у дверей зала, где проходило собрание. Проходя по галерее с выходившими во двор высокими окнами, он встретил нескольких скучающих рыцарей и шумную женскую компанию в десяток служанок и каммерфрау, где уже заняла хорошее место Марта.

Один из скучавших рыцарей, по виду француз, преградил Максу путь и потребовал бескомпромиссным тоном:

— Прошу Вас, мессир, подтвердить, что мадемуазель Розалинда де Бонневиль самая прекрасная девушка во всем белом свете.

Ничего подобного Макс в жизни бы не подтвердил. По рыцарским правилам, в ответ надо было назвать другую 'самую прекрасную' даму. Обычно каждый рыцарь заранее решал, кого будут объявлять прекраснейшей. Не принято было прославлять кровных родственниц и особенно жен. Не вполне уместно называть отсутствующих на турнире. И отсутствующей даме никакой радости, и присутствующие дамы будут все до одной недовольны. Макс взялся было вспоминать, кто из виденных им дам мог бы претендовать на это почетное звание, но тут же обнаружил, что он как с утра приехал, так ни одной дамы и не встретил.

— О чем Вы раздумываете, мессир? — нагло переспросил незнакомец, — Вы согласны, но не желаете этого признать, только потому, что я сказал первый? Или Вы не согласны и боитесь в этом признаться, чтобы я не вызвал Вас на поединок?

— Прекраснейшая дама во всем белом свете — ее светлость Аурелла Фальконе, — назвал Макс первую же даму, про которую он точно знал, что она присутствует на турнире. Этим он поставил собеседника в неловкое положение, поскольку, находясь в замке Фальконе, очень невежливо было бы спорить с комплиментами в адрес хозяйки.

Но незнакомец был не из тех, кто охотно встает в неловкие положения.

— Какой Вы хитрый, мессир. Уверен, что прекрасную Ауреллу Вы в глаза не видели, а назвали ее, чтобы я не стал с Вами спорить. Я же видел, что Вы задумались, а прекраснейшую не выбирают, задумавшись. Может быть, дамы Вас вообще не привлекают?

Последнюю фразу можно было понять по-разному. Это мог быть намек на некуртуазность, что, хотя и не красит рыцаря, но встречается частенько, равно, как и другие плохие манеры. Замечание же о плохих манерах тяжким оскорблением ни по закону, ни по совести не является. К тому же, известны многие славные рыцари, не увлекавшиеся куртуазными играми. Это мог быть намек на импотенцию, на каковую тему в мужских кругах шутят постоянно, и, случись кому посчитать, что такое намек его страшно обидел, остальные поймут это как признание в мужском бессилии. Но Макс, ожидая подвоха, а также от неуверенности в французском, решил, что его обвинили в содомском грехе, каковой, со слов Шарлотты, в солнечной Италии был распространен куда больше, чем некуртуазность или импотенция.

Лотти говорила, что в конфликтных ситуациях не обязательно убивать хама на месте, достаточно дать ему пощечину. Не вопрос. От всей своей добросовестной немецкой души Макс вложился в удар. Толчок правой ногой — поворот бедер — поворот плеч — поднимается локоть — плетью взлетает рука — Плюх! Незнакомец не успел отреагировать и с удивленным лицом вылетел в закрытое окно.

На звон стекла и треск рамы обернулись все, кто был в галерее. Из зала выскочила служанка и поинтересовалась, что здесь происходит. Марта опередила всех с ответом.

— Мессир де Круа сказал, что прекраснейшая дама на турнире — Ее светлость Аурелла Фальконе, а другой мессир сказал, что мессир де Круа Ее светлость в жизни не видел и говорит так только из вежливости. Мессир де Круа тогда дал тому мессиру пощечину, а тот мессир обиделся и выпал в окно.

Другие женщины не следили внимательно за Максом, но слышали, что он назвал имя хозяйки, после чего второй рыцарь сказал что-то, за что Макс его ударил. Возражать и дополнять никто не стал. Рыцари, хотя и прислушивались к беседе, не поспешили давать ответ какой-то служанке. Та, в свою очередь, выслушав Марту, юркнула обратно в дверь, не дожидаясь, пока до нее снизойдут рыцари.

Через некоторое время дамы закончили свои женские дела и начали расходиться. Шарлотта вышла в числе последних, беседуя с Виолеттой Сфорца. Макс подошел и был представлен Виолетте, после чего она откланялась и ушла по своим делам.

