Генри Уилл

Золото Маккены

ПОСЛЕДНИЙ АПАЧ

– Скажи, ты жаден до золота, Маккенна? – спросил древний воин. – Неужто ты похож на всех тех белых, что раньше встречались на моем пути? Отдашь ли ты жизнь, честь, честь своей женщины за желтый металл?

Белый человек никак не мог понять, откуда старому апачу известно его имя, потому что сам он с этим индейцем раньше не встречался. Не знал, к какому клану принадлежит старик, с какой ранчерии пустился путешествовать по этой дикой пустыне – ничего. Не знал даже, где он потерял сознание. Слепящим глаза знойным полуднем Маккенна отыскал апача среди каменной пустоши, но откуда он приполз, ему было неизвестно. Старик стоял на пороге смерти, но говорил о золоте. Этого рыжий старатель понять не мог, поэтому его умные голубые глаза сузились и потемнели от досады.

– Что ты, собственно, имеешь в виду? – задал он встречный вопрос. – Похоже, речи о желтом металле не было. – Он заговорил поиспански, как и старый индеец. Услышав знакомый язык, апач довольно кивнул

– Верно, – сказал он. – Но, знаешь, мне хотелось както отблагодарить тебя за любезность Ты ведь знаком с обычаями моего племени: не в наших правилах оставлять долги неоплаченными.

– Господи! – улыбнулся белый. – Еще бы мне не знать людей твоего племени: одиннадцать лет я довольно удачно избегал встреч с ними. Ты это имел в виду, говоря о том, что я вас знаю?

– Айе! – откликнулся старик – Именно А теперь скажи, Маккенна, ты слыхал о каньоне Дель Оро? О том месте, которое апачи называют Снотаэи9

– Ты говоришь о древней легенде Каньон Забытого Золота?

– Да, о том, что нашел один белый во времена вождя Нана.

– Это был Эдамс. Значит, речь идет о Руднике Погибшего Эдамса? Не теряй времени и сил, старик. Я старатель, а не охотник за призраками. Обманки типа этой – не для меня.

– Но ты знаешь эту историю?

– Разве есть в Аризоне хоть один белый, который бы ее не знал? Или давай подругому: существует ли на Дальнем Западе хотя бы один человек, не слыхавший об Эдамсе и каньоне самородного золота?

– Легче, легче, – сказал апач. – Я просто хотел узнать, знаешь ли ты об этом месте, или нет.

– Знать об этом месте, значит не знать ничего, вот такто, старик, – сказал Маккенна не без теплоты в голосе. – В этой стране «золотых каньонов» сотни. Эти россказни о затерянных сокровищах прилипчивее, чем песчаные мушки.

– Правда, правда…

Старик вздыхал, со свистом произнося слова, его слезящиеся глаза уставились поверх головы старателя на поднимающиеся от песка волны жара.

– Я люблю эту землю, – проговорил он. – Сердце мое ноет от печали при мысли о расставании с ней.

Маккенна кивнул. Сам он был довольно молод, но успел уже многое повидать в этой жизни.

– Не хочется уходить, даже когда настает время, – ответил он. – Человек не верит в то, что он настолько уж постарел или устал от жизни.

– И это правда, – сказал старик, – сущая правда.

Белый встал и вышел из тени, которую отбрасывала нависающая над ними огромная скала, охранявшая исток ручья от выгоревшей пустыни, затянутой в ожерелье желтых гор на сотни миль вокруг. Потом задумчиво передвинул одну из ног старика с солнцепека в тень. Намочив в ручейке собственный шейный платок, Маккенна вымыл им лицо старого индейца, выжимая материю так, чтобы капли воды стекли с морщинистого лица на рубашку и грудь апача.

– Хорошо, – сказал тот. – Очень хорошо. Меня удивляет то, что ты, белый, так заботишься – и о ком? Об апаче!

Маккенна вновь улыбнулся и пожал плечами.

– Я не из тех, кто докапывается до причин собственных поступков.

Старик кивнул.

– Для своего возраста ты на удивление мудр, – сказал он. – Интересно, почему?

– Опыт, – откликнулся Маккенна, вновь протирая тряпкой морщинистое лицо. – Сможешь немного попить?

– Теперь да, благодарю…

Индеец сделал несколько судорожных глотков, но захлебнувшись, пролил остатки воды себе на грудь, и виновато улыбнулся, покачав головой.

