"Когда отцветают травы" - читать интересную книгу автора (Богданов Евгений Федорович)

НА ПЕРЕВОЗЕ

Весна стояла дождливая, холодная. Перевозчик Иван Тихомиров простудился, долго пролежал в постели, и правление колхоза решило послать на перевоз Яшку Комарова, сына доярки Аксиньи, парень он рослый, смышлёный, хотя немного с ленцой, и на перевозе ему работать будет нетрудно.

Когда Яшке сказали об этом, он обиделся.

— Что я, старик, что ли?

Но, подумав, всё-таки согласился. Лето начиналось хорошее, ясное. Работы на реке немного, между делом можно загорать, купаться и ловить рыбу.

В километре от деревни к песчаной отмели приткнулись три толстых бревна, сбитые вместе железными скобами, — пристань. У пристани — колхозная лодка в две пары вёсел, хорошо высмолённая, с бортами, обведенными зелёной краской. Яшка критически осмотрел хозяйство, соорудил на берегу небольшой шалаш, на борту лодки написал белилами гордое название «Сокол» и стал перевозить пассажиров с одного берега Туломки на другой, по таксе, установленной правлением — по гривеннику с человека. Пассажиры приходили разные — колхозники, трактористы, уполномоченные из района. Иногда — гости, наезжающие в деревню на лето. Наплыв пассажиров был по утрам и вечерам, а днем Яшка редко брался за весла. Днем он сидел на бревнах, свесив босые ноги в воду и удил, а то лежал на песке с книжкой, или варил уху в котелке, если попадалась рыба. В жару он прятался в шалаше опять же с книжкой, выставив наружу черные пятки. Он очень загорел. Зойка Кудеярова, колхозная почтальонша, за шоколадный цвет кожи, курчавые волосы, черные глаза и чуть приплюснутый нос прозвала его папуасом. Спецодеждой перевозчика были трусы. На груди, на ремешке висел кожаный кошелёк, куда Яшка собирал плату за перевоз. Деньги он сдавал в кассу колхоза.

Разные были пассажиры, но постоянными Яшка считал трех человек — почтальоншу Зойку, молочницу Марью Дьяконову и механика Володю Гая. Зойка ходила каждое утро в сельсовет за письмами и газетами, Марья ни свет ни заря торопилась в город на рынок, пораньше и подороже продать молоко. Гай ездил не каждый день и всё больше на ремонтную станцию, или на нефтебазу.

Первой на перевозе по утрам появлялась Марья. Шумно дыша и согнувшись под тяжестью бидонов, она торопливо семенила по сыпучему песку к лодке. Подобрав подол, краснея от усилий, она неуклюже перебиралась через борт, ставила бидоны на дощатый настил и кричала во всю мочь:

— Яшка-а!

Яшка не любил Дьяконову за ее «спекулянтскую натуру» и умышленно прятался в шалаше. Он молчал и выглядывал оттуда незаметно, со злорадной ухмылкой. Марья, подождав минуту, заводила снова, уже ласковей:

— Яшенька-а, перевези, голубок!

Он не спеша вылезал из шалаша и небрежно бросал:

— Опять на базар? Шла бы лучше на покос!

— Всему своё время, Яшенька, — заискивающе отвечала Марья. — Буду и на покосе. Молочко-то ведь может скиснуть, а кислое кто возьмет? Поедем поскорей, я тебе папиросочек привезу!

— Я не курящий.

— Ну, тогда леденцов.

— Не надо мне леденцов. Плати что положено.

Марья надувала толстые губы и, озираясь по сторонам, доставала из кармана носовой платок. Зубами развязывала узелок и молча, с невинной улыбочкой протягивала деньги.

Навалившись на весла, Яшка рывком посылал лодку к берегу. Марья, приготовившаяся выходить, теряла равновесие и шлепалась на лавку.

— Тише, милок! Ишь, силёнки-то накопил! Ну, счастливого тебе плавания!

Взяв бидоны, она слоновьей походкой взбиралась на обрыв и скрывалась за ивняком.

Возвращалась Марья в полдень с пустыми бидонами и с «авоськой», нагруженной покупками. Сев в лодку, принималась жевать колбасу с булкой. Яшка старался на нее не смотреть и от угощения отказывался, требуя «законную плату». Повторялась опять та же история с развязыванием узелка с той разницей, что на обратном пути этот узелок был больше.