— Ты сам додумался назвать прекраснейшей дамой Ауреллу, или тебе кто-то подсказал? — сразу же спросила Шарлотта.

— Просто я тут больше никого не знаю. А что?

— Слишком многие дамы собирались тебя рекомендовать. И рекомендовали бы, но графиня обозвала их курицами, а их мужей — каплунами и пообещала какое-то страшное итальянское бедствие тем, кто хоть пальцем коснется твоего шлема или будет на тебя наговаривать герольдам.

— Сама графиня? С чего бы это?

— Учитывая твою репутацию, графиня решила, что ты ей намного более интересен, чем мужья этих дам. Особенно после того, как ты в ее честь кого-то выбросил из окна. Кстати, что ты тут натворил?

— Дал пощечину какому-то французу, а он зачем-то улетел в окно и я даже не успел его вызвать на поединок, — спокойно ответил Макс, — Я за ним не пошел, поэтому, если он ничего себе не сломал, то вызовет меня сам.

— Я же тебе говорила, что благовоспитанный молодой человек не должен в ответ на мелкое оскорбление выбрасывать обидчика в окно. Ты понимаешь, что такое 'пощечина'?

— Понимаю. Это боковой удар в голову открытой ладонью.

Шарлотта вздохнула.

— То есть, я могу не беспокоиться, что дамы допустят меня к турниру? — спросил Макс.

— Дамы, во всяком случае, французские и итальянские, допустят тебя, куда ты только захочешь.

— Эээ?

— Именно так это и понимать. И сюда, и сюда, и даже сюда, если тебя это заинтересует, — Шарлотта жестами продемонстрировала, куда именно, — Мораль и нравственность тут не в моде. Надеюсь, ты не будешь слишком увлекаться дамами, мы все-таки не за этим сюда приехали.

— Да? А я был у брата, он рассказал, что меня тут все не любят. И даже он сам не рискнет мне сколько-нибудь помочь. Все это светское общество напоминает какой-то террариум. Клубок целующихся змей. Мошенники с титулами предъявляют претензии к тем, кого им не удалось надуть, а люди, у которых руки по локоть в крови, жалуются, что я сражался не так, как им бы хотелось.

— Милый, но на турнире же не только твои враги! — возразила Шарлотта, — Ты не представляешь, как все замечательно! В замке было так скучно, а здесь так весело. Ты даже не догадываешься, каким ужасным чудовищем тебя здесь считают.

— Как раз догадываюсь, но не пойму, почему тебя это радует.

— Это же Италия, глупенький. Здесь каждый кондотьер воевал за все стороны во всех местных конфликтах, и ни один крестьянин не возьмется за меч бесплатно. То, что в твоей непонятно почему все еще любимой Германии считается 'плохой репутацией', здесь приводит всех просто в восторг. Ты только подумай, гости с севера приезжают уже две недели, и про тебя ходят такие восхитительные легенды, что я купаюсь в лучах твоей славы. Никколо Сфорца в шутку предложил нанять тебя против французов, на что кто-то из французов высказал идею нанять тебя против Сфорца. Кондотьеры рангом ниже были бы рады, если бы ты их нанял не важно против кого, а всякая мелочь наперебой выражает тебе свое почтение.

— То есть проблем у нас на самом деле нет?

— Разве я это сказала? Во-первых, за твою голову назначена награда. Когда я об этом узнала, я через посредника подняла приз в два раза.

— Зачем? И когда ты успела?

— По переписке. Зато теперь твою шкуру будут делить самые лучшие наемные убийцы, если здесь таковые есть, а всякая шушера не рискнет и пальцем тебя коснуться. А еще они все будут думать, в чем подвох и где им грозит опасность, ведь не просто так за тебя назначена цена в три раза больше, чем за кого угодно в истории города.

— А если нас убьют?

— То мы ничего не заплатим, и никто не сможет с нас потребовать. Еще я потребовала от посредника, чтобы он сказал убийцам, что они должны представить доказательства нашей насильственной смерти именно от их рук.

— Зачем?

— Чтобы нас не травили ядами и не устраивали несчастных случаев.

— Ты просто чудо! А что тогда во-вторых?

— Во-вторых, на турнире против тебя выставят лучших бойцов.

— Так я за этим и приехал.

