Евгений Филенко МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА В СТРАНЕ ОЗЕР

Каждый был занят своим делом.

Сменный диспетчер галактической базы «Геркулес» Тихон Амелинчук, более известный в окрестных звездных системах под прозвищем Тикси — что вовсе не означало, будто бы он имел некое отношение к одноименной бухте в море Лаптевых, в суровых окрестностях которой он никогда не бывал и даже не подозревал о существовании таковой, равно как и население упомянутой бухты о существовании сменного диспетчера Амелинчука… так вот, Тикси Амелинчук вел свой одноместный кораблик класса «марабу» на одну из соседних баз, имя чье от потомков сокрыто. По той естественной причине, что там обещано было ему свидание, а подробностей такого рода Тикси никогда не обнародовал. При этом он напевал как мог навязавшуюся на его голову песенку, из которой не знал ни начала ни конца и уверенно мог воспроизвести лишь часть куплета и рефрен. Музыкальным слухом Тикси обременен не был, от чего вовсе не страдал. Если быть до конца справедливым, то упомянутую песенку Тикси попросту орал во все горло. Единственным его слушателем на борту космического аппарата был он сам, и слушателем вполне благодарным.

Сменный же диспетчер другой галактической базы, «Гончий Пес», молодая женщина по имени Дорис Эйнола, также находилась в одноместном корабле того же класса «марабу» и держала путь на «Геркулес». Она готовилась принять участие в совещании по вопросу оптимизации взаимодействия диспетчеров в этом секторе Галактики. Необходимость совещания с такой жуткой даже на слух повесткой объяснялась недавней аварией при выходе из экзометрии большого космотанкера, заряженного мегатонной воды.

Нет нужды напоминать, что вода есть величайшая драгоценность во вселенной. По крайней мере, для расы «гомо сапиенс». Кроме Земли, запасы жидкости, пригодной к употреблению представителями этой расы, в натуральном виде нигде более не обнаружены. Синтез воды из разрозненных компонентов обходится дорого. Вдобавок, в секторе пространства, где гробанулся танкер, синтезировать было вообще не из чего. А вот в соседнем секторе, откуда направили в подарок злосчастную мегатонну, было. И хотя сам факт аварии чрезвычайно неприятен, особой трагедии не случилось. Никто не умер от жажды, проклиная ротозеев-диспетчеров. Воду, что мгновенно, даже не успев вылиться из танков, смерзлась в красивый голубоватый айсберг, выудила специально сформированная бригада спасателей. Даже если бы и не удалось это проделать, вместо разбитого танкера немедля бы выслали другой, с задержкой на сутки максимум. Так что на совещании вряд ли кто стал бы требовать голову виновника инцидента на блюде. Ну, выругали бы как следует. А затем бы сообща задумались, как избежать безобразий впредь. И диспетчер Дорис Эйнола, что слыла среди знакомых человеком чрезвычайно рассудительным и деловым, непременно предложила бы кое-что разумное. Поэтому в полете, чтобы не тратить времени попусту, она заносила соответствующие свои мысли в мемограф.

Планета же Дфаанла попросту дремала, поворачиваясь потихоньку на своей орбите к светилу то одним боком, то другим. И во сне редко-редко помаргивала прижмуренными глазенками.

Корабль Амелинчука проваливался в экзометрию по направлению к вышенеупомянутой базе вот уже шесть часов кряду, когда Тикси вдруг заскучал.

С ним это бывало. Как приступ хронической болезни, как довлеющий над ним рок. В такие минуты он был себе не хозяин. Мог запросто учудить такое, о чем впоследствии вспоминал не то чтобы с ужасом, а с почтительным недоумением: как-де только отважился!.. Надо заметить, что человек он был до чрезвычайности легкого нрава, все его любили, и выходки скуки ради обычно сходили ему с рук. А иногда и сами окружающие принимали в них посильное участие с тем же удовольствием, что и Тикси. Скука на галактических базах — бич божий. К счастью, в каждом коллективе как правило есть свой Тикси Амелинчук. Может быть, где-то в недрах всевозможных советов, больших и малых, что ведают подбором специалистов в галактические поселения, есть особая комиссия по психологическому климату. И одна из ее задач — выявление и равномерное распределение по всем базам людей, похожих на Тикси.

Один только человек сразу невзлюбил его. Это была, естественно, Дорис Эйнола.

Их пути пересеклись на одной из бесчисленных вечеринок, что возникают той же скуки ради, едва только делегация какой-нибудь базы окажется в гостях у персонала другой. Откуда ни возьмись всплывают знаменательные даты, именинники, юбиляры. Словом, были бы люди, а повод найдется. И на «Геркулесе» душой таких вечеринок всегда становился Тикси. Если нужно, он сам готов был плясать всю ночь до упаду хоть под губную гармошку и прочим не давал покоя. Страшно любил петь в компании. Просто брал в руки наличный музыкальный инструмент, к примеру — гитару, вспоминал некогда выученные три аккорда и орал чудовищным голосом. И некоторым то, что он считал вокалом, даже нравилось. Хотя все же, наверное, им нравился сам Тикси… И не оставалось ни одной девушки, которой он не уделил бы внимания. Это тоже у него было в характере. Тикси любил женщин, и они в большинстве отвечали ему тем же. Если Тикси сразу наталкивался на сопротивление… ну, не то чтобы дань неистребимым условностям во взаимоотношениях между мужчиной и женщиной, к которой должно отнестись с подобающим уважением, как ко всякого рода традиции, а впоследствии пренебречь, но сопротивление подлинное, искреннее и активное… то легко и мирно отступал, и никто не обижался. Ну, а буде же сопротивления не возникало… Вот летел же он на свидание к кому-то!

Однако Дорис была твердым орешком. В Галактику она явилась исключительно затем, чтобы работать, а не флиртовать. Высокие чувства она полагала слишком серьезным делом, чтобы завязывать знакомства вот так запросто. В прежние времена слыть бы ей «синим чулком», хотя собой Дорис была недурна. Невысокого роста, уютного телосложения, пушистые волосы цвета спелого пшеничного колоса, большие синие глаза, яркие губы, то-се… На вечеринку ее затащили едва ли не силой. Потому-то миляга Тикси, подкатившись к ней со своим интересом, наткнулся на такой отпор, что даже оторопел. Ух, как полыхнула Дорис на него синими глазищами! Как спихнула его руку с круглой своей коленки! Как сказанула ему все, что о нем тут же придумала!.. И всякий раз, когда при ней упоминалось имя Тикси, делала такую брезгливую гримасу, будто речь шла по меньшей мере о пригоршне дождевых червей.

Итак, Тикси заскучал. И от скуки начал вести себя непредсказуемо.

Для начала выбросился из экзометрии в субсветовое пространство, чтобы оглядеться. Было у него в запасе до желанного рандеву с полсуток резерва. И потому, выяснив по галактическому атласу, что в непосредственной близости от него кружится вокруг ласкового розового с желтым солнышка таинственная планета Дфаанла, Тикси решил ее тотчас же посетить.

Почему «таинственная»? А бог ее знает! Может быть, вся ее тайна в том лишь и заключалась, что никто из людей ни разу не попирал стопами ее поверхность. Единственным, что сообщалось в атласе помимо этого прискорбного факта о Дфаанла, было то, что, по утверждению исследовавших ее в незапамятные времена ящеровидных путешественников из системы Имиатазр, «планета чрезвычайно богата прекрасными озерами чистой воды, в которых постоянно наблюдается эффект зизезап». Амелинчук недоумевающе хмыкнул. Никогда в жизни не слыхал он о таком эффекте, а спросить было не у кого. Поэтому он немного посокрушался, что такое богатство — озера чистой воды, — пропадает зазря. Дфаанла, собственно, и переводилась с языка Имиатазр, как «Страна Озер»… Но тут же утешился, что, вполне возможно, вода к употреблению не годится, а хороша лишь для благоговейного созерцания. Для любования загадочным «эффектом зизезап», который представлялся ему чем-то вроде знаменитых земных миражей или черных радуг на некоторых лишенных собственных светил, «безместных» планетах.

Вот Тикси и решил полюбоваться.

— Идем на посадку, — объявил он по интеркому. Поскольку он был сам себе экипаж, то с готовностью ответил: — Есть, командор!

А бортовой когитр, объект неодушевленный, которому в общем-то все было до лампочки, все же полюбопытствовал:

— На кой это вам, Тикси?

— Скучно, — честно признался Амелинчук.

— Причина более чем уважительная, — съехидничал когитр. — Но к чему вам приключения в такой ответственный момент, Тикси?

Тот не нашелся что возразить. Он никогда не знал, зачем лезет очертя голову в авантюры.

— Ну, ежкин кот, — сказал когитр. — Зизезап им подавай…

И у Тикси возникло серьезное подозрение, что когитр имеет-таки представление о природе таинственного эффекта. Но откуда?.. На прямой вопрос Амелинчук почему-то не отважился.

Дфаанла, закутавшись в жемчужную шаль атмосферы, грела сверкающий бок под мягкой лампадой солнышка. От нее исходило тепло и благодушие.

«Марабу» спокойно, без сюрпризов погрузился в перламутровые волокна облаков и, подрагивая в восходящих потоках, устремился к поверхности, навстречу обещанным озерам чистой воды. Тикси, испытывая сильное волнение, как всегда бывало с ним перед очередным закидоном, зажмурился и снова заголосил свою варварскую песенку.

Когда же облачный слой был пронизан и на всех экранах внешнего обзора воссиял день, он открыл глаза и замер с открытым ртом.

Потому что ящеры Имиатазр не солгали: озера были многочисленны и прекрасны. Действительно, целая Страна Озер. Десятки, сотни озер. Правильных очертаний глубокие чаши, доверху полные яснейшей, кристальнейшей влаги. И, что самое замечательное, каждая чаша — своего цвета. Голубая соседствовала с пурпурной, бирюзовая с янтарной, молочно-белая с угольно-черной. А между ними — голое, гладкое пространство, лишенное не то что малейших выпуклостей, а даже и видимой растительности. То ли сплошная иссушенная дотла соляная корка, то ли мелкий, отборный, зернышко к зернышку, белый песок.

