Генри Уилл

Золото Маккены

ПОСЛЕДНИЙ АПАЧ

– Скажи, ты жаден до золота, Маккенна? – спросил древний воин. – Неужто ты похож на всех тех белых, что раньше встречались на моем пути? Отдашь ли ты жизнь, честь, честь своей женщины за желтый металл?

Белый человек никак не мог понять, откуда старому апачу известно его имя, потому что сам он с этим индейцем раньше не встречался. Не знал, к какому клану принадлежит старик, с какой ранчерии пустился путешествовать по этой дикой пустыне – ничего. Не знал даже, где он потерял сознание. Слепящим глаза знойным полуднем Маккенна отыскал апача среди каменной пустоши, но откуда он приполз, ему было неизвестно. Старик стоял на пороге смерти, но говорил о золоте. Этого рыжий старатель понять не мог, поэтому его умные голубые глаза сузились и потемнели от досады.

– Что ты, собственно, имеешь в виду? – задал он встречный вопрос. – Похоже, речи о желтом металле не было. – Он заговорил поиспански, как и старый индеец. Услышав знакомый язык, апач довольно кивнул

– Верно, – сказал он. – Но, знаешь, мне хотелось както отблагодарить тебя за любезность Ты ведь знаком с обычаями моего племени: не в наших правилах оставлять долги неоплаченными.

– Господи! – улыбнулся белый. – Еще бы мне не знать людей твоего племени: одиннадцать лет я довольно удачно избегал встреч с ними. Ты это имел в виду, говоря о том, что я вас знаю?

– Айе! – откликнулся старик – Именно А теперь скажи, Маккенна, ты слыхал о каньоне Дель Оро? О том месте, которое апачи называют Снотаэи9

– Ты говоришь о древней легенде Каньон Забытого Золота?

– Да, о том, что нашел один белый во времена вождя Нана.

– Это был Эдамс. Значит, речь идет о Руднике Погибшего Эдамса? Не теряй времени и сил, старик. Я старатель, а не охотник за призраками. Обманки типа этой – не для меня.

– Но ты знаешь эту историю?

– Разве есть в Аризоне хоть один белый, который бы ее не знал? Или давай подругому: существует ли на Дальнем Западе хотя бы один человек, не слыхавший об Эдамсе и каньоне самородного золота?

– Легче, легче, – сказал апач. – Я просто хотел узнать, знаешь ли ты об этом месте, или нет.

– Знать об этом месте, значит не знать ничего, вот такто, старик, – сказал Маккенна не без теплоты в голосе. – В этой стране «золотых каньонов» сотни. Эти россказни о затерянных сокровищах прилипчивее, чем песчаные мушки.

– Правда, правда…

Старик вздыхал, со свистом произнося слова, его слезящиеся глаза уставились поверх головы старателя на поднимающиеся от песка волны жара.

– Я люблю эту землю, – проговорил он. – Сердце мое ноет от печали при мысли о расставании с ней.

Маккенна кивнул. Сам он был довольно молод, но успел уже многое повидать в этой жизни.

– Не хочется уходить, даже когда настает время, – ответил он. – Человек не верит в то, что он настолько уж постарел или устал от жизни.

– И это правда, – сказал старик, – сущая правда.

Белый встал и вышел из тени, которую отбрасывала нависающая над ними огромная скала, охранявшая исток ручья от выгоревшей пустыни, затянутой в ожерелье желтых гор на сотни миль вокруг. Потом задумчиво передвинул одну из ног старика с солнцепека в тень. Намочив в ручейке собственный шейный платок, Маккенна вымыл им лицо старого индейца, выжимая материю так, чтобы капли воды стекли с морщинистого лица на рубашку и грудь апача.

– Хорошо, – сказал тот. – Очень хорошо. Меня удивляет то, что ты, белый, так заботишься – и о ком? Об апаче!

Маккенна вновь улыбнулся и пожал плечами.

– Я не из тех, кто докапывается до причин собственных поступков.

Старик кивнул.

– Для своего возраста ты на удивление мудр, – сказал он. – Интересно, почему?

– Опыт, – откликнулся Маккенна, вновь протирая тряпкой морщинистое лицо. – Сможешь немного попить?

– Теперь да, благодарю…

Индеец сделал несколько судорожных глотков, но захлебнувшись, пролил остатки воды себе на грудь, и виновато улыбнулся, покачав головой.

– Дурак старый, старый дурак, – сказал он мягко.

– Насчет старости согласен, – откликнулся Маккенна, – но не дурак.

– Грасиас, – пробормотал старик и затих.