— Не за этим. Специально для тебя в турнир выйдут настоящие бойцы, которые этими играми обычно не занимаются. И они будут намерены по-настоящему тебя убить. Безнаказанность гарантирована, у нас здесь нет никакого влияния, чтобы тому, кто тебя покалечит или убьет на турнире, вынесли хотя бы порицание.

— Это ты про кого?

— Дамы говорят, что по поводу нелюбви к тебе высказались Грегуар Бурмайер и Бастард Бранденбургский. Вчера об этом только и говорили. Они в первый раз за последние лет двадцать-тридцать принародно высказали одинаковое суждение.

— Ни тот, ни другой не станут лично бросать мне вызов, — ответил Макс.

— Я еще не выяснила, кого выставит Бе-Бе, но от Бурмайеров будет биться некий Людвиг-Иоганн, которого никто почему-то не знает. Говорят, он очень сильный.

Макс пожал плечами.

— Был бы он очень сильный, я бы про него хотя бы слышал. Что решили про рыцаря чести?

— Габриэль, каталонец.

— Кто это? Первый раз слышу.

— Достойный кавалер ордена святого Стефана, в просторечии пират. Про него почти все первый раз слышат, он для всех одинаково чужой.

— Думаешь, он будет честным судьей?

— Сам посмотришь. Пока шло собрание, я написала ему письмо и получила ответ. Он пригласил нас на ужин.

'Рыцарь чести', которого выбирали дамы, дополнял герольдов, которых назначал хозяин турнира. Знаком его власти был головной убор, который давали ему дамы и который по этой причине назывался merci des dames. Было постановлено, что если почетный рыцарь дотронется до кого-нибудь привязанным к концу его копья покрывалом (couvre-feu), то такой рыцарь считался под защитой и мог перевести дух, в это время его не били. Необходимость в такой защите возникала, когда надо было защитить слабого от победителя, раздраженного его стойкостью или ослепленного успехом. Почетный рыцарь должен был также препятствовать нанесению чрезмерного наказания бесчестным негодяям, присужденным к битью и изгнанию с турнира.

Покрутившись по городу, Макс верхом и Шарлотта с Мартой в карете добрались до порта. Посыльный показал, где встала на якорь 'Святая Эулалия'.

Фелюка — это не просто двухмачтовый кораблик, это еще и восемь рядов весел, и по три гребца на каждое весло. Гребцы занимают всю свою палубу, не оставляя там места для груза, а немалая часть трюма оказывается занятой под еду и пресную воду для гребцов. В пересчете на современные меры, одному гребцу требуется в сутки хотя бы пара литров воды и килограмма полтора еды. Прикиньте запас на пятьдесят человек хотя бы на пять дней. Перевозить грузы на каракке или даже на простой барке намного выгоднее. Зато воевать удобнее на гребном судне — на веслах можно ходить даже в штиль и маневрировать, невзирая на ветер.

Но если воевать (или пиратствовать), то нужно куда-то посадить солдат. Где-то сложить доспехи и оружие, пули и порох, опять же еду и пресную воду. Много ли места останется в трюме под трофеи?

Получается, что пирату на галере нет смысла грабить абы кого, потому что дешевый и объемный товар в том количестве, сколько его влезет на свободное место в трюме, не окупит расходов на его добычу. Равно и купцу выгоднее возить на галере груз, который имеет максимум стоимости при минимуме объема. Есть ли у гребных судов преимущество перед парусными? Есть. Независимость от ветров. Возможность маневра в прибрежной зоне среди скал, рифов и мелей. Возможность двигаться прямо в тех случаях, когда парусник будет маневрировать галсами.

'Святая Эулалия' слегка покачивалась на волнах на одном из наиболее отдаленных мест пристани. Корабль выглядел как с картинки — новый, чистый, с белейшими парусами. Но воняло от него невыносимо. Макс остановился, как будто налетел на стену. Шарлотта побледнела.

Надо сказать, что средневекового человека сложно было удивить дурным запахом. Каждый знал, что мясо пахнет мясом, а рыба пахнет рыбой. По запаху можно было определить, насколько мясо годится в пищу, а оно в принципе годится, даже если немножко протухло. Лошади пахли конским потом, собаки — псиной, крестьяне — навозом, священники — ладаном, ремесленники — своими ремеслами, благородные рыцари — кровью и холодным железом, прекрасные дамы — дорогими благовониями.

