"Идеальная любовница" - читать интересную книгу автора (Гэфни Патриция)

4

Рэйчел проснулась, как всегда, в пять утра, но в этот день ее не поднял с постели вой тюремной сирены. Она проснулась сама: легко и просто открыла глаза в полной тишине. Было еще совершенно темно. В котором часу встают слуги лорда д’Обрэ? Надо было спросить вчера вечером. Рэйчел прислушалась, не возятся ли где-нибудь слуги, но вокруг не раздавалось ни единого шороха. Можно было подумать, что Линтон-Грейт-холл укрыт толстой снежной периной.

Когда она вновь открыла глаза, уже пели птицы, а в щель между синими шторами проникал яркий свет. Рэйчел выскочила из постели, словно ее обожгли крапивой. Который час? Ни настенных, ни тем более карманных часов у нее не было. Трясущимися руками она кое-как натянула на себя одежду. Сердце отчаянно колотилось в груди, во рту пересохло. Она опоздала, и теперь они… они ее…

Она прижалась лбом к дверному косяку, переводя дух и вытирая вспотевшие ладони о подол платья. Ничего они ей не сделают. Не занесут в кондуит отметку о ее плохом поведении, не обвинят в лености и праздности, не прибавят на этом основании штрафной час к ее тюремному сроку. Все с ней будет в порядке. Она же экономка. Новая экономка в доме его светлости.

Как раз в эту минуту прозвонил церковный колокол, у Рэйчел едва не подкосились ноги от облегчения. Шесть! Всего шесть часов утра. Слава тебе Господи.

В ее крыле здания было тихо: здесь больше никто не жил. Она пересекла коридор, заглядывая через открытые двери в необжитые, пахнущие затхлостью комнаты непонятного назначения. Там, где коридор, ведущий к центральной части дома, поворачивал под прямым углом, находилась часовня — небольшое, холодное, как склеп, каменное помещение с запыленными витражными окнами. Рэйчел прошла под аркой и оказалась на лестничной площадке. Ступени вели и вверх и вниз. Служебная лестница, догадалась она. Отсюда можно спуститься в подвал. Не там ли кухня? Несомненно, там. Но она решила сперва осмотреть помещения на этом этаже.

Когда она повернула за угол, каменный пол сменился паркетным — должно быть, эта часть дома являлась новейшей пристройкой. Рэйчел дошла до столовой и заглянула внутрь. Вчера вечером здесь было слишком темно, она не сумела ничего толком разглядеть. Парадная столовая с высоким потолком выглядела очень внушительно, вокруг громадного полированного стола были расставлены стулья на сорок персон. Но в ярком утреннем свете было заметно, что обстановка поблекла и обветшала. Ну что ж, вот и работа для нее: надо навести здесь порядок, чтобы все засияло. С таким заданием Рэйчел могла справиться с легкостью: кто, как не она, каждое утро на четвереньках полировал до блеска выложенную плиткой лестничную площадку перед дверью камеры на протяжении последних десяти лет?

Читальня, бильярдная, утренняя столовая. И гостиные, большие и малые, — не меньше полудюжины гостиных только на этом этаже, считая ту, где они с лордом д’Обрэ пили кофе вчера вечером. Парадный холл с необъятным камином и закопченными балками под потолком, в котором мог бы запросто поместиться весь дом ее отца. Стены были увешаны оленьими рогами, старинными мушкетами, саблями, пиками, щитами и копьями. А ведь в доме еще имелась ружейная комната: настоящее мужское логово с темными, обшитыми дубом стенами, где хранилось современное оружие и охотничьи трофеи. В комнатах, выходивших на северо-запад, убожество и запущенность обстановки скрадывались благодаря великолепному виду на речку Уик, сверкающую серебром под лучами утреннего солнца.

Вернувшись в старое крыло, Рэйчел спустилась по истертым каменным ступеням в подвал и услышала чей-то голос, доносившийся из-за двери, расположенной примерно в середине узкого коридора. Подходя ближе, она замедлила шаг. Теперь она отчетливо различала сразу несколько голосов, мужских и женских, а также стук столовых приборов. Значит, здесь столовая для слуг. Они завтракают.

Рэйчел остановилась в нерешительности. Что ей делать? Прямо так взять и войти? И что сказать для начала? А может, кто-то из них заговорит первым? От волнения у нее заныло под ложечкой. Она назовет им свое имя и объявит, что она — новая экономка. «Здравствуйте…» Нет, не так. «Доброе утро. Я — Рэйчел…» Нет, не годится. «Я — миссис Уэйд. Я новая экономка». А потом… она не могла вообразить, что будет потом. Будь что будет. Пусть все идет своим чередом. Слуги что-нибудь спросят, она ответит. Она будет смотреть им в глаза и разговаривать с ними, то есть делать то, что ей категорически запрещалось на протяжении последних десяти лет.

