"Карфагена не будет" - читать интересную книгу автора (Шустов Владимир Николаевич)



ЧРЕЗВЫЧАЙНЫЙ И ПОЛНОМОЧНЫЙ ПОСОЛ

Сбор, посвященный дню 8 Марта, прошел интересно. Пионеры декламировали стихи, пели песни, играли в литературное лото. Когда репертуар был исчерпан и все настроились расходиться по домам, Никита поднялся из-за стола.

— Отдохнем немного, — сказал он. — После перерыва поговорим о важном деле… Костик, выйди на пару слов.

Подхватив друга под руку, Никита повел его по коридору. Место для беседы выбрал на лестничной площадке у окна. Сюда редко заглядывали даже любопытные. Костя уселся на подоконник и, болтая ногами, приготовился слушать. Веснушчатое лицо его светилось задором.

— Как я стихи прочитал? Хорошо? Я готовился…

Никита медлил, подыскивая для делового разговора слова. Костя нетерпеливо ерзал на подоконнике.

— Чего молчишь, — не выдержал он, — говори.

В это время на школьном дворе, как раз под окном, раздался истошный поросячий визг. Прокладывая в снегу глубокие борозды, по занесенной спортивной площадке метался поросенок Фунтик. За ним, ругаясь и размахивая лопатой, трусила мелкой рысцой тетя Дуня, школьная сторожиха.

Поросенок был неуловим. Взметая всеми четырьмя копытцами снег, он проносился мимо распахнутых дверей низенького, крытого свежим тесом бревенчатого хлевушка.

— И навязался ты на мою голову, аспид несусветный! — честила тетя Дуня непокорного Фунтика. — Ужо настигну!

Костя, забыв обо всем, приник к стеклу и с азартом наблюдал за поединком.

— Никитка, смотри, Фунтик за склад прячется. Видишь, видишь?

— Брось!

Костя схватил друга за рукав гимнастерки и подтащил ближе к окну.

— Смотри, теперь Фунтик станет вокруг колодца бегать.

— Расскажешь ребятам про свой сон?

— Что-о-о? — Костю с подоконника будто ветром сдуло. — Что ты! Ни в жизнь! Засмеют. Тебе, как другу, рассказал.

— Послушай…

— Не буду! Не стану себя на смех выставлять! Ленька тогда проходу не даст, героем дразнить начнет.

— Не дразнят героем.

— Леньке все нипочем.

— Неволить не собираюсь. Расскажешь, лучше будет. Победим тогда Леньку, наверняка победим. Понял?

— Ничегошеньки…

— Помнишь о кружке комбайнеров?

— Еще бы!

— Расскажи про сон, а я предложу кружок организовать. Сон вроде художественного вступления будет.

Костя махнул рукой и, понуро склонив голову, побрел по коридору, забыв досмотреть, в чью пользу закончился поединок между тетей Дуней и неуловимым Фунтиком. У дверей классной комнаты Костя задержался. Никита легонько подтолкнул его в спину.

— Не робей, шагай смело!

И вот Клюев стоит у доски. Пионеры с любопытством ждут его слова. Никита, устроившись за столом председателя, кивнул:

— Начинай.

Костя кашлянул в кулак, нахмурился и предупредил:

— Не смеяться и не перебивать. Кончу, тогда делайте, что хотите! Я, ребята, сон ночью видел. Разудивительный сон, интересный…

Все слушали затаив дыхание. Ни одного смешка, ни одной улыбки, ни одной реплики. Но как только прозвучало последнее слово рассказчика, грохнул дружный хохот, посыпались шутки.

— Золотая Звездочка где?

— Ордена дома забыл?

— Слава знатному комбайнеру!

— Нас выучи комбайны водить!

Демка Рябинин, ближайший друг Леньки Колычева, расшумелся на всю ивановскую. Верткий, как угорь, с космами рыжих волос, по которым давным-давно стосковались ножницы, и плутоватыми смышлеными не то светло-синими, не то светло-зелеными глазами, удачно подражая манерам Колычева, выскользнул из-за парты, подошел к смущенному рассказчику и церемонно поклонился ему в пояс:

— Рубашку осмотреть дозвольте? — И принялся придирчиво исследовать синюю сатиновую косоворотку. — Дырочек от орденов нет! — громогласно заявил он. — Проверяйте, если не верите!

В припадке буйного восторга, вызванного этой выходкой, кто-то стукнул крышкой парты и затопал ногами. По комнате прокатился грохот. Костя, сгорая от стыда, бросал на Никиту красноречивые умоляющие взгляды: «Видишь, что получилось. Я предупреждал!»

Никита поспешил вступиться за друга.