Молодой человек тоже погрузился в полудрему. Жара мешала разговору. Скажем больше: это место было вообще не предназначено для белого, неважно, говорящий он или немой. Маккенна думал о Пелоне: кого сейчас преследует этот безжалостный бандит, и самое главное – где он? Мысль о Пелоне пришла сама собой. В начале этого месяца полуапачский метис объявил, что собирается покинуть свое убежище в Мексиканской Сьерре и двинуться на север, и что, в частности, дела приведут его как раз в бассейн ручья Спаленного Рога, и на время данного набега эти места для белых станут прохибиендо. Услышав новости, Маккенна удивился: что этому дьяволу здесь понадобилось? Зачем ему рисковать своей головой, возвращаясь в Аризону? И армия и полицейский департамент давнымдавно поместили Пелона в списки «взять мертвым», и он не появлялся на северной границе с 94 – го года, когда вместе с АпачКидом совершал дерзкие рейды с налетами и ограблениями.

Маккенна покачал головой. Рассиживать здесь в пятидесяти милях от ближайшего источника, да еще с Пелоном Лопесом за спиной не следовало. Правда, его бы здесь давно не было, если бы он не остановился у пересохшего русла, чтобы помочь отойти в Края Вечной Охоты этому старому индейскому воину. Подобное поведение было естественным: не следовало оставлять бедного старика умирать на солнцепеке. С другой стороны, это был опрометчивый и безрассудноотчаянный поступок, а Маккенна не был ни безрассудным, ни опрометчивоотчаянным человеком. Конечно, в Аризоне войны с индейцами давно закончились, и апачи осели в резервациях. Но одиночки типа Пелона из разбитых и рассеянных банд зверствовали хуже прежнего. Если оседлые переселенцы могли больше не опасаться индейских отрядов, то старателям и бродягам доставалось в два раза больше. Глен Маккенна покачал головой и подумал о том, что сейчас, в июле 1897 – го года, возле ЯкиСпринг, в пустыне Спаленного Рога он подвергается постоянной, смертельной опасности.

– Старик, – сказал он с трудом. – Ты так и не назвался. Мне кажется пора, потому что я мог бы рассказать о тебе твоим соплеменникам, если с кемнибудь повстречаюсь.

Голова старика в свою очередь качнулась из стороны в сторону.

– Конечно, ты можешь когонибудь встретить, – сказал он. Но им до меня нет никакого дела. Если человек состарился, если у него выпали все зубы и он больше не может работать и охотиться, то о нем забывают все, кроме какогонибудь белого… вроде тебя. Вот чего, кстати, я никогда не мог понять: почему это белые не бросают своих стариков? Странная слабость для таких кровожадных во всех прочих отношениях людей, тебе не кажется?

– Верно, – согласился Маккенна. – В этом ты абсолютно прав.

Снова зазвенела тишина, но на сей раз лучи солнца, казалось, палили уже не так сильно. Старик, похоже, почти не различал так любимую им выжженную, прокаленную землю.

– Скоро вечер, – сказал он. – А зовут меня Эн. Знаешь, как это переводится, Маккенна? Койот.

– Ну что же, Эн, – отозвался Маккенна, – действительно вечереет. Солнце почти скрылось за желтыми горами. Скоро тебе полегчает. Воздух ночи прибавит сил. Значит, мы сможем уехать. Я знаю лучшую тропу до ДжилаСити. Если повезет, то к рассвету будем там. А, что скажешь, Койот?

После продолжительной паузы старик отозвался:

– Ты ведь знаешь, что именно я скажу. Похоже, что твоей воды не хватит ни на три, ни даже на два дня. Так что слова твои – слова сумасшедшего. А предложение – предложение сумасшедшего.

– Ну ладно, – сказал Маккенна. – Теперь я вижу, что ты все решил и не боишься.

– Ни капли. Я прожил долгую жизнь и много раз встречался со смертью. Но мне бы хотелось отблагодарить тебя и сделать это прежде, чем погаснет последний луч солнца. Пожалуйста, сынок, приподними меня и дай какуюнибудь палочку, чтобы я мог коечто нарисовать на песке.

Маккенна не пошевелился.

– Похоже, старик, что не я сошел с ума, а ты, – буркнул он. – Что еще за новости: рисовать картинки? Отдыхай, крепись. Я тебя не оставлю.

– Ты не расслышал? Я хочу коечто нарисовать! И чтобы ты хорошенько запомнил мою картинку. Прошу тебя: исполни мою просьбу, а после моей смерти съезди и посмотри на эти места собственными глазами. Обещаешь?

– Мне не нужна твоя картинка, старик. Я, конечно, страшно благодарен. Но мне ничего не стоило перетащить тебя в тень и дать воды. Правда, пустяки…

– Нет, с твоей стороны это была величайшая услуга. Пожалуйста, подними меня и дай палку, которую я просил.

Маккенна увидел, что старый упрямец действительно решил во что бы то ни стало изобразить какуюто языческую ерунду, чтобы не оставаться в долгу, поэтому дал старику палочку и поднял его на ноги, чтобы тот мог рисовать на песке.

