"Вершина мира. Книга первая" - читать интересную книгу автора (Прокопович Евгения)

Глава 1

Сидя в рабочем кабинете, я просматривала записи, что скопились у меня по Владу. Нужно хоть вид сделать, что я занимаюсь диссертацией.

То, что еще пару месяцев назад казалось увлекательным и интересным обернулось нудной рутиной, от которой сводило зубы и хотелось лезть на стену. На языке чиновников это называется красивым словом адаптация. А на деле — натаскивание взрослого мужчины основам поведения в нормальном обществе. С оговоркой, что общество, в котором я живу можно принять за норму.

Пользование столовыми приборами, одежда и основы этикета. Всего-навсего? Но порой казалось, что эта вершина непреодолима. В медицине есть диагноз имбицильность, больной способен произносить звуки, осваивать простейшие навыки, но при этом слабо обучаем. Диагноз подходил Владу, как влитой! Я злилась, я знала, что это не так и во всем винила себя. Временами проскальзывало ощущение, что он надо мной попросту издевается. Я гнала эти мысли прочь, поскольку они тащили за собой уж вовсе крамольные, что мои предшественники правы и физическое наказание имеет под собой веские основания. Размахивать плеткой я не буду, по крайней мере, не вижу пока к этому достаточных поводов, но надавать подзатыльников в самый раз! Но я сдерживалась, понимая — ни к чему хорошему это не приведет. Самое малое откинет на месяц, а то и на два назад, а мы и так двигались вперед с черепашьей скоростью.

Он напоминал мне клоуна на базарной площади, балансирующего на цилиндре — никогда не знаешь, куда его качнет в следующий миг. Мне никак не удавалось приспособиться к его поведению. То он был тихим и послушным, выполняя все мои требования, то выкидывал что-нибудь в духе первого дня знакомства, когда во что бы то ни стало, старался от меня улизнуть. Терпение, напоминала я себе, и только терпение! Но, Боже, как это тяжело!

Жизнь превратилась в сплошную череду «не». Не горбись, Не чавкай, Не расставляй на столе локти, Не обнимай тарелку — не отнимут! И все в том же духе. А еще — ложку держат в пальцах, а не в кулаке. Вилку в левой руке, нож в правой. Сперва предложи окружающим, а уж после возьми сам. Здравствуйте, до свидания, пожалуйста, спасибо (господи, я с ума сойду!!!). И бесконечное — Я не слышу! — если забыл сказать что-то из этого перечня. Вика посмеивалась над моими страданиями, говоря, что я скорее выработаю у Влада рефлекс к этому самому «Я не слышу», чем сумею добиться осознанной вежливости. Я лишь уныло закатывала глаза.

Но все неудобства и трудности искупились самой первой улыбкой. Я ругала его за какой-то мелкий проступок, злилась, эмоционально всплескивала руками. Он сперва перепугался, потом успокоился, стал с интересом разглядывать, чем еще больше подхлестнул мой гнев, так, что я едва ли ногами не топала. А потом улыбнулся робкой, застенчивой улыбкой и… и я, задохнувшись, замерла, совсем забыв, что еще мгновение назад лютовала, боясь спугнуть чудо. Парень оттаивал.

Когда он осознал, что может невозбранно пользоваться библиотекой моя жизнь стала не в пример спокойнее. Как-то я заглянула в приоткрытую дверь его комнаты и увидела Влада, низко склонившегося над книгой. Он был настолько поглощен чтением, что на мой тихий стук не обратил внимания. Я сделала несколько шагов по направлению к нему, заинтересовавшись, что так могло увлечь молодого человека. Положив руки на его плечи, я заглянула в раскрытую книгу.

— Что ты читаешь? — тихо спросила я. Влад подпрыгнул от неожиданности и поднял на меня глаза.

— Историю, — коротко ответил он.

— И как, нравиться тебе наше прошлое? — попыталась пошутить я.

— Оно отвратительно, — скривился Влад, — равно как и настоящее.

— С чего ты взял? — полюбопытствовала я, присаживаясь на край стола.

— Пока будет существовать рабство, история человечества, равно как и само человечество, будет отвратительным, — резко пояснил он.

— Но, Влад, — растерялась я, ловя на себе угрюмый взгляд серых глаз, — а как же искусство? Человечество создало много прекрасного — музыка, литература, живопись, наконец!

