"След исполина" - читать интересную книгу автора (Нейл Питер)

Глава пятая Лики колдовства

Вендиец, который стоял с воздетыми руками, не успел не только завершить колдовской жест, но даже закричать, когда меч Конана обрушился на его голову. Горящие глаза вспыхнули в темноте точно драгоценные камни, неожиданно упавшие в темный ручей. Конана обдало брызгами крови. Он быстро повернулся; за спиной раздался глухой звук меча, входящего в плоть, а затем гневный голос Орина — он с криком бросился на другого жреца.

Один из вендийцев — тот, что был ближе к Конану, извлек нож и метнул его; киммериец вовремя успел заметить блеск лезвия и, резко взмахнув мечом, отбросил нож в сторону. Он бросился на вендийца и сделал выпад. Меч вонзился в плоть — жрец со стонами повалился на землю и забормотал заклинания, а затем пополз — непонятно как, но жизнь еще теплился в его теле, несмотря на смертельную рану… Конан ухватил меч двумя руками и со всей силы рубанул по голове противника. Выдернув меч, он резко развернулся и услышал, как Орин застонал от боли.

Барона окружили трое жрецов, и Конан увидел лучистое сияние, которое распространялось из центра их круга во все стороны. Орин стоял на коленях, изо всех сил пытаясь подняться, а его руки и лицо жутко светились красным пульсирующим сиянием.

Выругавшись, северянин бросился на помощь. Один из жрецов повернулся, услышав приближение Конана.

Тот успел увидеть лишь его тощее ухмыляющееся лицо и большой темно-красный камень, который вендиец держал на ладони, — а затем его меч опустился и рассек врага сверху донизу.

Жрец с криком упал на спину; из жуткой раны хлынул кровь. Красный камень взлетел в воздух, оставляя за собой светящийся след. К нему кинулся второй вендиец; третий отбежал в сторону, затем повернулся к Конану, зловеще бормоча что-то на неизвестном языке.

Конан кинулся к нему. Глаза жреца вдруг загорелись так ярко, словно два факел вынырнули из темноты. Конан, почти ослепленный их сиянием, неожиданно остановился под влиянием какой-то таинственной силы. Ничего перед собой не видя, размахивая мечом, он бросился вперед, надеясь, что не промахнется и окажется достаточно близко от своего врага…

Его меч вонзился в плоть с омерзительным хрустом. Стало темно. Теперь, когда свечение исчезло — а Конану казалось, что в глазах у него по-прежнему все ослеплено этим светом — он глянул вниз и увидел лежащего на земле вендийца с отрубленной головой.

И тут Орин закричал снова. Варвар резко обернулся и увидел, что барон уже стоит на ногах. Последний жрец поднял камень и стоял перед Орином, держа кристалл над его головой. От камня исходило пульсирующее красное свечение — его волны были видны так же отчетливо, как круги, расходящиеся по воде… Конан видел, как эти волны достигли Орина, и в тот же миг барон выронил меч и застыл недвижимо.

Конан вскрикнул и рванулся вперед.

Жрец заметил северянина и повернул руку с камнем так, чтобы светящиеся волны шли теперь к Конану.

Как только его окружили красные кольца, он не смог даже пошевельнуться, чувствуя головокружение и усталость. Меч стал тяжелым до невозможности; тело и ноги, и даже голова налились такой тяжестью, что, казалось, поддерживать их больше нет сил. Конан хотел выкрикнуть проклятие, но смог лишь глотнуть воздуха. Млр вокруг закачался, красные звезды и красная трава поплыли куда-то, покачнулись, а затем поменялись местами…

Он слышал, как Орин кричит что-то; красное свечение внезапно пропало — и вендиец завопил громким, пронзительным голосом.

Конан поднялся и, пошатываясь, пошел вперед, чувствуя как с каждым шагом и вдохом к нему возвращается сила и энергия. Когда он подошел к Орину, голова его по-прежнему кружилась; барон сидел на корточках возле тела последнего вендийца и вытирал свой меч. Жрец был убит точным, прицельным ударом.

— Ты в порядке? — спросил кофиец Конана. Тот кивнул; последние признаки вялости исчезли бесследно.

— Поищи камень, Орин.

Барон принялся за поиски, обшаривая траву ногой. Наконец он фыркнул, поковырял каблуком в земле и покачал головой.

— Одна пыль, — выдохнул он устало. — Должно быть, кристалл разлетелся на мелкие осколки, как только упал на землю. Или когда погиб последний из этих ублюдков. — Он пнул носком сапога тело вендийца. — С тобой все в порядке?

Конан кивнул.

— Славная драка — как раз то, чего мне так не хватало, чтобы разогреть кровь! Но я хотел бы знать, нет ли поблизости и других тварей?!

Орин покачал головой.

— Кто может знать? Но, боюсь, они не оставят нас в покое. Взгляни, вон там, вдали, эти странные огни. Не то костры, не то еще что-то. Похоже, наши друзья явились именно оттуда!

— Да, похоже. И я уверен, мы еще с ними столкнемся. Они придут за… этим… — Конан развязал поясной мешочек, раскрыл его и извлек кольцо.

Орин внимательно наблюдал за его действиями, и киммериец протянул кольцо ему. Довольно крупное, но не настолько, чтобы сильно выделяться среди обычных колец. Однако никто не мог бы сказать, что это кольцо обычное. Тысячи крошечных драгоценный камней отражали свет звезд и разбивали его на тысячи разноцветных бликов, которые переливались почти как живые.

— Кольцо Энкату!..

— Болард не должен знать о нем, — сказал Конан.

— О, конечно. Но это то самое оружие, которое нам так необходимо!

— Ты уверен? Прежде мне казалось, ты в этом сомневаешься…

— Да. Болард рассказал мне, что это — Кольцо гибели и безумия, созданное черным богом. И он тоже разыскивает кольцо. Но я не собираюсь просто выкинуть его — теперь, когда боги сами дали его нам в руки. Я буду использовать все, что способно помочь мне одолеть Усхора, и неважно, опасно ли это для меня самого, или нет. И все-таки это Кольцо, Конан, принадлежит тебе — и ты можешь делать с ним все, что считаешь нужным. У кого оно будет храниться — у тебя или у меня?

Конан протянул руку.

— Я доверяю тебе, Орин, ты знаешь об этом. Но до сих пор оно было у меня…

— Разумеется, — Барон вернул ему кольцо.

— Болард и не подозревает, что я храню эту безделушку, — усмехнулся Конан, вытирая пот со лба. — Но он думает, что я знаю, где оно. Он пытался раскопать завал и вытащить тело Сундара…

— Хм. Что ж, пусть гадает дальше — пока мы не повернем все иначе. Пойдем. — Орин указал рукой на вершину холма. — Пора возвращаться. Спрячь это кольцо как следует.