В числе постоянных пассажиров Марья, впрочем, числилась недолго. Однажды вечером на перевоз пришел бригадир Савельев и спросил:

— Дьяконова каждый день в город ездит?

— Ездит, — ответил Яшка.

— А ты не перевози. Нечего лодырям потакать. Время сенокосное, все на лугах, а её с огнем не сыщешь!

— Как же не перевозить? Перевоз для всех, — неуверенно ответил Яшка. — Она платит.

— Ну и что? Нужны колхозу ее гривенники! А ты должен понимать.

— Ладно, — сказал Яшка.

На другой день он не вылез из шалаша. Марья покричала и решилась заглянуть в шалаш. Яшка притворился спящим. Она нетерпеливо потрясла его за ногу:

— Яшенька, перевези!

— Для тебя перевоз закрыт. Дуй по мосту.

— Как это так, милок?

— А так. Надо работать, а не в город шастать. Перевозить не буду. Мне дано такое распоряжение!

— А кто же тебе дал такое распоряжение?

Яшка молчал.

Марья, постояв, разразилась отборной бранью, но ничего не добилась и вернулась в деревню. По мосту идти было далеко — километров пять.

Впрочем, Марья придумала выход и стала посылать на рынок свою дочь Нинку. Худенькая, с лисьим остроносым личиком, Нинка по утрам тащила тяжелые бидоны. Яшка спрашивал:

— Что мать делает?

Нинка неизменно отвечала:

— На покосе.

Тогда он перевозил Нинку, говорил ей:

— Совести у нее нет. Эксплуатирует малолетних!

Нинка молча вылезала из лодки и с усилием поднималась на обрыв. Худенькие икры на тощих ногах напрягались до предела. Яшка хмурился и помогал ей. Нинка тоненьким голоском говорила:

— Спасибо, Яша.

Совсем другим человеком была Зойка Кудеярова. Тонкая, стройная, в легком ситцевом платье, с русыми косичками, она кричала Яшке ещё издалека:

— Моторист, заводи-и!

Яшка не заставлял себя ждать: почту надо доставить вовремя. Он, громыхая цепью, отвязывал лодку, придерживал её, пока Зойка легко перемахнет через борт, и быстро работал вёслами, поглядывая на почтальоншу открыто и улыбчиво. Зойка клала на колени пустую сумку и свесив руку за борт, иногда озорничая, брызгала на Яшку водой. Тогда он, приподняв весло, слегка чиркал им по воде, обдавая шаловливую девушку ответным каскадом брызг. В следующий раз Зойка сообразила и стала садиться ближе к середине лодки, и Яшкин удар веслом приходился впустую.

— Что, не вышло? — смеялась девушка.

— А вот я тебя искупаю! — грозился парень.

— Силенки не хватит, не справишься.

— Хватит!

Она проворно выскакивала на берег, махала Яшке и стремительно взбегала по откосу наверх. Косицы хлестали ее по плечам, на спине болталась пустая сумка. Яшка восхищенно смотрел, как она выбегала на крутой обрыв.

Однажды Яшка не выдержал. Когда Зойка, сев в лодку, с ехидной улыбкой опять плеснула ему в лицо, он бросил весла, отобрал у нее сумку и, оторвав цепкие руки от бортов, вывалился вместе с девушкой в воду. Зойка вынырнула первой. Мигая и отфыркиваясь, она поплыла к берегу. Нащупав ногами дно, остановилась и стала ругаться:

— Папуас несчастный! Что наделал? Как я пойду в сельсовет в мокром платье?

— Будешь знать, — спокойно ответил парень и поплыл за лодкой. Догнал ее, сел в весла. Зойка вдруг перестала браниться.

— Яшка, кассу-то, кассу утопил!

Яшка хватился рукой за грудь. Кошелька не было. На берегу, мокрая с ног до головы, Зойка приседала от смеха. Он направил лодку вверх по течению, перестал грести и начал высматривать свой кошелёк в воде. Быстро нырнул и вскоре над водой показалась его рука, победно размахивавшая кошельком.

