"Невиновен" - читать интересную книгу автора (Кобен Харлан)

Глава 11

Наверное, каждому хоть раз снился страшный сон о том, как приходишь на последний, самый главный экзамен в классе, пропустив целый семестр. Мэтт был исключением. Вместо этого ему часто снилось, что он в тюрьме и понятия не имеет, за что туда попал. Мэтт ничего не помнил ни о преступлении, ни о суде, просто чувствовал, что влип в неприятную историю и выхода из нее нет.

Он проснулся сразу, словно от толчка. Весь в поту. Глаза полны слез. Тело сотрясает противная мелкая дрожь.

Оливия привыкла к этому. Обнимала Мэтта, шептала, что все в порядке, все хорошо, ничего страшного ему не грозит. Его красивой жене тоже иногда снились кошмары, но, похоже, она ни в каких утешениях не нуждалась.

Мэтт спал на кушетке в кабинете. В доме брата была гостевая комната, наверху, с огромной выдвижной двуспальной кроватью, слишком большой, чтобы спать в ней одному. Мэтт всматривался в темноту и ощущал себя более одиноким, чем до того, когда Оливия впервые вошла к нему в кабинет. Он боялся снов и старался держать глаза открытыми. В четыре утра у дома притормозила машина Марши.

Услышав, как поворачивается в двери ключ, Мэтт закрыл глаза и притворился спящим. Марша подошла на цыпочках и поцеловала его в лоб. От нее пахло шампунем и мылом. Принимала там душ. Интересно, вдруг подумал Мэтт, была ли она в ванной одна. Хотя… какое ему, собственно, дело?

Марша двинулась в кухню. Все еще притворно посапывая, Мэтт приоткрыл один глаз. Марша готовила завтрак для мальчиков. Ловко намазывала желе на тосты. На щеке блестели слезы. Мэтт не шелохнулся. Надо оставить ее в покое. Вскоре он прислушивался к ее шагам по лестнице, она поднималась наверх.

Ровно в семь позвонила Сингл.

– Звонила тебе домой, – сказала она. – Но там никто не подходит.

– Я у своей невестки.

– Ага.

– Просила посидеть с племянниками.

– Я что, тебя спрашивала?

Мэтт потер подбородок.

– Ну, какие новости?

– Сможешь подъехать к себе в контору?

– Да, но только попозже. А что?

– Я нашла твоего преследователя, Чарлза Тэлли.

Он резко сел на кушетке:

– Где?

– Побеседуем об этом при личной встрече, хорошо?

– Почему?

– Хочу выяснить кое-что.

– О чем?

– Об этом Чарлзе Тэлли. Значит, в полдень у тебя, договорились?

Встреча в музее, однако, не отменялась.

– Хорошо.

– И вот еще что, Мэтт. Ты говорил, это личное? Ну, то, что связано с Тэлли?

– Да.

– Тогда ты в глубокой заднице.

Мэтт являлся членом правления музея Ньюарка. На входе махнул своим членским билетом, но необходимости в том не было. Охранники знали его в лицо. Он кивнул им и прошел. Посетителей утром было по пальцам перечесть. Мэтт направился в западное крыло, где находилась галерея изобразительного искусства. Прошел мимо нового приобретения музея, пестрого живописного полотна Уосена Уорке Косрофа,[7] и поднялся на второй этаж.

Она была там одна.

Он увидел ее издали. Стояла она там, где всегда, – перед полотном Эдварда Хоппера.[8] Голова слегка наклонена влево. До сих пор очень привлекательная женщина, хоть ей уже под шестьдесят. Высокая, около шести футов, с округлыми скулами и красиво уложенными блестящими светлыми волосами, такие почему-то бывают только у богатых женщин. Ухоженная, стройная и одета безупречно.

Звали ее Соня Макграт. Она была матерью Стивена Макграта, юноши, которого убил Мэтт.