Конан завязал свой поясной кошель и вслед за бароном направился к лошадям. Пора было возвращаться в лагерь…

На следующий день отряд вступил в полосу лесов, а еще через день достиг, наконец, владений мага.

— Чувствуешь? — принюхиваясь, спрашивали солдаты друг у друга.

— Да — пахнет как-то по-другому.

Дело было не только в их воображении. Это место, казалось, излучало энергию, с которой они впервые столкнулись в Сафаде — здесь тоже возникали странные ощущения, предвестники надвигающейся бури, от которых по коже бежал холод и обострялись все чувства. Воины разжигали костры и начинали готовить ужин — Орин в это время стоял возле своей палатки и смотрел на юг. Солнце постепенно скрывалось за западным горизонтом, и тени становились все длиннее.

Холмы превращались в сереющие силуэты, долина наполнялась мраком, и наконец черный горизонт окончательно растворился в ночи. Звезды усыпали небесный свод, а на земле, в южной стороне зажглись совсем другие огни. Рядом с Орином встал Конан.

— Они уже ближе к нам, чем прошлой ночью, — заметил он.

— Да, и сегодня ночью, я думаю, они подойдут еще ближе. Им нужно… — Орин оборвал себя на полуслове. Рядом послышался хруст травы под сапогами. Это был Болард — он увидел огни и покачал головой.

— Еще эти, — негромко произнес он своим странным голосом! Коринфиец больше не делал вид, что не знает об этих огнях. — Впереди Усхор в своей крепости, наблюдающий за нами с помощью магии, а сзади — поджидают жрецы Энкату, которые хотят добраться и до Усхора, и до пас.

— До нас? — спросил Орин.

— Кольцо, — равнодушно ответил Болард.

— Мы, возможно, и зажаты между ними, — пробормотал Конан, — но пока не загнаны в угол!

— Да, но только в том случае, если бы у нас было Кольцо, — ответил тот.

Конан не удостоил его ответом. Словно задумавшись, он снова стал смотреть на юг. Никто не проронил больше ни слова, и Болард скрылся в палатке Орина.

Северянин повернулся. Через несколько мгновений он услышал, странные звуки, доносящиеся из палатки — чавкающие, хлюпающие — жуткие звуки, которые вряд ли могли издаваться человеком.

— Что это такое? — Киммериец насторожился.

— Я никогда не видел его лица, — пояснил барон, — и не хочу. Я разрешил ему принимать пищу отдельно от всех.

— Из уважения к нему? Орин пожал плечами.

— Может быть, и из уважения к себе. — Он снова посмотрел на далекие огни костров и добавил: — Кроме того, его мучают тяжелые сны. Мне почти жаль его… — Орин вздохнул. — Я ощущаю что-то такое…. как и тогда, когда мы вошли в Сафад. А ты чувствуешь — как будто какое-то зло повисло в воздухе?

— Вообще-то да, но не сегодня.

— И я тоже. Болард утверждает, что воздух станет еще хуже, когда мы доберемся до цитадели Усхора. Это — колдовство… — Орин в резком порыве хлопнул рукой об руку, словно не желая подчиняться этому ощущению присутствия чего-то злого. — Я не…

Внезапно его прервали чьи-то крики, доносящие со стороны лагеря. В вечернем, тихом воздухе крики солдат звучали особенно громко и отчетливо — тревожные крики.

— Стой! Держи его!

— Эмрос, нет! Нет!

— Прочь! Прочь!!

— Возьми меч! Возьми меч…

— О, Митра! — воскликнул Орин и бегом направился в ту сторону, где возникло смятение; Конан бросился за ним.

На краю лагеря человек тридцать солдат образовали круг, в центре которого стоял один-единственный воин с обнаженным мечом — он рычал и огрызался, глаза его светились безумием. Орин узнал этого воина — это был сильный, крепкий парень, которого нельзя было подговорить ни на какой бунт.

Солдаты, увидев барона, расступились перед ним.

— Мы не знаем, что произошло, — сказал один. — В какой-то момент он вдруг стал говорить, что в воздухе пахнет чем-то гнусным, и что он очень не хочет идти на бой с колдовством. А потом он схватил меч и попытался убить солдата, который был рядом.

Орин сделал несколько шагов к парню.

— Эмрос! — произнес он, показывая, что в руках у него ничего нет, чтобы тот доверился ему. — Отдай мне свой меч.

Эмрос отступил и уперся спиной в дерево.

— Я тебя вижу! — прорычал он; по его бороде поползла слюна. — Колдун! Тебе не удастся взять меня! Я проткну этим мечом твое черное сердце еще до того, как ты…

И он резко бросился вперед, бормоча ругательства и размахивая мечом. Орин и те, кто был рядом, поспешно отступили.

— Мы должны убить его! — закричал один из солдат. — Бешеный пес! Он не только нас не узнает, но и себя самого!

Конан рванулся вперед, отталкивая солдат и извлекая меч из ножен.

— Если я смогу разоружить его…

— Он — демон! — заорал Эмрос, сверкая глазами и клацая зубами. — Ты послан Усхором, так ведь? Я вижу в твоей руке магический жезл — но тебе все равно не удастся взять меня!

И он снова бросился вперед, описывая мечом широкий круг. Конан присел и отбил его удар, затем отступил, ловко уводя Эмроса подальше от толпы зевак. Эмрос яростно завопил.

— Ты не сможешь убить меня этим жезлом! — хрипел он, делая бешеные выпады.

Конан выругался. Против его мастерства выступила неистовая сила безумца, и с каждым ударом его рука немела все больше и больше. Этот взбесившийся человек слишком широко размахивает мечом! Конан искусно пригнулся, затем отразил удар, пытаясь попасть по руке, в которой Эмрос держал оружие. Тот попытался ответить на выпад, но поскользнулся на влажной траве.

Его падение было настолько резким, что Конан нечаянно задел мечом по взметнувшейся вверх руке.

— Й-а-а-а! Убит проклятым жезлом! — завопил Эмрос— Отравлен черным колдовством! Я умру от этого колдовства! Он демон — колдун!.. Митра, забери мою душу!

И он развернул меч острием к себе — и рухнул на него.

Тут же со всех сторон раздались крики — вокруг толпились солдаты, которые, вытянув шеи, широко раскрытыми глазами наблюдали за этим безумцем. Эмрос покачнулся и упал лицом на траву; меч, вонзившийся в спину по самую рукоять, серебристо-красным языком торчал между лопаток.

