"Соловецкий монастырь и оборона Беломорья в XVI–XIX вв" - читать интересную книгу автора (Фруменков Георгий Георгиевич)

§ 1. Превращение монастыря в крепость Отражение первых набегов скандинавских феодалов

В IX–XI вв. берега Белого моря и Северного Ледовитого океана интенсивно заселялись новгородцами. Кольский полуостров (который назывался Терским берегом, или просто Тре), Заволочье,[51] Югра, Печора вошли в состав Новгородской республики. Карело-лопарское и ненецкое население подчинилось новгородской власти. Карл Маркс отмечал прогрессивную роль Великого Новгорода на Севере: «Его (Новгорода. — Г. Ф.) жители сквозь дремучие леса проложили себе путь в Сибирь; неизмеримые пространства между Ладожским озером, Белым морем, Новой Землей и Онегой были ими несколько цивилизованы и обращены в христианство».[52]

В период освоения русскими людьми Поморья возникают города: Холмогоры на Северной Двине, Каргополь на Онеге, Шенкурск на Ваге, Устюг на Сухоне, появляются монастыри Никольско-Карельский, Михайло-Архангельский, Соловецкий и др. Новгородские власти содействовали росту монастырей, видя в них своих помощников по освоению бескрайних просторов Севера. Административным центром Новгородского Заволочья стали с XII века Холмогоры.

Закрепление приполярных и заполярных земель за новгородской Русью ускорило созревание экономических и политических предпосылок для последующего вхождения Поморья в состав единого Русского государства. Оно было необходимым условием превращения нашей страны в морскую и суверенную державу. Поэтому проникновение русских в Поморье было враждебно встречено соседними государствами и прежде всего Швецией.

С конца IX века начинаются походы на Двину скандинавов. Об этом рассказывают исландские саги.[53] В первой половине X века несколько разбойничьих вторжений в Подвинье совершил норвежский король Эйрик. Около 965 года край «опустошил и добыл себе много добра» сын Эйрика Гаральд, по прозвищу Заячий Мех. Вслед за алчными королями в Заволочье потянулись викинги: Одд, Отер, Торир, по прозвищу Собака (XI век), Ивар (XIII век) и др.

Многочисленные попытки врагов оттеснить Русь от Белого и Баренцева морей были отражены новгородцами, действовавшими вместе с аборигенами Севера. Но враги не унимались. Они стремились любой ценой разорвать связи Новгорода с Беломорьем. Большие надежды возлагались ими в этом отношении на поход, предпринятый в 1419 году. «Летопись Двинская» и В.В. Крестинин сообщают, что в этот год полутысячный отряд «мурманов» (норманнов), приплывший в Белое море в бусах и шняках, «повоеваша» прибрежные поселения — Варзугу, Онежский погост, Неноксу. На Двине преданы были огню и мечу Никольско-Карельский и Архангельский монастыри, Кегостров, Княжостров, Курья, Цигломень и другие населенные пункты, расположенные ниже Холмогор. Пришельцы сожгли три церкви, а «христиан и чернецов всех посекли». Выступившие против грабителей «заволочане наказали сих неприятелей разбитием двух мурманских шняк; протчие же спаслися бегством и отдалением в море от берегов российских».[54]

Хотя поход причинил населению большие бедствия, но цели не достиг. Интервенты были разбиты. Север остался в составе русских земель. После разгрома 1419 года целых полтора столетия не было серьезных нападений на Беломорье.

С конца XIII и на всем протяжении XIV и XV веков на Руси идет многотрудный процесс собирания земель вокруг Москвы. Формируется Русское централизованное государство. В 70-х годах XV века Москва присоединяет к себе Новгородскую феодальную республику вместе с принадлежавшим ей Заволочьем. Поморье стало неотъемлемой частью Русского национального государства, и за ним закрепилось новое название — Русский Север, или Двинская земля. Вхождение Подвинья в состав Русского государства создало хорошие перспективы для дальнейшего развития производительных сил края, его политического и культурного подъема. Со второй половины XVI века через северные воды устанавливаются постоянные торговые связи со странами Западной Европы. В 1584 году в Двинском устье был заложен Архангельск — первый и единственный в то время морской порт России. До-появления Петербурга Архангельск был главным центром русской заморской торговли и важным портом международного значения.

Успехи Русского государства в освоении окраинных поморских земель, появление и развитие заморской торговли обеспокоили как скандинавских соседей, так и далекие западноевропейские страны.

Со второй половины XVI века начинаются систематические вторжения в Поморье иноземцев, стремившихся прервать бурный рост России. Особенно опасный характер они приняли в дни Ливонской войны. Поскольку Поморье к этому времени стало вотчинным владением Соловецкого монастыря, ему и пришлось возглавить оборону края.