— Потешаетесь над Костей зря. То, что рассказал он, будет не во сне, а наяву. Предлагаю организовать при школе кружок комбайнеров!

— Кружок?

— Дело Никита говорит! Даешь кружок!

— Ура Клюеву!

Пионеры повскакали с мест, рукоплескали.

Несколько мальчиков бросились к Косте, схватили его, и первый комбайнер, беспомощно болтая руками и ногами, взлетел к потолку.

— Пустите! Упаду!.. Хватит!

— Ребята, — сказал Никита, — составить письмо надо директору Зареченской МТС. Попросим, чтобы он разрешил Илье Васильевичу Глухих шефство над нами взять.

Сочинить толковое письмо — дело не легкое. Страсти разгорались. В наступившей сумятице нельзя было разобрать ни одного слова. Ребята, окружив стол, надвигались на Никиту грозной стеной, выкрикивая наперебой предложения. Те, которые не могли пробиться вперед, забирались на парты и тоже кричали, не заботясь о том, слушают их или нет.

— Перестаньте! — требовал Никита. — Замолчите!

Но утихомирить расходившихся ораторов было не так-то легко. Каждый считал, что именно он придумал важное и нужное. Никита сердился. На скулах заиграли яркие пятна. Попытки навести порядок ни к чему не привели. Тогда он схитрил. Уткнувшись носом в раскрытую тетрадь, сделал вид, что вообще ничем не интересуется.

— Слушать не желаешь?

— Записывай предложения!

И вдруг раздался зычный звук пионерского горна. Головы дружно, как по команде, повернулись к дверям.

— Костя!

— Клюев!

В дверях, запрокинув голову вверх и прижимая к губам сверкающий никелем горн, стоял Костя. Он старательно выводил знакомую пионерам мелодию:

— Слу-шай-те все! Слу-шай-те все!

Никита воспользовался моментом.

— Не галдите. До ночи сидеть придется. Читаю письмо. Поправлять после будете.

Демка Рябинин, выслушав текст письма, незаметно выбрался из класса и побежал к лестнице. Чтобы ускорить спуск, он оседлал перила, припал к ним грудью и чуть ослабил пальцы…

Мелькнула лестничная площадка, фикусы у окон второго этажа. Еще одна площадка… Стоп! Приехали! Схватив с вешалки черный дубленый полушубок, шапку, Рябинин оделся, осторожно, не скрипнув дверью, вышел на крыльцо, пересек школьный двор и очутился на дороге.

«Где может быть сейчас Ленька? Если подождать до вечера? Не годится: новость важная».

Демка, хотя и считался правой рукой Колычева, не чувствовал себя его подчиненным. Живой по натуре, он всегда искал опасных приключений, в которых можно было показать смелость, проявить находчивость. После долгих колебаний Демка дал себя уговорить и примкнул к колычевцам. Ленька изучил его свободолюбивый характер: если с другими ребятами он говорил грубо, иногда оскорблял их, то с Демкой обращался совсем иначе, бил на его тщеславие.

«Надо, пожалуй, найти Леньку, — решил Демка, — не то обидится он, и неудобно, взялся за дело — выполни».

Утром, когда отряд лыжников, готовый к отъезду на Лысую, собрался возле колхозного клуба, Ленька отозвал Демку к покосившемуся, занесенному снегом пряслу и сказал:

— Ты остаешься.

— Как это? Нет, не останусь, кататься поеду.

— Послушай сначала. Никита сбор проведет или отменит?

— Проведет, он твердый на слово.

— Та-а-ак! Сбор будет, — Ленька понизил голос. — Кто-то из наших должен попасть на него. Лучше тебя не найти разведчика. Останешься? Представителем, Чрезвычайным и Полномочным Послом, останешься…

— Кем, кем?..

— Глазом нашим на сборе будешь. Полномочный — это значит, самый главный наш представитель, как министр. Доверие тебе, Демка, оказываю. Остальные-то у нас на трудные дела не годятся. Если что… Ну, сам понимаешь. В общем, серьезное узнаешь, то… — он заговорщически подмигнул:

Лети, спеши быстрее лани Нам новость эту сообщить. Или умри на поле брани…

— Чисто Лермонтов, — заметил Демка, участливо посматривая на вожака, подбирающего в уме нужную рифму.

— Что?

— Стихи на лермонтовские похожи, говорю.

— Чудак, Демка! — Ленька вонзил наконечник лыжной палки в свежеотесанное сосновое бревно, припасенное для замены телеграфного столба, фыркнул и кисло поморщился: — Соображать надо! Лермонтов-то на дуэли врагом русского народа убит, а я — вот он! — жив. И потом, лучше Лермонтова никто еще стихов не писал. Ты понял: мы едем, ты — на месте. До скорого!