Орина била дрожь; он закричал на солдат:

— Идите в свои палатки, остолопы!

Конан долгое время стоял не шевелясь и глядел на труп; наконец кто-то тронул его за руку и окликнул по имени. Он поднял глаза. Это был Варган.

— Пойдем, — сказал бородач негромко. — Все равно ему уже ничем нельзя было помочь. Может быть, самоубийство — это самое мудрое, что он мог сделать. Мне кажется, на нем лежало какое-то заклятье.

Конан покачал головой и медленно двинулся обратно, к своей палатке. Вскоре рядом оказался Орин, и вместе они принялись подниматься по склону, поросшему травой; солдаты же сбивались в группы и о чем-то шептались. Несколько человек оттащили тело Эмроса в сторону, чтобы захоронить его за пределами лагеря.

Орин был в ярости; желваки вздулись у него на скулах, сквозь стиснутые зубы он бормотал проклятия.

— Что на этот раз? — спросил он, обращаясь скорее не к Конану, а к самому себе. — Неужели Усхор перебьет нас всех, насылая свои чары, как на беднягу Эмроса? Или мы просто начнем сходить с ума и перебьем себя сами?!

— Может, это как раз то, что он хочет сделать с нами, — предположил Конан, — накачивать нас страхом до тех пор, пока мы начнем убивать друг друга? Не выйдет! Подлый чернокнижник не на тех напал! Что до Эмроса, то может, это даже лучше, что он умер от своей руки, чем стал бы рабом волшебства. Орин покачал головой.

Вскоре они увидели Боларда, который, не шевелясь, смотрел вниз на лагерь. Когда Орин и Конан оказались на вершине холма, Болард повернулся к ним и уселся возле палатки.

— Это не первый, — пробормотал он мрачно, скрещивая на груди руки, — но и не последний.

По мере продвижения войска, леса становились все гуще, а воздух — влажнее. Вскоре им пришлось переходить вброд мелкие ручьи и продираться сквозь невысокий кустарник и камыши, росшие вдоль берега.

Деревья здесь росли ближе друг к другу и были выше, а оттого казались более зловещими — у них были толстые мощные стволы и тяжелые ветви, которые простирались во все стороны, уходили вверх и скрывались где-то в небесных просторах. Все утро землю покрывал дымка; она поглощала лучи солнечного света и местами образовывала серые, мрачные воронки тумана, из-за которых отдельные группы солдат то и дело теряли друг друга из виду. Откуда-то издалека доносились звуки, издаваемые обитателями леса, какие-то крупные звери рычали и щелкали зубами, а неизвестные птицы жутко кричали и перепархивали среди листвы, словно шпионя за войском.

Но пока что все оставались в своем уме. Единственное, что испытывали люди, путешествуя по чтим зловещим местам, это чувство уныния и Тоски. Солдаты выглядели необычно угрюмыми и сердитыми, из-за чего то и дело по пустякам вспыхивали ссоры.

Тайс тоже нервничала и часто жаловалась, и хотя Иллес старался сдерживать ее, он и сам испытывал постоянное напряжение и беспокойство. Их сопровождал Варган, который безостановочно шутил или рассказывал истории о своих прежних подвигах, пытаясь рассмешить Тайс, заставить ее не думать о трудной дороге и не обращать внимания на то, что, что их окружало. Правда, его усилия казались затраченными впустую.

Орин внимательно следил за дорогой, пытаясь как следует разглядеть тени и смутные фигуры, но крайней мере, в те моменты, когда дымка немного расступался и сквозь нее проглядывали косые лучи солнца. Разбитая дорога превращалась в мокрую, заросшую мхом тропу, которая пошла вниз и повела путников мимо тихих ручьев, а затем по сухому участку, окаймленному деревьями, мимо луж со стоячей водой — над ними в теплом воздухе вились комары и москиты.

— Долго еще? — все чаще спрашивал Орин у Боларда; барону уже начало казаться, что пути их не будет конца.

— Сначала мы должны достичь болот.

— А мы сможем пересечь их за один день?

— Если поднажмем. Трясины эти очень опасны. Возможно, лучше было бы обойти их…

— И сколько времени это займет?

— Два-три дня.

Орин решительно покачал головой. — Я хочу увидеть Усхора мертвым как можно скорее.

— Но мы должны очень осторожно передвигаться по этим болотам. Там живут твари…

— Какие еще твари? — раздражительно спросил Орин.

— Усхор знает о нашем приближении, и его слуги ждут нас.

— Со мной мое войско, — напомнил Орин, — и каждый мой солдат стоит двоих из тех, кто отказался участвовать в походе.

В ту ночь они разбили лагерь на небольшом, более или менее сухом возвышении, в самой глуши дремучего леса. Вокруг пахло болотами; воздух стал гораздо тяжелее, и все по-прежнему покрывала туманная дымка, насыщенная тенями и сыростью.

Сквозь переплетение толстых сучьев и листвы не было видно звезд; и хотя воины тут же принялись разжигать костры — чтобы согреться, приготовить пищу, наконец, осветить погрузившийся в сумерки лагерь — над ними то и дело проносились порывы ветра, словно с целью загасить огонь. Люди почти не разговаривали и испытывали все нарастающее раздражение.

Конан жарил на костре дичь; возле него уселся Орин. Он тоже стал более вспыльчивым, сердитым и раздражительным.

— Будь проклят Усхор! — то и дело восклицал он, кипя от злости. — Я наколю его голову на копье, принесу в Сафад и выставлю на западной стене!

— Не поддавайся. Похоже, на тебя действует магия этих мест!

— И что это значит? — резко спросил Орин. Конан холодно улыбнулся.

— Только одно — я когда-то говорил это Ил-лесу, и считаю, что в этом есть смысл. Один мудрец как-то сказал мне, что сила мага в том, что он создает иллюзию страха, и если он сумеет заставить своих врагов открыть свои души, полдела сделано.

— Ты считаешь, это и случилось вчера с Эмросом?

— Вполне возможно. Но не только — это случилось со всем нашим войском, Орин. Посмотри на них — угнетенные, уставшие, раздражительные. В этом виноваты и здешние места, и непрерывное ожидание, что что-то может произойти. В любой момент может налететь буря, выйти воинство демонов, или сам Усхор появится вдруг перед нами. И эти мысли в голове — они как черви в трупе; они разлагают ум и копошатся в душах, словом, не приводят ни к чему хорошему. В этом и состоит преимущество Усхора.

— Да. — Теперь, когда Орин осознал справедливость слов Конана, он почувствовал, как его собственное раздражение постепенно уходит. — Да, Конан, ты прав. Мой ум настолько забит мыслями о зле, что я сам становлюсь слабее и беззащитнее.