— Живопись? — Хмуро переспросил он. — Тебе известно, что один из великих художников древности, писал большое полотно, на картине должно было быть сражение. Для усиления впечатления художник решил нарисовать сильного воина, умирающего от ран. Художник писал с натуры, но где найти в мирном уголке израненного воина? Художник приказал привести сильного раба и жестоко избить его, а пока несчастный умирал от боли и побоев, закончил картину. Полотно получилось большим и правдоподобным, им поражались и любовались спустя много веков, а несчастный раб умер страшной смертью. Вот она, твоя хваленая живопись!

— Влад, это было давно, — попыталась я урезонить парня, прекрасно помня эту отвратительную историю и панорамное полотно, но, к своему стыду, абсолютно не помня имени художника, — и не все для создания своих произведений были настолько жестокими.

— Да, это было давно, — глухо отозвался он, словно не слыша меня, — но с тех пор ничего не изменилось.

— Ты прав, — сдалась я, — человечество развивается по спирали и история повторяется с незавидным постоянством. Ничего не меняется, только декорации — человечество слезло с дерева, потом из неудобной арбы пересело в огромные космические корабли, а так все осталось прежним. Даже Иуда и тот до сих пор продает своего учителя за тридцать тетрадрахм.

— Кто такой Иуда? — тут же заинтересовался Влад.

— Иуда из Кариота, — неохотно пояснила я, боясь, что он втянет меня в мало знакомую область, — один из двенадцати апостолов, предавший своего учителя Иисуса Христа за тридцать серебряников. Христос считался сыном Бога, но, тем не менее, был приговорен прокуратором Иудеи Понтием Пилатом к страшной казни на кресте. Сын божий умер в тягостных мучениях, Иуду убили то ли ножом, то ли веревкой, точнее не скажу, чуть ли не по приказу прокуратора Иудеи, но тут мнения тоже расходятся, а сам Понтий Пилат всю оставшуюся жизнь мучился из-за того, что осудил невиновного.

— А что было дальше? — потребовал Влад, когда я замолчала.

— Возьми книгу и почитай, — возмутилась я, — я не очень разбираюсь в церковных темах. Меня сейчас интересуют проблемы более насущные. Например, как мог ты, дурья твоя башка, сожрать в одну харю почти двести грамм сырокопченой колбасы, напичканной доверху острыми приправами?

— Я нечаянно, — смущенно покаялся Влад.

— Ты, конечно, волен есть все, что душе заблагорассудиться, — заявила я, — но при этом я настоятельно прошу помнить о своем неподготовленном желудке, и о человеке, который обитает у тебя под боком и тоже любит лакомиться подобными вещами!

— Извини меня, — забормотал парень, виновато склонив голову, — такого больше не повториться.

— Ладно, ты прощен, — утешила я его, про себя раздраженно фыркнув: «Детский сад!»

Успокаивало одно, Влад начинал приспосабливаться. Кошмары отступали, и парень почти перестал скулить по ночам. В особенно тяжелые ночи я укладывалась рядом, прижималась к беспокойно спящему мужчине, своим теплом прогоняя то черное и страшное, что не давало покоя. Помогало. А еще парень никак не мог отмыться и готов был принимать ванну по несколько раз в день. Психологический заворот. Я с таким уже встречалась, когда практику проходила у судебных психологов. Люди, прошедшие через физическое насилие жаловались, что никогда не смогут от этого отмыться и готовы были скоблить себя до крови, лишь бы смыть чужие руки. Это пройдет. Со временем, нужно лишь набраться терпения и ждать, не пытаясь лезть с уговорами.

Если отбросить раздражающую покорность, странно помешанную с упрямством и, как ни удивительно, хамством, а от этого постоянное ожидание наказания, Влад был обычным парнем, и жизнь, как не старалась, не сумела его сломать. Что с одной стороны значительно упрощало мою задачу, но с другой в той же, если не в большей, мере осложняло. Парень по каждому вопросу имел свое мнение, но настолько умело его скрывал, сказывалась многолетняя привычка, что порой казался сущим ребенком. А в остальном… Он любил облака и шоколад, завернутый в хрустящую фольгу, ощетинивался, когда на него давили, удивлялся разноцветным рыбам в аквариуме кафе, в которое я осмелилась его вывести, и огорчался, если не удавалось перед сном тайком стянуть что-нибудь из холодильника.