В 1571 году появились в открытом море «в голомяни» против Соловецких островов немецкие[55] военные корабли, оказавшиеся соединенным флотом Швеции, Гамбурга и Голландии.[56] Они хотели ограбить обитель, которая была уже известна врагам своими богатствами. Хотя шведы не причинили тогда Соловкам никакого ущерба (произвели только рекогносцировку), но переполох среди братии был велик: монастырь был совершенно беззащитным и не мог оказать сопротивления нападающим. Он не имел ни стен, ни оружия, ни боеприпасов. И когда до Соловков дошел слух, что скандинавы хотят снова идти войной на монастырь, игумен Варлаам поспешил донести правительству, что «мирной обители» угрожают «свитцкие (свейские — шведские. — Г. Ф.) немцы и амбурцы (жители Гамбурга. — Г. Ф.)» и обратился к Ивану IV с просьбой о покровительстве и защите. Царь оценил стратегическое значение Соловков. В 1578 году Москва направила на острова воеводу Михаила Озерова, а с ним четырех пушкарей, десять стрельцов и огнестрельное оружие — 100 ручниц (ружей), 5 затинных пищалей, да с Вологды прибыло четыре пушкаря, 4 пищали, а к ним 400 ядер и «зелья» 115 пудов.[57]

Память об этих событиях, очевидно, передавалась из поколения в поколение, и монахи столь прочно запомнили их, что спустя два столетия на запросы властей о том, когда в монастыре появились пушки и военный гарнизон, архимандрит Иероним уверенно отвечал: «С 1578 г., когда по грамоте царя Ивана Васильевича прислано то и другое».[58]

М. Озерову приказано было, посоветовавшись с игуменом и со всей братией, сделать около монастыря острог с башнями и расписать по крепости людей, для чего предлагалось набрать с поморских волостей 90 человек в стрельцы и 5 человек в затинщики.[59] Царь предписывал своему воеводе не только уберечь монастырь от немецких людей, но при случае («будет мочно») и самому напасть на врага. Игумену наказывалось промышлять острожным делом сообща с М. Озеровым.

В 1578 году построен был вокруг Соловецкого монастыря деревянный острог (стена) с башнями. М. Озеров расставил на нем 9 пушек и пищали, нанял для защиты кремля 95 стрельцов,[60] вооружил их ручницами и распределил по местам. Стрельцы содержались на «отчете монастыря» и поступили под начальство игумена. С этого времени Соловецкий монастырь приобретает значение пограничной военной крепости. Так положено было начало превращению «святой обители» в вооруженного стража русских интересов на далекой окраине. Соловецкий монастырь становится важнейшим стратегическим пунктом на Севере. Настоятель соловецкий сосредоточивает в своих руках всю полноту власти. Он становится не только высшим духовным лицом на острове и главой гражданской власти, но и комендантом крепости, а также командующим армейским отрядом.

Русское правительство понимало, что северная окраина нуждается в военной помощи, и оказывало ее. В 1579 году Иван Грозный вновь пожаловал монастырю 4 пищали затинных и свыше 10 пудов пороху. Подмога, хотя и была кстати, не предотвратила военной неудачи. Вторгшиеся тем же летом большим числом в Кемскую волость «каянские немцы» нанесли поражение еще неопытным в военном деле и необученным «огненному бою» ратникам. Сложил свою голову и воевода Озеров. Беззащитная волость подверглась «великому опустошению».

Новому воеводе Андрею Загряжскому участь предшественника послужила уроком. Он начал с того, что увеличил количество стрельцов до 100 человек. Усилено было внимание и боевой подготовке служилых людей.

Результаты не замедлили сказаться. В декабре 1580 года воевода Киприян Оничков в наспех выстроенном на финляндской границе в Кемской волости Ринозерском остроге с малой дружиной стрельцов, пушкарей, охочих казаков и «тутошних людей» выдержал осаду трехтысячного отряда «свейских людей», продолжавшуюся без перерыва трое суток. На приступе враг был отбит, деморализован и с великим уроном прогнан от острога, а во время вылазок «сидельцев» окончательно разгромлен: убиты были два вражеских военачальника и множество рядовых воинов, захвачены пленные, трофеи. К. Оничков был дважды ранен. Первая «знатная победа» на Севере была отмечена правительством. Воевода Оничков заслужил от Ивана Грозного похвальную грамоту.[61]

В июле 1581 года К. Оничков получил новую царскую грамоту, напоминавшую ему о необходимости заботливо оберегать монастырь и прилегающие к нему поморские селения, проявлять при этом инициативу, сметку и защищать вверенные земли «смотря по тамошнему делу, сколько бог помощи подаст». Воеводе давался практический совет по обороне Севера: в летнее время охранять сам монастырь «от корабельного приходу немецких людей», а на зиму выезжать с войсками на берег для защиты хозяйских владений. Вражеских шпионов и лазутчиков, находившихся в русском плену, велено было «казнить смертью».[62] Аналогичная инструкция была дана боярскому сыну Ивану Окучину, который в 1582 году принял в свое ведение крепостные сооружения и сменил К. Оничкова.

Постоянная угроза Поморью со стороны западных соседей вынудила правительство предпринять более решительные шаги к укреплению северной границы. Жизнь показала, что при наличии ручного и артиллерийского огнестрельного оружия деревянная ограда не может гарантировать полной безопасности Соловков. В 1584 году по указу царя Федора приступили к строительству каменной стены вокруг Соловецкой обители. Она должна была служить надежной защитой «от нападения немецких и всяких воинских людей». Крепость созидалась на монастырские деньги крестьянами монастырских деревень.