— Мы должны стараться не думать о поражении, о чем-то плохом, — проговорил Конан. — Мы сильны, у нас есть мечи, доспехи и воля к победе!

Услышав это, Орин почувствовал настоящую радость. Он встал и похлопал Конана по плечу.

— Наверное, мне стоит обойти лагерь и поговорить с людьми, взбодрить их и поднять настроение.

— Да, пожалуй.

Орин ушел, с трудом пробираясь через заросли мха к соседнему костру.

Конан принялся за мясо, запивая его хорошим вином. Он знал, что будет спокойно спать этой ночью, даже несмотря на этот странный лес вокруг. В памяти всплыла вчерашняя ночь, он вспомнил о жрецах Энкату, и о Кольце, которое по-прежнему хранилось у него на поясе.

Он встал и осторожно огляделся, подтянулся и отошел в тень. После жаркого огня приятно было ощутить дыхание свежего, прохладного воздуха, правда вокруг тут же загудели тучи москитов и комаров. Здесь, вдали от света костров, Конан мог спокойно вытащить Кольцо и разглядеть его в полутьме. Кольцо сверкало и загадочно переливалось — будто по собственной воле.

Вдруг сзади послышались чьи-то шаги; думая, что это Орин, Конан быстро сунул кольцо на место и с улыбкой повернулся, чтобы спросить, удалось ли тому поднять боевой дух войска…

Звуки шагов стихли. Перед киммерийцем стоил Дестан Болард — чернолицый, в черных доспехах, и пламя костра отбрасывало на его маску жуткие, зловещие блики.

В голове у Конана бешено пронеслась мысль — видел ли Болард Кольцо? Может быть, он заметил его блеск, волнами отражающийся на темных стволах? Целую вечность вглядывался он в маску, в чернеющие щели для глаз, за которыми совсем не ощущалось присутствия живого, разумного существа. Киммериец стиснул зубы.

Если Болард сделает хоть одно движение в его сторону, если хотя бы раз упомянет о Кольце, усмехнется или примется угрожать, — он тут же обнажит меч, и коринфиец навеки останется в этом лесу вместе со своими загадками!

Болард же сам долго смотрел на Конана — словно пытаясь прочесть его мысли и тщательно обдумывая, что делать и говорить. Затем он прервал это безмолвное столкновение, кивнув в сторону леса:

— Те огни на юге стали ярче. Конан не повернул головы.

— Что тебе нужно, Болард? Коринфиец не пошевелился.

— Орин говорит с солдатами, — произнес он тихо, — убеждает их в благополучном исходе битвы.

— И что же? — Конан напряженно придерживал рукой меч, и знал — Болард чувствует, что он готов к нападению.

— Глупо думать, что с Усхором могут справиться даже тысяча человек, — пожал плечами Дестан. — Против нас, вооруженных лишь стальными мечами, могут выступить безумие и тяга к самоубийству.

Конан смотрел на Боларда; синие глаза его сверкали.

— Нам нужно Кольцо, северянин — иначе нас ждет гибель!

— Я уже устал от твоих вопросов и намеков, Дестан.

— А я устал играть в кошки-мышки. Мне нужно Кольцо.

— Усхору оно тоже нужно.

— Ты знаешь, где оно. Вендиец сказал тебе об этом перед смертью.

— Он ничего не сказал.

— Ты лжешь. — Голос Боларда все больше становился похожим на рычание загнанного в угол зверя.

Но Конан был неумолим.

— Еще один шаг — и ты никогда не увидишь крепость Усхора, обещаю.

Из-под маски доносилось хриплое дыхание.

— Это ты отправляешь всех этих людей на смерть! — прошептал Болард. — Они верят тебе, а ты их палач. Эти люди умрут в страшных мучениях, и проклятие будет лежать на них, а все из-за тебя, демон-северянин!

— Ну, хватит, Болард! — взорвался Конан. — Довольно!

Но его противник был неумолим:

— …да, из-за тебя, если не скажешь, где спрятано Кольцо…

— Ни слова больше, Болард, или я отрежу тебе язык!

Коринфиец глухо засмеялся.

— Ты не сделаешь этого, — произнес он хриплым шепотом. — Я тебе нужен. Я нужен Орину. Твой меч не причинит мне вреда, киммериец — ведь на мне чары Усхора. Ты знаешь, где Кольцо, и скажешь об этом, прежде чем мы достигнем крепости!

Сузив глаза, Конан покачал головой.

Болард, убедившись, что сейчас он ничего не добьется, собрался было уйти. Он развернулся, затем остановился и бросил последний взгляд на Конана, после чего произнес:

— Я расскажу тебе о своих подозрениях, северянин. И по твоим глазам пойму, правда ли то, что я скажу. Я убежден, что жрец сказал тебе, где Кольцо, и что ты нашел его еще до отъезда из Сафада.

Конан смотрел на него, не шевелясь.

— И Кольцо сейчас у кого-то в лагере. У Усхора его нет, это точно. Сундар явился в Сафад; он знал, где оно было спрятано и к тому времени, как вы встретились, Кольцо было у него. И он мог спрятать его перед смертью, или же…

— А может, что Кольцо у одного из жрецов Энкату?

— Нет, — с уверенностью ответил тот. — Они подбираются к нам, точно также, как мы к Усхору. Они ничего смогут сделать с колдуном без Кольца — точно так же, как и мы. Нет. Сундар сказал тебе, где Кольцо или ты каким-то образом нашел его сам. Неважно. Орин не настолько глуп, чтобы идти против демонов с голыми руками! Он видел, на что способен Усхор, и повел бы своих солдат на бой, только если бы знал, что сможет защитить их. Значит, Кольцо здесь.

Конан стиснул рукоять меча так, что заныли пальцы. Больше всего сейчас ему хотелось бы прикончить коринфийца, он мечтал об этом… и все же что-то удерживало его. Были ли то чары, наложенные на Дестана чернокнижником, или собственные инстинкты подсказывали северянину не торопиться, он не знал. Но он не мог убить Боларда…

— Ты безумец, парень. Даже если ты прав, какая нам польза от этого Кольца, если мы не знаем, как управлять его силой? Мы не маги.

— Я тоже.

— Тогда зачем тебе Кольцо?

— Ты знаешь ответ, — надменно произнес Болард. — Заклинание, которое защищает само Кольцо от колдовских чар, защитит и того, кто его носит. Только служители Энкату знают, каким образом оно способно сделать это. Как только я получу Кольцо, я смогу войти в крепость, не боясь, что Усхор обнаружит меня с помощью магии или наложит свои колдовские чары. А затем я справлюсь с ним без всякого волшебства.