Так вот, этот корабль вонял чуть ли не всеми сразу дурными запахами, известными человечеству. И потом, и дерьмом, и тухлым мясом, и прокисшей капустой, и мертвечиной, и гарью, и еще черт знает чем.

Макс и Шарлотта переглянулись, сглотнули и сделали вид, что ничем не пахнет. Марта подниматься на борт отказалась и вернулась в карету.

Толстый турок с гладко выбритой головой встретил гостей на берегу и проводил их к лодке. Лодка выглядела под стать фелюке, но не воняла. Выпрыгнув на палубу, турок, подобно настоящему дворецкому, громко объявил:

— Его светлость Максимилиан де Круа с супругой!

Капитан ожидал их на палубе. Смуглый каталонец, невысокий, худощавый, с обветренным лицом моряка. Черный шелк и черный бархат. Золотое и серебряное шитье на вороте и манжетах. Почти добрая улыбка с почти полным комплектом зубов. Шрам на левой щеке, пересекающий плохо сросшееся ухо. На правой кисти свежий ожог. Левый ус подстрижен, чтобы более-менее соответствовать обгоревшему правому.

Габриэль Морской Кот, только что заочно выбранный рыцарем чести, никогда ранее не участвовал в сколько-нибудь значимых турнирах. Он числился рыцарем венецианского ордена Святого Стефана и героически защищал христианское море от османских и алжирских пиратов. По совместительству Габриэль занимался контрабандой и работорговлей, семь смертных грехов и многие грешки помельче отягощали его бессмертную душу.

Совершенно случайно, дамы и рыцари из центральной Европы не были осведомлены на тему, кто есть кто на море, а Габриэль стараниями Шарлотты устраивал все партии хотя бы тем, что не входил ни в одну из них. Сам же Морской Кот за три дня в Ферроне был осведомлен о раскладе сил на турнире, а после сегодняшнего письма Шарлотты прикидывал, насколько дорого удастся продать свою честность и непредвзятость.

— Рад вас видеть на борту моего скромного кораблика.

— Ваше приглашение — большая честь для нас, — любезно ответил Макс, дыша ртом.

— Чем это у вас так скверно пахнет? — не выдержав, сморщила носик Шарлотта.

— Это из трюма, там пятьдесят немытых нехристей жрут кислую капусту с тухлым мясом и чесноком. Не обращайте внимания.

Другими источником запаха при ближайшем рассмотрении оказались два объеденных птицами трупа, болтавшиеся на рее, а еще откуда-то неуловимо несло гарью. Букет запахов изящно дополнялся тонкими ароматами гвоздики, корицы и имбиря.

— Вы прибыли как раз в то время, когда планировали! — Габриэль попытался сменить тему.

— Мы точны, как торговцы пряностями! — подыграла Шарлотта. Габриэль почему-то вздрогнул.

Второй раз Макс и Шарлотта налетели на стену из запахов, когда перед ними открылась дверь в капитанскую каюту. Тонкие ароматы гвоздики, корицы и имбиря превратились в стойкие запахи, забивающие обоняние. Макс чихнул. Шарлотта удержала чих, спрятав лицо в платок.

— Господи, что это у Вас?

— Все еще заметно, или вы знали? — вздохнул Габриэль, — А то я уже принюхался. Два недоумка хотели поджарить рыбу и поджарили груз.

— Те двое, которые висят на рее?

— Они самые. Могли бы войти в историю, как авторы самого дорогого ужина за последние лет двести.

— Похоже, что один ваш рейс стоит как половина нашего замка, — сказал Макс.

— У Вас хороший замок, сеньор, — улыбнулся Габриэль.

— Насколько я понимаю, Вы не хотите, чтобы кто-то узнал про Ваш груз… бывший груз… поэтому спрятали корабль в Ферроне, потому что здесь самые нелюбопытные портовые службы, и пытаетесь забить выдающий Вас аромат любым другим запахом, — сделала вывод Шарлотта.

— Увы… — развел руками Габриэль.

У него были причины переживать. Груз, купленный у турок в обход венецианской монополии за большие деньги, следовал в оккупированную французами Ломбардию и был полностью оплачен получателем. Теперь часть драгоценных пряностей сгорела, и следовало либо прикупить где-то немножко гвоздики, корицы и имбиря, либо вернуть недостающее деньгами. Будь капитан немножко глупее и отчаяннее, он мог бы попытаться разбавить пряности сушеными травами, но Габриэль не хотел так рисковать. Наказания за подделку пряностей были исключительно суровыми. Фальсификатора могли сжечь или закопать живого в землю вместе с подделанным товаром. Минимальный штраф обошелся бы дороже стоимости галеры.