Мобилизовав всю свою волю, Койот собрал оставшиеся силы, прояснил угасающий разум и придал руке твердость. Он работал быстро, но аккуратно. Казалось, это не проявление последнего проблеска жизни в старом теле, а обычный обмен мнениями, после которого они с Маккенной соберутся и поедут в сторону восходящей луны. Шотландец же был поражен чистотой и ясностью карты, начавшей проявляться на красном песке пересохшего ручья. В несколько секунд старый апач набросал горы, ущелья, плоские холмы, тропы, колодцы – все, все. И вот на каменистом холсте возникла она – идеальная карта, – и Маккенна произнес с благоговейным трепетом:

– Я знаю эти места: к северозападу от форта Уингейт, в НьюМексико. Вот плоскогорья Чакра. Каньон Чако. Тропа Дьявола? Точно, она. И развалины Кин Яи. Горы Чуска. Поразительно!

Старик был польщен. Стараясь привлечь внимание старателя, он помахал рукой, и его голос дрогнул.

– Хорошо, что ты узнал эти места. А теперь, пожалуйста, сотри все это. Но сначала обрати внимание на место, куда я ткнул палкой. Вот сюда, между тремя точками: плоскогорьем Чакра, горами Чуска и каньоном Чако.

– Обратил. Здесь ты нарисовал два остроконечных пика, похожих на сахарные головы. Отсюда это круто к северу.

– Да, лос дос пилончиллос. Это, сынок, очень важно. Скажи, сможешь ли ты по этой карте отыскать эти пики? Да? Мне показалось, ты произнес «да»…

– Да, – сказал Маккенна, – смогу…

– Ты должен быть абсолютно уверен, – не сдавался старик. – Эти пики находятся в восьми днях переезда вглубь НьюМексико – моя первая карта показывает, как лучше до них добраться. Следующие пять дней будешь ехать по самому каньону. Ты должен быть уверен в том, что накрепко запомнил эту часть карты. Не стирай район Сахарных Голов, пока не убедишься, что сможешь в точности воспроизвести его по памяти.

– Смогу, смогу, – заверил его Маккенна. – Продолжай.

– Хорошо, запоминай, сынок. А я пока нарисую еще одну карту. Вторую и последнюю. На ней будут указаны детали пути после того, как ты доберешься до Сахарных Голов; тайный проход в каньон Снотаэй, и место, где лежит золото, изза которого этот белый – Эдамс – чуть не сошел с ума. Ну что, Маккенна, готов?

Старатель кивнул. Он разровнял песок, стирая карту, на которой был показан путь до Сахарных Голов.

– Готов, – сказал он.

На сей раз старик принялся тщательно прорисовывать детали и давать пояснения по ходу действия. Маккенна, как и любой житель Аризоны, – будь то белый или краснокожий – знал легенду о каньоне Погибшего Эдамса. Но на него произвело неизгладимое впечатление то, как старик иллюстрировал знаменитый рассказ. И такому человеку, как Глену Маккенне, было трудно не узнать по рисунку старого апача подходы к ней, если принять во внимание несомненность того факта, что подобная сказочная разработка в принципе могла существовать. Если же признать, что во всех россказнях о невероятном золотом каньоне присутствует хоть тысячная доля правды, вторая карта индейца была неоценимым подспорьем. Несмотря на это, увидев столь заманчивую перспективу разбогатеть, голубоглазый старатель не подпрыгнул от радости, и его чуткое до золота сердце не забилось быстрее.

Маккенна видел тысячи подобных карт. И проверил не одну тропу, приведшую все к тому же горькому, постыдному концу. Он не верил ни картам, ни людям, которые их рисовали.

Но сегодняшний «художник» был очень стар, и его произведение было защищено достоинством и гордостью самого индейца. Поэтому белый старатель начал вслух превозносить умение, с которым краснокожий сын пустыни отражал на сыпучем песке то, что веками передавалось его предками и предками предков из поколения в поколение, и нахваливать работу старика. Он сказал, что благодарен судьбе за то, что индеец позволил ему проникнуть в столь тщательно хранимую тайну, и что в один прекрасный день, как того пожелал старик, он поедет в те самые места. С таким страховым полисом, пошутил Маккенна, ему не страшны ни жара, ни холод ночи. Но чему белый не восторгался – и это было еще более удивительно, чем искусство старого апача – так это тому, что ведь с первого взгляда распознал нарисованные на песке места. Таков был Глен Маккенна.

– Теперь, – сказал старик, опуская палку, которой рисовал на песке, – ты видишь все. Не стирай карту до тех пор, пока она намертво не запечатлится в твоей памяти. Ты знаешь, что многие в этих землях охочи до золота. Говорят, сюда из Соноры снова едет Пелон Лопес. Тебе, повидимому, известно, что у него есть союзники и в моем племени. Он опасный и очень дурной человек, и ни в коем случае не должен узнать об этом потайном пути. Ни он, ни другие апачи. Индейцы сильно изменились. Они стали думать так же, как белые люди и так же, как белые, любить золото и убивать за него. Это плохие и слабые духом апачи: они предадут даже свой народ, если узнают путь к каньону Дель Оро. Заклинаю тебя: защити это место после моей смерти. Маккенна, я остановил выбор на тебе, потому что ты хороший человек и уважаешь и эту землю, и духов наших предков. Ты меня слышишь, хихо? Скажи, сохранишь ли ты тайну?