Тикси взвыл от восторга и, отняв управление у недовольно заворчавшего когитра, бросил свой «марабу» на пятачок между зеленым, оранжевым и синим озерами.

Кораблик с хрустом утвердился на раскинутых опорах. Судя по легкому крену, это был все же песок.

— Атмосферный состав мне, живо! — весело скомандовал Амелинчук.

— Приемлемый, — ответил когитр сердито. — Дышать, бегать, стоять на голове не возбраняется…

— И в этом раю никто не живет?! — поразился Тикси.

— В раю, как известно, живут ангелы господни, — пробурчал когитр. Людям туда дорога заказана. Поскольку же ангелы суть метафизическая категория, следовательно, рай должен быть необитаем.

— Расточительство! — возмутился Тикси. — Безобразие! Могли бы по крайней мере курорт здесь устроить. Для сменных диспетчеров галактических баз. Работа тяжелая, нервная, требуется периодическая разрядка…

— Только и забот у всех, что курорты устраивать. Кроме зизезапа, и поглазеть не на что.

Но Амелинчук уже не слушал.

— Ежкин кот, — с досадой пробормотал когитр, ни к кому конкретно не обращаясь.

Тикси вывалился из тамбура и, вспахивая податливый песок, вприпрыжку устремился к ближайшему озеру. Оно было оранжевым. Амелинчук сбавил прыть и уже почти на цыпочках приблизился к не колеблемой даже малейшим ветерком водной глади. Благоговейно опустился на колени, сдернул перчатку и ладонью зачерпнул прохладную влагу. Не пронзительно-ледяную, но и не мерзопакостно теплую, а именно прохладную. Успокоительно, оживляюще прохладную… Поднес к самому лицу. В крохотном оранжевом зеркальце отразилась его застывшая улыбка. Вода была абсолютно чистой, без каких-либо минеральных взвесей, что могли бы придать ей столь экзотическую расцветку. «Как слеза младенца», — подумал Тикси, возвращая водяное зеркальце озеру.

Он отстегнул никчемный, неуместный в этом раю гермошлем и катанул его подальше. Лег на спину, закинув руки за голову, чтобы жемчужный песок не набился в волосы. Прижмурившись, подставил и без того бронзовое от космического загара лицо еще одному солнышку в своей жизни. Затих, прислушиваясь к себе и к своим мыслям.

«Так можно лежать годами, — думал он. — Никуда не спеша, не суетясь попусту. Просто лежать и строить ажурные замки воображения. А после разрушать. Сам себе зодчий, сам себе варвар. И, главное, совершенно один на целой планете!.. Обидно: за всю жизнь я не выстроил ни одного замка. Ни даже детской беседки. Единственное, что я умею, так это быть сменным диспетчером. Когда я умру — если такое вообще возможно! — на моей могиле напишут: он был хорошим сменным диспетчером. А спустя тысячелетия все забудут, что означает это словосочетание, и на полном серьезе примутся выкраивать в царской табели о рангах место моему чину. И угнездят его где-нибудь между титулярным советником и коллежским асессором. Конечно, если найдется кому заниматься подобной ерундой. Спустя тысячелетия может случиться, что просто некому будет читать надпись на моем надгробье. Почему? А потому, что вот уже тридцать лет мне, дураку, а я мотаюсь между звезд, наслаиваю на своей роже загар за загаром и ни на секунду не задумываюсь о том, кому бы передать по наследству собственную фамилию…»

Тикси резко приподнялся, сел. Песок с шуршанием осыпался с его спины и локтей.

— Этак бог знает до чего домыслишься!

Он посмотрел на часы: времени оставалось чуть поменьше вечности. Возвращаться на корабль, чтобы снова долгие часы болтаться в пустой, как сама пустота, экзометрии, ни малейшего желания. Будь Тикси человеком организованным, он озаботился бы иметь некоторый запас времени. Но Амелинчук всегда предпочитал тянуть до последнего, а потом спешить во все лопатки. Демонстрировать чудеса изворотливости, бросаться в авантюры, творить безумства и походя свершать подвиги, даже если никто никогда не оценит их по достоинству. Разумеется, вел он себя подобным образом лишь когда дело касалось его личной жизни. В работе же он был собран и мастеровит. Иначе не удержаться бы ему в сменных диспетчерах галактической базы «Геркулес» дольше конца смены.

— Какого дьявола… Первым из прямоходящих гуманоидов побывать на замечательной планете Дфаанла, возле прекрасных озер чистой воды, и не искупаться? Потомки, которые у меня непременно будут, мне того не простят! И, в конце-то концов, покажут мне обещанный «эффект зизезап» или нет?!

Во мгновение ока Амелинчук избавился от комбинезона. Теплый недвижный воздух принял его в свои объятия. Тикси подошел к самой кромке воды. Озеро дремало подле его ног, словно гигантский драгоценный камень «гелиодор», какие, по слухам, бывают именно такого цвета. Песчаное ложе покато уходило в пронизанные дневным светом глубины, и можно было не напрягая зрения разглядеть всякую его морщинку, всякую впадинку.

— Спишь, приятель? — спросил у озера Тикси. — Ну, сейчас я тебя растормошу!

Он с диким воплем ухнул в воду, подняв тучу янтарных брызг и гоня перед собой крутые волны.

Амелинчук плыл на середину озера, плавно гребя ладонями и лениво шевеля ногами. Изредка он погружал лицо в воду и глядел вниз. Ни соринки, ни щепочки, ни даже крохотной сорванной со дна водоросли не виднелось в струящейся толще. Огромная пиала, наполненная напитком для утоления жажды сказочного великана, который отчего-то не пришел. Кстати, напитком без вкуса и запаха.

«Рыб здесь тоже нет, — думал Тикси. — Отчего бы? Наверное, в каждом таком озере обитал дракон, который за тысячелетия сожрал всю живность окрест, вместе с водорослями и случайным мусором. А потом издох от голода и скуки, и кости его покоятся на самом дне.» Амелинчук присмотрелся, но ничьих костей под собой не увидел. «Должно быть, их занесло песком, решил он — А вот мы проверим!» Набрал полную грудь воздуха и нырнул.

С поверхности казалось, что до дна подать рукой. Однако Тикси погружался все глубже, а дно не становилось ближе. Напротив — ему померещилось, будто с каждым гребком под ним собиралась в плотные клубы тьма… Амелинчук даже слегка встревожился, хотя и не настолько, чтобы запаниковать. Здравый смысл опытного сменного диспетчера требовал немедля повернуть назад и вообще прекратить всякое безрассудство. Но прочие личные качества Тикси бунтовали против такого решения. «Ну нет, — думал Амелинчук. — Мистики, ежкин кот, я не потерплю. Мне много и не надо только дотронуться ладонью дна…» И он продолжал спуск, изо всех сил гребя ногами и левой рукой, а правую вытянув перед собой.

Тьма сделалась беспросветной, как чернильная бомба спугнутого осьминога.

А затем простертая вперед ладонь перестала ощущать сопротивление жидкости.

Мгновение спустя над совершенно обалдевшим Тикси расступились воды, и он, продолжая по инерции бултыхать ногами, пулей вылетел на поверхность. Выплюнул омертвелый воздух из легких и со всхлипом набрал свежего.

Что произошло? И как это могло приключиться? Он все время плыл книзу, ни на градус не отклоняясь от вертикали, и глаза его были открыты. Между тем в какой-то момент его курс внезапно изменился ни много ни мало на диаметрально противоположный…

Впрочем, так ли это?

Тикси огляделся. И ощутил, что замерзает. До мурашек по всей коже, до судорог, до волос дыбом.

Его обступала ночь. Над головой не мигая светились чужие звезды. Озеро в темноте казалось зловеще черным.

И на берегу нигде не было видать родного, обжитого, уютного «марабу».

На миг оторвавшись от своих записей, Дорис Эйнола бросила беглый взгляд на курсограф. Понятное дело, что во время странствий в экзометрии, то есть вне всяких пространственных измерений, этот прибор в значительной мере являл собой дань условности. Никакого реального курса он не отражал, а лишь с изрядной долей допущения указывал, какие звездные системы в каждый конкретный момент времени оставались бы за бортом корабля, буде таковой корабль следовал в обычном трехмерном пространстве — «субсвете», как для краткости называли его между собой работники галактических служб. Разумеется, на то, чтобы пересечь хотя бы одну такую звездную систему в «субсвете», понадобился бы не один месяц. Да и кому могло это прийти в голову, когда есть возможность экзометрального перехода? Поэтому показания курсографа менялись с фантастической для неподготовленного наблюдателя быстротой. Вдобавок, на терминал прибора поступали краткие сведения о минуемых светилах и планетах.

"…прекрасными озерами чистой воды, в которых постоянно наблюдается эффект зизезап», — прочла Дорис и вернулась к своим делам.

И вдруг обнаружила, что прочитанный ею только что на терминале текст удивительным образом созвучен с теми мыслями, которые она вверяла мемографу.

Дорис пробежала глазами уже таявшую информацию снова и снова. «Как же так? — подумала она сердито. — Всем позарез нужна вода, мы импортируем ее за килопарсеки либо синтезируем из всякого экологически сомнительного материала… А здесь — озера чистой воды! Допустим, ее нельзя употреблять непосредственно. Допустим… Но как сырье она сгодится наверняка. И нам, и тому же „Геркулесу“, и прочим разным. Забирать воду с этой планеты… кстати, как она называется?.. Дфаанла? Любопытно. Это гораздо экономичнее, нежели из соседних секторов. Особенно в свете недавних событий.» Дорис поглядела на часы. До начала совещания оставалось двенадцать часов. Даже с учетом перелета у нее имелся существенный запас времени. Запас, который можно — и нужно было — истратить с пользой. То есть своими глазами глянуть на нежданную кладовую бесценного сырья и попытаться уяснить хотя бы для себя, по каким неведомым причинам до сей поры эта планета не привлекала ничьего внимания. В информации шла речь о каком-то «эффекте зизезап». Но детальная расшифровка термина отсутствовала, а во «Всеобщем каталоге природных явлений, несовместимых с безопасностью», к какому тут же обратилась Эйнола, этот эффект не упоминался.