– Дурак старый, старый дурак, – сказал он мягко.

– Насчет старости согласен, – откликнулся Маккенна, – но не дурак.

– Грасиас, – пробормотал старик и затих.

Молодой человек тоже погрузился в полудрему. Жара мешала разговору. Скажем больше: это место было вообще не предназначено для белого, неважно, говорящий он или немой. Маккенна думал о Пелоне: кого сейчас преследует этот безжалостный бандит, и самое главное – где он? Мысль о Пелоне пришла сама собой. В начале этого месяца полуапачский метис объявил, что собирается покинуть свое убежище в Мексиканской Сьерре и двинуться на север, и что, в частности, дела приведут его как раз в бассейн ручья Спаленного Рога, и на время данного набега эти места для белых станут прохибиендо. Услышав новости, Маккенна удивился: что этому дьяволу здесь понадобилось? Зачем ему рисковать своей головой, возвращаясь в Аризону? И армия и полицейский департамент давнымдавно поместили Пелона в списки «взять мертвым», и он не появлялся на северной границе с 94 – го года, когда вместе с АпачКидом совершал дерзкие рейды с налетами и ограблениями.

Маккенна покачал головой. Рассиживать здесь в пятидесяти милях от ближайшего источника, да еще с Пелоном Лопесом за спиной не следовало. Правда, его бы здесь давно не было, если бы он не остановился у пересохшего русла, чтобы помочь отойти в Края Вечной Охоты этому старому индейскому воину. Подобное поведение было естественным: не следовало оставлять бедного старика умирать на солнцепеке. С другой стороны, это был опрометчивый и безрассудноотчаянный поступок, а Маккенна не был ни безрассудным, ни опрометчивоотчаянным человеком. Конечно, в Аризоне войны с индейцами давно закончились, и апачи осели в резервациях. Но одиночки типа Пелона из разбитых и рассеянных банд зверствовали хуже прежнего. Если оседлые переселенцы могли больше не опасаться индейских отрядов, то старателям и бродягам доставалось в два раза больше. Глен Маккенна покачал головой и подумал о том, что сейчас, в июле 1897 – го года, возле ЯкиСпринг, в пустыне Спаленного Рога он подвергается постоянной, смертельной опасности.

– Старик, – сказал он с трудом. – Ты так и не назвался. Мне кажется пора, потому что я мог бы рассказать о тебе твоим соплеменникам, если с кемнибудь повстречаюсь.

Голова старика в свою очередь качнулась из стороны в сторону.

– Конечно, ты можешь когонибудь встретить, – сказал он. Но им до меня нет никакого дела. Если человек состарился, если у него выпали все зубы и он больше не может работать и охотиться, то о нем забывают все, кроме какогонибудь белого… вроде тебя. Вот чего, кстати, я никогда не мог понять: почему это белые не бросают своих стариков? Странная слабость для таких кровожадных во всех прочих отношениях людей, тебе не кажется?

– Верно, – согласился Маккенна. – В этом ты абсолютно прав.

Снова зазвенела тишина, но на сей раз лучи солнца, казалось, палили уже не так сильно. Старик, похоже, почти не различал так любимую им выжженную, прокаленную землю.

– Скоро вечер, – сказал он. – А зовут меня Эн. Знаешь, как это переводится, Маккенна? Койот.

– Ну что же, Эн, – отозвался Маккенна, – действительно вечереет. Солнце почти скрылось за желтыми горами. Скоро тебе полегчает. Воздух ночи прибавит сил. Значит, мы сможем уехать. Я знаю лучшую тропу до ДжилаСити. Если повезет, то к рассвету будем там. А, что скажешь, Койот?

После продолжительной паузы старик отозвался:

– Ты ведь знаешь, что именно я скажу. Похоже, что твоей воды не хватит ни на три, ни даже на два дня. Так что слова твои – слова сумасшедшего. А предложение – предложение сумасшедшего.

– Ну ладно, – сказал Маккенна. – Теперь я вижу, что ты все решил и не боишься.

– Ни капли. Я прожил долгую жизнь и много раз встречался со смертью. Но мне бы хотелось отблагодарить тебя и сделать это прежде, чем погаснет последний луч солнца. Пожалуйста, сынок, приподними меня и дай какуюнибудь палочку, чтобы я мог коечто нарисовать на песке.

Маккенна не пошевелился.