— Может быть, и так — но почему ты говоришь только о себе, Болард? Здесь ведь есть и другие, пострадавшие от его колдовства и жаждущие мести.

— Нет! — выкрикнул, точно пролаял Болард. Затем более спокойно произнес: — Даже Орин, который потерял целый город, пострадал меньше меня — ведь я утратил не только человеческий облик, но, возможно, и душу. Только я достоин убить Усхора, а для этого мне нужна сила Кольца.

— Твое место в преисподней, Болард, — жестко проговорил Конан. — Ты здесь вовсе не для того, чтобы помочь Орину и всем нам; ты просто используешь нас всеми доступными способами, чтобы отомстить Усхору. А теперь убирайся — или я отправлю тебя во Тьму быстрее, чем это сделал бы Усхор!

Болард невесело усмехнулся и, вместо того чтобы уйти, двинулся на Конана, потирая ладони.

— Я не использую Орина и остальных, киммериец, просто потому что вы мне не нужны; все, чего я хочу — это Кольцо. — Его голос вдруг стал резким и задрожал от ненависти. — Да знаешь ли ты, почему я так хочу отомстить?

— Убирайся прочь! Я не желаю больше спорить с тобой! — гневно отрезал Конан.

— Нет, — ответил Болард, понизив голос до шепота. — Что же, пеняй на себя.

Конан затаил дыхание. Болард поднял руки, сунул пальцы под обод шлема и отстегнул его.

Сердце Конана застыло. Два щелчка будто громом прозвучали в тихом, напоенном влагой вечернем воздухе.

Неужели он собирается показать ему свое лицо? Конан сдвинул брови. Может, это очередной трюк? И правда ли то, что каждый, кто посмотрит на его лицо, сойдет с ума?..

Болард повернул маску и снял ее со странным хлюпающим звуком. Конан смотрел на Боларда искоса, повернув голову — стараясь не упускать того из виду и в то же время не всматриваться слишком пристально в то, что открывалось ему.

— Ты видишь? — спросил его коринфиец.

Его голос звучал странно искаженно — словно человек с трудом шевелил разбитыми, распухшими губами. Болард стоял спиной к свету костров, поэтому Конан нечетко видел его обезображенное лицо. Внезапно подул ветерок, и огонь заплясал, а вместе с ним неистово заплясали и тени на лице Боларда.

Его глаза выглядели вполне нормальными, но это, пожалуй, было единственным сходством с человеческим лицом, и то — белки, глубоко сидевшие в темных провалах, были почти прозрачны; и один глаз, казалось, расположен ниже другого… Голову обрамляли неряшливые спутанные волосы; отдельные пряди, обдуваемые ветром, переливались красными бликами.

Но лицо… лицо было таким жутким, безобразным, что вызвало у Конана невыносимое отвращение — словно именно это лицо явилось отражением всего того ужаса и страха, что таились в самых глубинах его сердца.

Как будто черное лицо Боларда, искаженное, испещренное язвами, переплетениями вен и прожилок, ошметками полуразложившихся мышц, разъеденной кожи и совершенно нечеловеческими припухлостями и бородавками, было зеркалом, в котором Конан увидел все свои мучительные страхи детства, ужас и отвращение, вызываемые разными тварями, с которыми ему приходилось сражаться на чужой стороне, ледяная хватка чужого мира, которую Конан ощущал иногда во время своих путешествий — когда глубокими ночами он скакал один среди гор, в пустыне или в дремучем лесу.

Конан представил себе кусок мягкой смолы, принявший причудливые формы под пальцами сумасшедшего ремесленника и окрашенный по ноле некоего волшебника — пугающими, бездушными узорами вселенского ужаса… поэтому каждый, кто представлял себе этот образ, видел неприкрытые страхи собственной души. Неожиданно в голову Конану пришла та фраза, которую он нередко повторял: сила мага в способности создавать иллюзию страха. И он вдруг понял, что Усхор — кем бы и чем бы он ни был — превратил Боларда в оживший сосуд, полный демонических иллюзий, и подивился, какие же жуткие кошмары, должны быть, мучили несчастного коринфийца.

Какие ужасные видения, видимо, приходили к нему, при том, что он сам является ходящим, дышащим, переродившимся орудием этой безумной магии!..

Конан отвел взгляд, не в силах смотреть на Боларда даже искоса.

— Довольно, — хрипло произнес он. — Не пытайся меня разжалобить!

— Да нет, — произнес в ответ тот своим свистящим голосом, — мне; нужна вовсе не жалость, северянин. Скорее, понимание новых высот, которых могут достичь ужас, ненависть и жажда мести. Увидел ли ты себя в моем лице? Говорят, оно сводит людей с ума…

— Не меня. Для этого нужно что-то покрепче! — Киммериец зло хохотнул. — Я не девка в таверне, чтобы хлопаться без чувств от страха. Я — воин, Болард, и советую тебе запомнить это…

Вместо ответа, коринфиец неспешно принялся водружать шлем на место и, закончив наконец, угрожающе произнес:

— Я все время слежу за тобой, северянин. Ты знаешь, где Кольцо. Оно у Орина? У юного Иллеса? У тебя? А может, вы носите его по очереди, чтобы отвлечь мое внимание и отвести подозрения?

— Похоже на то, Болард, что твоя физиономия свела с ума тебя самого. Пореже смотрись в зеркало — мой тебе совет!.

Коринфиец мрачно усмехнулся.

— Благодарю, и я им непременно воспользуюсь. А пока… Почему-то мне кажется, что сейчас Кольцо у этого бородатого недоумка, Варгана. Посмотрим…

Конан небрежно пожал плечами. Он не был бы тем, кем он стал, если бы позволял страхам и угрозам надолго выбивать его из колеи. Более того, теперь, когда Дестан открыл ему свою сокровенную тайну, киммериец почти перестал тревожиться на его счет. Ведь трепет внушает лишь неведомое…

— Я буду следить за тобой, — еще раз напомнил Болард и пошел прочь — осторожно, бесшумно, словно рассчитывал каждый шаг.

Варвар проводил его взглядом. Не совсем враг, конечно, но опасен… очень опасен. Пылающий местью одиночка с искалеченной душой — такой не бережет ни собственную жизнь, ни тем более тех, кто рядом. Надо рассказать обо всем барону — пусть тот примет решение. Разумнее всего изгнать Боларда и продолжить поход без него. Иначе коринфиец в своем кровожадном безумии способен всех их загнать в ловушку!

Приняв решение, Конан отправился на поиски Орина, но едва лишь нашел того и не успел даже поприветствовать, как к барону подбежал оиди из его воинов.