— Промежуточный финиш — Дфаанла, — приказала Дорис бортовому когитру.

— Принято, — кратко, по-деловому, ответил тот. Как всякий когитр, он старался приноровиться к человеку, в паре с которым работал.

Корабль шел над самоцветной россыпью сияющих в лучах солнца озер. «Странно, — думала Дорис. — Планета кажется очень привлекательной для освоения. Однако же никаких попыток к тому с момента ее открытия не сделано. В чем загадка?.. Она кажется искусственной, рукотворной. Ни малейшего признака растительности. Есть ли там вообще биосфера?» Она спросила об этом когитр.

— Есть, — немедленно отозвался тот. — Но подробности не приводятся.

Эйнола недовольно поморщилась и снова обратилась к созерцанию бескрайнего озерного покрывала.

— Координаты для посадки? — предупредительно осведомился когитр.

— На ваше усмотрение, — произнесла Дорис, погруженная в свои мысли.

— Принято, — сказал когитр.

И, чтобы не затягивать дела, опустил корабль на относительно просторную песчаную площадку между розовым, голубым и сиреневым озерами.

Дорис облачилась в скафандр высшей защиты. Перекинула через плечо самое эффективное оружие, какое сыскалось на борту — похожий на флейту фогратор с полным боекомплектом. Закрыла гермошлем.

— Простите, что вмешиваюсь не в свое дело, — деликатно заметил когитр. — Но информация не указывает на какого-либо рода опасности, достойные применения против них оружия…

— Возможно, исследователи не имели времени, чтобы их обнаружить, обрезала Дорис.

— Вполне логично, — с поспешностью согласился когитр, хотя женщине почудилось, будто в его голосе проскользнул почти неуловимый оттенок иронии.

Эйнола ступила на мелкий вязкий песок, будто на вражескую территорию.

На каждом шагу она озиралась, и ствол фогратора следовал за ее взглядом. Планета встречала гостью безразличным молчанием. Ни малейшего движения воздуха. Ни единого всплеска на гладкой, будто отшлифованный бриллиант, поверхности вод. Только шорох песка, ссыпающегося в углубления следов. «Наверное, я выгляжу нелепо, — подумала Дорис. — Но в чужих мирах предосторожность редко бывает излишней.»

Вскоре она вынуждена была признаться себе, что последнее соображение все сильнее кажется ей чисто умозрительным. Здесь не было ничего, несущего угрозу.

Испытывая внутреннее борение, Эйнола откинула светофильтр, а затем, поколебавшись, и забрало. Сначала лица ее коснулся теплый, свежий, невзирая на безветрие, воздух. А затем пришло прохладное дыхание озера. Чистого розового озера, что могло бы лизнуть носки ее сапог, если бы на его поверхности вдруг возникла хоть небольшая рябь. «Опасностей нет, вспомнила Дорис. — Только „эффект зизезап“. О котором никто не говорит как об опасности…» Она перекинула фогратор за спину и медленно опустилась на песок.

Сидеть в скафандре высшей защиты было весьма неловко. Функция такого снаряжения — обеспечивать безопасность владельца, а отнюдь не заботиться о его комфорте в условиях отсутствия внешней угрозы… Через пару минут у Дорис затекли колени, а еще немного погодя онемела спина. В то же время ей непонятно отчего не хотелось возвращаться на корабль, к оставшемуся невыключенным мемографу, к наполнявшим его полезным соображениям о недопущении впредь летных происшествий.

Эйнола разгерметизировала скафандр и неспешно освободилась из его оков. Теперь он валялся рядом, будто доспехи древнего рыцаря: такой же громоздкий, такой же пустой и такой же неуместный, когда нет речи о турнирах и никому не угрожают огнедышащие драконы.

Дорис даже не глядела в его сторону. Она сбросила заодно и легкое белое трико, в котором путешествовала, и вообще все, что на ней было, и теперь сидела голышом на теплом песочке, обхватив колени руками. Она уже не беспокоилась о том, что кто-то накинется на нее из злокозненно обустроенной засады. Впрочем, дотянуться до фогратора ей не составило бы никакого труда…

«Почему здесь никто не живет? — думала она, жмурясь от солнышка, будто разнеженная кошка. — Можно было бы прямо тут выстроить небольшой домик, хижину. Два этажа. Разбить палисадник. Вряд ли на песке возьмется расти что-нибудь, кроме нелепого саксаула. Взять и привезти с Земли кубогектар чернозема. И тогда здесь будет оазис. С яблонями и грушами вместо пальм. Впрочем, пальмы тоже можно посадить. Воды вдосталь. Вопрос только, придется ли она по вкусу нашим деревьям. Но даже если они откажутся от нее в чистом виде, походный синтезатор в единый миг обратит ее в то, что привычно их метаболизму. Будут сложности с поливкой. Но есть два выхода: заказать оросительную робосистему, чтобы она без людского присмотра заботилась о растительности. Либо раздобыть коромысло и носить воду в старинных лубяных ведрах, как века тому назад. И еще неизвестно, что предпочтительнее. Развести с десяток овец, пару коров. Обязательно понадобится лошадь. Нет, конечно же, на заднем дворе либо в пристрое будет стоять небольшой двухместный гравитр. Но это на самый крайний случай, когда непременно понадобится в течение часа пересечь полпланеты. И вряд ли такой случай приключится… Во всех же иных ситуациях лошадь как транспорт подойдет идеально. Я никогда не пробовала ездить верхом, поэтому на первое время потребуется маленькая тележка. Двуколка. Почему двухместный гравитр, двуколка? Но я же не собираюсь жить здесь одна. Будет кто-то еще. Второй. Но кто? Мне тридцать лет, и я ни на секунду не представляла себе, что рядом со мной окажется этот самый „второй“. Чужой человек, который, говорят, со временем становится ближе всех родных. Вот этого-то я и не могла никогда себе вообразить. И сейчас не могу. Но, наверное, смогу же когда-то!.. А если это произойдет? Значит, будет нужен отнюдь не двухместный транспорт. Трехместный. Или четырех. А может быть, шести? Десяти? Нет, не то странно, что до сих пор об этой планете знают лишь когитры, в чьей памяти собраны атласы и каталоги. А то странно, что я, дожив до тридцати лет, так до конца и не ощутила себя женщиной…»

Дорис рассердилась на себя. И за эти непрошенные, непривычные мысли, которые так способны помешать работе. И за то, что они почти не посещали ее прежде. Досадливо кусая губы, она встала и приблизилась к воде. К этому огромному колдовскому зеркалу, которое отражало все в розовом свете, потому что и было розовым. Вошла в него по щиколотку, зябко поджимая пальцы ног.

Оттуда на нее глядела прекрасная молодая женщина.

На сменного диспетчера галактической базы «Гончий Пес», человека серьезного, обладающего исключительными деловыми качествами, ни с того ни с сего напало дурашливое настроение.

— Как, разве вам не нравятся эти ноги? — пораженно спросила Дорис, мысленно обращаясь к этому несуществующему «второму». — Да, не самые длинные, не растут прямо из-под мышек, но вполне стройные… Бедра, конечно, чуть полноваты, только портит ли это общее впечатление? И талия вовсе не самая тонкая в мире, но стану ли я из-за этого переживать? И станете ли вы? Она — там, где ей и полагается быть, отчетливо и мягко очерченная. Конечно, я могу втягивать живот и тянуться на цыпочки, чтобы казаться более изящной и утонченной, но никогда не стану этого делать. Она тут же приподнялась на носочки и окинула свое отражение оценивающим взглядом. Нет, все же лишняя пара дюймов роста не помешала бы… — Я буду такой, какая есть, — упрямо сказала Дорис. — Разве не кажется вам мой живот чашей из бесценного белого фарфора, по сравнению с которым мейсенский выглядит грубой неолитической глиной? А как вам моя грудь? Почти идеальной формы… чуточку пышнее, чем подразумевает этот ни разу никем в глаза не виданный идеал. А плечи, которые так удобно обнимать? Вот сюда, в изгиб шеи, чуть ниже завитка волос, можно целовать. Когда-нибудь я позволю вам это. И многое другое. Пока вы можете об этом помечтать. Когда-нибудь…

Дорис воровато огляделась — в самом деле, не наблюдает ли за ней кто-нибудь исподтишка, не застигнет ли ее за столь неподобающим для сменного диспетчера занятием, как самолюбование. Но нет — она продолжала оставаться одна, если не считать неодушевленный когитр на борту корабля в полутора десятках шагов отсюда, с которым при желании можно поддерживать беседу на любую тему, но бесполезно ждать хоть какого-то неподдельного интереса к самой личности собеседника. Эйнола поймала себя на том, что даже слегка сожалеет об отсутствии посторонних глаз. Конечно же, естественно, разумеется, возник бы чудовищный скандал, много шума и крика, возможно — визга, обвинений и упреков. Но хотя бы кто-нибудь, пусть незаслуженно, не вовремя, да прикоснулся взглядом к ее красоте…

— Хватит!

Дорис ткнула носком собственное отражение, и розовое зеркало рассыпалось мелкими холодными брызгами. Наваждение сгинуло. Осколки тут же склеились воедино, и опять на нее из воды взглянула нерожденная покуда Афродита озерная… Эйнола, разозлясь, погнала прочь от берега этот призрак, тесня его и все глубже заходя в озеро. Отталкивала его от себя, била кулаками, снова и снова обращала в невнятную бликующую рябь. Отражение понемногу уступало. Вот от него осталась половина, вот уже треть, вот уже одно только застывшее злое лицо. Вот и нет его.