Купить недостающие пряности на местных рынках было бы разорением. Сдавать получателю их надо было по оптовой стоимости, а покупать пришлось бы по розничной, в разы дороже. В арабских или турецких портах драгоценный товар стоил дешевле, но экспедиция туда была бы рискованным предприятием. Чтобы идти на восток с пряностями в трюме, надо было совсем сойти с ума. Как минимум, надо бы было выгрузить сохранившийся товар в надежном месте, а найти 'надежное место' для особо ценных и портящихся товаров тоже было непросто, можно было, вернувшись, обнаружить пустой склад. Да и денег на новый рейс не было.

Кроме всего прочего, каталонцу было бы крайне затруднительно вести розничную торговлю пряностями. В восточном средиземноморье монополию на этот бизнес с благословения Папы удерживала Венеция. Благодаря монополии, цены были так безбожно высоки, что перец ценился в то время буквально на вес золота, а то и выше. За фунт мускатных орехов давали трех — четырех овец или корову. Шафран венецианским дожам запрещалось принимать в дар как нечто слишком соблазнительно ценное, а корицу, не стыдно было преподносить в подарок папам, королям и императорам.

Повреждению груза сопутствовал еще и демаскирующий побочный эффект. Адриатическое море патрулировали венецианские галеры, неподкупные капитаны которых были лично заинтересованы в поимке контрабандистов. Габриэль прошел мимо них благодаря удаче и лоцману, но тогда 'Святая Эулалия' рисковала только быть увиденной и услышанной, а сейчас ее можно было еще и унюхать даже ночью и едва ли не с большего расстояния, чем увидеть и услышать.

Габриэль неожиданно для самого себя разговорился с гостями. Получив письмо, он отправил человека на рынок, и теперь уже полчаса, как знал, что у этой пары здесь нет ни друзей, ни союзников, поэтому не опасался, что они будут распускать слухи. Кроме того, если им что-то от него нужно, было бы разумно намекнуть им о своих проблемах, вдруг они предложат что-нибудь стоящее.

— Сочувствую, — ответила Шарлотта, когда Габриэль закончил рассказ о последствиях дорогого ужина, — но мне кажется, вариант есть. Как давно Вы не были на родине?

— Лет пятнадцать, — ответил каталонец, — мне там нечего делать.

— Зря. Там происходят удивительные события.

— Что там есть такое, чего нет здесь?

— Скажем так, что там есть такое, чего не хватает здесь. Гвоздика, корица и имбирь.

Габриэль икнул. Когда он покидал родину, цены на пряности его не интересовали. Они и сейчас не интересовали его настолько, чтобы следить за ценами в разных странах, сезонными колебаниями и поступлениями больших партий.

— Лет двадцать назад, — продолжила Шарлотта, — некий Васко да Гама отправился далеко на юг вдоль побережья Африки и привез оттуда на своих кораблях перец, гвоздику, корицу и имбирь. Через три года он организовал еще одну экспедицию, привезшую безумное количество пряностей. Цены тогда сильно упали. С тех пор по этому маршруту постоянно ходят корабли.

— Что-то я не помню, чтобы это как-то повлияло на цены здесь, — скептически ответил Габриэль.

— Не каждая экспедиция увенчивается успехом. И прибывают они нечасто. Море полно опасностей.

— Да уж…

— Но когда флотилия возвращается, цены падают. Узнать заранее, когда прибудет большая партия, невозможно, поэтому кастильские и португальские оптовики не могут держать на всякий случай столько свободных средств, чтобы скупить весь груз по обычным ценам, не давая им снижаться.

— Но потом цены быстро возвращаются на обычный уровень? — спросил каталонец с почти утвердительной интонацией.

— Безусловно, — подтвердила Шарлотта.

— Тогда к чему Вы это рассказываете?

— Я знаю, где можно взять много пряностей по низкой цене.

— Откуда же?

— Из источников, пожелавших остаться неизвестными.

— До Португалии далеко. Если знаете Вы, значит, новость облетела уже Испанию и всю Францию, а то и Англию. Пока я отсюда доберусь, все пряности уже раскупят.