— Мой господин, не могли ли вы пойти с нами? — чуть слышно произнес он; голос его был натянут, как тетива лука.

— Почему ты говоришь шепотом? — насторожился Орин, жестом подзывая Конана поближе.

— Не хочу будить людей…

— Что у вас случилось?

Тот на миг задумался, подбирая слова, затем просто сказал:

— Четыре человека умерли, мой господин.

— Что?! — Орин, а следом и Конан, схватились за оружие, готовые броситься на неведомого врага.

— Мой господин, они умерли очень тихо. Я поначалу ничего не заметил — пока не задал Морсу какой-то вопрос. Он не ответил, и я подумал, что он уже спит, но потом, когда я потряс его и он упал на бок… Я увидел, в его глазах застыл такой страх, что я… — Солдат замолчал, задрожал, затем рукой смахнул со лба капли пота, и закончил: — Я… я подумал, наверное, лучше предупредить тебя.

— Остальные тоже сидели возле вашего костра?

— Да, господин.

— Веди меня.

Стараясь идти как можно тише, воин повел Орина и Конана извилистым путем через весь лагерь, осторожно перешагивая через спящих и проходя мимо погасших костров.

— Четверо, — тихо произнес солдат, вышедший им навстречу. — Четыре человека, барон.

— И все умерли во сне?

— Да, мой господин. Они умерли совершенно тихо.

Орин присел рядом с одним из солдат и попытался нащупать пульс — безрезультатно. Затем склонился к его лицу — на нем застыло такое выражение чудовищного, невыразимого ужаса, что у барона холодок пробежал по спине. Орин поднялся.

— Попробуем разбудить еще несколько человек, — сказал он. — Если все они окажутся мертвы… — Мысль о сотнях людей, которые уже никогда не проснутся, показался Орииу настолько жуткой, что голос его задрожал.

В этот момент один из солдат вдруг проснулся, уселся и прохрипел:

— Что тут, к Нергалу, происходит? Дадут нам наконец поспать, или… О, барон… простите!

— Ничего, парень. Ты в порядке?

— Вполне, и готов голыми руками разорвать пару-тройку колдунов! — решительно произнес тот: попытки Орина подбодрить своих людей не прошли впустую.

Тут начали просыпаться и остальные, ворча и призывая Митру угомонить товарищей и дать им отдохнуть. Орин немного успокоился, похлопал Конана по плечу и направился обратно к своему костру. Тот солдат, который сообщил о случившемся, пошел следом за ними и по пути признался барону:

— Я боюсь за остальных, мой господин.

— Думаю, тебе нечего опасаться, парень. Если это колдовство Усхора, то дело, скорее всего, уже сделано. — Орин вгляделся в лицо солдата и увидел, что тот очень молод — слишком молод для таких походов и событий. Но парень понравился Орину. — Как тебя зовут?

— Сэринф.

— Возвращайся к костру, Сэринф. Думаю, сегодня ночью никаких бед больше не приключится.

Орин постарался, чтобы в голосе его прозвучала убежденность, которой, правда, в душе он не ощущал… да и сам Сэринф не был уверен в том, что его самого — тихо и быстро — не застанет во сне смерть. Воин мрачно кивнул своему господину, а затем повернул назад.

Пробираясь обратно к костру, Орин тяжело вздыхал.

— Вот так он с нами и расправиться мало-помалу, — произнес он горько, — одни сходят с ума, другие умирают во сне — один за другим… Сколько это еще будет продолжаться? И когда мы достигнем крепости, останется ли с нами хотя бы десять человек?

— Если маг сумеет заставить врагов открыть ему свои души, — шепотом повторил Конан, — то полдела сделано.

— А во сне, — произнес Орин задумчиво, — души людей свободнее птиц, и способны испытывать как наслаждение, так и ужас — верно?

— Да, полагаю, что так.

— Ладно, пора спать. Приятных сновидений тебе, киммериец.

— И тебе тоже.

Они, и вправду, желали друг другу приятных снов…

…Вокруг было темно — темно и сыро, как в шахте. Конан стоял один, и тьма казалась чем-то материальным, осязаемым — когда он вытянул руку, то почувствовал, будто опускает пальцы в мягкую смолу — это было прикосновение темноты. И варвар, стоя на чем-то твердом, знал — хотя и не видел — что его подошвы упираются в эту же черноту. В руке он держал меч, и, сделав им несколько взмахов, он понял, что у пего предостаточно места для маневрирования; однако Конан по-прежнему ничего не видел.

Он осторожно двинулся вперед, выставив перед собой меч, и вдруг вся кожа покрылась холодным потом. Он почувствовал все возрастающий страх — когда понял, что, сколько бы он ни прошел, вокруг не станет светлее, и он никогда не увидит солнца.

Сердце его забилось сильнее. Не прикасаясь к нему, темнота словно бы начала душить Конана. Он направился вперед, но тьма была везде, и тогда он повернулся, уверенный, что под его ногами твердь, и пошел в противоположную сторону. Но действительно ли в противоположную? Он не знал. Тьма была кромешной. Конан не видел ни собственной руки, ни мерцания бляшек кольчуги, ни блеска стали своего меча. Его вдруг охватила паника, и удушающая близость тьмы стала еще более отчетливой. Липкий ужас опустился на него и начал давить — как будто имел вес.

Конан шел с трудом. Теперь он почувствовал, как его начал обдувать ветер — взболтал темноту и начал превращаться в настоящую бурю. Ветер гнал варвара обратно, но ноги пока еще чувствовали твердь темноты. Внезапно Конан упал — и тьма принялся швырять его во все стороны; но северянин не мог произнести ни слова, он ничего не видел и ничего не ощущал…

Он вдруг почувствовал, как ветер срывает с его ног сапоги и рвет их в клочья. Доспехи также разлетаются на кусочки, ржавеют и превращаются в ничто — изъеденные бляшки отваливаются и уносятся прочь, испаряются, и вот он стоит один — обнаженный, ощущая мощные порывы ветра, который усиливается с каждым мгновением…

И даже меч его исчез — превратился в хрупкую палочку, в соломинку и рассыпался в пыль. Его пальцы обволокла липкая, холодная смола тьмы.