Нога на мгновение утратила опору, подвернулась, и Дорис, не успев даже ойкнуть, с головой ушла под воду. В глазах заплясали радужные круги. Женщина судорожно трепыхнулась, пытаясь ускользнуть из холодных объятий озера… не больно и все же вполне ощутимо ударилась затылком о песчаное дно, которое оказалось отчего-то не там, где ему полагалось бы, то есть не внизу, под ногами, а уже сверху. Как будто, падая, Эйнола неощутимо для себя вдруг совершила цирковой кульбит.

Чувствуя, как лопаются скомканные легкие, Дорис изо всех сил отбрыкнулась пятками ото дна там, где оно возникло, и торпедой устремилась в противоположном направлении. В мозгу тяжким молотом забухал секундомер, отковывая бесценные мгновения жизни. Бумм… Бумм… Бумм… А водяной капкан все никак не не отпускал жертву. Запрокинув лицо с лезущими из орбит глазами, исступленно загребая руками и бурно работая ногами — или это ей казалось? — Эйнола пробивала себе путь сквозь упругий розовый кисель. Впереди было так же темно, как и на дне. Или там ее тоже ожидало дно, а поверхности попросту не существовало?..

Грохот в ушах сменился плеском воды. Дорис еще продолжала барахтаться, обрушивая на себя тучи брызг, но она уже всплыла, она победила. Теперь можно было дышать сколько хочется. Однако ей потребовалось изрядное усилие, чтобы заставить себя сделать первый вдох и прозреть.

И тогда она обнаружила, что парит над самой сердцевиной угольно-черного провала. Свет обернулся тьмой, нет и в помине теплого солнечного неба, под которым она неосмотрительно позволила себе чуточку помечтать о счастливой женской доле.

Амелинчук рыскал вокруг озера. Он все еще питал надежду наткнуться в своих поисках на «марабу» или хотя бы на опрометчиво оставленную на берегу одежду. Жизнь его не лишена была перипетий, однако же впервые в своей биографии он принужден был очутиться на совершенно неведомой планете не то что с голыми руками, а и вовсе нагишом. Это состояние начисто выбивало его из колеи.

Холода он не ощущал. Особенных неудобств тоже, если не принимать во внимание оседающий на влажной коже песчаный налет. Как всякий долгожитель дальнего космоса, неплохо ориентировался в темноте, хотя и не мог бы сейчас с уверенностью сказать, какого цвета было то озеро, в котором он всплыл. Ночью все цвета представлялись ему оттенками серого различной насыщенности. Иными словами, несмотря на пережитое, Тикси не был ввергнут в панику и ни на гран не утратил самообладания. Но при всем том он сознавал, что по собственной вине вляпался в историю за пределами своего понимания. И далеко за рамками того приключения, на какое он рассчитывал, сажая «марабу» на пятачок между трех озер.

— «Марабу», «марабу», пташечка… — тихонько напевал Тикси.

Отчего-то ему не хотелось посреди этой чужой ночи по своему обыкновению орать во весь голос.

Что же стряслось? Каким фантастическим образом он пронизал планету насквозь и вынырнул в другом ее полушарии? То, что произошло именно это, для него, бывалого межзвездного волка — по крайней мере, за какого он сам себя почитал — было очевидно. С одной стороны, выходило, будто дфаанлийские озера по маловообразимым законам местной планетофизики вообще не имели дна, соединяясь между собой каналами наподобие сообщающихся сосудов. Впрочем, это не объясняло того, что Амелинчуку хватило одного, пусть и глубокого, вдоха, чтобы проплыть по одному из таких каналов из конца в конец. С другой стороны, дно все-таки было. Во всяком случае, возле берега.

Осененный догадкой, Тикси остановился. Никчемные поиски «марабу», руководимые не столько здравым смыслом, сколько примитивным ориентировочным инстинктом, следовало прекратить. Разумеется, и «марабу» и одежда ждали его на дневном полушарии, на том конце сквозьпланетного канала.

— Дубина! — выругал себя Амелинчук. — Шляешься тут как заводной болван…

И он огромными скачками понесся назад к озеру. С разбегу бухнулся в еще не растерявшие дневное тепло воды и шумно, как резвящийся морской слон, погреб на середину. Где-то в недрах души слабо трепыхнул хвостиком червячок сомнения и страха. Дескать, не все так уж и очевидно. Да и глубины озера как-то особенно зловеще темны. Кому приходилось совершать ночные ныряния даже в самых безобидных водоемах, тот должен помнить возникающую при этом невнятную, не поддающуюся разумным объяснениям жуть…

Но Тикси легко подавил все колебания в зародыше, осмеял подспудные страхи и, зарядив легкие воздухом под завязку, пулей ринулся к неразличимому и, что следовало из его же гипотезы, несуществующему дну.

Как и в прошлый раз, момента перехода он не уловил. Просто плыл себе и плыл, все помыслы свои направляя на то, чтобы ни на йоту не отклоняться от вертикали и тем самым экономить силы и запасы воздуха.

И внезапно очутился на поверхности.

— Ежкин кот!… - пробормотал Тикси, переведя дух.

Над ним по-прежнему нависало ночное небо. Впрочем, на горизонте дыбился язык призрачного сияния. Не то первый отголосок утренней зари, не то задержавшийся огрызок заката.

Из чего следовало, что это было все ж таки ДРУГОЕ озеро.

На сей раз до берега было рукой подать. Не имея ни сил ни желания экспериментировать дальше, Амелинчук выполз на песок и прилег. «Если это утро, то оно мудренее вечера, — подумал он равнодушно. — А если вечер, тогда… — Ему не хотелось ломать голову над проблемой этого самого „тогда“. Он попытался вообразить себе очередной нырок в никуда. Ему пришлось выдержать некоторое внутреннее единоборство и выйти из него победителем. — Тогда я сбегу.»

Полыхание на горизонте оказалось предвестником утра.

Тикси лежал на песке и размышлял о том, что на свидание он уже безнадежно опоздал. Что виноват он сам и никто больше на целом свете, и что вряд ли будет прощен. Во всяком случае, для того, чтобы заработать прощение, понадобятся значительные усилия. Что никогда больше он не станет совершать опрометчивых проступков. Что это его сто двадцать седьмой и окончательный зарок самому себе. Что дай бог ему попасть на свой корабль, и он вытрясет из этого хитрована-когитра информацию об «эффекте зизезап» до последнего бита.

Когда рассвело, Тикси понял, что теперь он не прочь позавтракать. Уж чего-чего, но оптимизма ему это естественное стремление не добавило. Потому что вокруг, насколько хватало глаз, не видно было ничего, кроме разноцветных озер и сверкающего на солнышке песка. Вода из озер, очевидно, годилась на то, чтобы заполнить пустующий объем желудка, но вряд ли организм согласился бы ее усвоить. Иначе никаких сложностей с водой в окрестностях планеты Дфаанла и в помине бы не стало. Что же до остального, то Тикси никогда не слыхал о съедобном песке.

Он уже достаточно отдохнул, чтобы возобновить упражнения в сквозьпланетных нырках. Но сердце подсказывало ему, что с этим озером, которое при свете дня оказалось сиреневым, ничего путного не выйдет. Возможно, в цвете воды и взаимосвязи озер и присутствовала какая-то система, только Амелинчук покуда не мог сообразить, в чем же она состояла. Поэтому он побрел, волоча ноги, к соседнему водоему, ядовито-желтому и не слишком глубокому на первый взгляд.

Внезапное чувство тревоги заставило его обернуться.

Без обостренного чутья на опасность в Галактике пропадешь. Если не можешь подсознательно, инстинктивно ловить недоступные никаким приборам волны, расходящиеся от источника угрозы, как от брошенного в воду камня, нечего тебе делать в дальнем космосе. Да и в ближнем, сказать по правде, тоже. А Тикси, худо ли бедно, работал там без малого десяток лет…

Поэтому сперва он ощутил все, что положено, а уж потом увидел и услышал. Но ощутить, увидеть и услышать подобное в сложившейся ситуации он мог ожидать менее всего. И прошла целая вечность, во всяком случае, секунд двадцать — это уж совершенно точно, прежде чем он опомнился, подобрал отвисшую челюсть и начал действовать.

Вот уже четыре часа Дорис Эйнола сидела на песке в десятке шагов от озера. В очень неудобной позе — на пятках, как дзюдоист перед тренировкой, имея в качестве опоры одну лишь правую руку, а левую неловко пристроив на коленях. С головой вполоборота налево, отчего прядка прямых пшеничных волос с упрямством, достойным лучшего применения, лезла ей то в глаза, то в рот. По причине этого — с затекшими спиной, ногами и шеей.

За эти часы успела сгинуть ночь и вовсю разгорелось утро. А озеро, воды которого столь опрометчиво покинула Дорис, расцветилось в кристально-изумрудные тона.

Причиной всех неудобиц была чудовищная, отвратительная на вид змея, больше чем на что либо похожая на разъевшегося мучнисто-белого червяка. Гадина всползла прямо из-под песчаного одеяла, будто тысячу лет дожидалась, когда поблизости объявится кто-нибудь аппетитный, и немедля устремилась к женщине. Ноги у Дорис подкосились, и она, даже не охнув, осела — без сил, без воли к сопротивлению, почти без чувств… Змея замерла, словно потеряла жертву из виду. Но стоило Дорис пошевельнуться, и тварь тотчас же начинала проявлять к ней любопытство. Ее безглазая и, впрочем, безротая морда скорее напоминала хвост. Но кто мог бы предугадать, каким образом она предполагала расправиться с добычей и затем пожрать ее? Быть может, извергая пищеварительный сок из многочисленных пор необозримого тулова, чтобы после вывернуться наизнанку и накатать свой желудок на полупереваренные останки?.. При одной мысли об этом Эйнола не стерпела и брезгливо передернула плечиками. В тот же миг змеища прянула в ее сторону!