– Конечно, – кивнул головой Маккенна. – Я тебя понял, старик Все будет так, как ты хочешь. А теперь – отдыхай. Лежи спокойно.

– Нет, – ответил старый воин. – Пожалуйста, запомни карту. Мне бы хотелось увидеть, как ты станешь изучать каждую линию. Мысленно я буду с тобой.

В скалах ЯкиСпринг было очень жарко. Дышать не стало легче даже после того, как солнце скрылось за желтыми горами. Нервы Маккенны стали сдавать. Сейчас он хотел лишь одного: чтобы старик поскорее умер.

– Давай чуть позже, – сказал белый индейцу. – Мне кажется, учить карту прямо сейчас совсем необязательно. Неужели ты не видишь, как я устал? И тоже хочу отдохнуть…

Эн, старый апач, Койот, покорно опустил голову. Но по тому, как он отвернулся, Маккенна понял, что уязвил его самолюбие и гордость.

– Послушай, – сказал он. – Не надо так. Я ведь твой друг. Смотри. Наблюдай за мной. Я, как ты меня об этом просил, начинаю изучать карту. Видишь?

– Уф, – благодарно вздохнул старик. – Ты действительно настоящий друг. Мне приятно, что ты понял всю важность изучения этой карты именно сейчас. Запомни: путеводители существуют для того, чтобы им следовали. Нельзя просто увидеть эту картинку, а затем о ней забыть. Маккенна, ты понимаешь, о чем я?

Бородач кивнул.

– Разумеется, энсьяно, я понимаю, – откликнулся он. – Но я должен быть с тобой абсолютно откровенен. Даже запомнив намертво каждую линию этой карты, совершенно необязательно, что я туда поеду. Надеюсь, ты понимаешь, что в жизни случается всякое?

Наблюдая за старым индейцем, Маккенне показалось, что по иссеченным ветрами чертам лица скользнула ироничная улыбка. Затем Эн согласно закивал и заговорил с необычайной решимостью.

– Еще бы, сынок. Ято понимаю, а вот ты, похоже, нет.

– Чего? – раздраженно спросил Маккенна. – О чем это ты?

Апач пристально посмотрел на него.

– Скажи, я очень стар, Маккенна? – спросил он.

– Да, очень. А в чем дело?

– Правда ли, что я умираю?

– Чистая. И ты, и я знаем, что так оно и есть.

– Тогда зачем мне врать насчет Золотого Каньона? Старик умирает. Молодой человек, несмотря на иной цвет кожи, становится другом старика. Умирающий хочет отблагодарить молодого за услугу, которую тот оказал ему в последний час. Станет ли он лгать своему последнему другу в этой жизни?

Маккенна стыдливо зарделся.

– Конечно, нет, – сказал он. – Прости меня.

– Теперь ты веришь насчет золота?

Маккенна покачал головой.

– Нет, старик. Не могу я тебе врать, так же как ты не можешь врать мне. Я слышал тысячи историй про Золотой Каньон.

На сей раз Маккенна знал точно, что по губам апача скользнула мимолетная улыбка и наклонился вперед, чтобы ни слова не пропустить из затихающего потока.

– Конечно же, Маккенна, друг мой, таких историй действительно тысячи. Но каньонто один. Вот в чем дело! Наконецто я вижу, теперь ты стал мне ближе. Я вижу, что ты почти веришь. Так внимай: карту, что я тебе нарисовал, когдато мне нарисовал отец, а ему – его отец, и так далее, в глубь веков. Это тайна нашей семьи. Мы хранили ее для истинных апачей.

– Подожди, – прервал его Маккенна. – Но ведь эту тайну хранила семья вождя Наны…

– Верно, – откликнулся старик. – Я кровный брат Наны.

– Мадре! – задохнулся старатель. – Что, серьезно?

Но старый апач по имени Эн, изборожденный морщинами, забытый всеми Койот из клана вождя Наны забормотал последние слова индейской молитвы, и когда Маккенна позвал его и потряс за плечо, он не откликнулся. Темные сияющие глаза в последний раз оглядели так любимые им бесплодные земли, и на сей раз их взгляд остановился навсегда.

– Иди с миром, – пробормотал Маккенна и прикрыл ему веки.

Опустив обмякшее тело на старое одеяло, он поднялся на ноги. У него было три возможности. Первая: закидать старика камнями. Вторая: отнести апача дальше в пробитую ручьем расселину по обнаженному руслу в ЯкиХиллс и там устроить ему более достойные похороны. Третья: просто оставить тело неприкрытым, чтобы его погребли проходящие мимо апачи.