В 1582–1583 гг. монастырь за счет своего бюджета построил деревянный острог в поморском селе Суме и обнес его земляным валом. Писцовые книги дают описание возведенной крепости: «В Выгозерском же погосте Соловецкого монастыря в волости в Суме на погосте поставлен острог косой через замет в борозды. А в остроге стоит шесть башен рубленых, под четырьмя башнями подклеты теплые, а под пятою башней поварня. А в остроге храм Николы чудотворца, да двор монастырский, а на дворе пять житниц, да за воротами две житницы, да у башенных ворот изба с клетью и с сеньми, а живут в ней острожные сторожа. Да в том же остроге поставлено для осадного времени крестьянских теплых шесть подклетов, а на верху клетки да девятнадцать житниц. А ставил острог игумен своими одними крестьянами для осадного времени немецких людей приходу».[63] В летописи Соловецкого монастыря строительство Сумского городка ошибочно поставлено под 1584 годом.[64] Четырехугольный острог стоял над рекою Сумою, рублен был в две стены, между которыми насыпали камни. Башни имели высоту от 4 до 5 сажень.[65] Вскоре из Новохолмогорского городка, как до 1613 года назывался Архангельск, по царскому распоряжению сюда доставили пушки, ядра, ручницы, свинец, порох. Береговая крепость не раз сдерживала неприятелей и служила убежищем для поморских жителей, которые в дни вражеских нашествий отсиживались «в теплых подклетах» острога.

На Мурмане, куда монастырь проник в XVI веке, укрепленным пунктом стала Кола. Одновременно с крепостью в Суме был построен первый острог или бруствер,[66] а в нем посажен московский воевода с обязанностью защищать границу и охранять порядок на всем Кольском полуострове. Позднее срубили деревянный острог в Кеми, ближайшем к монастырю пункте, от которого до Соловков 60 верст.

Кемский острог был возведен на Лепе острове, омываемом рукавами реки Кеми недалеко от впадения ее в море. Он контролировал окончание важных водных путей, шедших от шведского рубежа к Белому морю.

Время сооружения Кемского острога можно определить довольно точно. Сразу после пожалования Кемской волости (1591) монастырю предложили подыскать место для постройки крепости. Он это сделал, облюбовал мыс на реке Кеми, заготовил лес, снял план острова, составил чертеж будущего городка. Образцом для новой крепости должен был служить Сумский острог. Всю документацию отправили в столицу. Каково же было удивление монастырских властей, когда царской грамотой от 24 июля 1593 года приказывалось приостановить строительство крепости впредь до особого указа.[67] Такое неожиданное для монастыря распоряжение вызвано было желанием правительства не раздражать Швецию, с которой начинались переговоры о мире.

До нас не дошел указ о возобновлении строительства крепости на Лепе острове, но известно, что после окончания русско-шведской войны 1590–1593 гг. запасенный строительный материал был пущен в дело. Одним из условий полученного монастырем после «немецкого разорения» льготного пятилетия (с 1593 по 1598 г.), о котором будет сказано далее, было окончание строительства острога на Лепе острове.[68] Нужно полагать, что к концу льготного срока он был готов. Из этого следует, что Кемский городок был построен в период между 1593 и 1598 гг.

Кроме Сумской и Кемской крепостей — основных опорных точек монастыря на карельском берегу Белого моря, — укреплены были Керецкое и Сороцкое сёла, о чем в нашей литературе нет упоминаний. Архивные материалы свидетельствуют, что в Керети монастырь обнес свои помещения забором из тына, а в Сороке огородил двор «спереди стоячим тыном, а позади в забор».[69] Керетские и Сороцкие сооружения уступали по своей мощности Сумскому и Кемскому детинцам, но это были самые настоящие средневековые укрепления.

В своих собственных стенах, а также в береговых владениях — Сумском остроге и в Кемском городке — монастырь содержал гарнизоны стрельцов, пушкарей, затинщиков, поставлял им из своей оружейной казны наряд, зелье, свинец и всякое воинское снаряжение.

На побережье, по реке Кеми и в других местах были сделаны заставы и сторожевые посты. Монастырские укрепления, в которых разместились монастырские ратные люди, прикрыли Поморье со стороны Скандинавии.

Число стрельцов, находившихся на службе у монастыря, не было постоянным. Оно определялось потребностями обороны. В конце XVI века стрелецкий отряд насчитывал 100 человек, а временами доходил до 120–130 человек. Командовали им два пятидесятника с помощью десятников. Половина стрельцов находилась на передовых монастырских форпостах — в Сумском и Кемском острогах, а другая часть — на самом острове. Монастырские власти разумно маневрировали дислокацией своего войска в зависимости от конкретной обстановки и времен года. Враги нападали на монастырь, как правило, летом. Поэтому в теплые дни на острове обязательно находился отряд ратников. В зимние месяцы, когда гряда Соловецких островов была недоступна для «корабельного прихода» и скандинавы нападали на материковые селения монастыря, стрельцы съезжались на берег охранять хозяйские земли. Отдельные стрельцы в мирное время стояли на «опасных караулах» в пограничных местах, сторожили арестантов, отвозили в случае надобности в Москву и в другие города ратные вести, сопровождали государевых послов и т. д. Указами правительства от 1592 и 1614 гг. повелевалось «соловецким стрельцам, которые пошлются из того монастыря куда-нибудь о ратном деле с вестовыми грамотами, по всем городам и ямам давати подводы с проводниками без прогонов, а в летнее время лодку с людьми без задержания».[70] В занятии постов соблюдалась очередность, потому что стрельцы, находившиеся в монастыре, лучше обеспечивались. Кроме жалованья и провианта, они пользовались общей трапезой — пили и ели монастырское.[71]

С начала XVII века сложился порядок, по которому дети стрельцов занимали «звания своих отцов» и только на вакантные места нанимались крестьяне монастырских сел, а иногда и посторонние.

