"Скандинавская мифология. Энциклопедия" - читать интересную книгу автора (Королев Кирилл)

Глава 4 СКАНДИНАВСКАЯ ЭСХАТОЛОГИЯ: Рагнарек — гибель богов

Эсхатология — представление о грядущем конце мироздания — сложилась, по всей вероятности, под влиянием формирования концепции исторического времени — противопоставляемого времени мифическому, циклическому, существующему, по образному выражению М. Элиаде, «в круге вечного возвращения». В рамках мифического времени эсхатологические мотивы в мифах если и присутствуют, то, скажем так, в латентной, неявной форме. К таковым мифам можно отнести рассказы о древнейшем потопе или пожаре, о гибели старшего поколения богов (великанов, титанов), обитавших на земле до появления человечества. Классический пример эсхатологического мифа в границах мифического времени дает индийская мифология, которая содержит представление о космических циклах гибели и обновления мира: вселенная гибнет, когда засыпает Брахма, — и возрождается, когда наступает новый день бога-творца. Этот процесс повторяется непрерывно, разве что он весьма длителен (протяженность дня Брахмы — тысяча «больших веков», или махаюг, каждый из которых равен 4 320 000 человеческих лет, а сам Брахма живет сто «лет Брахмы», причем каждый его год насчитывает 311 040 000 000 000 человеческих лет). С появлением исторического времени идея истории как процесса движения от начала к концу — идея, с течением веков выкристаллизовавшаяся в прославляемое одними и проклинаемое другими понятие прогресса, — проникает и в мифологическую цикличность. Мир создается, чтобы быть разрушенным, причем теперь гибель мира затрагивает не только старшее поколение обитателей земли, но буквально всех, в том числе людей. Квинтэссенция «историзации» мифологии — христианская апокалиптика с ее мотивами Судного дня и Страшного суда. Кстати сказать, в христианской мифологии, как и в мифологиях иудаистической и иранской, эсхатологическая тема приобретает «этическую составляющую»: гибель мира неизбежна, поскольку он погряз в грехе, и только очищение огнем способно принести избавление от скверны.

Скандинавская мифология — во всяком случае, на той, достаточно поздней стадии своего развития, которую сохранили для нас песни «Старшей Эдды» и прозаические фрагменты «Младшей Эдды»[46] — безусловно исторична; в ней присутствует «направленное» время, движущееся от начала к концу. Она уникальна в том отношении, что эсхатологическая тема составляет основное ее содержание; более того, в скандинавской традиции гибель мира неизбежна, поскольку мироздание рукотворно, а потому обречено состариться, одряхлеть и умереть, — и вместе с мирозданием гибнут боги, гибнут раз и навсегда[47].

Скандинавская мифологическая этика не ведает греха (в христианском значении этого слова). Миру суждено погибнуть отнюдь не потому, что боги нарушают собственные клятвы, прелюбодействуют или ополчаются друг на друга. Нет, мир погибнет лишь потому, что такова его судьба (недаром Рагнарек переводится и как «гибель», и как «судьба богов»).

Эсхатологический мотив судьбы отчетливо звучит в предваряющем миф об уничтожении мира и уходе великих богов мифе о гибели светлого бога Бальдра. По замечанию Е.М. Мелетинского, «миф о возникновении смерти от копья и первом ритуальном жертвоприношении в рамках воинских инициаций — убийстве юного бога Бальдра — становится прологом к собственно эсхатологическому циклу и обратному превращению космоса в хаос».

Гибель Бальдра, напророченная вельвой, предопределена изначально; более того, она — естественное следствие цепи событий, первым из которых было сотворение мира. Как пишет О.А. Смирницкая, «война асов и ванов, строительство Асгарда, смерть Бальдра — эти и другие события проходят перед нами не как отдельные сцены из жизни богов, а как акты вселенской драмы, конец которой известен. Все оказывается взаимосвязанным в судьбах мира. Добро прорастает злом, неутомимая деятельность богов расшатывает основы устроенного ими мира, приближая в конце концов его гибель. В своем стремлении к власти боги попирают законы, ими же установленные. Сам Один, оказывается участником событий, ход которых ему неподвластен. Боги, как и все сущее, не избегнут приговора судеб.»

Зачином к мифу о гибели Бальдра выступает предание о зловещих снах, которые с некоторых пор стали преследовать юного бога. Обеспокоенный этими сновидениями, отец Бальдра Один отправился в Хель и своим колдовством поднял из могилы прорицательницу-вельву, чтобы вызнать у нее, отчего «сны у Бальдра такие зловещие». Вельва отвечала, что в мире мертвых для Бальдра приготовлены богато украшенные палаты, то есть подтвердила, что Бальдру суждено погибнуть. На настойчивые расспросы Одина она также поведала, что убийцей Бальдра станет его брат Хед:

По возвращении в Асгард Один передал ответ вельвы богам, и тогда Фригг, мать Бальдра, взяла клятву со всех живых существ и со всех вещей — «с огня и воды, железа и разных металлов, камней, земли, деревьев, болезней, зверей, птиц, яда и змей», как добавляет «Младшая Эдда», — что они не повредят Бальдру. Когда же Бальдр заступничеством матери сделался неуязвимым, боги стали развлекаться тем, что стреляли в Бальдра, бросали в него камнями и рубили мечами, а он оставался цел и невредим.

