"Сиротская зима" - читать интересную книгу автора (Холмогорова Елена)

12

Нельзя сказать, что все ее бросили. Звонили, сокрушались, давали советы, искренне пытались придумать, кто бы мог ее захватить на машине. Но у Ольги не было никакого желания ехать калекой в веселую компанию. Часа в два ночи всем захочется проветриться, будут валяться в снегу (благо, погода сжалилась и в последний момент, как манну небесную, выдала приличную его порцию), дурачиться, взрывать петарды, а она останется в одиночестве или, того хуже, в обществе кого-то из перебравших мужиков и, ковыляя вокруг руин праздничного стола, станет пытаться придать ему сносный вид. Нет, она приговорена быть дома. Ничего страшного, в конце-то концов, всего лишь предрассудок. Правда, у нее даже шампанского нет, хотя она все равно открыть бутылку не сумела бы. Так что выпьет в полночь вонючей дешевой водки, купленной для компрессов, включит телевизор и сольется со всей страной. Люди смотрят одно и то же и делаются как бы знакомыми, если не родственниками. Как в анекдоте: “Куда вы поедете отдыхать?” — “В Санта Барбару.” — “Почему туда?” — “Так я же там всех знаю”.

Еще утром она обнаружила, что от мыла остался тоненький лепесток, налила в мыльницу шампунь, вымыла руки. А если бы она сломала ногу и села дома надолго? Нет никого, кто купил бы это несчастное мыло не в виде одолжения, любезности или по дружбе, а просто как нечто само собой разумеющееся: “И не забудь купить мыло”. Это и называется одиночеством. Вот няня прожила, как она говорила, “одиноческую жизнь”, но всегда была Оля, которую та с гордостью называла “моя воспитанница”. Взять, что ли, девочку из детского дома? Но едва ли она сможет полюбить чужое по рождению и воспитанию существо. А может, родить ребенка? Подумаешь, тридцать пять лет. Но страшновато, мало ли что с ней, Ольгой, случится, а девочка (почему-то Оле не приходило в голову, что родиться мог бы и мальчик)… Не могла она, сирота, так рисковать. Но ведь где-то будет же отец. Хотя одной, конечно, трудно, вон, Лера практически спихнула дочь на бабушку. Кстати, надо бы позвонить, нехорошо с Лерой получилось.

Ольга пыталась сибаритствовать, взяла книжку, устроилась под пледом на диване — не читалось. Потом немного подремала, но разбудил звонок с работы, порадовали, что отвалили большую новогоднюю премию, спрашивали, не прислать ли с курьером, сетовали, де, без нее праздник не праздник.

Она не то что была уверена, подразумевала, что Лева появится, и, стараясь поменьше наступать на больную ногу, приготовила свое коронное блюдо — сладкий плов. Курагу и чернослив резала сидя, а когда высыпала рис на сковородку, вспомнила Левины восторги по поводу ее посуды и улыбнулась — конечно, появится.

Так день, переваливаясь, докатился до вечера. В восемь часов, проголодавшись, Оля принялась за плов. Замурлыкало радио: “Я -это ты, ты — это я”… Почему, собственно, она решила, что он придет? Маленькое приключение — и только, забытое за предновогодними хлопотами. У них даже не случилось эффекта попутчика в купе, которому успеваешь рассказать всю свою жизнь. Несколько лет назад она загремела в больницу с приступом аппендицита. В послеоперационной палате с ней лежала милая женщина, с которой они были неразлучны неделю и, казалось, подружились навсегда. Но, вернувшись в обычную жизнь, не нашли места друг для друга, два-три телефонных разговора, и отношения увяли. Они были объединены лишь тем, что ясным сентябрьским утром у обеих одновременно закололо в правом боку.

Весь вечер она бессмысленно ковыляла по квартире. То включала, то выключала телевизор, то бралась за какое-то шитье — все валилось из рук. Нечего ждать, она сама все погубила своей истерикой. В чем он виноват — рассказывал о своей работе, сама, между прочим, и попросила. А она сорвалась на ровном месте. Да кто ж ей позвонит после такой сцены!

Перед сном, подойдя к зеркалу в ванной, чтобы смыть напрасно прожившую весь день на ресницах тушь, Оля заплакала от обиды, даже не отметив, что плачет всего шестой раз в жизни.