Итак, Соня, как всегда, ждала его у полотна Хоппера. Работа называлась «Театр Шеридана»,[9] и художнику удалось выразить невероятное отчаяние и одиночество, которое могло овладеть человеком в полупустом зале одного из первых кинотеатров. Удивительно. На свете существовало множество знаменитых картин с изображением ужасов войны, смерти, разрушений, но в этом, на первый взгляд простом, полотне Хоппера с почти пустым балконом кинотеатра крылась душераздирающая отрешенность, которая так много говорила им обоим.

Соня Макграт услышала его шаги, но от картины не отвернулась. Мэтт прошел мимо Стэна, охранника, работавшего на этом этаже с утра по четвергам. Они обменялись беглыми улыбками и кивками. Интересно, что думает Стэн о его тихих рандеву с этой привлекательной пожилой женщиной?

Мэтт приблизился, встал рядом с Соней и взглянул на картину. Она словно исполняла роль слегка замутненного зеркала. И он увидел в нем две одинокие фигуры. Довольно долго оба они молчали. Мэтт покосился на профиль Сони Макграт. Однажды он видел в газете ее фотографию, в «Нью-Йорк санди таймс», в разделе «Стиль». Соня Макграт была дамой светской. И на том снимке улыбалась просто ослепительно. Мэтт ни разу не видел у нее такой улыбки при личном общении и втайне думал, что существовать она может лишь на пленке.

– А ты неважно выглядишь, – промолвила Соня.

Она не смотрела на него – по крайней мере он этого не заметил, однако кивнул. Соня видела его насквозь и на расстоянии.

Их отношения – если этот термин, «отношения», здесь вообще уместен – начались через несколько лет после выхода Мэтта из тюрьмы. Зазвонил телефон, он поднял трубку. А там молчание. Неизвестный не отключался, но и не произносил ни слова. Мэтт надеялся услышать хотя бы дыхание, но нет. Полная тишина.

И неким непостижимым образом он все же догадался, кто ему звонит.

Когда она позвонила в пятый раз, Мэтт собрался с духом, откашлялся и сказал:

– Простите меня.

В трубке долго молчали, потом Соня проговорила:

– Расскажите, что там на самом деле произошло.

– Я уже рассказывал. В суде.

– А теперь сообщите мне. Все.

Мэтт пытался. Это заняло довольно много времени. А когда закончил, она повесила трубку.

На следующий день Соня позвонила снова.

– Хочу рассказать вам о своем сыне.

И рассказала.

Теперь Мэтт знал о Стивене Макграте больше, чем хотел. Он уже не был мальчишкой, ввязавшимся в глупую драку, тем бревном, подвинутым на рельсы и спровоцировавшим катастрофу, после которой вся жизнь Мэтта Хантера пошла наперекосяк. У Стивена Макграта были две младшие сестры, они обожали брата. Он любил играть на гитаре. И вообще был таким хипповатым пареньком – унаследовал это от матери, со смешком добавила Соня. Умел слушать, так утверждали его друзья. Если у них возникала проблема, шли к Стивену. Без особых стараний он всегда оказывался в центре внимания. Был терпелив, снисходителен. Всегда готов посмеяться шутке. Неприятность с ним случилась лишь раз – полиция застукала его с дружками на заднем дворе школы, ребята распивали спиртное. Но в драки не ввязывался никогда, даже ребенком, и, похоже, страшно боялся любых проявлений физического насилия.

Во время того же телефонного разговора Соня спросила его:

– Известно ли вам, что он не был знаком ни с одним из парней – участников той драки?

– Да.

Она вдруг заплакала.

– Так зачем влез?

– Не знаю.

Личное знакомство состоялось три года назад здесь, в музее. Они пили кофе и почти не беседовали. Через несколько месяцев остались на ленч. Так с тех пор и повелось: они встречались каждый второй четверг, утром, перед картиной Хоппера. И ни один из них не пропустил встречи.

