"Случайный вальс: Рассказы. Зарисовки" - читать интересную книгу автора (Богданов Евгений Федорович)

СТАРЫЙ ДОМ

В городе шло большое строительство, рассчитанное на много лет, и сейчас, когда оно уже минуло начальную стадию, но еще не достигло конечной, город внешне был необычайно пёстрым. Среди новых жилых массивов с пяти-, девяти- и двенадцатиэтажными домами современного типа оставались вкрапления старых построек, деревянных, с ажурной резьбой по наличникам, с «фонарями» по углам. Это были в большинстве своем одноэтажные, вросшие в землю, потемневшие от времени и непогод свидетели событий прошлого века. Почти каждый из них, предназначенный к сносу, ждал своего часа.

Старая деревянная архитектура была затейливо разнообразной, постройки сельского поморского типа соседствовали с мало похожими на них домами «немецкой» слободы, носившими отпечаток иной строительной техники. Высокие подклеты и резные крылечки мирно уживались с кирпичными фундаментами, балконами и галереями и железными островерхими крышами с полукруглыми слуховыми окнами и ветряками на шпилях.

До революции в городе было много лесозаводчиков и купцов заморского происхождения. Теперь всё это в прошлом, остались только постройки.

Город будущего уже ясно вырисовывался на местности, а остатки старого города еще хранили сухое тепло кирпичных печей. И воспоминания. Воспоминания о губернском захолустье, о политических ссыльных, чиновниках присутственных мест, купцах, мещанах и рабочем люде.

В старых домах по ночам поскрипывали рассохшиеся половицы, и казалось, что по ним бродят тени некогда живших здесь капитанов, матросов, шкиперов, лоцманов парусного флота, бойких ясноглазых поморок.

Пожилой врач Михаил Егорович Поспелов и его жена Анна Иосифовна приехали сюда из Владимира в канун Нового года в гости к брату Поспелова. Они не были в городе около тридцати лет, хотя здесь родились, выросли и провели молодые годы. Теперь им вместе было больше ста. Они неторопливо прогуливались по улицам, удивляясь происходящим в городе переменам. Всё было новым — мост через Северную Двину, здание железнодорожного вокзала из стекла и бетона, застраивающиеся кварталы, витрины магазинов с зеркальными стеклами. Они бродили тут целый день, устали, зашли поесть в кафе.

Анна Иосифовна, женщина солидная, рослая, с головой, увенчанной узлом туго заплетенных в косицы седых волос, сидя за столиком, все поглядывала на улицу.

— Что мы все ходим в центре! — сказал Михаил Егорович, когда они вышли из кафе. — Пойдем туда, где прошло наше детство. Может быть, наши дома еще сохранились? — он взял жену под руку. — Ты не очень устала?

— Не очень, — ответила жена и, хотя утомилась уже порядком, послушно свернула с проспекта.

Вскоре перед ними из вечерних сумерек стали проступать очертания старинных особнячков и флигелей с дровяными сараями во дворах.

— Вот и город нашей юности, — сказал Михаил Егорович. — Он состарился, как и мы.

Анна Иосифовна покачала головой, замедлив шаг и пристально всматриваясь в невысокие дома с прямоугольниками светящихся окон. В них кое-где уже сверкали огнями праздничные ёлки.

Вечер был теплый, шел совсем не новогодний, мелкий и липкий снег. Снег, деревянные дома, тротуары, заборы и ворота с калитками. И тишина… Удивительная, первозданная тишина.

— «Я пускаюсь по дорогам былых времен собирать увядшие цветы воспоминаний», — тихо и растроганно сказала Анна Иосифовна. — Знаешь, чьи это слова?

— Нет, — отозвался муж.

— Это Ромен Роллан. «Кола Брюньон»… Пройдем еще вперед, вон к тому двухэтажному дому.

Они подошли к нему, остановились у калитки.