Дорис оставила попытки активности. Теперь она просто сидела, временами незаметно напрягая и расслабляя взывающие о милосердии мышцы. И думала, как же ей вести себя дальше. Бежать к воде? Но вполне допустимо, что змея плавает не хуже, чем ползает. А Дорис не могла бы похвалиться отличными результатами ни в одном стиле. Нестись во весь опор вглубь пустыни, к другим озерам? Там ее могли поджидать опасности и похлеще. А она, и об этом не стоило забывать, была беззащитна. Виктор Гюго мог написать: «Нагая женщина — это женщина во всеоружии.» На планете Дфаанла он рисковал бы угодить впросак. Местные гады ничего не смыслили в женской красоте.

Видимо, сменному диспетчеру галактической базы «Гончий Пес» уготовано было умереть здесь от голода, страха и омерзения, в отвратительном соседстве. Обратиться в мумию, окостеневшую в нелепой исковерканной позе. В памятник единой минуте безрассудства, начисто перечеркнувшей всю жизнь. Если только змее не будет благоугодно издохнуть раньше.

Дорис осторожно скосила глаза на своего сторожа. В распластавшемся на песке ослизлом рукаве женщине почудилось трепетание. Неужели змея уловила это неприметное движение глаз и вздумала напасть?!

Ждать более было нечего. Да и незачем.

Одним прыжком Эйнола оказалась на ногах — мышцы свело в жестокой судороге. Подавив невольный вскрик, Дорис побежала, а точнее — поковыляла, оступаясь и почти падая, руками отталкиваясь от предательски расступающегося песка. Без надежды на избавление от зловещего спутника, неотступно скользившего следом. Обычный безрассудный бег насмерть перепуганной женщины.

И тут прямо перед собой задыхающаяся, полуживая Дорис увидела то, что увидеть никак не была готова.

Высокого, хорошо скроенного мужчину. Со слипшимися, еще не просохшими после купания русыми волосами. С широко распахнутыми серыми глазами и не менее широко разинутым ртом. Вдобавок ко всему, совершенно голого. И положительно ей знакомого.

От неожиданности Дорис Эйнола начала делать одну глупость за другой.

Она забыла напрочь о том, что за ней гонится гигантская змея.

Она замерла как вкопанная.

Она прикрыла те участки своего тела, которые женщины обычно избегают демонстрировать окружающим. Толку от ее ладошек и локтей было мало, но видимость приличий была соблюдена.

Итак, растерзанная нагая женщина спасалась бегством от огромного и весьма хищного на вид слизняка.

Завидя перед собой Тикси, незнакомка остановилась и без особого успеха попыталась упрятать от его ошалелого взора тугие, влажные от пота груди, которые тут же своенравно выскользнули на волю, а заодно и низ живота.

Слизняк, между тем, приступа скромности при виде Амелинчука не испытал и остановиться не подумал.

Чтобы прогнать его, не говоря уже о том, чтобы уничтожить, Тикси располагал только своими конечностями. Применительно к данному случаю они годились мало. Но за отведенные на решение секунды Тикси сделал важное открытие. Поскольку планета Дфаанла оказалась-таки обитаема, то ее жители существовали в той же азотно-кислородной газовой среде, что и люди, что и все животные благословенного уголка мироздания по имени Земля. Поэтому с весьма высокой степенью вероятности местные твари должны были обладать слухом примерно в общем с землянами диапазоне. Конечно, сплошь и рядом в бесконечной Галактике встречались отклонения от общих правил, но о них Амелинчук не хотел и вспоминать.

Он придумал, как ему совладать с чудовищным слизняком. — Заткните уши! — крикнул он женщине.

Та никак не отреагировала, продолжая панически укрывать свои сокровища.

— Уши! — заорал Тикси, приближаясь. — Уши береги, дура!

Женщина заозиралась, словно решила спасаться бегством и от него тоже. Увидела лоснящуюся спину совсем уже близкого гада. Только теперь до нее дошел смысл обращенных к ней воплей Амелинчука. И, выбирая из двух зол меньшее, она обхватила голову руками и зажмурилась.

В тот же миг Тикси нанес слизняку акустический удар.

Это было его секретное оружие. Он умел свистеть так, что лопалась стеклянная посуда, осыпались камни и полегала трава. Нужно было по-особому сложить губы, зажать нос, скорчить зверскую гримасу. И не упустить позаботиться также о собственных ушах… Этому искусству обучил его не какой-нибудь чудом дотянувший до наших дней былинный Соловей-разбойник, а вполне материальный ввгвиадвир с почти библейским именем Элеувви, житель одной из планет по ту сторону Ядра, похожий одновременно и на паука и на птицу, который вполне сносно болтал на астролинге. Настолько сносно, что бойко травил бытовые анекдоты своей странноватой расы и способен был оценить юмор землян. Амелинчуку довелось коротать в компании Элеувви почти неделю в затерянном среди астероидных полей, всеми забытом крохотном и насквозь роботизированном отеле «Райский сон», прежде чем за ними пришел пассажирский галатрамп и забрал назад в лоно цивилизации. В благодарность за искусство убийственного свиста Тикси поделился с новообретенным приятелем своими познаниями в искусстве игры на гитаре. Они расстались довольные знакомством и прекрасно проведенным временем…

Мерзкий слизень отпрянул и, ежась от боли, штопором ввинтился в песок. Он улепетывал прочь под самой поверхностью, и там, где он проползал, вскипали сухие буруны.

Ощущая себя витязем-змееборцем, Тикси горделиво приблизился к скорчившейся женщине. Потрепал ее по голому плечу.

— Все позади, — сказал он мужественным голосом. — Мы одержали славную победу.

Он подхватил ее под локти и поставил на ноги. Женщина ускользала из его рук, почти падала, голова запрокидывалась.

— Ну, ну, — проговорил Тикси. — Со мной тебе никто не страшен.

Незнакомка с трудом разлепила веки.

Полыхнула на него синими глазищами. Сильно толкнула в грудь. Потрясенный черной неблагодарностью, Амелинчук отступил на шаг, полагая, что женщина тут же повалится в его объятия. Но она стояла вполне уверенно. И смотрела на него так же брезгливо, как на слизняка.

Затем снова одной ладонью надежно укрыла лоно, другой же с разворота влепила ему затрещину.

— За что?! — застонал Тикси, шарахнувшись.

— За «дуру»! — прошипела женщина с ненавистью. — Но я же спасал тебя!

— А я вас просила об этом?! — она тут же осознала всю нелепость такого упрека и, тряхнув спутанной гривой забитых песком светло-рыжих волос, исправилась: — Впрочем, за это спасибо… Но что вы на меня пялитесь? Отвернитесь немедленно! И не смейте говорить мне «ты»!

Тикси покорно отвернулся.

— Можно подумать, я вижу все это впервые, — с обидой проворчал он.

— Я никогда прежде не раздевалась для вас! И никогда не разденусь! Так что вы видите ЭТО в первый и последний раз!

— Тогда уж, будьте любезны, отвернитесь и вы! — разозлился Тикси. — У меня тоже нет никакой охоты, чтобы меня разглядывала совершенно посторонняя женщина…

— Хм! Пожалуйста! Разглядывать вас не доставляет мне ни малейшего удовольствия. Я вообще не представляю, что это кому-то может показаться приятным!

Амелинчук тяжело вздохнул. Он узнал ее.

У Тикси была слабость выдумывать всем прозвища. Нечасто он отваживался обнародовать свою коллекцию. Но редкий человек из тех, с кем сводила его судьба, избегал участи экспоната… После того вечера, когда они встретились впервые, Тикси прозвал ее Сердитой Чухонкой. И если бы однажды ему предрекли приключение на двоих, Сердитая Чухонка с «Гончего Пса» была бы последней, с кем он предпочел бы разделить свою участь. Впрочем, с фигурой у нее все было в полном порядке, и Тикси как честный человек не мог не отметить этого.

Дорис тоже узнала его. И прежние, уже порядком позабытые антипатии пробудились в ней с новой силой. Меньше всего она хотела быть спасенной от гибели этим разнузданным юбочником и горлопаном с «Геркулеса». Ей невыносима была сама мысль о том, что он оказался первым, увидевшим ее наготу. В то же время она вынуждена была признать, что вел он себя достойно, выглядел мужественно… во всех отношениях. И, очевидно, пользовался успехом у женщин по заслугам.

Они оглянулись одновременно.

— Ну, что вам еще?!

— Хотел посмотреть, не ест ли вас кто-нибудь!

— Думаю, вас бы это только обрадовало!

— Но я не желал бы стать вторым блюдом!

— Вами он побрезговал бы!

— А вами бы отравился!

Эйнола оскалилась, как дикая кошка, сжала кулаки и, начисто позабыв о стыдливости, шагнула навстречу Амелинчуку, который и не думал на этот раз отступать. Несколько мгновений они стояли лицом к лицу, трясясь от злости.

«Все-таки она хорошенькая, — вдруг подумал Тикси. — Хотя и сатана характером.»

«Ах, если бы мой „второй“ походил на него, — подумала Дорис. — И в то же время не был им…»

— Какого черта, — сказал Тикси, отводя взор. — Кажется, мы попали в одну передрягу. Что мы собачимся? Нужно как-то выпутываться. А уж потом постараемся оказаться как можно дальше друг от дружки.

— Согласна, — произнесла Эйнола, опуская глаза. — Но это не повод, чтобы меня разглядывать.

— Я вас не разглядываю. Но коли здесь живут ТАКИЕ хозяева, мне просто необходим полный круговой обзор. И я не виноват, что иногда в его зону попадаете вы. Я забочусь о вашем же благе. До ваших прелестей мне нет никакого дела…

— Мне до ваших — тоже! — сказала она с нескрываемым раздражением.

Дорис сидела неподалеку, поджав ноги и осторожно расплетая свалявшиеся в колтун волосы. Будто отдыхающая русалка, только без дурацкого рыбьего хвоста. Она делала вид, что целиком поглощена этим занятием и потому не обращает внимания на редкие косые взгляды, что бросал на нее Тикси — якобы из соображений безопасности.