Переменить положение дел смог, разумеется, Локи, этот «бог конца» (по аналогии с Оди- ном, «богом начала»). Он хитростью выведал у Фригг, что та не взяла клятву не вредить Баль- дру с омелы, растущей к западу от Вальхаллы; растение показалось богине слишком молодым, чтобы брать с него клятву. Локи поспешил найти побег, вырвал его и принес на поле, где асы по-прежнему забавлялись, пытаясь поразить Бальдра.

Воспользовавшись слепотой Хеда, он подсунул тому побег омелы и уговорил метнуть в брата. Хед послушался совета — и Бальдр мгновенно пал бездыханным. Так, по выражению «Младшей Эдды», «свершилось величайшее несчастье для богов и людей».

Исследователи видели в Бальдре и солярного бога, сражающегося с тьмой и поглощенного ею, и королевскую жертву (в духе теории Дж. Фрэзера[49] о ритуальном убийстве царя-жреца), и миф о появлении в мире смерти в результате первого жертвоприношения (однако смерти Бальдра, как мы помним, предшествовала в этом смысле гибель Имира). Также подчеркивалась тесная связь мифа о смерти Бальдра с ближневосточным мифом об умирающем и воскресающем боге растительности.

К числу таких богов принадлежали шумерский Думузи, он же Таммуз, фригийский Аттис, финикийский Адонис, греческий Дионис-Загрей, «пришедший» в Грецию из Фракии. Несомненные следы культа умирающего и воскресающего бога, с гибелью которого умирает и природа, а по весне, с воскрешением божества, оживает вновь, — несомненные следы этого культа обнаруживаются и в христианской мифологии.

В скандинавском мифе не говорится о «помрачении природы» вслед за смертью Бальдра, однако «великая печаль», охватившая асов, возможно, является вариантом метафорического описания зимы. В строфе из «Прорицания вельвы» можно усмотреть намек на воскрешение природы после возвращения Бальдра из Хель:

Е.М. Мелетинский подчеркивает, что «нельзя полностью исключить связи мифа о Бальдре с культами плодородия и древневосточными мифами, а тем более христианских влияний. Однако. Бальдр несомненно относится к мифологии Одина (шаманической. — Ред.). В своей основе миф о Бальдре скорее всего представляет собой миф о первой смерти, осложненный мотивами воинских инициаций.»

Выше уже упоминалось, что самой первой смертью в скандинавском мифологическом мироздании была гибель инеистого великана Имира, из расчлененного тела которого боги создали мир. Правда, Имир не был богом — ведь он принадлежал к племени хримтурсов. С гибелью Бальдра смерть пришла в пространство богов и людей, вероятно, именно поэтому его гибель и стала «величайшим несчастьем».

Опечаленные гибелью светлого бога, асы приготовили погребальную ладью, на которую возложили тело Бальдра, его коня, золотое кольцо Одина Драупнир — и тело жены Бальдра, Нанны, сердце которой разорвалось от горя. Согласно эддической песни «Речи Вафтруднира», Один шепнул мертвому Бальдру некое тайное слово — возможно, передал сыну пророчество вельвы о том, что когда-нибудь Бальдр вернется в мир живых. Вали, «пасынок Фригг», сын Одина и богини Ринд[50], убил Хеда, отомстив за смерть своего сводного брата. Тем временем другой сын Одина, Хермод, взял отцовского коня Слейпнира и отправился в Нифльхель, за братом. Хозяйка преисподней Хель согласилась отпустить Бальдра, но при условии, что его оплачет все живое и мертвое на земле. Как сказано в «Младшей Эдде», «асы тут же разослали гонцов по всему свету просить, чтобы все плакали и тем вызволили Бальдра из Хель. Все так и сделали: люди и звери, земля и камни, деревья и все металлы, и ты ведь видел, что все они плачут, попав с мороза в тепло.

Когда гонцы возвращались домой, свое дело как должно исполнив, видят: сидит в одной пещере великанша. Она назвалась Текк. Они просят ее вызволить плачем Бальдра из Хель. Она отвечает:

Под обличьем этой великанши скрывался все тот же Локи. Так Бальдр остался во владениях Хель, а Локи был наказан богами — связан в пещере, где на лицо ему капал змеиный яд.