— Вот этот дом тебе о чем-нибудь напомнил? — вкрадчиво спросила Анна Иосифовна, заглянув мужу в глаза. Михаил Егорович сделал попытку что-то вспомнить, сдвинул брови и собрал морщинки на лбу, от чего лицо его приняло унылое, озабоченное выражение. Потом он улыбнулся, снял с головы кроликовую шайку и, отряхнув с нее снег, снова надел ее.

— Да, напомнил, — сказал он. — Тут жили Ромашовы. Капитан Ромашов Сергей Викторович. У него была дочь Сильва, и мы к ней иногда приходили. Я слышал, что Ромашов умер. А что сталось с женой и дочерью — неизвестно…

— Жаль дядю Серёжу. Очень добрый был. А Сильву так баловал! Из-за границы ей привозил всякие штучки-сувениры. А еще что помнишь?

— Что же еще? Да, у них был кот. Бо-о-олыной, пушистый! Одно ухо ему кто-то обкусал. Он ненавидел собак. Вечерами всё сидел вот на этом столбе у ворот и подкарауливал их. Увидит собаку — кидается на нее сверху, как тигр!..

— Верно, — улыбнулась Анна Иосифовна. — Собаки решили с ним не связываться — бегали по другой стороне улицы. И это все?

— А что же еще? — Михаил Егорович опять собрал морщинки на лбу, и снова его лицо стало уныло-озабоченным.

— Жаль… Очень жаль, — отозвалась жена и носком сапога поковыряла неглубокий талый снег. — Ты же меня тут поцеловал. Первый раз! Неужто забыл? Было не очень темно, ты прижался к воротам, чтобы никто не заметил, и поцеловал… И кот тогда тоже сидел на столбе и караулил собак. Вот! — торжествующе закончила она. — Вы, мужчины, под старость забываете первые поцелуи и помните только кошек и собак. Воспоминания у вас, я бы сказала, весьма примитивны!

— Не обобщай, — снова улыбнулся муж. — Когда это было-то? Уж так давно… Вспомнила баба свой девишник! — он рассмеялся уже весело, совсем по-молодому.

— Шуточка тоже примитивная, — назидательно промолвила жена и тотчас сменила тон. — Миша, а быть может, тут и теперь живет кто-нибудь из Ромашовых? Ну, если не жена капитана тетя Вера, так, может быть, Сильва? Вот была бы встреча! Зайдем?

— Зайти можно. Только теперь многие переехали из, старых домов в новые.

— Возможно, они все же тут. Что нам мешает проверить?

По крутой деревянной лестнице они поднялись на второй этаж и вошли в длинный коридор, куда выходило несколько дверей, по числу квартир или комнат. Пахло кухней и мокрыми детскими пеленками. Пол был чисто вымыт, перед дверями постланы разношерстные половички. Привычная обстановка общего коридора в старом коммунальном доме. Из-за дверей доносились голоса, смех и возня детей. На кухне громко судачили женщины. Анна Иосифовна осмотрелась и подошла к одной из дверей, обитых клеенкой.

— Вот здесь они жили. — Она постучала. Из-за двери донеслось:

— Войдите!

Они вошли и увидели совершенно седую старушку, сидящую в кресле. Ноги у нее были укутаны пледом, на коленях лежала книга, и на раскрытые страницы падал свет настольной лампы. На кончике носа старушки, казалось, чудом удерживались очки в старомодной позолоченной оправе. На столе, кроме лампы, стояли ваза с яблоками и будильник.

— Простите, — сказала Анна Иосифовна. — Здесь живут Ромашовы?

Старушка сняла очки, внимательно посмотрела на гостей и ответила, положив книгу на стол и вставая:

— Да, здесь. Я — Ромашова Вера Петровна.

— Тетя Вера! — радостно воскликнула Поспелова. — Вы сидите, пожалуйста, не затрудняйтесь. Извините нас за неожиданное появление.

— Но кто же вы? — спросила Вера Петровна. — Уж не Аня ли?