— Хотел бы я знать, в чем заключается этот проклятый «эффект зизезап», — сказал он. — Тогда, может быть, мы поняли бы, как попасть домой. Что у вас тут? «Марабу», как и у меня?

Дорис кивнула.

— Видимо, это явление естественного экзометрального перехода, заметила она задумчиво. — Странно только, что никто его не исследует. Это дало бы нашей науке много полезных сведений. Природа совершает те же действия, что и цивилизация. Но при этом она затрачивает меньше усилий.

— Чей это афоризм?

— Мой. Только что придумала.

— Когда же нам исследовать все, что за пределами наших секторов? Тикси пожал плечами. — Мы у себя-то ничегошеньки не успеваем толком разглядеть. Кстати, чей это сектор?

— Ничей. Нейтральные воды.

— Значит, хватятся нас не скоро. Мы здесь торчим часов восемь. Когда еще когитры всполошатся…

— Полагаю, мой забеспокоится первым, — уверенно произнесла Дорис. — Я не имею привычки надолго покидать борт, не предупреждая об этом заранее. А ваш, если он во всем подобен хозяину, вообще может никогда не спохватиться.

— Это попытка меня оскорбить? — ощетинился Тикси.

— Простите, я не хотела, — с ангельским смирением ответила женщина.

— Во всяком случае, пройдет какое-то время, прежде чем любой из них догадается поднять «марабу» в воздух. Брошенная на берегу одежда должна побудить их начать самостоятельный облет планеты и вдобавок вызвать спасателей.

— А планета бо-ольшущая… К тому же, они могут решить, что мы просто утонули.

— Кажется, мой должен сразу догадаться, в чем дело, — пробормотал Тикси. — Он что-то знает про «зизезап».

— И вы не выяснили у него никаких подробностей?!

— Я не подозревал…

— И полезли на поверхность чужой планеты, пораженную каким-то таинственным эффектом, ничего о нем не ведая? — Дорис издевательски расхохоталась. — Нет, положительно вы ненормальный!

— Между прочим, вы поступили точно так же, — огрызнулся Амелинчук.

— Я — другое дело!

— Это отчего же? Результата мы добились абсолютно тождественного. Если не считать того, что не окажись на этой планете — совершенно случайно! — меня, вас бы уже переваривал гигантский слизняк!

— Долго вы будете мне напоминать об этом? — возмутилась Эйнола. Может быть, вы еще потребуете от меня благодарности?

— От вас дождешься, — фыркнул Тикси.

— Если хотите знать, — продолжала Дорис, — ваше соседство мне уже порядком надоело. Но я вынуждена его терпеть, потому что, как вы это с подлинно мужским тщеславием подчеркиваете при каждом удобном случае, не способна защитить себя. Увы, это так. Но неужели уже то, что я, скрепя сердце, принимаю вашу помощь, не есть проявление моей признательности?! Хм!

— Вы потрясающая женщина, — заявил Амелинчук. — Нужно иметь подлинный талант, чтобы так ловко все ставить с ног на голову.

— С головы на ноги, — строго поправила его Дорис. — Это вы, мужчины, в незапамятные времена опрокинули элементарные представления о порядочности и чести. А потом сделали вид, будто так и полагается. И перестаньте на меня таращиться!

Тикси, опомнившись, уставился в небо, подернутое тончайшей облачной кисеей.

— Лучше подумайте, как нам оказаться на наших кораблях до прилета спасателей, — сказала Эйнола. — Не знаю, как вы, а я не хотела бы предстать перед ними в таком виде.

За его спиной зашуршало. Тикси сторожко вскинулся, ожидая появления очередного местного гада. Но это была Дорис. Легко покачивая крутыми бедрами, она шла к ближайшему озеру. Забрела в воду по колено, присела на корточки и стала плескаться, смывая с себя песок.

«Рыжая ведьма, — подумал Амелинчук печально. — Не будешь ты моей. Жаль…» Он постарался со всей суровостью напомнить себе, что в конце-то концов очутился тут по пути на свидание. А это означало, что в данный момент его сердцу полагалось быть занятым. И что интерес к Сердитой Чухонке вызван исключительно эстетическими соображениями.

Дорис, чистая, сияющая, свежая, сияющая, выходила из воды, выжимая отброшенные с лица влажные пряди волос. На плечах, между трепещущих грудей с заострившимися розовыми сосками, вокруг пупка, на треугольном лоскутке золотого руна вспыхивали бриллиантовые брызги.

Стиснув зубы, Тикси совладал с собой, отвернулся.

В тот же миг Дорис закричала.

Дно под ее ногами расступилось, будто лопнула непрочная ткань. Забив руками, женщина сумела на мгновение удержаться на поверхности. Над водой оставалось только ее запрокинутое, искаженное ужасом лицо.

Тикси словно ждал этого. Спустя долю секунды он был рядом.

И едва не отпрянул, увидев у самых своих ног вместо покатого склона под хрустальным пологом зияющую черную бездну. В эту бездну проваливалась Дорис, и вытащить ее не было никакой возможности. Зажмурившись, Амелинчук прыгнул в самую пасть тьмы.

Вода не держала их.

Наощупь они встретились руками и уже не размыкали их, покуда низ не поменялся местами с верхом и впереди не забрезжил свет.

— Я здесь когда-нибудь у-утону… — задушенно выдавила Дорис, трепыхая ногами где-то подмышкой у Тикси.

— Ерунда, — пробормотал тот. — Главное — визжите вовремя.

Следовало признать, что раз за разом злокозненный «зизезап» заставал их врасплох. Но нынче он преуспел в этом преизрядно.

Примерно с полчаса они обессиленно лежали на берегу, распластавшись, как тюлени в заповеднике. И понадобилась целая геологическая эпоха, чтобы Эйнола вспомнила о своих нравственных принципах и выпустила руку Амелинчука.

— Мы погибнем, — сказала она уныло, что вовсе на нее не походило.

— Ерунда, — повторил Тикси. — Нас спасут. Либо ваш разумник когитр, либо мой раздолбай. Это вопрос времени.

— Мы умрем, — упрямо произнесла Дорис. — От жажды, от голода. Нас сожрут эти гнусные змеи. Либо однажды усосет какое-нибудь озеро и не отпустит.

— Ерунда, — в третий раз сказал Тикси. — Я думаю над системой. В своих внепространственных связях озера должны подчиняться какой-то системе. Может быть, все дело в цвете. Я припоминаю, сквозь какие озера пронесла меня нелегкая. Оранжевое. Потом — не знаю какое. Темно было. Наконец — сиреневое. А у вас что?

— Розовое и зеленое, — сказала Дорис. — Сквозь желтое мы путешествовали вместе. И вынырнули в молочном.

— Жаль только, без кисельных берегов. — Не смейте говорить о еде!

Тикси смущенно хихикнул. Сказать по правде, он давно уже мечтал о хорошем бифштексе. Размерами с суповую тарелку. С экзотическим гарниром из молодого тростника. Или даже из обычного картофеля, но тоже молодого. И о целом блюде копченого дикобразьего мяса. Впрочем, можно удовольствоваться и олениной…

— Так вот, система, — сказал он, проглотив слюну. — Очень важно ее уловить. Тогда остается выяснить, присутствует ли в ней прогрессия либо, напротив, регрессия. То есть, куда нам следовать по цепочке сообщающихся озер — вперед или назад. Чтобы в конечном итоге вынырнуть поблизости от одного из наших «марабу». Очевидно, что байка про охотника и фазана в этом случае не подходит. Хотя бы оттого, что в ней нет места ни белому, ни розовому.

— Система может заключаться в полном отсутствии системы, — резонно заметила Дорис. — Не забывайте, что мы имеем дело с матушкой-природой. А с формальной логикой прародительница всегда была не в ладу. Подумайте сами, что за идиотизм — сцепить розовое озеро с зеленым, а сиреневое с белым?

— Не вижу ничего идиотского, — произнес Амелинчук.

— И напрасно. Более безвкусного сочетания цветов я в жизни не встречала.

Тикси помолчал, размышляя.

— А что, разве некрасиво? — спросил он осторожно.

— Хм! — Эйнола пренебрежительно встряхнула головой, на которой из причудливо спутанных полупросохших прядей уже возникла недурная прическа.

— И как же нам искать выход, не зная системы?

— Очень просто, — сказала Дорис, поднимаясь и непринужденно стряхивая песок со своей глянцево-белой кожи. Кажется, она и думать забыла про наготу. Либо же присутствие Тикси и впрямь было ей совершенно безразлично. — Проще некуда. Перестаем забивать мозги раскладами цветов. И ныряем, ныряем… Как вы сами понимаете, такой стохастический поиск приведет нас к цели с весьма высокой степенью вероятности.

— И насколько же высока эта степень? — прищурившись, полюбопытствовал Амелинчук.

— Вы не поверите, — ослепительно улыбнулась Сердитая Чухонка. — Целых пятьдесят процентов!

Они ныряли и ныряли. Иногда тотчас же, едва достигнув поверхности и отдышавшись. Иногда подолгу отлеживаясь на прохладных волнах и таращась в небеса, то прозрачно-голубые с легкой лиловизной, то звездно-черные, в зависимости от того, в какое полушарие приводил их «стохастический поиск». После того, как одно из озер не дозволило передышки и разверзлось под ними ни секунды не медля, они все чаще устраивали себе антракт на бережку. Лишь раз их согнала оттуда гигантская змея, то ли беспредельно наглая, то ли глухая, как пень. Она не реагировала на молодецкий посвист Амелинчука. В отличие от Дорис, которая, несмотря на тщательно зажатые уши, едва не обеспамятела, и Тикси вынужден был чуть ли не на плече тащить ее в воду и уже там приводить в чувство. К счастью, змея в озеро не сунулась и разочарованно убралась восвояси под песок. Тем не менее очнувшаяся Дорис выходить на берег отказалась, и они продолжали свои сквозьпланетные странствия…

— Безнадежно, — вдруг сказала Дорис.