Причалив к берегу, Яшка, не обращая внимания на насмешки Зойки, стал раскладывать на лавочке подмоченные деньги, чтоб просохли. Зойка, взойдя на обрыв, сняла платье, выжала его и развесила на куст. Яшка, забыв о деньгах, поднял вверх лицо и смотрел, не отрываясь, на гибкую фигуру девушки. Сиреневый купальник плотно обтягивал ее стройное тело. Солнце ласкало загорелые руки и ноги. Зойка отжала волосы и стала их заплетать в косы.

— Перестань глазеть! — строго сказала она и зашла за кусты. Теперь Яшке видна только ее голова.

— Очень нужно! — ответил он и снова стал расправлять мокрые бумажки.

Зойка протянула из-за кустов руку:

— Принеси сумку!

Яшка послушно принес сумку и опять спустился к лодке.

Платье под жарким солнцем и ветром подсохло быстро. Девушка натянула его на себя и бросила сверху:

— До свидания, папуасик! Встречай через час.

Возвращалась Зойка с туго набитой сумкой. Придерживая ее обеими руками, осторожно спустилась вниз и тяжело перешагнула через борт.

— Фу, жарища! — сказала она и удобней устроила свою ношу на коленях. Теперь девушка не позволяла себе озорничать.

— Ишь, нагрузилась! — дружелюбно сказал Яшка.

— Сегодня журналов много. Учителю — «Новый мир», агроному — «Октябрь», «Нева», председателю какая-то бандероль, книги, наверное. В читальню шесть журналов. Ну, а газеты почти в каждую избу. Да я и не обижаюсь, что тяжело: пусть себе читают. Писем тоже достаточно.

— Мне нет письма? — спросил Яшка, хотя получать письма ему не от кого.

— Тебе ещё пишут.

Яшка, щурясь на солнце, энергично грёб. Весла поскрипывали в уключинах. Вдоль бортов журчала вода. Над рекой гулял теплый широкий ветер. Он трепал Зойкины косы, поднимал подол ситцевого платья, оголяя круглое розовое колено. Зойка поправляла платье и энергичным кивком отбрасывала косы за спину.

Причаливал Яшка кормой, чтобы девушке было удобнее выходить.

Зойка уходила, и Яшке становилось скучно. Он привязывал лодку, брал книжку и ложился на песок, прикрыв голову старой соломенной шляпой. Но читать не хотелось, и он лениво смотрел на реку, которая струилась вдаль среди отмелей, обрывов и кустарника. Яшка всё больше чувствовал одиночество. Ему бы хотелось, чтобы на берегу опять зазвенел голос Зойки, чтобы она была здесь, рядом и говорила с ним.

Шёл Яшке восемнадцатый год. Учился он неважно, в седьмом и восьмом классах сидел по два года. Зойка над ним подтрунивала. Она вообще много подсмеивалась над ним, и хотя он не обижался, ему все же было неприятно.

«Папуасик, гслопузик! Откуда у неё такие слова?» — думал Яшка. Неужели я такой смешной? Он посмотрел на свой голый, загорелый живот, покрытый слоем песка, и решил, что хватит щеголять в одних трусах.

На другой день Зойка не узнала перевозчика. Он надел черные брюки, новенькую тельняшку, ботинки и превратился в рослого красивого парня. Зойка даже не сразу села в лодку, а стояла и смотрела, как он отвязывает цепь, берется за вёсла. Яшка молча развернул лодку кормой к девушке и сказал:

— Садись.

— Ого, — сказала Зойка, — как вырядился. В честь чего?

— В честь хорошей погоды, — ответил Яшка.

Она села в лодку и, наблюдая за гребцом, хитро сощурила глаза. Яшка догадывался, что она придумывает новое прозвище.

— Лодка есть, тельняшка есть, брюки клёш. Есть и пристань. А вот спасательных кругов не имеешь!

— А зачем? Спасение утопающих — дело рук самих утопающих, — ответил Яшка и рассмеялся.

— Не ново! — сказала Зойка.

— Ничего, зато здорово!

— Не скучно тебе тут целыми днями торчать? — вдруг спросила она серьезно.

Яшка помолчал, энергично налегая на весла. Потом ответил:

— Скучно. Да что поделаешь, заставили. — Он опять подумал и добавил: — Пассажиры всё молчуны какие-то. С тобой только и весело…

Зойка опустила глаза.