— Искать вас где? — спохватился Демка. — Где встретимся?

— Дома! Штабе… Лысой…

— Вот и подумай, где их застать теперь можно.

Известие о кружке комбайнеров бесспорно было важным. Демка прекрасно понимал, что новая затея Никиты внесет в ряды колычевцев полнейшее замешательство. Кое-кто перейдет к Якишеву: каждому лестно стать комбайнером, учиться вождению степного корабля у такого человека, как Илья Васильевич Глухих. И сам Демка, пожалуй, с удовольствием согласился бы посещать кружок. Но ведь не кто другой как Никита опозорил его перед школой, рассказав на сборе дружины о лихом набеге Ленькиной команды на колхозные парники. Больше всех он говорил о Демке, который, чтобы показать друзьям свою смелость, попутно забрался в огород ворчливой бабки Емельянихи. «И как он Емельяниху разрисовал, — вспоминал Рябинин. — И старая-то она, и беззащитная, и добрая, и комара-то не обидит. А меня эта беззащитная скалкой по голове так треснула, что искры из глаз посыпались. До сих пор на месте том какое-то затвердение! Эх, Никита, Никита!»

Демка подошел к забору школьного сада. Через сад лежал наикратчайший путь к Ленькиному дому.

Летом нечего было и мечтать о прямике: юннаты надежно стерегли свои владения. Демке однажды пришлось испытать их бдительность. После бесславной попытки очистить школьный сад, он целую неделю ходил задворками, прикрывая ладонью синяк под глазом — единственный трофей неудачной вылазки. Одно дело — лето, другое — зима. Сады зимой только от грызунов охраняют. С ловкостью кошки вскарабкался Демка на забор.

Стройные яблони с укутанными соломой стволами, грушевые деревья, заботливо спрятанные от мороза под снежным покровом, торчащие из сугробов кусты крыжовника, смородины, ирги, малины предстали его взору. Школьный сад — гордость юннатов! Демка вгляделся. Вон та, крайняя слева груша, самая большая и ветвистая, была посажена им, еще когда он учился во втором классе. Хорошее время тогда было. Нежно любил юннат Демка Рябинин свою воспитанницу: летом без устали сражался с прожорливыми гусеницами, окуривал дымом листву, зимой одевал потеплее. Один раз в лютые январские холода, когда воробьи замерзали на лету, тайком от родителей принес в сад стеганое одеяло и бережно укутал ствол любимицы. А потом? В деревне появился веселый, беззаботный, но гордый и самолюбивый паренек Ленька Колычев. Он пленил ребят захватывающими историями о бесстрашных ковбоях, сокровищах давно умерших королей, о морских свирепых пиратах. Новый друг презрительно относился к садоводству, считая его «девчоночьим делом», и Демка забросил свою грушу. Рассказы Леньки захватили его. Захотелось показать свою ловкость, неустрашимость, окунуться с головой в мир необычайных приключений, где на каждом шагу подстерегает опасность, где можно проявить во всем блеске выдержку, хладнокровие и смекалку. И Демка примкнул к Колычеву, вместе с ним стал совершать налеты на сады и огороды, подкарауливал на речке пестовских ребят, отбирал у них улов, а когда наступала горячая пора уборки урожая, целыми неделями пропадал в лесу, чтобы родители не заставили помогать по дому. И вот настал день, вернее ночь, когда он пришел в школьный сад к своей груше, но не как хозяин пришел, а как вор. Много воды утекло с тех пор, ой как много!

При виде школьного сада, дремлющего под снегом, в душе у Демки шевельнулось что-то хорошее, теплое, давно забытое. И тут же затихло. «Вот бы осенью сюда забраться, яблочки и груши — слаще не найдешь… Здесь, что ли, соскочить? — соображал Демка, отыскивая удобную для приземления площадку. — Место вроде подходящее».

Обманчив гладкий снежный покров. Со стороны посмотришь — футбольное поле. Беги по нему хоть галопом. А испытаешь… Демка по грудь провалился в сугроб. Полушубок, расстегнувшийся во время полета, лег на снег широким веером и сковал движения. Чрезвычайный и Полномочный Посол барахтался в рыхлом снегу, как муха в паутине. Оказывается, для нежеланных людей пути через сад не было и зимой. Пришлось возвращаться на исходные рубежи. Хотел Рябинин сэкономить шесть минут, а потерял верных пятнадцать. Да что там пятнадцать! Больше, гораздо больше! Снег из валенок вытряхнуть надо? Надо. Портянки заново перемотать? А мелкий снег из полушубка выколотить? На одно это минут десять потребуется: когда снежная пыль овчину запорошит, с превеликим трудом ее оттуда выколотишь. Страсть какая она въедливая!