Сначала они никому об этом не сообщали. Муж и дочери Сони просто не поняли бы. Да и каждый из них тоже вряд ли до конца понимал. Мэтт ни за что бы не мог объяснить, почему эти встречи так много для него значат. Большинство людей решили бы, что им движет чувство вины, он делает это для Сони, демонстрируя раскаяние. Но они заблуждались.

В течение двух часов – именно столько длились их свидания – Мэтт ощущал себя странно свободным. Ему было больно, в эти моменты он как бы обретал всю остроту чувств. Он не знал, что извлекает из встреч Соня, но догадывался, что примерно то же самое. Они говорили о той ночи. Каждый рассказывал о своей жизни. Упоминали о робких шагах, об ощущении, что земля в любой миг может уйти из-под ног. Соня так ни разу и не сказала ему: «Я прощаю тебя». Ни разу не говорила, что произошло это не по его вине, что то был просто несчастный случай.

Соня двинулась вперед по коридору. Мэтт смотрел на картину еще секунду или две и последовал за ней. Они спустились в атриум. Взяли по чашечке кофе, уселись за «свой» столик.

– Итак, – начала она, – давай, рассказывай, что происходит.

Она говорила это не из вежливости или желания растопить лед. И это не относилось к расхожему «как поживаете». Мэтт рассказал ей все. Этой женщине, Соне Макграт, он мог сказать то, что никогда не говорил ни одной живой душе. Он никогда не лгал ей, не вилял, не умалчивал ни о чем.

Но вот он закончил, и Соня спросила:

– Ты думаешь, у Оливии роман?

– Ну, доказательства налицо.

– Но…

– Но я давно уже понял, что по доказательству редко можно представить общую картину.

Соня кивнула.

– Ты должен позвонить ей опять.

– Звонил.

– И в отель тоже?

– Да.

– Ее там нет?

– Во всяком случае, не зарегистрирована.

– Но в Бостоне два отеля «Ритц-Карлтон».

– Я в оба звонил.

– Ага. – Она откинулась на спинку стула, подперла ладонью подбородок. – Значит, Оливия солгала тебе.

– Да.

Соня призадумалась. С Оливией она не была знакома, но знала о ней по рассказам Мэтта больше, чем кто-либо. Она нахмурилась.

– Что? – спросил Мэтт.

– Просто пытаюсь найти приемлемое объяснение ее поведению.

– И что?

– Пока не нашла. – Она пожала плечами, отпила глоток кофе. – Лично мне ваши отношения с Оливией всегда казались странноватыми.

– Почему?

– Хотя бы потому, что ты не мог выбросить ее из головы целых десять лет, и это после одной ночи.

– Это была не просто ночь. И мы с ней не спали.

– Видимо, в том все и дело. Если люди спят вместе, это может разрушить очарование. Почему-то люди считают, что занятие любовью – самая интимная в мире вещь. На самом деле они ошибаются.

Мэтт ждал продолжения.

– Вообще-то странное совпадение, – пробормотала Соня.

– Какое совпадение?

– У Кларка тоже роман.

Мэтт не стал уточнять, догадка ли это или она знает наверняка.

– Сочувствую, – промолвил он.

– Это не то, что ты думаешь.

Он промолчал.

– И не имеет отношения к тому, что случилось с нашим сыном.

Мэтт кивнул.

– Во всех наших проблемах мы до сих пор склонны винить Стива. Он превратился в козла отпущения. Или мальчика для битья, если угодно. Но причина, стоящая за изменой Кларка, более глубинная.

– Какая причина?

– Он бабник.

Соня улыбнулась. Мэтт тоже попытался выдавить улыбку.

– Я не говорила о возрасте девушки? Ну, с которой спит Кларк?

– Нет.

– Тридцать два года. Совсем молоденькая. Нашей дочери столько же.

– Мне очень жаль.