Именно обдумывая эти три возможности, он и услышал тихое перекатывание камешков по выступу, отделявшему русло ручья от тела пустыни. Очень осторожно Маккенна повернулся на звук. Как раз вовремя, чтобы увидеть с полдюжины бандитов, замерших в полуприседе, с вичестерами в руках.

Старатель понял, что за ним наблюдали издалека, а затем потихоньку окружили, чтобы проверить, что одинокий белый делает в этой забытой богом земле. А вот почему его не пристрелили после того, как он развернулся, этого Маккенна не понял. Как и того, чего бандиты ждут сейчас. Видимо, была причина, сомнений в этом не осталось. Она – как и смерть – физически ощущалась в повисшей тягостной тишине.

Перед ним, словно красные волки пустыни, замерли готовые к броску бандиты. Губы их поддергивались вверх, обнажая крепкие белые зубы. Раскосые глаза жадно полыхали в сгущающихся сумерках.

Долго, долго они так стояли; наконец Маккенна осторожно кивнул их предводителю.

– Привет, Пелон. Приятно увидеть тебя снова. Почему ты не выстрелил мне в спину? У тебя же была отличная возможность. И почему не стреляешь в живот? Неужели ты так постарел?

МОГИЛА НА ПТИЧЬЕМ ЛУГУ

– Это было довольно легко, – сказал Микки на местном испанском жаргоне, так называемом «коровьем горохе». – Подождал, пока вы не вошли в каньон – у меня хороший бинокль, – а затем догнал и пристрелил этих двоих кретинов, забрал девушку и отправился вслед.

Это заинтриговало Пелона. Он почувствовал профессиональное любопытство.

– Как же ты на такое решился? – спросил он. – Ведь белый офицер мог запросто чтонибудь заподозрить: два выстрела после твоего отъезда и два трупа с дырами в спинах. Да еще твое исчезновение… Подозрительно.

– Слушай, Лысый, – ответил Микки, – ты меня недооцениваешь. Вопервых, я стрелял не в спины. Я подъехал спереди, улыбаясь, и прикончил их так, чтобы казалось, будто они попали в расставленную вами ловушку. К тому же ружье, из которого я стрелял – винчестер того чирикауа, застреленного нами у колодца. Я подобрал его, когда поехал вас выслеживать. Двое солдат убито – никому и в голову не придет подозревать чтолибо, помимо засады. Мое исчезновение, конечно, на некоторое время всех озадачит, но, вернувшись, я объясню, что в засаде меня взяли в плен. На том месте ваши лошади здорово натоптали. Никто не заподозрит, что именно произошло на самом деле, и никто из нас ничего не расскажет, ведь правда?

Он замолчал, пристально наблюдая за Пелоном.

Не видя иного выхода из данной ситуации, Маккенна двинулся вперед и стал спокойно вынимать кляп изо рта Фрэнчи Стэнтон.

– Не трогай ее! – прошипел Микки. – Пока мы с Лысым не договорились…

– Можешь отваливать ко всем чертям, – ледяным тоном поанглийски сказал Глен Маккенна. Потом ослабил завязку и вытащил кляп. – Пошли, – обратился он к Фрэнчи. – Судя по твоему виду, тебе сейчас не помешает кружка мальипаевской отравы. Мамаша, налейка девушке кофейку, – добавил он, снова переходя на испанский. – Как видишь, Бог к тебе милостив. Забрав одну дочь, он тут же посылает другую.

Старуха зыркнула на шотландца, пробормотала чтото на только ей понятном языке, затем грубо схватила Фрэнчи за руку и потащила ее к огню. Маккенна перевел дух.

– А теперь, – обратился он к Микки, – послушаем твои предложения. Только давай покороче. У нас и так дел по горло.

Парень взглянул на него. Маккенна вежливо промолчал, признавая, что юный Микки Тиббс не так уродлив, как Пелон. Но в нем была некая основательность, заставляющая забыть о самодовольной жестокости мексиканского бандита. Пелон был подл, как может быть подлым злой мерин, кастрированный бычок или медведь. А мальчишка был напрочь испорчен. Его выдавала мягкая линия рта, из которого, словно волчий клык, высовывался единственный зуб, оттопыривающий верхнюю губу, а также бегающие глазки, которые никак не могли сфокусироваться на одном предмете, так как, судя по всему, хозяин не умел с ними как следует управляться. Они перебегали с одного лица на другое и усилие, которым Микки старался удержать их на месте, придавало его черепообразному личику настолько отсутствующее выражение, что физиономия его становилась просто пугающей.

– Ну, что же, вижу, – прошипело это дитя тьмы, потому что нормально произносить слова ему мешал волчий клык, – ты смелый парень, не так ли?

– Да нет, не очень, – ответил рыжебородый старатель. – Лучше порасспросить об этом Пелона.