– Похоже, старик, что не я сошел с ума, а ты, – буркнул он. – Что еще за новости: рисовать картинки? Отдыхай, крепись. Я тебя не оставлю.

– Ты не расслышал? Я хочу коечто нарисовать! И чтобы ты хорошенько запомнил мою картинку. Прошу тебя: исполни мою просьбу, а после моей смерти съезди и посмотри на эти места собственными глазами. Обещаешь?

– Мне не нужна твоя картинка, старик. Я, конечно, страшно благодарен. Но мне ничего не стоило перетащить тебя в тень и дать воды. Правда, пустяки…

– Нет, с твоей стороны это была величайшая услуга. Пожалуйста, подними меня и дай палку, которую я просил.

Маккенна увидел, что старый упрямец действительно решил во что бы то ни стало изобразить какуюто языческую ерунду, чтобы не оставаться в долгу, поэтому дал старику палочку и поднял его на ноги, чтобы тот мог рисовать на песке.

Мобилизовав всю свою волю, Койот собрал оставшиеся силы, прояснил угасающий разум и придал руке твердость. Он работал быстро, но аккуратно. Казалось, это не проявление последнего проблеска жизни в старом теле, а обычный обмен мнениями, после которого они с Маккенной соберутся и поедут в сторону восходящей луны. Шотландец же был поражен чистотой и ясностью карты, начавшей проявляться на красном песке пересохшего ручья. В несколько секунд старый апач набросал горы, ущелья, плоские холмы, тропы, колодцы – все, все. И вот на каменистом холсте возникла она – идеальная карта, – и Маккенна произнес с благоговейным трепетом:

– Я знаю эти места: к северозападу от форта Уингейт, в НьюМексико. Вот плоскогорья Чакра. Каньон Чако. Тропа Дьявола? Точно, она. И развалины Кин Яи. Горы Чуска. Поразительно!

Старик был польщен. Стараясь привлечь внимание старателя, он помахал рукой, и его голос дрогнул.

– Хорошо, что ты узнал эти места. А теперь, пожалуйста, сотри все это. Но сначала обрати внимание на место, куда я ткнул палкой. Вот сюда, между тремя точками: плоскогорьем Чакра, горами Чуска и каньоном Чако.

– Обратил. Здесь ты нарисовал два остроконечных пика, похожих на сахарные головы. Отсюда это круто к северу.

– Да, лос дос пилончиллос. Это, сынок, очень важно. Скажи, сможешь ли ты по этой карте отыскать эти пики? Да? Мне показалось, ты произнес «да»…

– Да, – сказал Маккенна, – смогу…

– Ты должен быть абсолютно уверен, – не сдавался старик. – Эти пики находятся в восьми днях переезда вглубь НьюМексико – моя первая карта показывает, как лучше до них добраться. Следующие пять дней будешь ехать по самому каньону. Ты должен быть уверен в том, что накрепко запомнил эту часть карты. Не стирай район Сахарных Голов, пока не убедишься, что сможешь в точности воспроизвести его по памяти.

– Смогу, смогу, – заверил его Маккенна. – Продолжай.

– Хорошо, запоминай, сынок. А я пока нарисую еще одну карту. Вторую и последнюю. На ней будут указаны детали пути после того, как ты доберешься до Сахарных Голов; тайный проход в каньон Снотаэй, и место, где лежит золото, изза которого этот белый – Эдамс – чуть не сошел с ума. Ну что, Маккенна, готов?

Старатель кивнул. Он разровнял песок, стирая карту, на которой был показан путь до Сахарных Голов.

– Готов, – сказал он.

На сей раз старик принялся тщательно прорисовывать детали и давать пояснения по ходу действия. Маккенна, как и любой житель Аризоны, – будь то белый или краснокожий – знал легенду о каньоне Погибшего Эдамса. Но на него произвело неизгладимое впечатление то, как старик иллюстрировал знаменитый рассказ. И такому человеку, как Глену Маккенне, было трудно не узнать по рисунку старого апача подходы к ней, если принять во внимание несомненность того факта, что подобная сказочная разработка в принципе могла существовать. Если же признать, что во всех россказнях о невероятном золотом каньоне присутствует хоть тысячная доля правды, вторая карта индейца была неоценимым подспорьем. Несмотря на это, увидев столь заманчивую перспективу разбогатеть, голубоглазый старатель не подпрыгнул от радости, и его чуткое до золота сердце не забилось быстрее.