— Так уж и весело? — она медленно свесила руку за борт, сделала движение, как бы собираясь плеснуть в Яшку водой, но сдержалась, только поболтала рукой в тёплой, быстрой волне.

Выходя из лодки, Зойка задержалась, стоя одной ногой на берегу, другой на скамейке. Повернулась вполоборота к Яшке, подняв руки, стала поправлять косы. Она посмотрела на него сверху вниз как-то по-новому, с загадочной и задумчивой грустью. Он тоже, подняв голову, поглядел на неё. Солнце, скользнув по фигуре, по бронзовым рукам, брызнуло ему в глаза горячим светом, и он на мгновенье зажмурился. Когда открыл глаза, Зойка уже бежала по косогору. Лодка от сильного толчка отплыла от берега.

После Яшка перевёз несколько человек и, поджидая почтальоншу, заранее подъехал к правому берегу. Вскоре на обрыве послышались знакомые быстрые шаги, и Зойка, придерживаясь за обломанные ветки, неторопливо спустилась вниз, села в лодку и привычным движением положила на колени сумку. Едва Яшка отъехал от берега, как на обрыве выросла высокая фигура механика Гая. Гай нёс на спине мешок и под мышкой — свёрток.

Яшка, табаня веслами, снова причалил к берегу бортом. Механик снял с плеча мешок и, поднатужившись, одной рукой бросил его в лодку. В мешке звякнули металлические части. Гай сел на скамейку, снял кепку и, достав платок, вытер потный лоб. Русые волосы у него свалялись от пота. Лицо красное. Механик шумно отдувался.

— Тяжелый, черт! — он пнул ногой мешок. — Запчасти. Насилу отвоевал. Дефицит! Уборка скоро. Комбайны надо готовить.

— Много ли комбайнов-то! Два только. Тут и готовить нечего. Работяги! — насмешливо сказала Зойка.

— А ты думаешь с двумя мало возни? Ого! Это тебе не газетки разнести!

Гай протянул руку и слегка дернул Зойкину сумку. Зойка резко ударила его по руке. Гай убрал руку.

— Ого! Сердитая!

— Не трогай.

Гай дружелюбно рассмеялся и закурил. Обернулся к Яшке:

— Ну, капитан, как дела?

— Плаваем потихоньку, — небрежно ответил Яшка.

— Работка у тебя — позавидуешь!

— Кому как, — отозвался Яшка уклончиво.

Лодка мягко зашуршала днищем по песку, а бортом — о бревно причала. Гай встал. Свёрток у него развернулся и он замешкался. Яшка взялся за мешок:

— Давай помогу!

— Валяй.

Яшка взял мешок одной рукой и не мог оторвать его от досок, взял двумя — еле приподнял. Гай расхохотался:

— Ну-ну, смелей!

Яшка почувствовал на себе взгляд Зойки, шире расставил ноги и, стиснув зубы, взвалил груз на плечо. С трудом удержал равновесие. Не спеша шагнул на брёвна причала, чувствуя, как в висках стучит кровь. Но всё-таки отнёс тяжелый мешок подальше, на траву, и там сбросил его.

— Молодец! — похвалил механик. — Силёнка есть!

Гай покрепче прижал сверток локтем и без видимых усилий одной рукой закинул мешок за спину.

«Здоровый, черт!» — восхищенно подумал Яшка.

Зойка замедлила шаг и, кивнув в сторону механика, подзадорила Яшку:

— А тебе одной рукой не взять!

Опять посмотрела на него, как тогда, выходя из лодки, и быстро зашагала вслед за Гаем в деревню. Поравнявшись с механиком, что-то сказала ему и рассмеялась. Яшка нахмурился и, опустив голову, исподлобья долго смотрел им вслед.

Кончился сенокос. Гай отремонтировал комбайны, и они вышли на уборку ржи на поле, раскинувшееся недалеко от речки. Яшка смотрел, как машины, ритмично рокоча моторами, ползали по ржи — один ближе, другой — дальше. «Вот это работа! — думал перевозчик. — Не то, что день-деньской околачиваться у речки!» Ему очень захотелось стать комбайнёром. Яшка всё больше думал об этом и однажды, выбрав время, сбегал в правление и попросил, чтобы осенью его направили на курсы. Председатель обещал послать учиться, и Яшка повеселел.