Расправив смятые юбки и пригладив волосы, Рэйчел выпрямилась. В горле у нее стоял ком, но она решила не обращать на это внимания. Сейчас или никогда. Глубоко вздохнув, она заставила себя переступить через порог столовой для прислуги.

Их было слишком много! Кто-то умолк на полуслове, в комнате мгновенно воцарилась тишина. Она оглядела обшарпанный дубовый стол. Половина стульев вокруг него пустовала, но все же… сколько лиц! И все они поворачиваются к ней, смотрят, глазеют, таращатся, пялятся, меряя ее взглядами с головы до ног! Рэйчел не отвела глаз. Ведь если бы она смалодушничала, отвернулась, ссутулила плечи и попыталась стушеваться, то лишилась бы этого места, а вместе с ним и последней возможности спастись. Поэтому она выдержала устремленные на нее взгляды, хотя они кололи ей кожу, как иголками. Но не смогла, просто не сумела вымолвить ни слова.

Молчание затягивалось, становилось неловким. И тут кто-то засмеялся. Да, это был смех — визгливый, злорадный женский смех. Рэйчел неимоверным усилием воли заставила себя взглянуть на женщину лет двадцати с небольшим, темноволосую, с остренькой лисьей мордочкой и черными глазками-бусинками. Мальчишка в грубой одежде конюха, сидевший рядом с ней, тоже начал хихикать.

Голос Рэйчел, едва пробивающийся сквозь смешки, мучительно задрожал:

— Доброе утро. Я Рэйчел… Я… миссис Уэйд. Новая экономка.

Женщина с лисьей мордочкой заглушила новый взрыв смеха, поднеся к губам стакан молока. Она вела себя как школьница, только смех у нее был не шаловливый, а злобный. Никто по-прежнему не вымолвил ни слова, но наконец горничная по имени Сьюзен, та самая, что вчера проводила Рэйчел в ее комнаты, пришла ей на помощь. Поднявшись из-за стола и сделав книксен, она затараторила:

— Доброе утро, миссис Уэйд. Вы, наверно, захотите сесть вот тут, миссис Фрут всегда тут сидит. То есть сидела. Сегодня у нас только овсянка; повар опять поругался… м-м-м… он говорит, что неважно себя чувствует. Клара, принеси-ка тарелку для миссис Уэйд и кружку какао. А может, хотите чаю, мэм? Он уже заварен.

К концу своей речи бедняжка Сьюзен сделалась совершенно пунцовой и начала отчаянно рыскать глазами по всей комнате в поисках поддержки. Стало быть, приходить на помощь побитым собакам было для нее делом непривычным и даже рискованным.

Однажды в тюрьме Рэйчел тяжело заболела бронхитом, и ее отправили в лазарет, где одна из надзирательниц потрепала ее по плечу и просидела целую ночь у ее постели, шепча слова утешения, когда ей становилось особенно плохо. Эта неслыханная доброта просто сразила Рэйчел; переполненная благодарностью, она не выдержала и разрыдалась в подушку. То же самое чувство нахлынуло на нее сейчас. Пришлось стиснуть зубы, чтобы не подать виду, как она растрогана.

Она опустилась на указанный ей Сьюзен стул во главе стола. Клара, румяная толстушка не старше четырнадцати лет, с желтыми, как хмель, волосами, принесла глубокую тарелку, а Сьюзен шлепнула на нее щедрую порцию овсянки. Кто-то передал Рэйчел кувшин какао. Она налила немного себе в кружку и сделала вид, что пьет. Во рту у нее пересохло: она боялась, что поперхнется, если попытается что-нибудь проглотить.

Сьюзен начала представлять людей, сидевших за столом. Вот Джанет Барнет, прачка; а вот Бесси Слейтер, посудомойка; а это Джерни, он чистит сапоги и исполняет разные поручения. Слова и лица расплывались, впоследствии Рэйчел так и не смогла припомнить, как кого зовут. Единственное исключение составляла Вайолет, женщина с остреньким личиком и злобным смехом. Вайолет Коккер. Горничная.

Наконец завтрак закончился, и произошло то, чего так опасалась Рэйчел: кто-то спросил ее, какую работу она задаст им на сегодня. Она вцепилась обеими руками в кружку, медленно вращая ее по столу.

— А что… — Ей пришлось откашляться, чтобы прочистить перехваченное судорогой горло. — Что вы обычно делаете?

Голос Рэйчел прозвучал до нелепости робко и неуверенно. Смешно было бы даже обижаться на Вайолет, когда та, хихикая, воскликнула:

— Вы же экономка, кому же знать, как не вам?

Сьюзен открыла было рот, но Вайолет не дала ей сказать ни слова.

— Может, вы нам прикажете щипать паклю, мэм, или впрячься в ступальное колесо?

Кто-то ахнул, кто-то подавил смешок.

— Вайолет! — в ужасе вскричала Сьюзен.