Маккенна видел тысячи подобных карт. И проверил не одну тропу, приведшую все к тому же горькому, постыдному концу. Он не верил ни картам, ни людям, которые их рисовали.

Но сегодняшний «художник» был очень стар, и его произведение было защищено достоинством и гордостью самого индейца. Поэтому белый старатель начал вслух превозносить умение, с которым краснокожий сын пустыни отражал на сыпучем песке то, что веками передавалось его предками и предками предков из поколения в поколение, и нахваливать работу старика. Он сказал, что благодарен судьбе за то, что индеец позволил ему проникнуть в столь тщательно хранимую тайну, и что в один прекрасный день, как того пожелал старик, он поедет в те самые места. С таким страховым полисом, пошутил Маккенна, ему не страшны ни жара, ни холод ночи. Но чему белый не восторгался – и это было еще более удивительно, чем искусство старого апача – так это тому, что ведь с первого взгляда распознал нарисованные на песке места. Таков был Глен Маккенна.

– Теперь, – сказал старик, опуская палку, которой рисовал на песке, – ты видишь все. Не стирай карту до тех пор, пока она намертво не запечатлится в твоей памяти. Ты знаешь, что многие в этих землях охочи до золота. Говорят, сюда из Соноры снова едет Пелон Лопес. Тебе, повидимому, известно, что у него есть союзники и в моем племени. Он опасный и очень дурной человек, и ни в коем случае не должен узнать об этом потайном пути. Ни он, ни другие апачи. Индейцы сильно изменились. Они стали думать так же, как белые люди и так же, как белые, любить золото и убивать за него. Это плохие и слабые духом апачи: они предадут даже свой народ, если узнают путь к каньону Дель Оро. Заклинаю тебя: защити это место после моей смерти. Маккенна, я остановил выбор на тебе, потому что ты хороший человек и уважаешь и эту землю, и духов наших предков. Ты меня слышишь, хихо? Скажи, сохранишь ли ты тайну?

– Конечно, – кивнул головой Маккенна. – Я тебя понял, старик Все будет так, как ты хочешь. А теперь – отдыхай. Лежи спокойно.

– Нет, – ответил старый воин. – Пожалуйста, запомни карту. Мне бы хотелось увидеть, как ты станешь изучать каждую линию. Мысленно я буду с тобой.

В скалах ЯкиСпринг было очень жарко. Дышать не стало легче даже после того, как солнце скрылось за желтыми горами. Нервы Маккенны стали сдавать. Сейчас он хотел лишь одного: чтобы старик поскорее умер.

– Давай чуть позже, – сказал белый индейцу. – Мне кажется, учить карту прямо сейчас совсем необязательно. Неужели ты не видишь, как я устал? И тоже хочу отдохнуть…

Эн, старый апач, Койот, покорно опустил голову. Но по тому, как он отвернулся, Маккенна понял, что уязвил его самолюбие и гордость.

– Послушай, – сказал он. – Не надо так. Я ведь твой друг. Смотри. Наблюдай за мной. Я, как ты меня об этом просил, начинаю изучать карту. Видишь?

– Уф, – благодарно вздохнул старик. – Ты действительно настоящий друг. Мне приятно, что ты понял всю важность изучения этой карты именно сейчас. Запомни: путеводители существуют для того, чтобы им следовали. Нельзя просто увидеть эту картинку, а затем о ней забыть. Маккенна, ты понимаешь, о чем я?

Бородач кивнул.

– Разумеется, энсьяно, я понимаю, – откликнулся он. – Но я должен быть с тобой абсолютно откровенен. Даже запомнив намертво каждую линию этой карты, совершенно необязательно, что я туда поеду. Надеюсь, ты понимаешь, что в жизни случается всякое?

Наблюдая за старым индейцем, Маккенне показалось, что по иссеченным ветрами чертам лица скользнула ироничная улыбка. Затем Эн согласно закивал и заговорил с необычайной решимостью.

– Еще бы, сынок. Ято понимаю, а вот ты, похоже, нет.

– Чего? – раздраженно спросил Маккенна. – О чем это ты?

Апач пристально посмотрел на него.

– Скажи, я очень стар, Маккенна? – спросил он.

– Да, очень. А в чем дело?

– Правда ли, что я умираю?

– Чистая. И ты, и я знаем, что так оно и есть.