Это было первым словом, произнесенным ей с того момента, как они затеяли «стохастический поиск».

— Это ваша идея, — сказал Тикси. — И неплохая.

— Безнадежно, — повторила женщина. — Этот путь никуда не ведет. Мы только сбили со следа тех, кто захочет нас искать. Наверное, нет уже уголка на этой дурацкой планете, где бы мы не побывали.

Ее глаза подозрительно блестели. Возможно, в них бликовали воды очередного, бог весть какого по счету озера.

— Ну, не останавливаться же, раз начали, — сказал Амелинчук.

Они только что всплыли и еще не достигли берега. Похоже, Дорис и не особенно туда стремилась.

— Вы всегда так упорны в своих начинаниях? — на высокой ноте начала она. — Даже если затеяли глупость?

— Обычно нет, — миролюбиво ответил Тикси. Хотя вынужден был признаться себе, что немного покривил душой. Частенько он заходил в своих авантюрных выходках чересчур далеко, гораздо дальше, чем диктовал ему здравый смысл. Но все это было так давно… — И я не считаю это глупостью.

— Я устала, — сказала Дорис капризно. — От постоянных вдохов и выдохов у меня скоро лопнет грудь и глаза вылезут на лоб. Наконец, я голодна!

— Простите, но у меня даже нет ножа, чтобы я мог отрезать от себя лучшие кусочки вам на завтрак, — закипел Амелинчук.

— Я не ем свинину!

— Ах да, ослицы же травоядные…

— Что-о-о?!

Дорис опять оскалила ровные жемчужные зубки и попыталась дотянуться до Тикси кулаком. Тот благоразумно отплыл от нее на пару метров и теперь маневрировал на безопасной дистанции.

— И плаваешь ты паршиво, — сообщил он мстительно.

— Негодяй! — вопила Дорис, бессильно колотя руками по воде. Ублюдок! Лучше бы меня сожрала змея, чем видеть эту гнусную похотливую рожу!

— И вообще ты толстуха.

— А вы — козлоногий сатир! И козломордый!

— А у тебя… — начал было Тикси. И камнем ушел на дно.

— И козлозадый! — успела выкрикнуть Дорис и тут же провалилась вслед за ним.

Они стремительно погружались в карминное марево, и упругие подводные потоки неумолимо сближали их. Из-за перепалки никто не успел запастись воздухом в легких. Сморщившись от напряжения, извиваясь в спазмах удушья, Дорис зажала рот ладонью. Амелинчук потянулся к ней, но женщина отпихнула его. На более активное сопротивление сил не достало, и со второй попытки Тикси обхватил ее за плечи, чтобы не потерять в этой пропасти…

Живительная, светящаяся распыленным в голубоватой толще солнцем поверхность оказалась вдохновляюще близкой, и Тикси дернулся к ней навстречу. Но тут же отпрянул.

Тень. Просторная, как грозовая туча, хищно заостренная спереди. Она возникла прямо над его головой, перекрывая путь к спасению. Она двигалась, размытые очертания краев лениво колыхались, и не было ей конца.

Амелинчук, запрокинув голову и неотрывно следя за зловещим призраком, приник ко дну. Дорис билась в его руках, словно умирающая рыба — с каждым мигом все слабее. Тикси и сам изнемогал.

В судорогах он лягнул пяткой озерное дно. И оно расступилось.

Тикси уже не видел, что ожидало его в новом озере. Еще одна тень, две тени, сто чертей, тысяча дьяволов — будь что будет. Он всплывал, за пределами сил шевеля непослушными ногами. Руки его были заняты каким-то грузом, от которого никак нельзя избавиться по очень веской, но бесследно ускользнувшей из затуманенного мозга причине.

— Эй, — Тикси осторожно встряхнул женщину за плечо. — Эй, очнитесь.

К своему стыду, он обнаружил, что до сих пор не озаботился узнать у Сердитой Чухонки ее имя. Впрочем, она тоже не стремилась укрепить знакомство. Сейчас же ситуация менее всего располагала исправить упущения. Вот уже минут пять Дорис лежала на мокром песке, закатив глаза, безвольно раскинув руки и ни на что не реагируя.

Тикси похолодел. Ему в жизни не приходилось откачивать утопленников. И в то же время он сознавал, что если не справится с этой задачей, Сердитая Чухонка умрет.

— Ежкин ко-о-от!.. — Амелинчук едва не заплакал.

Он вскинул Дорис животом на свое колено и несколько раз сильно нажал. Как ему показалось, пользы это не принесло. Тогда он опрокинул ее и попытался в меру своих представлений сделать искусственное дыхание. Уперся ладонями между холодных, опавших грудей, приналег.

— Ну же, дыши, несчастная вредина!

Дорис всхлипнула. На ее фарфорово-белых глазах взошли круглые, во всю радужку, зрачки.

— Подонок… — пробормотали серые губы. — Не смейте… ко мне прикасаться…

— Угу, — радостно согласился Тикси, укладывая женщину поудобнее и не без сожаления убирая ладони с ее тела.

Испытывая громадное облегчение, он встал, деловито осмотрелся.

И вдруг заорал во всю глотку.

— Нет… — прошелестела Дорис. — В озеро… больше… не пойду… лучше умру…

— К черту озеро! — вопил Амелинчук. — К черту всю эту планету! Кора-а-бль! — он пригляделся повнимательнее и с восторгом объявил: — Даже два!

Ступив в тамбур своего «марабу», Дорис с негодованием оттолкнула руку Тикси, о которую опиралась на всем пути от озера до корабля. Ей вдруг представилось совершенно невозможным, чтобы хоть кто-нибудь застал ее в обществе постороннего мужчины, да еще в таком непристойном виде. Даже если этот «кто-то» всего лишь бортовой когитр, неодушевленный интеллектронный прибор, которому в общем наплевать, чем занята его хозяйка, если ее жизни ничто не угрожает… Ей тут же пришлось привалиться к стене, чтобы не потерять равновесие.

— Благодарю, — сказала Дорис ледяным тоном. — Здесь я разберусь без вашей помощи.

Амелинчук, выглядевший весьма смущенным, поспешно кивнул.

— Не могли бы вы покинуть борт? — продолжала Эйнола. — Мне необходимо срочно привести себя в порядок и поспешить к месту назначения. И вообще, вам нет нужды глазеть на меня столько времени!

Тикси снова кивнул.

— Признаться, это небольшое удовольствие, — сказал он и спрыгнул на песок.

Дорис, чувствуя себя древней развалиной, докарабкалась до кресла. Прямо напротив лица услужливо вспыхнул экран видеала. Несколько минут Эйнола молча смотрела, как Тикси бодро, упруго шагает к своему кораблю.

— Как ты здесь очутился? — спросила она у когитра.

— Игра случая, — помедлив, ответил тот. — Со мной вышел на связь когитр с соседнего корабля и выразил озабоченность затянувшимся отсутствием своего пилота. Поскольку ваше состояние моей тревоги не вызывало, я решил помочь ему в поисках, предварительно известив вас о своем вынужденном краткосрочном отсутствии.

— Что значит «тревоги не вызывало»? — Дорис никак не могла сосредоточиться.

— Вы спокойно лежали на песке возле озера. В скафандре высшей защиты. С фогратором. О чем же мне следовало тревожиться? Правда, подтверждения от вас не поступило, но оно и не было необходимым…

— Выходит, ты и не думал меня искать?

— Но с вами, как мне представлялось, все было в полном порядке. Разве я мог предположить, что вы отважитесь на пребывание без скафандра на чужой малоисследованной планете? Что же до пилота соседнего корабля, что он вполне был на такое способен. Если, разумеется, судить по его когитру. Помолчав, он добавил с нескрываемым возмущением: — Поразительно неорганизованный субъект!

— Подонок, — сказала Дорис отсутствующе. В ее лексиконе это было самым сильным выражением.

Когитр и не подумал отнести его на свой счет.

— Прикажете стартовать? — предупредительно спросил он. Дорис молчала.

Ей хотелось обхватить себя за плечи, чтобы сгинул куда-нибудь этот жестокий холод пополам со стыдом, и тихонько завыть. Вместо этого она медленно поднесла к лицу правую руку и укусила ее. До крови.

— Ты, обормот, — сказал Тикси, опускаясь в пилотское кресло. — Ну-ка, выкладывай мне все, что знаешь про «эффект зизезап»!

— А нельзя ли повежливей? — взъерепенился когитр. — Я тут волнуюсь, рыскаю по этой дурной планете, да еще в компании такого зануды, какой мне в текущем воплощении покуда не встречался. И что в благодарность?

Амелинчук в зловещем молчании ждал, когда он закончит. Вскоре когитр и сам почувствовал, что хозяин не расположен шутить.

— Ну и видок у вас, Тикси, — промолвил он примирительно. — Будто вас ограбила шайка под предводительством доподлинного Бармалея… Так вот, что касается «эффекта зизезап». В «Энциклопедии Феи Морганы», лучшем из доступных мне справочных изданий по аномальным природным явлениям, кстати — прекрасно иллюстрированном, каковое было опубликовано в Кудымкаре шесть лет тому назад, об этом феномене сообщается нижеследующее: «Озера планеты Дфаанла суть естественные резервуары акваподобных органических коллоидов примерно сходного биохимического состава… формула приводится… но в то же время обладающих различным коэффициентом отражения падающих на них солнечных лучей, что порождает восхитительное разнообразие в цвете даже соседствующих озер.»

— А при чем тут экзометральный переход? — тупо спросил Амелинчук.

— Действительно, при чем? — в тон ему отозвался когитр.