Поступающий в стрельцы должен был представить соловецкому начальству «поручную запись» командиров и формально всех ста стрельцов в том, что они знают кандидата и ручаются за него. В этом же документе подробно перечислялись обязанности стрельца и назывался оклад. Множество подлинных поручных записей хранится в делах фонда Соловецкого монастыря.[72]

Будущий стрелец приносил своеобразную присягу: он обещал быть дисциплинированным, точно и вовремя выполнять приказы командования, оборонять русский Север, храбро биться с врагами, ни в чем «государю не изменять», никаким «воровством не промышляти, и зернью не играть, и убийства не чинить».

Стрельцы находились на полном монастырском иждивении. Монастырь их нанимал, выплачивал из своей казны денежное и хлебное жалованье, снабжал стрельцов оружием: ручницы, зелье, свинец — все покупал на свои деньги.

Размер годового жалованья стрельца был такой: 3 рубля денег, 3 четверти[73] ржи и 3 четверти овса. Выдавалось оно не по месяцам, а два раза в год («А то ему жалованье имати годом на два срока»).[74]

Жалованье стрельцов было скудным, и они горько жаловались на судьбу как непосредственным соловецким властям, так и центральному правительству. Последнее челобитье от всех 125 монастырских стрельцов было подано Петру в 1694 году. Стрельцы ходатайствовали «о сложении с них излишних работ и о прибавлении жалованья». Петр, с детства ненавидевший и боявшийся стрельцов, расценил прошение как неслыханную дерзость, в прибавке жалованья отказал и велел стрельцам служить за ту плату, которая им выдавалась.[75] А жалованья, по словам стрельцов, им не хватало даже «на самонужнейшие нужды». Стрельцы вынуждены были подрабатывать в свободное от службы время на стороне. В летние месяцы промышляли кормщичеством на монастырских ладьях, сумские стрельцы подкармливались за счет приусадебных участков. При дворе сумского стрельцы «за двором» или «против двора» наши источники почти всегда отмечают «небольшой огородец».[76]

В середине XVII века Сума превратилась в полувоенный городок. В Стрелецкой слободе Сумского посада в 1661 году насчитывалось 64 стрелецких двора с населением 99 человек, что составляло одну пятую часть жителей Сумского острога и посада. Через столетие, в 1740 году, из 160 дворов Сумского острога 31 был солдатским, в 1751 — из 159 домов 30 принадлежало солдатам.[77] Соотношение 1: 5 между военным и штатским населением Сумы являлось устойчивым.

Каждый стрелец в отдельности получал низкий оклад. В целом же стрелецкий отряд обходился монастырю недешево. Ежегодно монастырь выплачивал стрельцам как минимум 300 руб. (если отряд состоял из 100 человек) и 600 четвертей (2400 пудов) зерна, цена которого на вологодском и устюжском рынках в 1600 году составляла свыше 80 рублей.[78] Всего таким образом монастырь выплачивал стрельцам 380 руб. годового жалованья по деньгам 1600 года, или в переводе на деньги конца XIX века от 22 800 до 28 120 руб.,[79] не считая расходов на приобретение оружия. Последние также были значительны. По свидетельству источников, монастырь часто и в большом количестве закупал пушки, порох и свинец. Так, в 1616 году монастырский агент сразу купил в Архангельске у иностранцев пушек, свинца и селитры на 608 руб..[80]

Правительство поощряло до поры до времени военную деятельность Соловецкого монастыря, охотно пользовалось силами и средствами монахов при разрешении общегосударственных задач. В качестве компенсации за расходы на острожное «государево дело», которое тяжким бременем ложилось на казну иноков, цари щедро дарили своему вассалу земли при условии, что монастырь организует военную защиту пожалованных мест, передавали часть государственных прерогатив и ставили его в исключительное положение. Так было до тех пор, пока у государства не хватало собственных сил для обороны северной окраины и пока военный потенциал монастыря не представлял опасности для центральной власти.

Древнейшие дошедшие до нас царские грамоты, в которых указывается на военное значение монастыря и предоставляемую ему помощь, относятся к концу XVI века. В 1593 году Иван Грозный освобождает Соловецкий монастырь от поставки в Колу «к острожному делу» ратных и посошных людей с дворов и угодий в поморской вотчине: в Керети, Порьегубе, Умбе, Кандалакше и в самой Коле. Такая уступка мотивировалась тем, что Соловецкий монастырь своей казной, устроил острог на острове и оберегает его «от приходу немецких людей своими ж людьми и крестьянами».[81]

Преемник Ивана IV царь Федор в первый же год своей деятельности, 11 августа 1584 года, освобождает монастырские угодья, состоявшие из 40 обж земли,[82] от уплаты посошного хлеба и других земских податей, слагает налоги с монастырского двора в Новгороде, отменяет ямские и другие сборы с соловецкой вотчины в Сумском остроге. Все это делалось потому, что монастырь поставил города[83] деревянные на острове и в Суме, содержал стрельцов, а «ныне… делает… от приходу свитцих людей для зажогу город каменный монастырскою ж казною и крестьянами».[84]