– Тогда зачем мне врать насчет Золотого Каньона? Старик умирает. Молодой человек, несмотря на иной цвет кожи, становится другом старика. Умирающий хочет отблагодарить молодого за услугу, которую тот оказал ему в последний час. Станет ли он лгать своему последнему другу в этой жизни?

Маккенна стыдливо зарделся.

– Конечно, нет, – сказал он. – Прости меня.

– Теперь ты веришь насчет золота?

Маккенна покачал головой.

– Нет, старик. Не могу я тебе врать, так же как ты не можешь врать мне. Я слышал тысячи историй про Золотой Каньон.

На сей раз Маккенна знал точно, что по губам апача скользнула мимолетная улыбка и наклонился вперед, чтобы ни слова не пропустить из затихающего потока.

– Конечно же, Маккенна, друг мой, таких историй действительно тысячи. Но каньонто один. Вот в чем дело! Наконецто я вижу, теперь ты стал мне ближе. Я вижу, что ты почти веришь. Так внимай: карту, что я тебе нарисовал, когдато мне нарисовал отец, а ему – его отец, и так далее, в глубь веков. Это тайна нашей семьи. Мы хранили ее для истинных апачей.

– Подожди, – прервал его Маккенна. – Но ведь эту тайну хранила семья вождя Наны…

– Верно, – откликнулся старик. – Я кровный брат Наны.

– Мадре! – задохнулся старатель. – Что, серьезно?

Но старый апач по имени Эн, изборожденный морщинами, забытый всеми Койот из клана вождя Наны забормотал последние слова индейской молитвы, и когда Маккенна позвал его и потряс за плечо, он не откликнулся. Темные сияющие глаза в последний раз оглядели так любимые им бесплодные земли, и на сей раз их взгляд остановился навсегда.

– Иди с миром, – пробормотал Маккенна и прикрыл ему веки.

Опустив обмякшее тело на старое одеяло, он поднялся на ноги. У него было три возможности. Первая: закидать старика камнями. Вторая: отнести апача дальше в пробитую ручьем расселину по обнаженному руслу в ЯкиХиллс и там устроить ему более достойные похороны. Третья: просто оставить тело неприкрытым, чтобы его погребли проходящие мимо апачи.

Именно обдумывая эти три возможности, он и услышал тихое перекатывание камешков по выступу, отделявшему русло ручья от тела пустыни. Очень осторожно Маккенна повернулся на звук. Как раз вовремя, чтобы увидеть с полдюжины бандитов, замерших в полуприседе, с вичестерами в руках.

Старатель понял, что за ним наблюдали издалека, а затем потихоньку окружили, чтобы проверить, что одинокий белый делает в этой забытой богом земле. А вот почему его не пристрелили после того, как он развернулся, этого Маккенна не понял. Как и того, чего бандиты ждут сейчас. Видимо, была причина, сомнений в этом не осталось. Она – как и смерть – физически ощущалась в повисшей тягостной тишине.

Перед ним, словно красные волки пустыни, замерли готовые к броску бандиты. Губы их поддергивались вверх, обнажая крепкие белые зубы. Раскосые глаза жадно полыхали в сгущающихся сумерках.

Долго, долго они так стояли; наконец Маккенна осторожно кивнул их предводителю.

– Привет, Пелон. Приятно увидеть тебя снова. Почему ты не выстрелил мне в спину? У тебя же была отличная возможность. И почему не стреляешь в живот? Неужели ты так постарел?

ПОСЛЕДНЕЕ ПРОСТИ

Мальипай, словно мокрый сыч, сидела на тропе, где ее, – связанную по рукам и ногам, как объяснил Хачита «для ее же собственного блага», – оставил «придурочный» мимбреньо. Разъяренной старухе не было до собственной безопасности никакого дела, она рвалась помочь тем, кого он хотел прикончить. Развязанная, она тотчас хотела бежать, чтобы снести поганцу голову, и лишь весть о том, что великан мертв, ее немного успокоила. Но даже после этого ворчание не прекратилось.

– Ну, – сказала она спокойно, – если так, то ладно. Значит, девчонка раскроила Хачите череп, пока ты держал его, чтобы ей было удобнее? Хорошо, значит мы с ним квиты за мою девочку, за Салли. Но то, что он оставил меня жариться на солнышке, словно стреноженную лошадь, – этого я ему не прощу. И не стану молиться за его проклятую душу.

