"Литерный эшелон" - читать интересную книгу автора (Марченко Андрей Михайлович)

Качели

В Москву заползала жара. Гимназии и институты закрывались на каникулярное время, отцы семейств нанимали шарабаны и брички, для того чтоб откочевать из города прочь, на летние дачи.

Собиралась из Москвы и семья Стригунов. Во дворе уже стояла повозка, в которую отец семейства и дворник сносили подготовленные в дорогу вещи.

— Осторожнее, осторожнее с бумагами! — пугал дворника Виктор Спиридонович. — Не уроните — они ценные и очень ветхие!

— Papa, а мои книги вы не забыли?..

— Да если и забыли, что за беда? Мои книги почитаешь.

— Там же нет картинок! И они такие пыльные!

Но отец, пожав плечами, отправлялся вверх, за очередной порцией сумок.

Улучив минутку в общей суматохе, к Аленке подошла кухарка, подала конверт из суровой казенной бумаги:

— Барышня. Вам Андрей письмо прислал…

— Какой Андрей?

— Да племяш мой…

— Мне дела нет, до того, чего он там пишет.

Конверт в протянутой руке неопределенно завис между кухаркой и девушкой. Но по лестнице спускался с очередной картонкой дворник, и Аленка выхватила письмо.

— Пожалуй, все же возьму. В деревне бывает так скучно.

И с конвертом сбежала вниз, во дворик. Присела на качели, стала читать:

«…Драгоценнейшая Алена Викторовна! Я давно вам не писал, но право-слово ближайший почтамт от нас сейчас за многие сотни верст. Потому и не прошу ответного письма, ибо адреса не имею. Сию эпистолу передаю с оказией — довелось встретить хорошего человека.

Хотя несколько наших товарищей тяжко болели и умерли, Вам решительно нечего обо мне беспокоиться…»

Вообще-то товарищи и правда, болели, равно как и сам Андрей. Кровоточили десны, зубы шатались как молочные в детстве. Грабе, командующий экспедицией, варил какое-то варево, внешне похожее на деготь и столь же аппетитное на вкус. Однако помогало это слабо — у солдат выпадали зубы, Андрею не то просто везло, не то спасала молодость.

Но умерли они совсем не от скорбута — во время одного перехода рота попала в засаду — произошло это среди чистой степи, вернее тундры.

Чукчи выскочили будто из-под снега. Спереди, сзади, и даже между солдат. Началась драка, а вернее резня. Солдаты кричали, чукчи напротив, дрались и даже умирали молча. Их безмолвие пугало больше всего.

Грабе быстро отстрелял барабан револьвера и дальше дрался сначала саблей, а потом подобрал еще и нож.

Что касается Данилина, то свою часть боя он помнил смутно: все застилал ужас. Палил из револьвера, потом из винтовки. Кого-то посадил на штык, тут же его сломав. Схватил другую винтовку, дрался ей.

Они победили — безымянная сопка, залитая кровью, осталась за ними. Чукчи погибли все. Из взвода осталось двое — Грабе и Данилин. Двое раненых солдат умерли тут же — мороз и пустынная местность не оставляли шансов выжить.

Покойных похоронили здесь же, на вершине сопки, в тесных могилах. Долбили мерзлую землю, затем стаскивали камни, из которых сложили обелиски. Грабе сделал пометки в своем дневнике, прочел молитву, и пошел прочь.

Данилин заспешил за ним.

Впереди были десятки верст, заметенных снегом.

Где-то на Украине во всю цвели сады, а здесь лишь кое-где таял снег… В проталинах вместо травы и подснежников рос мох.

«…А еще тут чудесная природа, много свежего воздуха, простора, — писал Данилин. — Единственное, что здесь для середины весны довольно холодновато.

Здесь поистине крыша мира. Даже в деревне у нас не увидишь столько звезд. И они кажутся такими близкими — протяни руку и сможешь ловить их горстями.

Народ тут хороший, по-сибирски гостеприимный. Аборигены милые…»

У Данилина был шикарнейший шанс умереть на следующий день, а, вернее, ночь. На отдых остановились во вросшей по окна в землю избушке охотника. Перед тем, как заснуть, Андрей по малой нужде вышел на улицу. Делая свое дело, засмотрелся на звезды, и не заметил, как ему на спину прыгнул абориген.

Противник был молодым, таким же как он, а то и моложе. И запах от него стоял, что верно, было слышно за версту.

Но противник подкрался с подветренной стороны.

Кривой нож просвистел у лица, рассек шарф. По неопытности чукча промазал мимо горла, не закончил бой одним ударом.

И драка приобрела затяжной характер. Упали на снег, катались среди веселой весенней пурги. Чукча что-то шипел — казалось, что все слова в его речи матерные. Данилин берег дыхание — казалось невозможным докричаться до Грабе.

Но бой потихоньку скатывался не в пользу подпоручика. Чукча положил его на лопатки, и ножом целил в глаз.

Данилин пребывал в замешательстве, не зная, что надо делать, в таком положении: не то вспоминать всю жизнь, не то спешно молиться.

Но среди пурги грянул гром — револьвер Грабе жарко выдохнул.

Его спас Аркадий Петрович, удивленный тем, что его подопечный так долго не возвращается с мороза. Если бы штабс-капитан замешкался на минуту, или, напротив, Данилин сдался бы чуть раньше — они бы не свиделись бы на этом свете.

А так — пуля «Смит энд Вессона» была такой тяжелой, что практически обезглавила чукчу.

А затем Грабе над телом остывающего чукчи читал долгую лекцию о том, как опасна безалаберность и как полезно заниматься гимнастикой.

На морозе кровь остывала быстро, холодила лицо, руки.

Но Данилин молчал перед Грабе, кивая в такт нотациям, и радуясь про себя, что кровь не его.

Заржала лошадь. Аленка одним глазом взглянула на нее, а потом вернулась к чтению:

«…Аборигены милые, хотя и немного дикие, необученные манерам и этикету.

Впрочем, Аркадий Петрович чудесно находит со всеми общий язык.

Штабс-капитан Грабе мною очень доволен, и обещает по возвращению написать рапорт о присвоении мне звания поручика.

За сим письмо я оканчиваю.

Думаю, что мой вояж по северной стране подходит к завершению, и вскорости я предстану пред вами лично.

Остаюсь искренне ваш подпоручик Андрей Данилин…»

От повозки Аленку окликнул Виктор Спиридонович:

— Алена, мы уже едем! Или ты решила остаться?

Алена быстро сложила письмо в конверт, поднялась:

— Да, папa, уже иду…

Она встала с качелей и направилась к шарабану. За чтением письма в доме были забыты альбомы и книги Алены. Их прислали позже, по случаю…