Особой грамотой подтверждалось ранее дарованное монастырю право на беспошлинную торговлю солью и беспошлинную закупку на «монастырский обиход» хлеба и «иного всякого запаса».[85]

Специально «на подмогу строения крепости» в 1585 году монастырю пожаловали в вечное владение вторую половину Сумской волости (первую половину подарила Марфа-посадница) со всеми деревнями, лугами, угодьями, соляными варницами и прочими службами. Таким же путем и в то же время монастырю досталась часть волости Умбы с дворами, амбарами, мельницами, соляными варницами, рыбными и звериными ловлями, лесами, пожнями, морскими тонями и «лешими» озерами.[86]

Две интересные грамоты, непосредственно связанные с военными обязанностями монастыря, как оплота государства на Севере, и его практической деятельностью в этой области были изданы в 1590 году. По первой из них (от 15 мая) монастырю дарились Нюхоцкая и Унежемская волости в Новгородском уезде. Вторая (от 2 июня) предоставляла духовному феодалу право беспошлинного провоза соли по Двине и передавала ему сбор налогов, податей, пошлин в вотчинных владениях, а также заменяла многие местные таможенные сборы единым 100-рублевым взносом, уплачиваемым в Москве.[87]

В особую заслугу монастырю ставилось то, что он обзавелся артиллерией («наряд» имеет), приобрел ядра и зелье, чем снял часть забот с правительства: «да они ж де и в городе в остроге к нашему наряду и к зельям в прибавку держат монастырскою казною наряд, пушки и пищали, ядра и зелье, и иной всякий городской запас». Кроме того, отмечалось, что монастырь создал и содержит почтовые станции, ямы, организует службу связи во всем Поморье.

Грамотой от 2 июня 1590 года вся Сумская волость и половина Кемской волости освобождались на следующий год от уплаты налогов в казну. Сэкономленные деньги монастырь должен был употребить на переоборудование жилых и пустых дворов Сумского острога в своеобразные казармы, в которых можно было бы разместить до 70 человек стрельцов, пушкарей, затинщиков.

Сколько бы ни жаловали земель монастырю, ему все мало было. Стяжательная деятельность крупнейшего северорусского феодала не знала пределов. Он требовал увеличения вознаграждения «за государеву службу». Ссылаясь на двухкратное разорение «немецкими людьми» Кемской волости (имеются в виду набеги 1579 и 1590 гг.) и реально существующую угрозу этому району на будущее время, монастырь сразу же после неприятельского вторжения 1590 г., о чем будет сказано ниже, решительно поставил перед правительством вопрос о передаче ему оставшейся части Кемской волости (половину волости он скупил до этого у частных держателей). Свои притязания на оставшийся кусок Кемской волости монастырь обосновывал только стратегическими соображениями. Дескать, волость эта является ближайшей и самой уязвимой, с военной точки зрения, материковой соседкой Соловков. Неприятель всегда выплывает в море по Кеми-реке. Иного «судового пути» у него нет. Учитывая это, монастырь вынужден держать на берегу заставы и сторожей, которые предупреждают о приближении «воинских немецких людей», но все это не обеспечивает безопасности побережья. Следует поставить на Кеми-реке крепости, а для этого нужно быть собственником всей береговой полосы. Царь и бояре сочли челобитье «соловецкого братства» основательным и в 1591 году передали монастырю волости: Кемскую всю с находившимся на ее территории Муезерским монастырем, Подужемскую, Пебозерскую и Маслозерскую с крестьянами, дворовыми местами и всеми промыслами. Перечисленные прибрежные места передавались монастырю с условием, что он в пограничной Кемской волости «поделает» крепости и остроги, разместит в них стрельцов и заставы «учинит крепкие».[88]

В последующие годы округление монастырских владений продолжалось, хотя уже не так интенсивно.

Обращение окраинных территорий государства в частную собственность практиковалось в XVI веке не только в отношении Соловецкого монастыря. Вспомним, что точно так же правительство поступило с землями по рекам Каме и Чусовой, которые были переданы Строгановым с условием, что они организуют военную защиту пожалованных мест. Словом, там, где силы правительства были слабы, оно не считало для себя унизительным привлекать для разрешения государственных задач материальные и людские ресурсы, имевшиеся в распоряжении светских и духовных богачей. В виде вознаграждения феодальные собственники получали известную долю государственных прав по отношению к охраняемым землям и их населению.

Систематические пожалования, вклады, покупки, захваты привели к тому, что к концу XVI века монастырь владел почти всем северным Поморьем, которое в ряде документов именовалось «соловецким Поморьем». Все побережье Белого моря от устья реки Онеги и Сумы до Колы и Туломы, за вычетом малонаселенного восточного или «зимнего» берега и Керетской волости на Карельском берегу, принадлежало «святой обители». Вполне понятно, что это заставляло монастырь заботиться о безопасности Беломорья. Цари награждали монастырь вотчинами и угодьями, а он эксплуатировал их и защищал источники своего обогащения.