Белые решили не вмешиваться в апачские дела и не переубеждать старуху. Самым главным сейчас было убраться из Снотаэй. И если душа Хачиты должна была остаться без посредничества и заступничества Мальипай, то ради Бога! Пусть индейская маман проклинает своего мертвеца, – им не было до этого дела.

В абсолютном молчании троица сошла на дно каньона и начала готовиться к отъезду. Тишина опустилась им на плечи, и воздух стал както неприятно липнуть к телам, вжиматься в легкие. Так как солнце еще не заглядывало в глубину Снотаэй, то оно не имело ни малейшего отношения к странной, мешавшей дыханию «атмосфере».

– Быстрее! – поторапливала Мальипай. – Я чувствую, надвигается нечто ужасное!

Всех свободных лошадей связали в единую цепь: пони Пелона, Микки и Хачиты поставили за Маккенной и Фрэнчи, а Мальипай одной рукой вела вьючную лошадь.

– Поторапливайтесь! – кричала старая скво, – оно приближается!

Маккенна подбежал к Фрэнчи, которая стояла рядом с возбужденно жестикулирующей Мальипай.

– Все готово, – крикнул он женщинам. – Что будем делать с золотом?

– Что значит будем делать? – проклекотала индианка. – Что мы там с ним можем сделать?

– Да вот не знаю: брать его или нет?

– Их! Вот бы Пелону послушать!..

– И все же? – и он поанглийски поведал Фрэнчи о своих колебаниях.

Худенькая девушка внимательно посмотрела на старателя и внезапно кивнула.

– Знаешь, – сказала она, – мне тоже както не по себе. Ни за что бы не подумала, что смогу сказать такое, но, Глен, думаю, что золото здесь на месте. Прошлой ночью мне показалось, что если ктонибудь покусится на мою долю, я его собственными руками задавлю. А сегодня мне все равно. Плевала я на золото.

– Но это огромные деньги.

– Знаю, но ничего поделать не могу.

– И я. Мне оно тоже не нужно.

– Тогда что делать, а, Глен? Не можем же мы просто оставить его сложенным в одном месте? Это будет не правильно.

– Точно. Мне кажется, лучше всего раскидать его по руслу ручья, от водопадов до дальнего края луга, смешать с речным песком и гравием, оставить там, где его впервые обнаружили апачи. А если это похоже на бред, – тут я ничего поделать не могу. Знаешь, Фрэнчи, похоже я излечился от золотой лихорадки, я хочу выбраться отсюда и все!

– Если ты этого хочешь, Глен, давай так и сделаем.

Она сказала это так просто, что сердце старателя зашлось от радости. Они прошли вверх по ручью, горстями разбрасывая песок и самородки.

– А так, – добавила Фрэнчи, смеясь от счастья, – мы когданибудь приедем сюда и добудем его сами. Конечно, если достанет сил и мужества.

Маккенна расхохотался, признавшись, что думал о том же самом, и внезапно им стало очень хорошо и странно, что несмотря на разницу в возрасте, они превосходно понимают друг друга, и Мальипай заметила, что они идут плечо к плечу, бесстыдно держась за руки.

Старуха встретила парочку, покачивая головой и давая понять, что испытывает к ним непреодолимое отвращение. Но сказала лишь, что время поджимает и что пора взбираться на клиф.

Вскочив на коня, Маккенна взглянул вверх по каньону на Индюшачьи Залежи и поиспански сказал, что жалеет о том, что не хватило времени замаскировать и это место. Но скво, посмотрев на странный, льющийся в ущелье медный свет, предложила шотландцу не беспокоиться.

– Положись на Бога, – пробормотала она. – Он обо всем позаботится.

Маккенна кивнул и взялся за поводья.

– Ничего не забыли? – спросил он, оглядываясь в последний раз.

– Нет, – быстро ответила Мальипай. – Ты подыскал моему сыну приличную могилку, оставил косточки этого мерзавца Микки сушиться на солнышке, забил глиняный горшок никому не нужным речным песком и гравием, чтобы те, кто придут после нас, думали, будто сокровища больше нет. Таким образом, лихорадка в скором времени утихнет, и апачи прославят твое имя в веках. Сотни лет и сотни зим будут они оберегать твои стада и твоих женщин. Нет, сынок, больше тебе здесь нечего делать.

Маккенна взял ее трясущуюся руку и крепко сжал.