Впрочем, это сейчас хорошо говорить, а первую неделю нашей совместной жизни я вспоминаю с внутренним содроганием. Влад, как и все люди, почти всю жизнь прожившие впроголодь никак не мог наесться, и жевал в любую свободную минуту, мало всего, так он постоянно припрятывал что-то из съестных припасов. Я как-то пожаловалась на это Вике в одном из наших разговоров. На что моя подруга, ничуть не смутившись, заявила — это нормально, все животные зарывают припасы, просто некоторые делают это в листьях и ветках, другие под подушкой, а третьи в холодильниках.

Мне приходилось оттягивать его от холодильника буквально за уши, объясняя, что наестся впрок у него никак не получиться. И, хотя, он был несколько раз предупрежден о возможных, с точки зрения медицины, последствиях своего обжорства, справиться с собой никак не мог.

В одну из первых недель мне пришлось отлучиться из дому на продолжительное время, чтобы поговорить с капитаном и заручиться его поддержкой по поводу подачи документов парня в учебный центр. В конце концов, каждый должен заниматься своим делом, а у нас первоклассные преподаватели, я же, всего-навсего, доктор. Потом я оформляла кучу разных бумаг, бумажечек и бумажусичек, никогда не могла подумать, что за мной тоже тянется многокилометровый хвост из бумаги, а что бы вернуть человека в мир живых он стал еще длиннее. На оформление всех нужных документов у меня ушло не менее трех часов.

…Едва за Аней закрылась дверь, Влад сразу же направился к холодильнику и основательно прошелся по полкам, утолил вечно мучащий его голод. В теперешней жизни появились три вещи, которые Влад мог делать бесконечно — читать, есть, и валяться в ванной. Но так как он уже успел за утро сделать их все, он просто не знал чем себя занять. Бесцельно побродив по каюте, Влад снова вернулся к холодильнику. Покопавшись в нем, выложил на тарелку несколько больших кусков сырокопченой колбасы, от которой за километр разило чесноком и приправами, к ней он успел пристраститься за последнюю неделю; сыр, вареные креветки, несколько внушительных кусков подвяленного мяса, какую-то зелень, целого копченого цыпленка. Все это еле уместилось на тарелке. Оттащив еду в свою комнату, он принялся поглощать ее, жмурясь от удовольствия — ничего вкуснее есть не приходилось. И вообще его нынешнее существование резко отличалась оттого, к чему он привыкал всю жизнь — здесь не было место голоду, холоду, от которого немеет тело; грязи со вшами, от которых постоянно чешешься, и страху. Нет, конечно, страх присутствовал, но уже не такой удушающий, каким был раньше. Влад часто ловил себя на том, что задумываясь о своем положении, делит время на «до» и «теперь».

Тарелка опустела с неприятной быстротой, и Влад решил сходить за добавкой — все равно никто ему и слова не скажет, Аня только головой покачает и снова повторит, что много есть ему вредно. Влад поднялся с кровати, но был вынужден со стоном опуститься обратно — в животе появилась резкая сильная боль, было ощущение, будто режут ножом изнутри. Влад поджал под себя ноги и попытался не шевелиться, надеясь, что боль вскоре пройдет, но проходили минуты, складывающиеся в часы, а боль только усиливалась, к ней прибавилась еще и тошнота.

Тихо постанывая и бессильно кусая подушку, вспоминал всех богов вселенной, клятвенно заверял их, что в жизни больше без спросу ничего не тронет из еды, но боги сегодня, видно, были не в настроении выслушивать жалобы какого-то раба и не даровали долгожданного облегчения. Оставалась одна надежда — Аня, уж она-то точно знает, что надо делать, что бы прогнать из живота эти ножи, нагло там поселившиеся и кромсающие на части его внутренности…

Вернувшись, я могла лицезреть скорчившегося от боли, бледного с явной прозеленью Влада. Даже не осматривая его, я констатировала приступ острого гастрита, поскольку перед этим с тоской оглядывала опустевшие, за время моего отсутствия, полки холодильника.