Каждое утро он нетерпеливо ждал, когда придёт Зойка, чувствуя всё большую привязанность к этой девушке. Однажды он предложил ей:

— Зоя, давай дружить, а?

Зойка вспыхнула, опустила взгляд. Ответила сдержанно:

— Как же с тобой дружить? С темна до темна ты на речке. Ни в кино пойти, ни на гулянье. Ты сам пойми…

— А ты приходи сюда, на реку. Покатаемся. Вечером тут хорошо, тихо, красиво.

— А твои пассажиры?

— Они не помешают. Вечерами бывает немного.

Он стал ждать каждый вечер. Зойка не приходила. Утром, встречая её, он спрашивал:

— Почему вчера не пришла? Я ждал…

— Не могла репетиция была в клубе.

— Приди завтра.

Назавтра она опять забывала о своём обещании, и Яшке становилось очень тоскливо.

Но наконец она появилась. Было уже поздно. Яшка сидел у костра и пёк в золе молодую картошку. Солнце зашло. Над стриженым полем, где неделю назад работали комбайны, розовела заря. На реке тихо. Лодка казалась вплавленной в её голубое зеркало. Вниз по течению редкими волокнами скользил туман.

Набросив на плечи ватник, Яшка мечтал. Он думал о том, как в конце лета поедет в город и поступит в училище механизации. «Там-то я поднажму, по два года сидеть не буду. Там машины, будет интересно. Я машины люблю!»

Яшка достал из золы картофелину, остудил её и, помяв, разломил. От картошки пахло вкусно, аппетитно. Он стал есть и тут услышал быстрые шаги. Приподнялся, подождал. Из-за кустов вышла Зойка.

— Скучаешь?

Яшка обрадовался:

— Скучновато. Картошку вот пеку. Хочешь картошки? Вкусная! Сейчас принесу на что сесть…

Притащил обрубок бревна, на обрубок положил ватник, Зойка села, молча посмотрела на костер, на закат, на туман, плывущий по реке.

— А тут хорошо! — сказала она.

— Хорошо!

— Недаром тебя в деревню калачом не заманишь!

— Скоро освобожусь. Иван, кажется, уж совсем поправился.

— Что ж ты потом будешь делать?

— Поеду учиться.

— Куда?

— В район. На механика-комбайнера.

— Надолго?

— Нет, совсем недолго.

— Потом вернешься?

— Обязательно.

Он протянул ей картофелину. Зойка разломила её, попробовала:

— Вкусная. Тает во рту.

— Очень вкусная.

Зойка бросила кожуру в костер, отряхнула крошки.

— Ты обещал покатать на лодке.

— Едем!

Яшка с силой оттолкнул лодку и вскочил в нее на ходу. Сел в весла, развернулся против течения. Брызги от вёсел горошинками катились по воде. С верховьев реки наплывал туман, обдавал сыростью и свежестью. Зойка по привычке опустила руку за борт.

— Какая теплая вода!

— Вечерами она всегда теплая.

— Оттого, что на улице холодней, правда?

— Должно быть, от этого.

— Ты не знаешь, где растут купаленки?

— Знаю.

Он греб тихо и бесшумно. Повернул за мыс, и вскоре Зойка увидела впереди плоские листья, усеявшие темными пятнами речную гладь. Среди листьев желтыми точками покоились на воде кувшинки Перегнувшись через борта, они собирали цветы. Потом поплыли дальше. Зойка быстро и ловко расщепляла стебель кувшинки, превращая его в цепочку. Получилось ожерелье с желтым пышным цветком. Она надела его на шею. Цветок висел на груди мокрый, свежий.

Они плыли всё дальше, дальше, вот уже и костер скрылся позади, за поворотом. Радостно и светло было на сердце у Яшки. Зойка здесь, рядом, и он может любоваться ею, говорить весь вечер!

Но вдруг тишину нарушил крик:

— Пе-ре-воз-чик!

— Вот и покатались, — грустно сказала Зойка и сняла зелёные бусы с желтым цветком.

— Ничего Ты сиди. Перевезём и опять будем кататься. Поплывем вниз. Я покажу тебе большой омут. Там интересно!