– Спасибо, мать, – сказал он. – Я вспоминаю, что мне говорил старый Эн и рад этому. Он спрашивал: «Ты жаждешь золота, Маккенна? Похож ли ты на тех белых, что встречались и раньше на моем пути? Готов ли ты отдать жизнь, честь, и честь своей женщины за желтый металл?»Я сказал, что нет, а сам едва не совершил каждый из этих омерзительных поступков. Вот почему я рад, мать. Потому что руки мои не испачканы золотой пылью, и в сердце моем нет жажды наживы. Старый Эн теперь может спать спокойно.

Старуха вдруг вырвала руку, понюхала воздух, сверкнула глазами и яростно выругалась.

– Черт побери, да едем же! Надо сматываться! Тебе бы только болтать! Пелон был совершенно прав. Едем!

Мальипай заорала на вьючную лошадь и поехала через ручей. Он поскакал вслед за индианкой. Остальных мустангов криками гнала Фрэнчи. Доехав до подножия клифа, возле которого начиналась зигзагообразная тропа, они остановились, почувствовав, как тишина давит на плечи.

– Что это такое, мать? – спросил Маккенна. – Мне кажется, ты знаешь. Можешь сказать, что?

Старуха кивнула.

– Терремото, – пробормотала она. – Темблор де тьерра.

– Землетрясение? – переспросил Маккенна. – Черт, наверное, ты права. Одиннадцать лет я не чувствовал ничего подобного.

– Одиннадцать лет здесь ничего подобного и не было, – ответила индианка. – Поехали же! Спешить надо, а тут еще эти идиотские лошади!.. Дав… Стоп, подожди!

Она спрыгнула со своего коня и подбежав к самому концу цепочки, вытащила нож и перерезала веревку, которой был привязан пятнистый меринок Хачиты. Крутя одеялом над головой и проклиная все на свете, она прогнала конягу за ручей. Пони остановился на дальнем конце луга и тут же принялся щипать травку.

– Извини, – сказала скво, взбираясь на спину своей старой белой кобылы. – Но не могла я оставить этого беднягу – Хачиту – без коня. Не должен апач идти в последний путь пешком. Правда, этот подобной милости не заслужил, но всетаки он апач. Поехали. Молитв он от меня не дождется. Не зырь так на меня! Ты сейчас выглядишь таким же дураком, как и он. Арриба! Эй, заморыш, а ну гони эти мешки с костями! Быстрее! Быстрее!

По zобразной тропе поднялись без приключений. Но когда выезжали за последний поворот перед Наблюдательным Пунктом, то увидели, как скала над ними закачалась. Лошади захрипели от ужаса и рванули вперед, сбившись в плотную кучу, перед Потайной Дверью. Всадники тут же соскочили на землю, взяли покороче поводья и принялись тихими голосами их увещевать. Толчки продолжались минуты две. Скрип скалы над головами и падение камней в Снотаэй было оглушительным. После последнего содрогания стен каньона артиллерийские залпы продолжались еще минут пять. А затем в течение томительной минуты не было слышно ни звука: воздух вновь застыл. Маккенна, взяв из полевой сумки Микки Тиббса бинокль, подошел к краю прочного скального уступа и взглянул вниз: Наблюдательный Пункт, вся верхняя часть zобразной тропы и брюерова расщелина обвалились.

В каньоне исчез водопад, а самого дна между бывшей стоянкой отряда и лугом более не существовало. Все было завалено обрушившимися скалистыми стенами: Залежь Индюшачьих Яиц оказалась погребенной под шестистами футами разбитых в крошево и перемешанных с осколками гранитных и известняковых стен и скал. Через тысячу лет – или десять тысяч – несметное богатство, наверное, снова выползет на белый свет. А пока, как правильно заметила Мальипай, о золоте позаботится апачский Бог.

Золото Эдамса осталось лежать на дне спокойно вьющегося по лугу потока, с хижиной, лугом и ручьем ничего страшного не произошло. Тайный индейский проход в каньон, по которому тридцать три года назад Нана провел свой отряд, чтобы уничтожить эдамсовскую компанию, был завален, а zобразная тропа подсократилась футов эдак на восемьсот: с этого момента сокровища Снотаэй навеки были похоронены в каньоне Дель Оро.