Государства северо-западной Европы, стремившиеся отторгнуть от России Поморье в XVI–XVII вв., сталкивались прежде всего с монастырем. Из всех русских монастырей только в одном Соловецком была в то время постоянная вооруженная сила. Присутствие там воинской команды правительство объясняло тем, что Соловецкий монастырь «место украинное и от наших городов удалено, от немецкого же свейского рубежа и от корабельного морского хода неподалеку, и без служных людей на острове быти нельзя».

Скандинавские государства и их правители смотрели на соловецкого настоятеля, как на главного и единственного военачальника на севере России, сносились с ним по делам, иногда касавшимся всего государства, заключали соглашения, договоры. В официальных шведских документах настоятель Соловецкий часто величался «северным воеводой» или даже «великим воеводой».[89] Строго говоря, иностранцы немногим грешили против истины. Игумен Соловецкого монастыря в самом деле представлял не только духовную, но и государственную и военную власть на Севере и не в переносном, а в буквальном смысле слова владел «крестом и мечом».

С 1590 по 1593 г. Россия (вела войну со Швецией за выход к Балтийскому морю. Одним из театров войны стало Беломорье. Шведы сделали отчаянную попытку захватить единственный морской путь, по которому Россия торговала с Европой.

В течение трех лет с помощью Москвы пришлось северянам вести тяжелую борьбу не с отдельными отрядами каянских грабителей, а с войсками королевских воевод.

Шведское правительство разработало подробную программу разорения и порабощения нашего Севера, которую с циничной откровенностью изложил король Иоанн III в инструкции начальнику похода Петру Багге от 18 июля 1590 года.[90] Королевское наставление предлагало жечь и опустошать русскую землю, а население, скот и добычу доставлять в Кексгольмский уезд.

Конечная цель Швеции сводилась к тому, чтобы овладеть Беломорьем и Кольским полуостровом с его незамерзающим океанским побережьем, отрезать Россию от северных морей. Планы шведов сулили русскому народу национальное порабощение.

По сочинениям шведских историков можно восстановить некоторые детали похода. Накануне выступления Петр Багге — начальственное лицо в Остерботнии[91] построил крепость Оулу, куда стянул войско. После этого интервенты под начальством Везайнена перешли в 1590 году Лапландские горы, осадили и сожгли Печенгский монастырь. Все население монастыря, не исключая и женщин, было зверски умерщвлено: 65 мирян и 51 инок.[92] В одном старинном датском документе приведен поименный список замученных врагом монахов, монастырских работников, богомольцев.[93] Кроме разгрома Печенгского монастыря, шведы разграбили окрестности Колы, но взять крепость не смогли.

В 1591 году шведы предприняли два больших похода на Север. Отряд Ханса Ларсона, состоявший из 1200 воинов, напал на Колу, но, потеряв 215 человек убитыми и ранеными, вынужден был убраться восвояси. План захвата Мурмана провалился.[94] Второй поход был совершен в Беломорье. Его возглавил Петерсон (сын Петра Багге).[95] До нас дошла хвастливая победная реляция Петерсона, представленная им начальству 19 января 1592 года по возвращении на родину, в которой подводились итоги похода. Из отчета сына Багге видно, что он претворил в жизнь наказ, полученный его отцом от короля: превратить побережье Белого моря в пустыню.

Поход начался 7 сентября 1591 года из укрепленного лагеря Улео. Через неделю неприятельские силы пересекли русскую границу и стали выполнять варварскую директиву короля: жечь, рубить и грабить. В отчете размером менее одной книжной страницы шесть раз употребляются применительно к разным пунктам слова «сожгли до основания». Они относятся к Сумской, Кемской и иным прибрежным волостям. Даже о Сумском остроге в донесении говорится, что он 22 сентября был выжжен до почвы. Некоторые авторы поверили этим басням и полагают, что шведы в 1591 году овладели политическим и военным центром Северной Карелии, хотя и не сумели в нем закрепиться.[96]

На самом деле этого не было. Врагу удалось сжечь Сумский посад, но острог был удержан мужественными защитниками. Больше того. Именно под Сумским острогом захватчики были разбиты, хотя Петерсон пытается выдать поражение за победу. О других «подвигах» шведов расскажем словами самого автора доклада: «…На Белом море взяли 2 судна, нагруженные семгою, которую начальник разделил между воинскими людьми. Тут же сожгли мы (этот пожар не вошел в наши подсчеты. — Г.Ф.) до 14 селитренных майданов, название которых я узнать не мог (небольшие поташные предприятия. — Г.Ф.), с таким же количеством амбаров, наполненных белой солью до самой крыши. Большие железные котлы (сковороды),[97] от 6 до 8 ластов, разбили мы на мелкие куски… Попортили также все ихние рыбные ловли (семги) по всему Белому морю, докудова мы там доходили. Вот тот вред, который мы нанесли неприятелю на Белом море».[98] Просто невозможно представить себе, какая жизнь сохранилась в промысловом районе после пронесшегося над ним такого разрушительного смерча.