Страх охватил Конана — ледяной, беспросветный — и он почувствовал, что в мире нет больше ничего, кроме мрака — бесконечного мрака, который был не только вне его, но теперь и внутри. В голове стало темно, глаза, казалось, заволокло чернотой. Не на что было смотреть, и некуда идти…

Конан упал на колени. Его волосы, вздымаемые ветром, тоже стали вдруг клейкими и начали слетать с головы и растворяться в воздухе. Конан пытался закричать, но не смог; десны и зубы стали мягкими, как смола; руки, ноги и грудь растворялись в черной, вязкой жиже, и он уже не мог ни двигаться, ни сражаться — в мире существовал лишь одна темнота, разлагающая все, что попадалось на ее пути. Конан чувствовал, как лицо его начало таять, превращаясь в липкую смолу; он хотел кричать, но не мог, потому что у него больше не было ни голоса, ни мыслей. Он стал струящимся потоком тьмы…

— Конан!

…струящимся, всеразрушающим, и он не мог…

— Конан!

Свет! Ветер принес свет. Свет падал на него, а ветер стихал, умирал…

— Конан! — Что-то схватило его — что-то теплое и жесткое, не смола. Конан дернулся, рванулся наружу — он существовал, он был…

Что-то окружило его, и свет стал желтым. Он вдруг понял, что лежит на чем-то холодном и влажном и перед глазами пляшут красновато-желтые огни. Костер, понял он. Начали возвращаться мысли, слова. Затем пробудилась память. В человеке, склонившемся над ним, он узнал барона Орина.

— Ну, киммериец, ох, и напугал же ты меня!

— Кром! — Конан проснулся окончательно — руки упираются в траву, доспехи на месте, а меч в ножнах лежит тут же, рядом. — Что это было?!

— Похоже, то же самое, что и с теми четырьмя беднягами… — В голосе барона сквозила бесконечная усталость. — Подумать только, если бы я не подоспел вовремя…

— Но как ты узнал, что со мной неладно? Мы же вроде распрощались до утра?

— Я почти заснул, — поведал ему Орин; голос его был полон ужаса. — Меня разбудил Болард…

— Болард? — и тут только северянин услышал стоны коринфийца, доносящиеся из палатки.

— Он умирает во сне, — торопливо отозвался барон. — Я хотел взять Кольцо, чтобы спасти его, но обнаружил, что ты…

— Кольцо? — Конан встал на колени, и прицепил к поясному ремню ножны; Орин поднялся на ноги и направился к палатке. Варвар двинулся за ним.

— Мы не можем дать ему умереть. Я знаю, дружище, ты ему не доверяешь. Я тоже не слишком к нему расположен, но без него нам не справиться. Он должен выступить против Усхора вместе с нами…

— И ты думаешь, что…

— Может быть, Кольцо спасет его — это наш последний шанс. С тех пор, как он вступил в мое войско, кошмары мучают его каждую ночь, но сегодня — когда люди стали умирать во сне…

Конан развязал кошель и вынул сверкающий талисман.

— Но я не знаю, как его использовать…

— Думаю, это неважно. Может быть, хватит одной лишь силы Кольца. Надо сделать это быстрее, но Болард не должен ни о чем знать.

Они подбежали к палатке. Орин откинул полог и вошел внутрь, Конан — за ним.

Болард лежал на своей койке; шлем его сбился набок; напряженное тело била судорожная дрожь. Он хрипло стонал, и северянин мгновенно понял, что тот корчится в агонии.

— Кольцо, Конан! — Орин почти кричал. Киммериец положил Кольцо на ладонь и стал приближаться к Боларду. Тот вдруг заметался в очередном припадке, забился на своей койке, издавая хриплые предсмертные стоны.

— Дотронься до него Кольцом!

Конан осторожно, не спуская глаз с извивающегося тела, положил талисман на грудь корин-фийцу. По поверхности шлема и кольчуги Боларда пробежали волны света, испускаемые Кольцом.

Его тело перестало сотрясаться. Руки бессильно упали, а ноги выпрямились. Из-под маски послышался низкий стон, и сквозь щели Конан увидел, что его веки затрепетали, а затем глаза открылись.

Он тут же схватил Кольцо, отступил назад и, стоя возле Орина, спрятал Кольцо обратно в поясной мешочек.

Болард неуверенно, точно пьяный, приподнялся и оперся на локоть. Затем повернул голову и посмотрел на двух мужчин, стоящих рядом с его койкой.

— Что… — произнес он хриплым голосом.

— Тебя снова мучили дурные сны, — сказал Орин, — причем сильнее, чем раньше. Сегодня мочью несколько человек уже умерли от кошмаров, насылаемых Усхором.

— Вы… — Болард сел на койке, и, пошатываясь, пытался удержаться в таком положении. — Как же вы спасли меня? — спросил он. — Усхор увлек мою душу за пределы… — Он вдруг замолчал и сверкнул глазами; несмотря на маску, скрывавшую лицо, Конан и Орин увидели, что в его глазах мелькнул догадка. — Кольцо!

— Нет, Дестан…

Коринфиец поднялся на ноги и в гневе сжал кулаки — так сильно, что его мускулы вздулись под одеждой.

— Кольцо у вас. Дайте его сюда!

— Нет! — выкрикнул Конан, — Ты, глупец, мы спасли тебе жизнь! Ты уже надоел нам с этим кольцом!

— Я получу его! — взревел Болард, протягивая руку к мечу. Едва не упав, он вытащил оружие, не отрывая глаз от Орина и Конана. — У кого из вас Кольцо? Отдайте его, или вы умрете, клянусь вам!

Орин сердито выступил вперед.

— Убери меч, Болард!

Тот начал пятиться, угрожающе выставив клинок. Орин отступил, по-прежнему не желая обнажать оружие и начинать драку.

Но Конан с готовностью вытащил меч.

— Будь ты проклят, Болард! Если ты и в самом деле желаешь заполучить Кольцо, тебе придется убить меня!

В полумраке палатки, освещенной только маленькой масляной лампой, грозно сверкнула сталь, и Конан прыгнул вперед, замахиваясь мечом на Дестана.

Тот присел и спас себе жизнь, сделав довольно неуклюжий выпад. Орин закричал, но Конан, выведенный из себя требованиями Боларда, нападал на того снова и снова, не давая ни секунды передышки. Коринфиец яростно рычал, затем уперся в свою койку: отступать было некуда — Конан загнал его в угол, заставляя отражать каждый из его выпадов и не давая самому перейти в нападение.

— Довольно! — выкрикнул Орин, обнажая меч.

Болард сделал выпад. Конан отразил его, но не до конца, и их мечи сцепились, а затем начали медленно опускаться остриями вниз — в этот момент Орин с силой ударил между ними, отчего клинки воткнулись в землю.

— Хватит! — стальным голосом велел Орин. — Дестан — убери меч! Конан — выйди из палатки и охлади свой пыл!