— Да, да, — поспешно отозвалась Анна Иосифовна. — А это — мой муж Миша. Михаил Егорович Поспелов.

— Поспелов? Миша? — удивилась Ромашова. — Вот так сюрприз под Новый год!

Михаил Егорович снял шапку с лысой головы и вежливо поклонился. «Сколько же ей лет?» — подумал он.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Анна Иосифовна.

Ромашова ответила, что чувствует себя еще довольно бодро, и тотчас добавила: «Соответственно возрасту», принесла из кухни горячий чайник и накрыла стол, расставив на нём старинные, вероятно, еще кузнецовские чашки. Она расспрашивала, откуда и надолго ли приехали Поспеловы, а потом стала рассказывать и о себе, и, конечно, вспомнила о покойном своем муже.

— Всю жизнь, понимаете, всю жизнь Сережа плавал! А я его всё ждала. Ждала, ждала… — поблёкшие голубенькие глаза ее совсем потускнели. — Приедет ненадолго — и снова в море. Мне кажется, что у меня настоящей жизни и не было, а было одно сплошное ожидание… Мы очень любили друг друга. Он так заботился обо мне. А я все переживала за него. Особенно трудно было в двадцатом году, когда Сережа ходил штурманом в Карскую экспедицию, чтобы привезти голодающим хлеб из Сибири. Моряки пошли Северным морским путем и привезли хлеб. Путь был долгим и трудным среди льдов. А мы тогда только что поженились…

Ромашова рассказывала спокойно, неторопливо, оставаясь внешне невозмутимой, как настоящая морячка, привыкшая к бесконечным ожиданиям.

Она аккуратно разливала чай по чашкам через ситечко.

Михаил Егорович слушал и осматривал обстановку в комнате. У окна — письменный стол, на нем стопка книжек, чернильница со статуэткой. На стене висел старый барометр «Анероидъ». И еще стоял в простенке между окнами комод, на нем — маленькая синтетическая ёлка, засушенные цветы в длинных вазах, а над комодом — два портрета. Михаил Егорович подошел поближе и рассмотрел их: Ромашов молодой в бушлате и мичманке и Ромашов уже в возрасте, с биноклем на груди и фуражке с белым чехлом на фоне морского пейзажа.

— Он умер на мостике в Баренцевом… Как Владимир Иванович Воронин. Тому тоже стало плохо на мостике. Боже мой, моряки и умирают-то не дома — где-нибудь за тридевять земель, посреди океана… — Вера Петровна вздохнула и умолкла. Потом, протянув сухонькую, всю в извивах вен руку к будильнику, сказала:

— Мои часы отстают. Сколько на ваших, Миша? Половина одиннадцатого? Уже половина. А его нет… Самолет, видно, задержался. Вот так, всегда жди… Он обычно приезжает в половине одиннадцатого. Неужели что-нибудь случилось?

Поспеловы переглянулись: «Кого же она ждет? Неужели мужа?» Им стало неловко, к сердцу Анны Иосифовны подкрался холодок, а Михаил Егорович подумал: «Заговаривается, наверное, Вера Петровна. Старенькая…» Он хотел было спросить, кого она теперь ждет, и приподнялся со стула.

Вера Петровна, заметив его движение, сделала предостерегающий жест.

— Посидите тихонько. Послушайте. Он всегда дает мне знак.

Это уже совсем удивило Поспеловых. «Мистификация какая-то!» — опять подумала Анна Иосифовна. Михаил Егорович посмотрел на старушку внимательно, но ничто не говорило о том, что она нездорова. Взгляд осмысленный, движения мягкие, спокойные.

И тут кто-то снаружи, не сильно, но достаточно отчетливо стукнул в стену дома — раз, два и три…

— Наконец-то! — оживилась Ромашова. — Посидите, я его встречу. И не успели Поспеловы перемолвиться словом, как она вернулась в сопровождении рослого молодого мужчины в форме морского офицера.