Петерсон скромно умалчивает лишь о том, какой урон понесли сами грабители. Этот пробел шведских источников восполняют русские документы. Они сообщают, что правительство, опасавшееся потери Поморья, в годы войны со Швецией значительно увеличило помощь Соловкам людьми и оружием. Столица Руси трижды в дни войны — в 1590, 1592 и 1593 гг. — присылала на Север партии затинных и полуторных пищалей с железными и свинцовыми ядрами к ним. Всего Москва направила в порубежную крепость 25 пушек разных калибров, 110 ручниц, 1590 ядер, 199 пудов пороха и 92 пуда свинца.[99]

Не одну сотню стрельцов и «черкасов»[100] привели в военные годы в Поморье из великорусского центра такие военные специалисты, как Иван Яхонтов, Семен Юренев, Василий Халетцкий и другие.[101]

В 1591 году Москва направила в помощь Соловецкому монастырю и Сумскому острогу князей Андрея Романовича и Григория Константиновича Волконских с дружинами стрельцов, стрелецкими головами, отрядами украинских казаков. Князь Андрей Волконский занялся укреплением Соловецкого монастыря, находившегося под прицелом врага, а Григорий Волконский с ратными людьми явился под Сумский острог, разгромил здесь шведов и очистил от них поморские волости. Не успокаиваясь на этом, Г. Волконский решил отомстить шведам за опустошение Севера разорением Каянии. В 1591 году Г. Волконский с большой силой «пойде в Каянскую землю[102] и Каянскую землю воева и многие места разори и в полон многих людей поима и в Соловецкий монастырь прииде с великим богатством», — читаем в «Новом Летописце». Такое же резюме встречается и в «Летописце Соловецком». Только он датирует ответный поход в Финляндию более поздним временем.[103]

«Летописец Соловецкий» называет новые факты, дополняющие нарисованную шведскими источниками картину разорения Поморья. В 1590 году шведы широким фронтом повели наступление на северные границы России. Один отряд численностью в 700 человек приплыл в наши земли рекою Ковдою, разорил хозяйства жителей в Ковде, Умбе, Керети, Кеми и вернулся в свои пределы вверх по реке Кеми. Во время этого похода Кольским деревушкам был нанесен такой большой урон, что правительство вынуждено было издать специальную льготную грамоту, по которой волости Кереть и Ковда освобождались на два года (1590 и 1591) от уплаты пошлин с товаров и соли, отвозимых ими на ладьях в Холмогоры и Турчасово.[104]

В 1592 году еще более тяжкое бедствие обрушилось на Соловецкую вотчину. Осенью этого года шведско-финские войска, предводительствуемые королевскими воеводами Магнусом Лавриным и Ганусом Иверстиным, опустошили огромное пространство от Ковды и Керети до Вирмы и Сухого Наволока. В одной правительственной грамоте тех дней на основании донесений с мест подробно описан характер военных действий 1592 года, перечислены места боев, показан исключительный героизм поморов и стрельцов, которые «бились накрепко» с врагом. Этот же документ нарисовал страшную картину разбоя интервентов и народных бедствий. Все предавалось огню и мечу, все было разграблено: «…Дворы и хлеб, и соляные варницы, и рыбные ловли, и лошади, и всякий скот, и сена пожгли и повоевали, и людей многих побили, а иных в полон поймали, а которые люди… осталися, и те… люди от голоду разбрелись розно».[105]

Скандинавы приступили к Сумскому острогу, но отважные стрельцы и крестьяне, засевшие в нем, отогнали захватчиков. В разыгравшемся под стенами крепости сражении много врагов было убито, ранено и забрано в плен. Среди погибших находился неприятельский военачальник.[106]

Масштабы разорения края были таковы, что правительство грамотой от 15 апреля 1592 года освободило на 5 лет (с 1593 по 1598) поморские села и их население от всяких податей, даней и повинностей, а также подтвердило право монастыря на беспошлинную продажу соли в Вологде и беспошлинную покупку хлеба в Вологде и Устюге в размере 6000 четвертей на год в течение всех льготных лет.[107]

Как очередную большую политическую уступку монастырю следует рассматривать признание упомянутой грамотой факта выделения Соловецких владений в особую административно-территориальную единицу. В грамоте говорилось: «а вся их монастырская вотчина писати с поморскими волостьми вместе, особно к монастырю и к обема острогам, а к Новгородскому уезду, к Выгозерскому стану, всее их монастырские вотчины и вперед не писати». Собственно, никакого нового порядка не вводилось. Грамота фиксировала то, что сложилось в жизни и реально существовало. Но важно отметить, что официальный правительственный документ признавал наличие и узаконивал существование внутри централизованной Российской державы своеобразного государства-монастыря со своей территорией, войском, судом, тюрьмами, почтовой связью, своим управленческим и финансово-налоговым аппаратом, которому передоверялся сбор общегосударственных налогов и пошлин.

Предоставляя своему духовному вассалу политические и материальные выгоды, правительство вместе с тем напоминало монастырю о необходимости починить Сумский острог, начинать строительство Кемского городка и быстрее заканчивать сооружение каменного города на острове.

Русско-шведская война 1590–1593 гг. закончилась подписанием в 1595 году Тявзинского «вечного мира», по которому наша страна вернула себе побережье Финского залива с городами Ивангород, Ям, Копорье, Корелу (Кексгольм). Это была крупная внешнеполитическая победа Руси, в которую внесли достойный вклад жители Беломорского края. Мужественная защита ими родной земли, сел и городов содействовала успешному окончанию войны. Шведские феодалы почти два десятилетия не вторгались в пределы монастырских территорий.