На какой-то миг оба противника, не обращая внимания на приказ барона, еще были настроены продолжить бой. Затем, опомнившись, оба медленно отставили мечи, и каждый поклялся про себя, что днем завершит поединок.

Северянин попятился, затем развернулся и вышел из палатки; очутившись на воздухе, он сунул меч в ножны. Вокруг толпились люди, но киммериец молча стал протискиваться к костру, Не отвечая на замечания и вопросы.

Возле него оказался Иллес.

— Что случилось, Конан? — спросил он.

— Он хочет получить Кольцо… — начал тот, по вовремя осекся.

— Кольцо? — переспросил юноша. — Так оно у тебя?

Конан резко повернулся и взглянул на Иллеса; его раздражение еще не улеглось.

— Не говори никому, ты понял?

Ошеломленный резкостью его тона, молодой человек кивнул.

— Я понимаю…

— Никто не должен знать! Это останется между нами — знаем только мы с Орином… а теперь еще и Болард.

— Я понимаю, Конан.

— Тогда отправляйся спать. Скоро уже рассвет.

Иллес еще немного постоял, озадаченный этой внезапной вспышкой, затем повернулся и пошел прочь. Он увидел барона, выходящего из палатки, но ничего не сказал ему.

— Эй, вы все, расходитесь, — резко скомандовал тот. — Живо!

Воины молча повиновались и, сумрачно переглядываясь, полные самых дурных предчувствий, отправились к своим кострам. Лишь один остался и нерешительно приблизился к Орину.

— Что еще такое? — рявкнул тот.

— Мой господин, я… боюсь, но, кажется, еще около десяти человек умерли во сне.

Орин ничего не ответил. Он устало уронил голову, выдавив из себя вздох бессилия, и со злостью загасил костер перед шатром, топча и расшвыривая догорающие угли. Затем он с вызовом посмотрел в темноту — широко расставив ноги, уперев в бока сжатые кулаки. Молча — ибо слова не имели никакого смысла…

А где-то далеко в густом лесу и на болоте птицы завели свои утренние песни, встречая новый восход.

Когда наступил рассвет — бледный, серый из-за тумана, окутывающего лес, — оказалось, что семьдесят семь человек не примут участия в переходе через западные топи. Все погибшие застыли в своих одеялах; лица их были искажены гримасой сильного испуга, конечности были странно вывернуты, словно в агонии. Среди умерших был и Сэринф.

Хотя многие шепотом говорили о том, что хорошо бы вернуться и отказаться от этого похода, никто не сказал об этом Орину в лицо. Солдаты седлали лошадей. Барон ехал впереди своего медленно тающего отряда, справа от него держался Конан.

Дестан Болард не пожелал занять свое обычное место слева от Орина и ехал позади Иллеса, Тайс и Варгана. Его черная маска то и дело поворачивалась в сторону киммерийца, который ничем не показывал, что чувствует на себе его взгляд; Варган понял, что дело неладно, и, поскольку Боларду он доверял не больше, чем болотной гадюке, старался держаться к нему поближе и постоянно краем глаза наблюдал за ним.

Ближе к полудню местность вдруг резко изменилась; поросшая мхом, влажная земля вдруг начала проминаться под тяжестью копыт, и казалась ненадежной.

— Идите колонной, — приказал Орин. — По трое в ряд.

Всадники начали перестраиваться, понукая пошатывающихся лошадей, и вскоре войско превратилось в длинный, извивающийся караван, спускаясь в низины и пробираясь через трясины и предательский валежник, под которым колыхалась земля.

Не успело войско продвинуться на достаточное расстояние, как лошадь одного из солдат сошла с тропы и застряла в болоте. Она жалобно ржала и рвалась; человек десять спешились и, пройдя по ненадежной земле, пытались помочь товарищу.

Всадник, чувствуя, что дело плохо, ухватился за нависающий сук. Его лошадь испугалась, но погрузилась еще глубже; не прошло и нескольких минут, как ее ноздри скрылись под мшистой жижей.

Солдат держался за ветку. Его приятель полез на дерево, чтобы помочь ему, но поскользнулся на скользком мху и сам едва не утонул. Кто-то достал кинжал и начал обрубать ветки, чтобы можно было ухватиться за них. Но прежде, чем он добрался до своего друга, тот сделал отчаянный рывок, пытаясь закинуть йогу на более высокий сук и уцепиться за него…

И сук не выдержал.

Солдаты вскрикнули, увидев, что их товарищ упал в самую трясину. Несчастный замолчал сразу после падения — он погрузился в трясину до отворотов сапог, а через несколько мгновений на поверхности жижи не осталось ничего, кроме пузырей, которые лопались, источая зловоние.

После этого случая люди впали в еще большее отчаяние и уныние.

Орин осторожно вел свое войско, часто останавливался, чтобы проверить, насколько безопасны те или иные участки пути. Сначала он пытался пройти одной дорогой, и, если копыта его Юшади уходили под воду, приказывал остановиться; затем поворачивал в другую сторону — таким образом его отряд обходил все опасные места.

Их окружали деревья, но что это были за деревья — иссохшие, мертвые, поросшие мхом — мч, полный ядовитых запахов и загадочных звуков: то и дело слышалось карканье воронья, плеск прыгающих лягушек и водяных ящериц, треск и хруст, издаваемый каким-то крупным зверем, ломящимся через кустарник. Иногда сами воины вскрикивали от страха, замечая странную рябь, мелькание чьих-то глаз и зубов, щелкающих где-то рядом в темных топях.

Болота были погружены в вечные сумерки, воздух казался густым и темным, а свет — ненадежным, нереальным.

К полудню — а когда именно он наступил, ни Орин, ни Конан не могли сказать точно, потому что солнечный свет не проникал сквозь толщу мха и ползущих растений, которыми были увиты деревья — по крайней мере десять человек сошли с тропы и утонули в трясине, или погибли, укушенные гадюками и крупными ядовитыми пауками и змеями.

Ближе к вечеру Орин вдруг заметил впереди какие-то темные очертания, на поверхности заводи со стоячей водой.

— Что это? — спросил он Конана, когда они подошли ближе.

Варвар долго всматривался, пытаясь понять, что же там такое, затем понял.

— Трупы.

Это были тела воинов — наемников. Сотни трупов — распухших, изувеченных, серых — усеивали берег; Орин по некоторым деталям одежды узнал людей, которые ушли из отряда после битвы в Сафаде!

— Почему они оказались здесь? — спрашивал он вслух. — Это просто безумие какое-то. Что они могли…

Он резко замолк, услышав за спиной кашель Дестана Боларда. Затем взглянул на Конана и также прочел в его глазах недоумение; однако ни один из них не знал ответа на этот вопрос.