— Вот, — сказала хозяйка и слегка тронула моряка за локоть. — Знакомьтесь, это Гриша, мой сын…

Анна Иосифовна и Михаил Егорович познакомились с Гришей. Он разделся, аккуратно повесил на вешалку шинель и черную каракулевую шапку с кокардой-эмблемой и, подойдя к столу, вынул из портфеля какие-то свертки и бутылку шампанского. Михаил Егорович глянул на портреты над комодом и убедился, что молодой моряк на одном из них и есть этот Гриша, как две капли воды похожий на отца. «Как же я не догадался! — подумал Поспелов. — Но ведь у них не было сына. Была только дочь Сильва!» Анна Иосифовна тоже, видимо, подумала так, и даже спросила:

— Вера Петровна, вы извините меня, но я помню только вашу дочь Сильву. А Гришу я, к сожалению… — она развела руками. — Мы ведь уехали отсюда тридцать лет назад.

— Ну вот! — сказала Вера Петровна. — Где же вам запомнить Гришу, если ему сейчас всего двадцать восемь? Он же родился, когда вас здесь не было. Мы с вами не переписывались, и откуда вам знать о нем? Он у меня военный моряк, подводник! — с гордостью закончила она.

— В самом деле, откуда вам знать? — Гриша сделал удивленное лицо и рассмеялся. — Откуда вам знать, что, когда я родился, то в больнице стучали в стену. Верно, мама?

— Ты хочешь, чтобы я открыла маленькую семейную тайну? — Вера Петровна шутливо погрозила сыну пальцем. — Ну, ладно, так и быть, расскажу. Гриша родился под Новый год. А родильный дом размещался в деревянном особнячке. Теперь уж того дома нет, на его месте новый. Ну вот, я маленько пришла в себя, попросила есть. Нянечка что-то дала мне пожевать — уж и не помню. И тут с улицы как бухнет в стену, а потом еще раз, вот так: «Бух!» Нянечка встревожилась, поглядела в окно, а оно все в инее, ничего не видать. Кто там стучит? Она тогда выбежала на улицу: никого. Вернулась, подошла ко мне, а там опять в стену: «Бух!»

Тогда мы и сообразили, что это бревна трещат в стене от мороза. Морозище лю-ю-тый был… И вот теперь, как Гриша приедет ко мне со своего полуострова, так и стучит в стену — знак дает. Он каждый Новый год меня навещает. Соседи не обижаются, знают: если в половине одиннадцатого перед Новым годом стучат в стену поленом, значит, это Ромашовой сын прикатил… Не забывает родительский дом… А Сильва живет в Воронеже. У нее семья, трое детей. Приезжает редко. Но давайте к столу, пора провожать старый год.

Поспеловы спохватились и сказали, что рады бы посидеть за столом у Веры Петровны, но им, к сожалению, пора идти — родственники ждут. Они извинились, тепло попрощались и вышли, пообещав навестить Веру Петровну до своего отъезда.

— Вот видишь, старушка жива, и у нее, оказывается, есть сын, — сказала Анна Иосифовна на улице. — А мы и не знали…

Отойдя, они оглянулись, как бы прощаясь с этим старым гостеприимным домом. Он показался им очень маленьким, потому что за ним стоял новый дом — огромный, высотный, весь в светящихся окнах, со светло-серой облицовкой, с лоджиями.

«Город меняется прямо на глазах, — подумал Поспелов, беря опять жену под руку. — А люди? Люди-то меняются или нет?»

Он спросил об этом жену, и та задумалась, не ответив ему.

В старых домах всё, в том числе и люди, были на виду и как-то ближе к земле, к травке… И всё казалось простым и понятным. А новый дом выглядел холодноватым, неприступным с его огромным величественным фасадом. Поспелов подумал, что в таком доме люди должны жить более счастливой, и не менее содержательной жизнью, чем в уходящих в прошлое старых домах.

1973 г.