"Я Береза, как слышите меня" - читать интересную книгу автора (Тимофеева-Егорова Анна Александровна)Первый полетВсе было чудесно в то утро — и солнце, и небо, и земля, которая пружинит под ногами, и казалось, только раскинь руки как крылья — и полетишь. А что в жизни удивительнее полета?.. Помню так. Летное поле с жаворонками — колокольчиками. В ряд выстроились наши самолеты и мы — в синих новеньких комбинезонах, осоавиахимовских шлемах с очками. Каждая группа напротив своей машины. Начальник аэроклуба принимает рапорт начлета. Все замерли. А ветерок в лицо, дышится легко, свободно. И так хорошо жить на белом свете, так радостно! И думаешь: никогда-то не будет конца ни твоей молодости, ни самой-то жизни... — По самолетам! — летит команда начальника аэроклуба. Наш инструктор — Георгий Мироевский садится в первую кабину, во-вторую учлет Тугуши. Мы все очень завидуем товарищу: ему первому посчастливилось подняться в воздух. — За-апус-кай моторы! — подает команду начлет. — Выключено! — глядя на техника, стоящего около винта самолета, произносит инструктор. — Зальем! — Есть, зальем! — кричит техник, проворачивая винт. — К запуску! — Есть, к запуску! — От винта! — Есть, от винта! — и техник, сильно дергая лопасть — срывая компрессию, отбегает в сторону. Винт закрутился, мотор заработал, почихивая чуть заметным дымком. Инструктор выбросил в стороны руки, что означало — убрать из-под колес колодки. И вот самолет плавно порулил к старту. С инструментальной сумкой, колодками, чехлами мы сидим в "квадрате" и наблюдаем за самолетом. "Квадрат" — это такое место, где находятся все свободные от полета учлеты аэроклуба и техники. Каждый не сводит глаз со своего самолета. Вот наш сделал несколько кругов над аэродромом и приземляется. Все срываемся встретить его, но техник строго останавливает: — Пусть-ка одна Егорова встретит. Ухватившись рукой за дужку крыла, бегу широкими легкими шагами, стараясь не отстать от машины. Инструктор, не включая мотора, приказывает садиться следующему, а мы окружаем Тугуши и засыпает его вопросами. — Ну как, хорошо? — Хорошо! — отвечает, улыбаясь во весь рот. — Как хорошо? — спрашиваю я. — И ничуть не страшно? — Нет, не страшно. — А что ты видел? Тугуши задумывается: — Голову инструктора, счетчик оборотов с зеркалом, в зеркале лицо инструктора. — И больше ничего? — Ничегошеньки, — серьезно отвечает Тугуши под наш общий смех. Подошла моя очередь. — Разрешите садиться? — обращаюсь к инструктору. Мироевский кивком головы разрешает, и я забираюсь в кабину, пристегиваюсь ремнями, соединяю шланг переговорного аппарата. Стараюсь делать все степенно, не спеша, чтобы не выдать волнения. — Готова? — нетерпеливо спрашивает инструктор, наблюдая за мной в зеркало. И, силясь перекричать гул мотора, я кричу: — Готова! Через переговорный аппарат получаю указания: в полете инструктор все будет делать сам, а я — только мягко держаться за управление и запоминать действия рулями. — Старайтесь заметить направление взлета, ориентиры разворотов. Взлетаем! — слышу наконец команду. В воздухе говорит один инструктор: — Старт юго-западный. Справа Голицыно, Большие Вяземы, слева железнодорожная станция Малые Вяземы. Выполняем первый разворот. Я вся — внимание. Стараюсь запомнить, что там, внизу, не упустить бы и работу с рулями самолета... — Под нами станция Малые Вяземы. А вот здесь второй разворот, запоминайте, — настойчиво продолжает Мироевский. Когда мы пролетаем над пашней, самолет сильно качнуло. Я, бросив управление, ухватилась обеими руками за борта, а инструктор словно и не заметил моего движения. — Высота триста метров, летим по прямой. Управляйте самолетом ! Вот этого я не ожидала. Но принимаюсь работать педалями, ручкой управления, сектором газа. Спокойно летевший в горизонтальном полете самолет начал крениться то в одну сторону, то в другую, то задирать нос выше горизонта, то опускать его как лошадь у плохого седока. Помню, была у нас в деревне лошадка по кличке Лидочка. Купили ее по дешевке, не зная ее характера. А характер у Лидочки оказался трудный. Очень она не любила работать. То не хочет везти воз — ляжет прямо в оглоблях и не встает, пока не проголодается. То задумает седока сбросить и сделает это именно тогда, когда от нее и не ждешь. Попросили как-то меня отогнать Лидочку в луга. Села я на нее верхом и поехала. Все шло сначала хорошо, но стоило мне ослабить повод, как она сразу же с рыси перешла в галоп — и понесла, понесла... Пытаюсь остановить ее, дергаю за повод, кричу: "Тпру, тпру!" — куда там! Она несет прямо на лес, а я подпрыгиваю на ее спине без седла, ухватившись руками за гриву, и ору что есть мочи: "Помогите!.." Но все напрасно. Скоро лес, и надо прыгать. Прыгнула, но ногой зацепила за повод. Лидочка протащила меня по земле какую-то малость и остановилась... Так было и в том полете. Машина в неумелых руках не желала подчиняться. И мне казалось, что прошла целая вечность, прежде чем инструктор взял управление. Самолет сразу успокоился, а меня охватило отчаяние: "Все, отлеталась! Неспособная, да к тому же трусиха..." Хотелось только одного чтобы никто не знал о моем позоре: не справилась с самолетом даже на прямой! Рушилась моя надежда стать летчиком. А Мироевский как ни в чем ни бывало говорит о третьем развороте, просит следить за посадочным "Т" — параллельно ли знаку идем. Закончив третий, инструктор убирает газ, и со снижением мы подлетаем к последнему, четвертому, развороту. Я держусь за ручки управления, но так, чтобы не мешать инструктору. Вот он переводит машину на планирование, затем выдерживает над землей и приземляет ее на три точки. — Все, — слышу голос в наушниках. — Приехали! Теперь рулите на стоянку. А я перевожу по-своему: "Все, отлеталась. Отчислит, как неспособную". Сам зарулив машину на место, Мироевский выключил мотор и стал вылезать из кабины. Я, отстегнув ремни, тоже неловко выбралась на крыло и спрыгнула на землю. — Разрешить получить замечания? — спросила тихо, не поднимая головы. — Что с тобой, Егорова? Не плакать ли собралась? — Ничего у меня не вы-хо-ди-ит! — А у кого сразу выходит? — засмеялся Мироевский. — И Москва не сразу стоилась... |
|
|