Вернувшись к женщинам, Маккенна рассказал им об увиденном. Обе дамы некоторое время молчали, а затем Мальипай покорно заметила:

– Благословен будь Йосен! Скажи, Голубоглаз, сколько времени потребуется, чтобы добраться до того миленького домика, который ты хотел купить для Заморыша и старухиматери?

Маккенна захохотал. Фрэнчи и Мальипай тоже. Все почувствовали удивительное облегчение. Отсмеявшись и сняв копившееся все эти дни напряжение, путешественники вновь сели на коней и через Потайную Дверь выехали на свободу. Было всего десять утра, и сияющее солнце, словно огромный бриллиант, предвещало превосходный день. Путь их лежал к Тыквенному Полю…

К Апачскому Почтовому Ящику подъехали в пять часов дня. Мальипай снова занервничала. Когда Маккенна спросил, что случилось, она указала на скалу, сказав, что ктото переменил палочки. Те, что торчали вчера, исчезли. А эти совсем другие.

Маккенна начал было успокаивать старуху, но затем решил поступить иначе. В воздухе витало нечто. Взгляд старателя скользнул вверх по пирамиде. Фрэнчи внимательно наблюдала за ним. Старуха тоже. Маккенна натянул поводья.

– Мать, – сказал Маккенна, – давайка поднимемся и посмотрим, о чем теперь говорят палочки.

Мальипай неохотно кивнула и повернула кобылу к «Почтовому Ящику». Маккенна с Фрэнчи не отставали. Не доезжая до пирамиды, они остановились. Маккенна почувствовал, как волосы встают дыбом: палочки действительно были новыми и стояли в новой комбинации…

Он взглянул на Мальипай.

Старая скво ощущала присутствие духов. Она была обеспокоена, встревожена, испугана. Ей хотелось, как можно быстрее уехать прочь от этого проклятого места. Но она придержала пони и в изумлении уставилась на «говорящие» палочки. В гнетущей тишине, ожидая приговора, Маккенна стал изучать землю. И снова почувствовал, как шевелятся волосы на загривке. Свежих следов не было: ни отпечатков лошадиных копыт, ни ног, обутых в мокасины. Никаких других знаков, указывающих на земное происхождение оставляющих палочки «гостей», он не увидел. Пусто было возле одинокой пирамиды. Взгляд старателя метнулся к иссохшей фигуре старухи.

– Мать, – осторожно спросил он, – ты можешь прочитать то, что тут «написано»?

– Да, – ответила Мальипай, – могу.

– И что?

Прежде чем ответить, индианка долго изучала лицо белого, словно хотела измерить глубину его порядочности. Наконец, она удовлетворенно кивнула.

– Первые палочки означают: «спасибо».

– А остальные, мадре?

Ее сморщенные губы плотно сжались.

– А остальные, Маккенна, – сказала она, – образуют Знак Ножа.

Шотландец в недоумении вперился в темные индейские глаза.

– Беш? – выдохнул он. – Ты хочешь сказать, фраза звучит, как «спасибо – от Беша?»

Но старуха не ответила. Она развернулась и вместе с Фрэнчи погнала лошадей к темнеющему ущелью Каньона Тыквенного Поля. Там, ниже по тропе, иссыхали древние поля и пыльные ирригационные арыки. Оставалось время только на то, чтобы засветло выбраться из каньона и к ночи доехать до старой дороги, ведущей к форту Уингейт.

Осмотревшись, Маккенна содрогнулся. Внезапно ему стало жутко одному в этом мрачном, покрытом застывшей лавой ущелье. Он пришпорил коня и бросился догонять женщин. Топотанье крепеньких копыт маленькой лошадки гулом отдалось от стен таинственного места, пропитанного потусторонней тишиной. Звук испугал пони Он захрипел, фыркнул и, содрогаясь от страха, отпрянул назад. Маккенна потихоньку зашептал ему на ухо ласковые успокаивающие слова, немного утихомирил, а потом снова пришпорил его.

Шотландец не потрудился обернуться, чтобы в последний раз взглянуть на каменную пирамиду и палочки, оставленные в ней либо духом, либо привидением. Воспоминания остались жить только в его памяти.

Может, это было и к лучшему. Потому что Глен Маккенна так и не увидел призрачного индейского всадника, который, высокий и стройный, сидел на огромной спине бледного мустанга и прозрачной рукой чертил в воздухе знак, на языке апачей чирикауа означавший: «Благословляю тебя, брат».