– Не переживай. Просто иллюстрация к тому, о чем мы только что говорили. Об интимности и сексе.

– Как это понимать?

– Дело в том, что, как и большинство женщин моего возраста, меня теперь мало интересует секс. Да, в «Космо» и подобных изданиях утверждают обратное, пишут всякую ерунду о том, будто бы пик сексуальной активности мужчин приходится на девятнадцать лет, а у женщин наступает годам к тридцати. Однако мужчины всегда гуляки. Точка. И лично для меня секс уже не имеет ничего общего с интимными отношениями. А Кларку он нужен. Так что теперь она для него все, эта тридцатилетняя дамочка. Секс. Наслаждение. Физическая потребность.

– Вас это нисколько не беспокоит?

– Это не имеет ко мне отношения. Если вдуматься хорошенько, все очень просто. Кларк нуждается в том, к чему я потеряла интерес. Вот и идет на сторону. – Соня заметила выражение лица Мэтта, вздохнула, сложила руки на коленях. – Позволь привести пример. Если бы, допустим, Кларк любил покер, а я не хотела бы играть…

– Перестаньте, Соня, это не одно и то же.

– Почему нет?

– Секс и покер?

– Ладно, давай сосредоточимся на физических удовольствиях. Раз в неделю Кларк ходит в клуб к массажисту Гарри…

– И это тоже иное.

– Как ты не понимаешь? Одинаковое! Секс с девушкой, здесь нет глубинной любви, настоящей близости. Физиология. Как массаж или рукопожатие. Так почему это должно меня оскорблять?

Соня посмотрела на Мэтта.

– Я не смог бы с этим смириться, – сказал он.

На ее губах заиграла улыбка. Соня любила интеллектуальные игры. Ей нравилось бросать вызов. Интересно, подумал Мэтт, вдруг она говорит все это, желая испытать его?

– Что намерен делать? – спросила Соня.

– Оливия прилетает завтра.

– Полагаешь, сумеешь ее дождаться?

– Попробую.

Она не сводила с него глаз.

– Мы ведь не можем избежать этого, верно? Я тут подумала… – Она не закончила фразу.

– Что?

Их глаза встретились.

– Знаю, это ужасно банально, но ощущение было, словно ты находишься в кошмарном сне. Ну, когда мы узнали о Стивене. Потом суд. И мне все время чудилось, я вот-вот проснусь и пойму, что это был сон, чья-то жестокая шутка, и все по-прежнему хорошо.

Мэтт чувствовал то же самое. Тогда казалось, ему снится страшный сон, и он ждал, что проснется и увидит Стивена улыбающимся, живым и невредимым.

– Но теперь все по-другому, верно, Мэтт?

Он кивнул.

– Вместо того чтобы думать, что плохое – ночной кошмар, от которого можно пробудиться, – продолжила Соня, – ты вообразил, будто все хорошо. Но это иллюзия. Раздался звонок, и ты увидел изображение, присланное по мобильному телефону. Оно пробудило тебя от сладкого сна. У меня никогда не получится переступить через то, что случилось, – тихо заметила Соня Макграт. – Это просто невозможно. Однако я думала… надеялась, что у тебя получится.

Она вдруг резко поднялась, словно спохватившись, что наговорила лишнего, и они с Мэттом направились к выходу. Соня поцеловала его в щеку, они обнялись, и на сей раз объятие длилось дольше, чем обычно. Мэтт, как всегда, ощутил ее опустошенность. Смерть Стивена была с ней, каждую минуту, сквозила в каждом жесте и движении. Он всегда был третьим в их компании, и избавления никакого.

– Если вдруг понадоблюсь, позвони, – шепнула Соня. – Звони в любое время.

– Хорошо.

Мэтт смотрел ей вслед. Думал о ее словах, о тонкой грани, разделявшей хорошие и плохие сны, а когда Соня скрылась за углом, отвернулся.