Демка снял полушубок, подошел к телеграфному столбу и, размахнувшись, сделал первый удар, за ним последовал второй, третий, четвертый. Демка замерз, но работы не прекращал. Не помешай ему Илья Васильевич Глухих, превратил бы он полушубок в скрепленную швами связку овчинных лоскутьев. Но Илья Васильевич заметил посиневшего от холода труженика, остановил своего гнедого коня, вылез из розвальней и, заметая длиннополым тулупом клочки сена, разбросанные на дороге, подошел к Демке, который все еще не замечал его. Щуря глаза от дыма махорочной цигарки, Глухих некоторое время наблюдал за пареньком.

— Так, так, — неожиданно проговорил он. — Колоти его, брат, что есть силы. Лупцуй!

Демка, изготовившийся для очередного удара, замер с занесенным над головой полушубком.

— Одевайся немедленно! — уже безо всяких шуток скомандовал Илья Васильевич. — Застудишься, а родителям возиться придется. Вещь тоже беречь надо. Глянь-ка, швы целы?

Может, случилось это раньше, а может, и сейчас — шов под мышкой правого рукава действительно-таки лопнул. Через прореху наружу выбилась шерсть и торчала, словно прилипшая головка репейника.

— Вот, брат, как получается, — укоризненно произнес Илья Васильевич. — Собрался? Выходи на дорогу.

«На лошади быстрее доберусь», — думал Демка, приближаясь к саням и разглядывая прикрытые брезентом металлические стержни, поршни, цилиндры, зубчатые шестерни. «Запасные части к машинам… Куда меня посадит Глухих?» Гнедой косил темный глаз, фыркал, грыз удила и прял ушами.

Илья Васильевич сел в розвальни, взял в руки ременные вожжи и сказал Демке, ожидавшему приглашения:

— Шагай на дорогу, за проводника будешь. После холодной купели моцион требуется. — Он сплюнул цигарку в снег. — Трогай, Гнедой!

Редкие прохожие с удивлением останавливались посмотреть на странную картину. По середине дороги что есть прыти бежал паренек. Лицо его пылало жаром. Уши меховой шапки развевал ветер. За пареньком бодро рысил гнедой конь, запряженный в розвальни. В них на охапке сена — Герой Социалистического Труда, знатный комбайнер Зареченской МТС Илья Васильевич Глухих. Он погонял коня и время от времени покрикивал, обращаясь к пареньку:

— Наддай! Наддай! Вытряхивай мороз!

До улицы Свечникова Демка птицей долетел. Соревнуясь в беге с Гнедым, он малость устал, но зато так согрелся, что, казалось, плесни на него ковшик холодной воды, зашипит Демка, словно раскаленные голыши в парилке.

Вот и бревенчатый дом. Окна в резных наличниках. На крыше антенна с обвисшими проводами. Черемуха… И привязанный к ее стволу скворечник… Демка круто свернул с дороги и перепрыгнул неглубокую канаву. Гнедой промчался мимо.

— Будь здоров! — крикнул из саней Илья Васильевич. — Смотри, брат, не кашляй теперь!

Демка подошел к воротам и заглянул в узкую щель.

Во дворе было пусто. Справа от крыльца тесовая собачья конура. Рядом — сани с задранными вверх и связанными между собой оглоблями. От сарая до забора крест-накрест веревки. На веревках — белье разных цветов. Слева — огромный штабель леса.

— Ле-о-онька-а!..

Из конуры, разбуженный криком, выметнулся взъерошенный цепняк и, натягивая гремящую цепь, забился на ней, хрипло лая. Скрипнула дверь, появилась Аграфена Петровна, полная женщина, с такими же, как у Леньки, черными глазами и смуглым лицом. Поправив на голове белую пуховую шаль, она легко сбежала по ступенькам крыльца и направилась к воротам.

— Кто там?

— Это я, Демка Рябинин! Аграфена Петровна, Ленька дома?

Аграфена Петровна остановилась на полпути и в сердцах всплеснула руками.

— Тьфу ты! Тарарам-то какой учинил. И не сидится спокойно! Думаю, кто путный стучится, а тут…

Но Демку нисколько не интересовало, к какой категории людей относит его Ленькина мамаша. Он выяснил, что Колычева нет дома, значит, надо идти в «штаб». А туда ведет еле приметная среди сугробов тропинка. Начинается она у тополя, верхушку которого в прошлом году молнией расщепило. Демка поддернул штаны, провел под носом рукавицей и уверенно зашагал к заветной тропе.