– Спроси Пелона… – задумчиво повторил паренек. – Именно это я и собирался сделать. И если ты еще раз вмешаешься в наш разговор, – можешь считать себя таким же покойником, как те двое черномазых, лежащие по ту сторону каменной гряды.

– Не прими за пустую похвальбу, – осторожно сказал Маккенна, – но я не просто скромный труженик нашей экспедиции. Не просто наемный проводник. А как и ты, своего рода разведчик у людей, которые…

– Умный и поумному говоришь, а я как раз ненавижу умных белых ублюдков. Вот таких, как ты! – прорычал парень. – Лучше тебе, Пелон, объяснить ему, кто я такой!

– Маккенна прекрасно осведомлен о тебе, Микки. И, как ты слышал, не такой уж он храбрец. Это точно, как и то, что я его взял для того, чтобы отвести нас в коекакое местечко. Просто деловое соглашение, ничего больше. Так что не обращай внимания.

Лицо молодого разведчика насмешливо исказилось.

– Ага, – сказал он, – конечно. Значит просто деловое соглашение? Хорошо. Я тоже ради этого пришел. А девку привел с собой только для того, чтобы вы не пристрелили меня прежде, чем выслушаете.

– Блефуешь. Что тебе известно?

– Все.

– Каким же образом тебе удалось это узнать?

– А мне все рассказала жирюгапима, которую вы бросили в нашем лагере. Я знавал ее еще в те дни, когда она была пленницей у мескалерцев. Эта баба меня припомнила и так обрадовалась знакомому лицу, что затараторила, что твоя школьная учительница.

– Врешь! У нее мозгов нет. Из нее бы ты ничего не выжал.

– Мозгов, может, и нет. Зато есть глаза, чтобы смотреть, и язык, чтобы говорить. Если не веришь, могу рассказать о старике Эне, которого укокошил этот ублюдочный Маккенна, об убитом Манки, о Вахеле, которых похоронили в «Нежданном Привале». И о Бене Колле. Ну, что, рассказать?

Пелон посмотрел на Маккенну. Старатель пожал плечами. Что тут было говорить? Ясно, что этот гнусняк какимто образом «раскрутил» Люпе. Это было слабое звено в Пелоновском плане, и оното их и подвело. Теперь же все они оказались в большой куче дерьма.

– Не знаю, что и сказать, – честно признался бандит. – Ты отдавил мне любимую мозоль, да так, что я и пискнуть не могу.

– Тут все очень просто, – сказал Микки. – Золота на всех хватит. – И он указал на северовосток. – Во всех историях, что я слыхал, говорилось о том, что Эдамс со своими дружками за первые десять – всего десять! – дней нагребли на четверть миллиона слитками и песком. А кто знает, сколько всего дней они добывали золотишко? Кто знает, может, там нас ждет два, а то и три миллиона? Я хочу только пойти с вами и участвовать в дележе. А цена будет такой: я не стану убивать белую девку на ваших глазах.

И снова Маккенна обменялся взглядами с Пелоном. Но тут к Маккенниному ужасу Хачита зарычал и двинулся вперед.

– Не надо! – крикнул старатель апачу. – Вспомни, что твой друг приказал меня слушаться!

Хачита беспокойно затоптался на месте, не в силах переварить столько информации сразу. Наконец, он кивнул и опустил винтовку.

– Вот и славно, – выдохнул Пелон облегченно. – Не такой уж ты, Хачита, меткач, чтобы так рисковать.

Маккенна кивнул на юного Микки Тиббса и обратился к Пелону:

– Скажи ему, что мы согласны. В конце концов, что мы теряем, кроме доли золота?

– Знаешь, Маккенна, для меня оно значит до черта больше, чем эта твоя костлявая девчонка! Но я тоже как бы деловой. И понимаю, что Микки поедет с нашей маленькой компанией.

Глен тряхнул косматой рыжей головой.

– Хотелось бы мне, как и тебе, видеть все в радужном свете, – сказал он Пелону. – Правда, сейчас ты так темнишь, что мне не уследить за твоей мыслью.

Бандит тоже тряхнул своей лысиной, но при этом довольно хитро ухмыльнулся.

– Да ну, амиго, ведь все проще пареной репы. Если попытаешься хохмить или чтото замышлять, я тебя просто пристрелю. Тебя или твою девчонку, мне без разницы. Если Микки попытается сделать то же самое – Хачита быстренько утопит свой топорик в его башке, потому что именно Микки пристрелил Бе… – тут он осекся и поправился:

– Его приятеля. Идем дальше: если начну выкаблучиваться я – меня пристрелит Микки, а ты поможешь. С другой стороны, если Хачита поймет, что я угрожаю тебе, то придет по мою душу, потому что его дружок строгонастрого приказал ему тебя слушаться. Ну, а если он меня кокнет, моя пресвятая мамаша его быстренько пристрелит – и так далее и тому подобное, в общем ты сам все прекрасно понимаешь.