Тикси прервал свой марш-бросок на свидание. С полпути сообщил по ЭМ-связи на неназванную базу: «Не прилечу. Обстоятельства. Прости.» Не стал он возвращаться и на «Геркулес». В конце концов, срок его отпуска еще не истек. Вместо всего этого Тикси швырнул свой кораблик далеко в сторону от первоначально избранной трассы и гнал много часов кряду, покуда не счел возможным пришвартоваться к небольшому, малолюдному галактическому стационару, где по его расчетам ни он никого, ни его никто не знал. Где все были заняты своими делами и не обращали внимания на нежданных визитеров.

Он забрел в бар-автомат. Там за стойкой тянул матэ через серебряную трубочку такой же неприкаянный на вид искатель уединения, в обтерханной ковбойке и стареньких джинсах, что были обшиты на особо уязвимых местах вытертой до лоска оленьей кожей.

— Привет, — сказал Тикси, устраиваясь на другом конце стойки и заказывая себе леденящий душу фраппе в большом стакане.

Незнакомец молча кивнул.

— Ты кого-нибудь знаешь с «Гончего Пса»?

— Я знаю всех в этом закутке, — сказал тот. — Может быть, и меня знаешь?

— Ты Тикси Мельничук, — небрежно бросил незнакомец. — Амелинчук, поправил Тикси, слегка опешив.

— Это неважно. Важно, что я знаю всех.

— Среди диспетчеров на «Гончем Псе» есть одна девчонка. — Тикси помолчал, пытаясь подобрать слова. Его ладони, как ему казалось, все еще сохраняли ощущение ее шелковой прохладной кожи. — Рыжая и очень вредная.

— Рыжие все вредные, — заявил незнакомец. — Но на «Гончем Псе» нет ни одного диспетчера. Да и к чему они? Там есть только стюардессы, и среди них я знаю по меньшей мере трех рыжих. И все вредные, как никотин. Представляешь, ни одна не дала такому козырному парню, как я!

— «Гончий Пес» — это галактическая база, — пояснил Тикси.

— Я имел в виду рейсовый круизер «Гончий Пес», что мотается от Сириуса до Ядра через эти секторы пространства. Он-то и забросил меня в эту глушь. Но я не жалею. Мне того и надо. Видно, мы говорим с тобой о разных вещах, Мельничук, потому что я никогда не слыхал о рыжей девчонке с галактической базы «Гончий Пес». Я и о самой-то базе с таким названием впервые слышу от тебя.

— Жаль, — сказал Тикси. — Тогда извини.

Когда Дорис прибыла на «Геркулес», совещание уже закончилось. Ей не довелось поведать миру все те полезные соображения, что хранил ее бортовой мемограф. Как ни странно, она не слишком сокрушалась по этому поводу.

— Дорис! — окликнул ее начальник службы безопасности полетов «Геркулеса», носивший варварски неблагозвучное славянское имя, упомнить которое всегда было выше всяких ее сил. Что не мешало им прекрасно сотрудничать. — Какое везение, что вы здесь. У вас уставший вид. Что, много работы?

— Невообразимо много, — сказала она.

— Если работа женщины оставляет следы на ее лице — это плохая работа. Переходите к нам. Здесь вас будут беречь.

— Я подумаю над этим.

— Когда вы полагаете вернуться на «Гончий Пес»?

Дорис замешкалась с ответом. Здесь ее ничто как будто не задерживало.

— Прямо сейчас, — сказала она.

— Отлично! А нет ли у вас желания по пути сделать незначительный крюк и забросить на «Альгораб» крохотную посылочку? Ввиду ее большой важности я не могу дожидаться почтового рейса. Впрочем, если вы откажетесь, я не буду обижен и пошлю туда кого-нибудь из своих пилотов…

— Отчего же мне отказываться? — Дорис безразлично пожала плечами. Это и в самом деле по пути.

«Крохотная посылочка» оказалась крупногабаритным грузовым контейнером. Со встроенной транспортной системой, которая вкатила его на борт «марабу» и приютила в тамбуре, где сразу стало не повернуться. В любое другое время Эйнола взбунтовалась бы от такого ущемления свободы передвижения. На сей раз она отнеслась к происходящему с олимпийским спокойствием и не позволила когитру даже пикнуть в знак протеста. Потрясенный ее выдержкой, хитрый славянин поклялся немедля связаться с «Альгорабом», дабы там надлежаще подготовились к встрече.

Но то ли он забыл о своем обещании за неотложными делами, то ли «Альгораб» проявил неподобающую безответственность. Во всяком случае никто не встречал Дорис у шлюзов, никто не смог объяснить ей, кому адресован контейнер и куда его следует препроводить. Эйнола и теперь не подняла скандал. Она просто вытолкала «посылочку» с корабля, найдя ей пристанище в закутке причальной палубы. А сама, вспомнив, что ничего не ела почти сутки, отправилась в поисках какого-нибудь местного трактира.

Ей не встретилось ничего более подходящего, чем маленький, но вполне уютный и почти пустой бар-автомат.

— Это, это и это, — сказала она, без особого разбора тыча пальцем в высветившееся на стойке меню.

Кроме нее, в баре сидели двое. Один, в странном для дальнего космоса облачении, более пригодном для скачки по пампасам на необъезженных мустангах, даже ухом не повел. Другой, судя по форме — такой же, как и она, сменный диспетчер, оторвался от стоящего перед ним высокого стакана, в котором пузырилась яркая жидкость пополам с осколками льда. Покосился в ее сторону.

Отодвинул, едва не опрокинув, стакан. Встал. Лицо его, бронзовое от загара, стало почти серым.

Дорис уже была на ногах. Ее дергало, почти трясло от внезапно накатившего нервного напряжения.

Тикси Амелинчук неуверенно шагнул ей навстречу.

Дорис Эйнола схватила его за руку. Стиснула с невероятной, почти мужской силой.

И потащила Тикси прочь из бара. Все без единого слова, все молча.

В коридоре никто не обращал на них внимания. Дорис пнула первую попавшую дверь. Там шло многолюдное совещание, с демонстрацией цветных стереограмм, со стрекотом мемоселекторов. На Дорис зашикали. Она с лязгом захлопнула дверь. Пихнула следующую. С десяток операторов погрузки одновременно говорили в микрофоны, неотрывно таращась на полыхающие лучами прожекторов фрагменты одного большого, во всю стену, экрана. «Там, возле шлюзов, контейнер с „Геркулеса“, — громко объявила Эйнола. — Если он вам нужен, пойдите и заберите. Если нет, я вернусь и выкину его в пространство!» И снова грохнула дверью. Потрясенный Тикси безмолвствовал.

Дорис распахнула еще одну дверь. Здесь было пусто. Лишь стеллажи кристаллотеки у каждой стены от пола до потолка. Дорис втянула Амелинчука внутрь помещения и почти выкрикнула формулу полной изоляции, намертво «заговаривая» дверь. Трясущимися пальцами взялась за ворот трико. Не совладала с ним, рванула прочь — ткань затрещала. «Что ты замер, как истукан? — спросила она быстрым шепотом. — Тебе помочь?! Скоро сюда начнут ломиться!» — «Что, что помочь?» — пробормотал Тикси неверными губами. Дорис отшвырнула к стене скомканное трико. С шорохом посыпались кристалл-компакты. Она стояла перед Амелинчуком обнаженная. Как тогда, на планете Дфаанла, в Стране Озер. Но теперь ее руки не были заняты нелепыми, вздорными попытками что-нибудь прикрыть. Они пытались справиться с застежками на костюме Тикси, большей частью декоративными, для вящего эффекта. «Ну же, скорее!» — шептала Дорис. В приглушенном свете плафона над входом было видно, что она пылает — и лицо, и шея, и плечи, и даже грудь. И там, где пальцы ее касались Тикси, чувствовался ожог. «Осторожней, — попросил тот. — Так мы можем устроить пожар.» — «Пусть, тряхнула головой Дорис. — Пусть все горит, так им и надо.» — «Подожди, не дергай застежку, это регалия, ты только все порвешь.» — «И порву, очень даже просто.» Амелинчук тихонько засмеялся: «Послушай, здесь повернуться негде. Кругом эти… крупинки знания.» — «Мы не будем поворачиваться. Мы будем осторожны и бережны, правда?..» Они сплавлялись воедино, как медь и никель сливаются в мельхиор, Тикси проникал в Дорис, а Дорис вовлекала в себя Тикси, Тикси был Дорис, и Дорис была Тикси. «…сейчас упаду… падаю… нет, взлетаю… нет, тону…» — «…тебя никуда не отпущу!..»

Планета Дфаанла, переведя дух после нежданных визитеров, утомленно смежила веки над разноцветными глазенками-озерами, подобрала нежные и такие беззащитные лапки и снова дремлет подле своего звездного комелька на эфирной перине. Ей снятся ящеры Имиатазр, которые ненавидят воду и ни за что не полезут купаться там, где не следует. Зато они любят парить распростерши кожистые свои крылья на огромной высоте, чтобы видны были одновременно тысячи и тысячи озер, и чтобы складывались из них причудливые узоры, с какими ни один калейдоскоп не сравнится.

На галактическом стационаре «Альгораб» вот уже третий человек занят поисками несуществующего ключа от кристаллотеки. Потому что какой-то негодяй бог весть зачем запер дверь и не желает в своем прегрешении сознаться.

За этой дверью, среди россыпей кристаллов, боясь пошевелиться, чтобы ненароком не растоптать малейшую крупинку знания, обнявшись, без сил двигаться, без сил разжать переплетенные руки, стоят двое.

— Мы так и будем стоять?

— Пока не умрем. Если это вообще возможно.

— А может быть, пойдем на мой корабль?

— Там когитр. Он будет подслушивать.

— А что у тебя с рукой?

— Это вы меня поранили.

— Когда же?

— Еще там, на планете. Когда вы ушли и бросили меня одну.

— Ты снова потребуешь от меня обращения на «вы»?

— Я от вас ничего не посмею требовать. Только самой малости.

— Что же это за малость?

— Построить дом. Совсем небольшой домик. Два этажа. С палисадником и пристроем. На любой из обитаемых планет. Для меня и моих с вами детей. Кстати, как вас зовут?

— А тебя?