— Не знает никто. Один умный человек, хозяин удачной экспедиции, придержал часть груза, чтобы не сбивать цены самому себе. Чем дольше он ждет, тем больше вероятность, что придет следующий корабль с пряностями и цены снова упадут. В ближайшее время он выпустит товар на рынок, ему надо будет продать все очень быстро.

— Почему быстро?

— Потому что ему надо будет срочно выдать дочь замуж. Она не такая умная, как отец.

— У него нет свободных денег? Он же посылает экспедиции, — продолжал сомневаться Габриэль.

— Он вложился по-крупному сразу в несколько проектов. А экономить на свадьбе дочери ему не позволит гордость кастильского гранда и жена. В большей степени жена.

— Сколько у меня времени?

— До конца турнира время есть. Сейчас будущие теща и свекровь договорятся о подробностях, поставят в известность будущего мужа, выслушают гневную нотацию будущего свекра, потом отправят гонца с письмом будущему тестю, чтобы он выпустил пар за недельку до того, как прибудут молодые. У него намного больше пряностей, чем влезет в галеру, а продать надо будет очень быстро. Уцелевший остаток Вашего груза продадите здесь, в Ферроне. Вашему грузополучателю предложите встретиться где-нибудь на западном побережье, чтобы не огибать всю Италию по пути в Венецию. Заодно избежите венецианских налогов.

— Замечательно! — искренне обрадовался Габриэль, — у меня тогда всего два маленьких вопроса: к кому мне обращаться в Кастилии и что Вы попросите взамен за информацию?

— Я попрошу всего лишь, чтобы Вы исполняли свои новые почетные обязанности так, как подобает рыцарю чести. Хотя бы в отношении моего мужа.

Макс скромно кивнул. Деловая беседа проходила как-то мимо него, и он уже начал зевать.

— Полагаю, меня это не затруднит, — ответил рыцарь чести, — я думал, Вы попросите большего.

— Зачем? — нашел возможность высказаться Макс, — честный бой меня устраивает как нельзя лучше. Намного большая опасность исходит от нечестного боя, если кто-нибудь покалечит меня подлым приемом при попустительстве судей, или если меня на ровном месте обвинят в применении запрещенных приемов.

— Понимаю, — ответил Габриэль, — а что насчет моего первого вопроса?

— Я дам ответ по окончании турнира, — ответила Шарлотта.

— Какие гарантии Вы можете дать? Если я выполню свою часть договора…

Макс хлопнул в ладоши.

— Замечательно! Рыцарь чести торгуется, чтобы честно выполнить свои прямые обязанности!

Габриэль не нашел, что возразить. Шарлотта была готова к такому повороту событий.

— У меня есть для Вас небольшой подарок, Габриэль.

— Подарок?

— Что бы Вы выбрали, провести ночь с красавицей при условии, что об этом никто не узнает, или чтобы все узнали, что Вы провели с ней ночь, и ей понравилось, пусть это и не правда?

Габриэль не сразу подобрал ответ, но ответ, как оказалось, был и не нужен.

— Не задумывайтесь, — опередила его Шарлотта, — я решила за Вас. С сегодняшнего дня пойдут слухи, что Вы лучший любовник из всех рыцарей на этом турнире. В том числе и поэтому все дамы, не считающие себя связанными узами брака, поддержали Вашу кандидатуру. Вы услышите про себя много нового, но, если не будете удивляться и поведете правильную игру…

Если бы каталонец стоял, он бы сел прямо на этом месте. Сказать такое при муже…

— Думаете, меня будут волновать слухи? — Макс правильно понял его удивление, — Я-то отлично знаю, что я здесь самый лучший и моя жена ни на кого меня не променяет.

'Какая самоуверенность!' — подумал Габриэль, — 'Он выиграет этот турнир. По крайней мере пеший, а если его конь похож на своего хозяина, то и конный'.

— Это больше, чем хороший ход, это стратегия, — уважительно сказал Габриэль Шарлотте.

— Мужчины любят сравнивать жизнь с игрой.

— Разве не похоже? — поднял бровь каталонец, — Жизнь это игра вроде шахмат, а мы в ней фигуры и пешки.

— Война, может быть, и похожа на шахматы, но в жизни все не так, — поправила его Шарлотта, — в жизни на одной доске играют десять игроков, каждый против всех. Половина фигур делает ходы под доской, а некоторые фигуры из видимой половины сами становятся игроками.