Маккенна снова тряхнул головой, на сей раз несколько энергичнее.

– Тебе виднее, хефе, – признал он мрачно.

– Лады! – крикнул бандит Микки Тиббсу. – Поставь свое ружьецо на предохранитель и иди пить кофе.

Парень медленно кивнул.

– Только сначала, – сказал он, – вынь правую руку изпод серапе и положи револьвер на камень возле костра.

– Хесус Мария! – усмехнулся Пелон, обнажая иссеченной верхней губой крепкие зубы. – Эта чертовка Люпе тебе все действительно рассказала.

– Бабы вообще любят поговорить, – сказал Микки, – особенно, если их разложить на одеяле. Клади оружие на камень.

Пелон выполнил требование. Все направились к костру и Мальипай налила кофе в жестяные кружки. Фрэнчи Стэнтон села рядом с Маккенной, крепко держа его под руку. Шотландец чувствовал, как ее трясет.

– Есть еще одна деталь, о которой нелишне напомнить, – сказал Микки. – Так как теперь мы компаньоны, я должен сделать маленькое сообщение. О том, чего вы пока не знаете, и о чем даже не подозреваете.

– Валяй, – буркнул Пелон. – Всегда приятно послушать свежие новости.

– Мои будут не из приятных. После всех ваших убийств народ в этой части страны очень резко настроился против апачей, которые скрываются, как койоты. Все кланы оповещены, что ваша компания направляется в Снотаэй и что индейцев преследуют по вашей вине. И теперь не меньше дюжины индейских отрядов вас выслеживают, с тем чтобы отрезать от каньона Дель Оро. Таким образом, они хотят показать, что лояльны к нынешнему правительству и что им твой безволосый скальп нужен не меньше, чем белым. Но мне кажется, их мыслишки вертятся там же, где наши.

– Что ты хочешь сказать? – спросил Пелон.

– Они считают, что обнаружив тебя, они обнаружат и Снотаэй. Апачи сильно изменились, они стали думать так же, как белые ублюдки. Не отыщется ни одного мужчины до сорока лет, который бы изза этого золота не перерезал глотку собственной матери. Они больше не желают быть козлами отпущения, и проливать пот и кровь за мишуру и зеркальца. Цена золоту теперь одна – жизнь.

– Бог ты мой, какая ужасная мысль!

– Не такая уж ужасная. Потому что оставляет одну дорогу – вперед. Назад уже не вернуться.

– И он прав, хефе, – поддакнул Маккенна. – Нам придется все время убегать.

Бандит не обратил внимания на последнее замечание.

Он выплеснул из кружки остатки кофе, почистил ее песком и передал Мальипай.

– Убери это к остальным сокровищам, что едут в твоем мешке, маманька, – сказал он. – Пора в Снотаэй.

Пока старуха с Фрэнчи сворачивали лагерь, мужчины похоронили Салли в глубоком гроте, возле озера. Тело, укутанное в одеяло, завалили булыжником, чтобы ни зверь, ни птица не смели тревожить ее сон. Никто не плакал, но и не шутил во время погребения. Пока свершалась скорбная работа, Маккенна непрестанно размышлял над тем положением, в котором оказался.

Когда же он сделал главную ошибку. Какой поворот тропы пропустил? Где позволил себе увлечься игрой не на жизнь, а на смерть? Откуда имело смысл отступить? Маккенне казалось, что шансов на все это у него было предостаточно. Но, размышляя трезво, он понимал, что каждый из таких «шансов» мог окончиться для девушки трагически или, что еще хуже, – для него, потому что в таком случае она осталась бы один на один с бандитами. Нет, настоящей возможности бежать пока не выпадало. Шотландец решил при первом же удобном случае поговорить с Фрэнчи и объяснить ей свое поведение в прошлом, чтобы показать, как она должна вести себя в будущем. Пока им следовало двигаться вместе с компанией Пелона, чтобы в конце концов отыскать ту широкую улицу, которая ведет к спасению. Путь до каньона Дель Оро неблизкий. Наверняка, между могилой Салли и Снотаэй отыщется участок, где они с вконец издерганной девчушкой смогут сделать рывок и попробовать улизнуть.

Пока же во всем приходилось подыгрывать Лопесу, изображать единомышленника, чтобы не загасить тот слабый огонек симпатии, возникший между ними, и искать, все время искать слабину в жестоком убийце, которая – Маккенна знал – жила в душе бандита и, воспользовавшись ею, перехитрить и победить грозного соперника.

А вот присоединение к банде юного убийцы – Микки Тиббса – уже само по себе чрезвычайно затрудняло будущий побег. Маккенна чувствовал, что кавалерийский разведчик, так же, как и Пелон, имеет врожденные преступные наклонности и способен убивать, не задумываясь, не обладая при этом изысканностью и «внутренней искрой», отличавшей действия вожака бандитов. За Микки придется следить на всех стоянках, у всех колодцев и во время всех переездов. Принимая во внимание постоянную угрозу, исходящую от Пелона с Хачитой, можно было не сомневаться, что жизнь обоих белых пленников находится в постоянной опасности.