Со смертью Бальдра в мире началась трехгодичная «великанская зима» — Фимбульветр, на исходе которой, по «Речам Вафтруднира», чудовищный волк Фенрир проглотит солнце. «Прорицание вельвы» вторит мудрому великану Вафтрудниру:

«Младшая Эдда» говорит, что следом за зимой Фимбульветр придут землетрясения и наводнения, ясень Иггдрасиль сотрясется до самых корней, а затем землю опалит нестерпимым жаром. «Старшая Эдда» относит эти катаклизмы на время после Рагнарек.

В «великанскую зиму» боги и люди откажутся от всех правил, которые были приняты в обществе:

Мировой катаклизм приведет к тому, что освободятся хто- нические чудовища — вырвется из пут волк Фенрир[52], освободится связанный Локи, выберется на сушу из океана змей Йормунганд. Из Хель приплывет в Асгард корабль Нагльфар, построенный из ногтей мертвецов; кормчим Нагльфара будет Локи (по «Младшей Эдде» — великан Хрюм). С юга, из Муспелльсхейма, прискачут «сыны Муспелля» во главе с огненным великаном Суртом, под которым провалится радужный мост Биврест; придут и инеистые великаны.

Навстречу чудовищам и великанам выступят асы, которых призовет бог Хеймдалль, затрубив в рог Гьяллархорн:

Один собирает дружину эйнхериев и выступает на бой — на «Бранное Поле», как называется место последней битвы в «Речах Вафтруднира». У каждого из богов свой противник: Одину выпадает сражаться с Фенриром, Тору — с Йормунгандом, Тюру — с Гармом, Фрейру — с Суртом, Хеймдаллю — с Локи.

Первым в сражении падет Один, проглоченный Фенриром. За ним, «не посрамившись», последует Тор:

Сурт побеждает Фрейра[54], Хеймдалль и Локи сражают друг друга, Тюр убивает Гарма, но и сам гибнет; сын Одина Видар разрывает Фенриру пасть. И тогда, как гласит «Младшая Эдда», Сурт «мечет огонь на землю и сжигает весь мир».

«Старшая Эдда» добавляет:

С пламенем Сурта приходит Рагнарек — конец света, в котором погибают боги, люди и все живое.

Мир, сотворенный из тела инеистого великана Имира, прекращает свое существование. Остается лишь мировое древо, пронизывающее и объединяющее вселенную, — во всяком случае, в эддических текстах не встречается упоминаний о его гибели. Уместно предположить, что новый мир[55] возникает из «благословенного ясеня» — из его побегов, из медвяной росы, капающей с его листьев, из тех самых корней, которые тянулись в обители богов, людей и великанов. Этот новый мир вырастает из воды:

В обновленный мир возвращаются из обители мертвых Бальдр и Хед, вновь появляется Хенир, на поле Идавель приходят сыновья Тора Моди и Магни, а также сыновья Одина Видар и Вали. Примечательно, что «младшие боги» после возвращения находят тавлеи, в которые играли их родители, и тотчас принимаются за игру — то есть начинают сами пытать судьбу.

Кроме «младших богов», Рагнарек переживут и двое людей, Лив («жизнь») и Ливтрасир («пышущий жизнью»). Они скрывались в роще Ходдмимир и питались росой. От них заново пойдет человеческий род, как говорится в «Речах Вафтруднира»:

Лив и Ливтрасир, чета, укроются в куще Ходдмимир, рассветные росы будут им пищей, и вновь народятся люди.

С возрождением мира начинается новая история — история не богов, но людей.

Песнь «Прорицание вельвы», открывающая корпус эддических текстов, была сложена, по всей видимости, в конце X века. Изложенный в ней сюжет «гибели богов» со временем был подхвачен романтиками, а в XIX–XX веках стал одним из основополагающих мотивов новейшей европейской культуры. Во многом это произошло благодаря «последнему романтику», великому немецкому композитору Рихарду Вагнеру.

Вагнер дал Рагнарек иное название — Gotterdammerung, то есть «сумерки богов». Боги в знаменитой оперной тетралогии Вагнера «Кольцо Нибелунга» охвачены жаждой золота, затмевающей иные ценности и погружающей мир в испепеляющее пламя. С легкой руки Вагнера и подхвативших его метафору европейских интеллектуалов выражение «сумерки богов» стало синонимом безудержного разгула накануне гибели (вспомним хотя бы одноименный фильм Л. Висконти).

Мифологические песни «Старшей Эдды», наполненные «предчувствием конца», трагичны, но не столь безысходны, как те же сюжеты в трактовке Вагнера. Они оставляют надежду. Торжество хаоса кратковременно — на смену ему приходит новый космос, космос людей.

Жизнь продолжается. И героические свершения богов, как в зеркале, отражаются в не менее героических деяниях их потомков.