Вторым после Швеции североевропейским недругом России была в то время Дания. Интересы России и Дании сталкивались в районе Печенгской губы и Колы. Дания претендовала на русскую Лапландию и пыталась разведать секрет Северного морского пути. Объектом военных и дипломатических атак датчан был Кольский полуостров. Они покушались на Мурманское побережье в 1582 г., в 1597–1598 гг., в 1599 г.[108]

В 1594 году для инспектирования строительства Солевецкого кремля приехал на Соловки воевода Иван Яхонтов «с прочими начальственными особами». Под его наблюдением в том же году, то есть спустя 10 лет со времени начала работ, возведение каменной ограды было завершено.[109]

Всю инженерную работу по созданию колоссального сооружения проделал соловецкий постриженник Трифон, уроженец Ненокского посада. По чертежам и планам монаха-зодчего сложили стену из местных диких камней разной величины: в основании ограды встречаются валуны до 6 метров длины и до 1,5 метров ширины, на верхние ряды, на 8–9-метровую высоту поднимали камни полутонного веса. Неотесанные глыбы булыжника строители искусно подгоняли друг к другу. Неизбежные при такой кладке пустые места заполнялись мелким камнем и кирпичным щебнем, связанным известковым раствором.

Соловецкий кремль имеет форму неправильного пятиугольника, вытянувшегося, с севера на юг. Циклопическая гранитная ограда пересекается 8 огромными башнями (из них по углам 5 круглых «глухих» и по сторонам 3 четырехугольных: «проезжих») и имеет такое же количество ворот. Высота, башен до шатра 14–15 метров. Башни носят названия:

Башни выступают далеко за линию стен. Эта давало возможность огнем из башенных амбразур перекрывать подступы к ограде на всем ее протяжении.

Длина крепостной стены 509 трехаршинных сажень (более километра), высота — до 9 метров, ширина около 5–6 метров. Западная сторона стены, обращенная к морю, толще и выше восточной, защищенной водой Святого озера. По всей окружности ограды стояли пушки. В верхней части стены был коридор, соединявший все 8 башен. Он имел крышу из теса и дощатый пол. В начале XVII века вдоль стены с северной стороны, охватывая Корожнюю и Никольскую башни, вырыли ров, стены которого выложили такими же плитами, из которых была сделана стена.

Соловецкий кремль является выдающимся памятником крепостной русской архитектуры. Как все архитектурные формы монастыря, он поражает своей массивностью и прочностью. В этом отношении следует отдать должное Соловецкому монастырю — там все строили добротно, на многие века, и с учетом потребностей обороны. Небесные дела никогда не заслоняли собою земных нужд духовного государства. Даже Преображенский собор, выстроенный в 1558–1566 гг., не составлял исключения и больше напоминал собою крепость, чем храм божий. В годину военной опасности он должен был выполнять роль убежища.

Соловецкий кремль, отвечающий всем требованиям фортификационного искусства XVI–XVIII вв., был практически неприступен для, оружия того времени. Он мог служить твердым оплотом русской государственной границы на Севере и надежным укрытием для поморского населения.

Крепость постоянно содержалась в боеспособном состоянии. Она периодически подновлялась. «Городничий» старец (так называлось специально выделенное лицо) следил за городом, делал представления начальству о ремонте. За 20 лет до начала Крымской войны, во время которой Соловки штурмовались артиллерией английских винтовых пароходов, был произведен очередной капитальный ремонт стены. В отчете монастыря за 1834 год говорится, что «от долговременности» щебеночная закладка между большими камнями высыпалась, образовались выбоины, которые «заросли было мохом и травою», отчего крепость пришла «в совершенную ветхость». Ввиду этого «нынешнего лета стена вся заново на известке с кирпичом разделана… что составляло больших трудов и издержек».[110]

Кроме своего прямого назначения, Соловецкая крепость служила местом заточения и выполняла роль государственной тюрьмы. Внутри башен Корожанской, Головленковой и других и по куртинам в самой городовой стене военный инженер монах Трифон сделал ниши. По замыслу архитектора, они должны были служить погребами для снарядов и пороха, но предприимчивое монастырское начальство нашло для них другое применение. Каменные мешки стали казематами монастырской тюрьмы. Первым комендантом Соловецкого города и начальником крепостной тюрьмы был игумен Иаков.

Крепость на Соловецком острове, наряду с собором Василия Блаженного на Красной площади, Белым городом в Москве и ансамблем оборонительных сооружений Троице-Сергиевой лавры, была крупнейшей стройкой России в XVI веке. Возведение такой монументальной стены, приводившей в изумление как друзей, так и недругов России, свидетельствовало о творческом гении нашего народа и являлось своеобразной демонстрацией успехов архитектуры и строительного искусства.

Стены и башни Соловецкого монастыря выдержали испытания временем и оружием. Их не сумели разрушить ни шведы, ни усовершенствованные английские пушки середины XIX века.

Всемирно известный Соловецкий кремль, напоминающий собой, по выражению М. Горького, постройку «сказочных богатырей», непоколебимо стоит около 400 лет. Он сохранился в прочном состоянии до наших дней и охраняется ныне Советским правительством, как замечательный памятник XVI века.

Новый каменный город серьезно укрепил военно-политическое значение Соловков. Монастырь становится большой силой в Русском государстве. С конца XVI века он принимает участие в выборах царей.[111]