Маккенна отметил также, что следовало отыскать какойто способ справиться с умственной отсталостью Хачиты, потому что в сочетании с его дикой сущностью она могла стать чрезвычайно опасной. Индеец вроде бы принял сторону шотландца, но хмурый лоб и косые взгляды, которые он постоянно бросал на белого, словно не мог вспомнить чтото чрезвычайно важное, указывали на то, что это «чтото» должно быть не слишком веселого свойства. Постоянное внимание со стороны дикаря сделало бородача крайне впечатлительным. От подобной тени за спиной кто угодно сойдет с ума. И всетаки по сравнению с Микки и Пелоном молодой великан казался вполне сносным компаньоном.

Индеец на всем протяжении скорбной работы и позже, когда отряд разобрал лошадей и вскочил в седла, чтобы покинуть луг смерти, не отставал от Маккенны ни на шаг и все время пристально за ним наблюдал.

Отметив это, Пелон приказал Хачите перейти в голову колонны и ехать с ним рядом. На это апач ответил отказом. Его погибший друг советовал доверять белому с рыжими волосами. Значит, с ним он и поедет. Маккенна быстренько заверил Пелона, что это его нисколько не стеснит. То же самое он объявил и хмурому Хачите.

– Счико, – сказал он мимбреньо на его родном языке и положил руку на напрягшийся бицепс.

Это слово означало «друг»и по прошествии одной сердитой минуты складчатое лицо индейца разгладилось, он улыбнулся и, положив свою огромную лапищу на руку Маккенны, пророкотал:

– Счикобе, – что было еще лучше, так как переводилось как «старый друг».

Достигнутое согласие несколько успокоило Пелона. Ему вовсе не хотелось конфликтовать и ссориться с апачем по пустякам.

– Скорее, – поторапливал он компаньонов, – пора ехать.

Наконец, все собрались и двинулись вперед: Пелон впереди, затем Микки, между лопатками которого удобно устроилось дуло старой винтовки и Мальипай, за индианкой – Фрэнчи Стэнтон, потом Маккенна и Хачита.

Когда последние двое оказались позади всех, апач, замешкавшись, повернулся назад, всматриваясь в нижний предел каньона, за которым лежала тропа, ведущая к безмолвным скалам рокового колодца Скаллз.

– Хотелось бы мне, – печально сообщил он Маккенне, – вспомнить то, от чего меня предостерегал мой товарищ, лежащий теперь там, на тропе. Это касалось того, почему мы поехали с этими собаками; почему появились на ранчерии старого Эна и Мальипай. Жаль, что я такой глупый и несообразительный. Моему товарищу было бы стыдно, если бы он узнал о том, что я забыл самое главное, о чем должен был постоянно помнить.

– Ты все вспомнишь, – заверил его Маккенна. – Старайся, не переставая, и в один прекрасный момент воспоминание возникнет у тебя в мозгу столь отчетливо, словно оно никуда не исчезало. Вот увидишь. Едем; твой друг в тебя верит; он знает, что ты все вспомнишь.

Огромный апач удовлетворенно кивнул.

– Спасибо, белый друг, – улыбнулся он. – Мой друг говорил, чтобы я тебе верил, вот я и верю. Едем – пора нагонять остальных.

Он сжал коленями бока своего пони, и они с Маккенной двинулись по узкому каньону вслед за отрядом.

Маккенна тоже улыбался. Он все еще был жив, к нему вернулась Фрэнчи, появился новый друг – хороший, правда несколько с приветом, апач – и все за один час! День стоял прекрасный, Аризона дышала жизнью – чего еще мог желать мужчина!

Особенно приятным было то, что простым похлопыванием по плечу и заверениями, что в один прекрасный день индеец вспомнит все, о чем ему говорил Беш, он смог успокоить бедного Хачиту.

Если бы Глен Маккенна мог хотя бы заподозрить, что именно сказал своему приятелю Беш, то горячее чувство удовлетворения моментально сменилось бы ледяным страхом. Но, как бы то ни было, сейчас его глаза сверкали еще сильнее, чем после первого пожатия руки Фрэнчи в «Нежданном Привале» возле ЯкиСпринг, а сердце билось судорожно, как у самого что ни на есть воробушка, а не сурового тридцатилетнего мужчины.

– Ух! – обратился он к мрачному апачу. – Что за день! Сказка! Если бы я умел петь, – то немедленно огласил бы этот каньон звуками!

Хачита удивленно воззрился на него.

– Чего это ты такой счастливый? – спросил он.

Великолепный вопрос, подумал Маккенна. Вот если бы у него отыскался такой же великолепный ответ…