— Ну что, милый друг, худо? — посочувствовала я, он поднял на меня страдальческие глаза и отрицательно помотал головой. Вот дурак. Будто не видно!

— Да что ты! — насмешливо всплеснула я руками. — Герой, на мою голову! Ты б на свою зеленую рожу полюбовался, — и не удержалась от шпильки, — а я тебя предупреждала.

— Простите меня, пожалуйста… — у него перехватило дыхание от боли.

— Да ладно, — мигом сдала я назад, нечего надсмехаться, парню действительно худо. Значит, будем спасать, — после драки кулаками не машут, поднимайся, пошли, лечиться будем. Ты не волнуйся, у тебя ничего серьезного, просто твой желудок еще не может справиться с тем количеством пищи, которую ты поглощаешь, — так, не переставая болтать, я помогла Владу подняться, и повела его в кабинет.

Приткнув парня на смотровое кресло, я приступила к осмотру.

— Сними рубашку, — попросила я, грея руки над теплым воздухом, я пощупала его живот, вызвав у Влада слабый стон, — покажи язык, — он послушно высунул язык, как раз то, что я предполагала, язык обложен, серовато-белым налетом, — что еще тебя беспокоит? Давай-давай, рассказывай, нечего тут несокрушимого партизана изображать.

— Тошнит, голова кружится, и пить хочу, — нехотя признался он, облизав сухие губы.

— Сейчас все поправим, — пообещала я, подсаживаясь поближе и извлекая из кармана набор для забора крови. — Так, если мыслить логически, то кишечных инфекций у тебя быть не может, — я взяла его за руку, — значит, антибиотики колоть не будем, — Влад внимательно слушал меня, хотя и понимал каждое второе слово из сказанного, я воспользовалась этим, и сделала быстрый укол в палец.

— Ау! — Он выдернул руку, подозрительно осматривая безымянный палец с каплями крови, — ты что делаешь?

— Пытаюсь взять у тебя анализ крови, не смей тянуть руку в пасть! Если ты слижешь кровь, я не смогу сделать точный анализ и придется ковырять следующий палец, — я повернулась к компьютеру и ввела взятый материал.

— Так, теперь все ясно, — значительно закивала я, считывая данные компьютера, хотя и без анализов почти сразу поняла, в чем дело. Что ж, будем учить, — пошли, друг, в процедурную.

— Это еще зачем? — попробовал заартачиться он.

— А затем, милый мой Влад, что лечение острого гастрита начинается с полного очищения желудка и кишечника, помнишь, я рассказывала тебе об этом? Вставай, солнце мое, не нужно стесняться — я подтолкнула его к процедурной, — там очень удобная кушетка, а еще там есть унитаз и душ; а еще эксклюзив — специально для тебя: модернизированная кружка Эйсмарха, — Влад нахмурился, но покорно пошел. — Только очень тебя прошу, веди себя прилично.

— И что мне теперь делать? — осведомился он, уныло оглядывая полупустое помещение.

— Ничего сверхъестественного, — улыбнулась я, — снимай штаны и ложись на бочок лицом к стене вон на ту кушеточку, — я подбородком указала на низкий пластиковый топчан, обтянутый медицинской клеенкой. — Да не мнись ты, не собираюсь я тебя бить. Раздевайся, кому говорят! Это не изощренное наказание, а жизненная необходимость! Теперь, друг мой, расслабься и получай удовольствие, — посоветовала я, налаживая клизму, — сейчас ты почувствуешь в себе необыкновенную легкость и умиротворение. Бог мой, да что ж ты так краснеешь-то? Это совсем не стыдно и может с любым случиться. Особенно, когда не слушают мудрых советов и тянут в рот что не попадя.

— Слушай, а ты вообще быстро бегаешь? — осведомилась я, через некоторое время.

— До сих пор быстро, — сдавленно пробормотал он.

— Сейчас у нас будет случай в этом убедиться, туалет вон за той дверью, — без улыбки заявила я и ткнула пальцем в сторону полуоткрытой двери, — а теперь беги, — разрешила я, извлекая из него трубку, впрочем, в моем благословении он не нуждался. Бедняга сорвался с места, в два прыжка достигнув заветной двери, едва не сбив меня с ног.

— Ну, как живой? — поинтересовалась я, когда он вернулся, — теперь одевайся, и мы можем продолжить.