На берегу стоял высокий человек в брезентовой куртке, в сапогах. Сунув руки в карманы куртки, он нетерпеливо ждал лодку. Лицо его было сердитым, видимо, мужчина хотел высказать свое неудовольствие тем, что его заставили ожидать, да еще кричать. Но, взглянув попристальней на девушку с букетом кувшинок и на парня в соломенной шляпе и тельняшке, пассажир улыбнулся:

— Добрый вечер, молодежь! Доставьте-ка меня на туломский берег. Спешу.

— Сейчас. Мигом! — Яшка был рад, что пассажир не ворчит. Парень изо всех сил налёг на весла, и лодка птицей перелетела на другой берег. Мужчина расплатился, поблагодарил и размашисто зашагал к деревне.

— Это Левашов, из райкома, — сказала Зойка.

— Я думал, ругаться будет.

— Не будет. Он хороший.

Течение подхватило лодку и стремительно понесло ее вниз. Яшка перестал грести и только изредка взмахивал веслами, чтобы держаться нужного направления.

— Сейчас будет интересно, — сказал он и глаза его заблестели. — Держись!

Лодка всё быстрей неслась к большому омуту. Впереди бурлила и кипела вода и посреди омута держалась воронка. Лодку подхватило как бы чьей-то могучей рукой, бросило к берегу, потом обратно. Вдруг лодка на мгновение остановилась и сначала медленно, а потом всё быстрей стала поворачиваться вокруг оси. У Зойки закружилась голова, Яшка сидел, держа весла на весу, улыбаясь. Их завертело, а потом отбросило к середине реки и снова лодка поплыла медленно и плавно.

— Ну как, боязно? — спросил Яшка.

— Чего бояться! — Зойка встряхнула косами. — Интересно. Как нас крутануло! А тут купаться нельзя?

— Нельзя. Сил не хватит справиться с таким водоворотом. Закружит, утопит. Не успеешь и рот раскрыть.

— Ну, хватит, Яша, накатались. Поворачивай к дому!

— Так мало? Подожди, кончу работу — пойдем вместе!

— Нет, надо домой. Мать у меня сердитая. Лучше в другой раз. Ладно?

Яшка вздохнул, но подчинился и круто повернул лодку к перевозу.

Начался сентябрь. Над перелесками стоял березовый шум. Широкий ветер, принося иногда дожди, трепал березки и рябины, тронутые кое-где предосенней желтизной. Над голыми полями стали пролетать журавли. Высоко в небе они держались правильным треугольником-косяком, и оттуда сверху на землю падали, точно скрипы колодезного ворота, их прощальные клики. Оперение птиц, вытянувшихся в полете, поблескивало в лучах солнца.

На перевозе стал опять работать Иван Тихомиров. Яшка собрался в путь. Утром с небольшим чемоданом и легким пальто, перекинутым через руку, он пришел к реке. Зойка его провожала. Она молча шла рядом, держа в руках ивовый прутик.

Яшка сел в весла. Иван курил на корме короткую трубку и зябко кутался в старенькое полупальто.

Когда вышли из лодки, Яшка подал Зойке руку, и они вместе стали подниматься на обрыв. За кустами ивняка расстилалось широкое вспаханное поле. Внизу стояла лодка. Иван ждал Зойку.

Яшка поставил чемодан и сказал с сожалением:

— Вот я и уезжаю.

— Счастливого пути! — ответила Зойка грустно.

— Ты не скучай. Я ведь вернусь.

— И ты не скучай.

— Ладно. Ты меня будешь ждать?

— Буду. Если недолго…

— А если долго?

Зойка подумала, глянула ему в глаза и, поиграв прутиком, ответила:

— Тоже буду.

Яшка посмотрел на реку, на поля, как бы прощаясь со всем этим, что окружало его всё лето, потом неумело обхватил рукой Зойку за плечи и поцеловал. Зойка не сопротивлялась, а только вздохнула и опустила глаза.

— До свидания! — сказал он. — Пиши мне письма.

— И ты пиши.

Он взял чемодан и зашагал по тропинке на большак, ведущий к станции. Отойдя немного, обернулся. Зойка всё ещё стояла и смотрела ему вслед. Он помахал рукой и пошёл, больше не оглядываясь и всё ускоряя шаг.