— Это еще не все? — с легкой паникой в голосе спросил он.

— Да не волнуйся ты так, — попыталась я его утешить, — самое страшное уже почти позади, осталось только желудок промыть, — я показала на шланг зонда, — и можно будет немножко отдохнуть, полежишь пару часов под капельницей и будешь как новенький. Готов? Садись сюда, — я похлопала на табуретку рядом с собой.

— Анна Дмитриевна, пожалуйста, не надо больше, — почти со слезами попросил он.

— Не упрямься, — принялась уговаривать я, — ничего страшного не произойдет, ты просто проглотишь вот эту трубочку. Давай, открывай рот.

Поняв, что снисхождения не будет, Влад безропотно выполнил все мои указания. Спустя несколько неприятных минут я, бережно поддерживая его, помогла добраться до постели и укрыла теплым одеялом. Через секунду оттуда выглядывала гибкая трубка капельницы.

— Вот все и закончилось, — я поправила капельницу, — теперь тебе будет лучше.

— Так надо мной еще никто не издевался, — с некоторой долей обиды откликнулся он.

— Я над тобой не издевалась, — мягко ответила я, присаживаясь на край кровати и беря его за руку, — просто некоторые процедуры не очень приятны, но без них не обойтись. Я надеюсь, что ты это поймешь, может быть не прямо сейчас, но, тем не менее… — я замолкла, увидев, что, измученный болью и неприятными процедурами, молодой человек не выдержав, заснул.

Я каждый день, молча, благодарила адмирала, что в те бешенные первые сутки он приказал извернуться, но что бы проявление Влада на станции не было чем-то из ряда вон выходящим. Дэмон оказался прав. Очень скоро, дня через три после появления у меня раба эту новость не пережевывал только ленивый, а мне оставалось молиться всем богам вселенной, чтобы народ поскорее привык к этой мысли и перестал обращать на нашу колоритную парочку столь пристальное внимание.

Я не оставляла надежды выяснить происхождение Влада. Для начала следовало определить границы поиска. Чтобы это сделать нужно не много — составить дактилоскопические карты крови РНК и ДНК. Сперва запустить через программу поиска карту РНК, это позволит определить предполагаемый район поиска, а после вложить в поиск по этому району карту ДНК. И если люди с подобной кровью существуют в этом районе, я их найду. По крайней мере, я на это надеюсь. Просто? Ага, это только звучит так. Открытых планет стало столько, что становилось неуютно, а плюс еще станции, подобные «Алкеоне». Это вам не иголку в стогу сена искать, это примерно, как искать в стогу молекулу этой самой иголки. Впору позавидовать далеким предкам, у них в распоряжении была всего одна планета и каких-то шесть миллиардов человек.

А еще нужно разговорить Влада, осторожно, ненавязчиво дойти до отправной точки. Хотя, почему я уверена, что это мне что-то даст, понять не могу. Ведь, если подумать логически, гипотетически и еще как-нибудь — ически, то его для продажи могли перевести в другое место. Но об этом думать нельзя, потому что руки опускаются. К тому же существуют еще архивы, а в них пылятся тонны бумаг. Это все потом, а пока я изучала жизнь среднестатистического раба по его скупым отрывочным рассказам. Волосы становились дыбом от этих рассказов, и возникали некоторые сомнения, а правду ли он говорит? Потому что выжить было невозможно. Один кнут чего стоит, я кое-что в них понимаю и знаю, что может наделать эта кожаная полутораметровая штука. Умелый пастух с одного удара хребет волку перешибает, а это вам не человек, да к тому же удобно привязанный — бей не хочу! Но верить приходилось. Как то с Наташкой мы, шутки ради, решили реконструировать по фотографии шрама рану в ее первоначальном виде. Компьютер думал долго, а после выдал кровавую картинку, от которой к горлу подкатила тошнота и подпись под ней — травма не совместима с жизнью. Я тогда еще на Влада оглянулась, что бы убедиться, что тот действительно живой. В памяти всплыла фраза, которую любил повторять мой дед: "Медицина самая изученная и при этом самая непредсказуемая наука, в ней, порой, возможно, то, что казалось возможным, быть не может!" Тогда я старику не очень-то поверила, похоже, пришло время пересматривать взгляды.