Рэйчел почувствовала, что ее щеки пылают. Слова не шли у нее с языка. Она не знала, что ей делать, как быть. Все, на что у нее хватило сил, — это опустить глаза и слепо уставиться на кружку с какао, которую ее руки продолжали машинально двигать по столу небольшими кругами.

— Займись-ка своим делом, Вайолет, — раздался незнакомый мужской голос за спиной у Рэйчел.

Она обернулась. В дверях стоял великан. Головой он задевал за притолоку, а его широченные плечи едва прошли в дверной косяк.

— Ступай отсюда, у тебя полно работы. Ты прекрасно знаешь, что надо делать, так что давай пошевеливайся.

С неизменной ухмылкой на лице Вайолет допила молоко, стараясь как можно дольше растянуть удовольствие, и лишь после этого выплыла из кухни, величественно взмахнув подолом. Остальные последовали за ней в полном молчании, и вскоре в столовой не осталось никого, кроме Рэйчел и незнакомца в дверях.

— Мистер Холиок? — предположила она, поднимаясь из-за стола.

— Да, мэм, я Уильям Холиок. А вы миссис Уэйд. Будьте добры пройти со мной.

Рэйчел последовала за ним в коридор и прошла мимо нескольких открытых дверей к единственной, которая была закрыта. Он открыл эту дверь и галантно пропустил ее вперед. Она оказалась в маленьком кабинете, очень похожем на ее собственный.

— Присаживайтесь, — пригласил Уильям Холиок.

Она опустилась на стул с прямой спинкой рядом с его столом. Он вынул из кармана ключ и отпер ящик письменного стола.

— Думаю, вам это понадобится.

Слегка нахмурившись, он протянул ей массивную связку ключей. «Вряд ли стоит доверять тебе ключи, — говорило выражение его лица, — но я знаю свое место и поэтому промолчу».

— Спасибо.

По тяжести связка ключей, похоже, не уступала связанным с нею обязанностям. Рэйчел едва не призналась Уильяму Холиоку, что сомневается в своих силах не меньше его и что он совершенно прав, не доверяя ей. Он присел на краешек стола, сложив руки на груди и вытянув перед собой могучие ноги, занявшие полкомнаты. На нем была рабочая одежда, довольно грубая для управляющего таким солидным имением, как Линтон, подумала Рэйчел. Красавцем его никак нельзя было назвать, напротив, его широкое, грубоватое мясистое лицо могло бы даже показаться уродливым, но было в нем что-то привлекательное, даже милое, — может быть, ум, светившийся в кротких голубых глазах, или бесхитростная честность. Он взял у нее ключи и перебрал их по одному, медленно и подробно объясняя ей, какую дверь каждый из них отпирает.

— Кто-нибудь из нас — я или одна из горничных (скорее всего Сьюзен) — покажет вам комнаты и вообще весь дом. Я сейчас занят, мне надо отлучиться по делам, но, может, попозже?

Рэйчел еще раз поблагодарила его. Несколько неловких мгновений прошли в молчании. Наконец она решилась заговорить.

— Мистер Холиок, эта работа для меня — дело новое, и я уверена, что это ясно каждому, даже если… даже… — Тут она сбилась, не зная, как закончить фразу. — Вы наверняка знаете, как я получила это место… то есть как получилось, что лорд д’Обрэ предложил мне работу.

Холиок неторопливо кивнул массивной головой.

— Да, я слышал.

Рэйчел не сомневалась, что весь приход святого Эгидия только и судачит о ее новой работе.

— Поэтому вы понимаете, что я совершенно… у меня нет никакого… то есть я…

— Вы не знаете, что делать.

Она благодарно кивнула, радуясь, что нужное слово наконец сказано. Но Холиок больше ничего не прибавил, и дальше ей пришлось выпутываться самой.

— Я, конечно, представляю, в чем должны заключаться основные обязанности: уборка, наведение порядка и так далее… словом, все, что обычно для любого дома. Но я не знаю, с чего начать, за что браться в первую очередь, чего потребует его светлость…

До чего же это утомительно — связно излагать свои мысли вслух!

Наступила еще одна долгая пауза, пока мистер Холиок обдумывал ее слова, приглаживая пятерней короткие соломенные завитки на затылке. Приведя мысли в порядок, он начал объяснять ей, что надо делать.

Она права: надо руководствоваться здравым смыслом. Работа такая же, как в любом другом доме, просто этот дом значительно больше. Но если ей так будет легче, он готов перечислить все основные обязанности, начиная с самых важных. Сьюзен, Вайолет и еще одна девушка по имени Тесс работают горничными. Они занимаются уборкой, а за столом прислуживают по очереди, но это выпадает нечасто: его светлость в этих местах человек новый, и визитеры у него пока редки. У виконта есть камердинер, некий мистер Прист, он заботится о гардеробе и личных нуждах его светлости, а также поддерживает порядок у него в спальне и в ванной, которой лорд д’Обрэ очень гордится. Уборка обычно начинается на первом этаже: горничные подметают, вытирают пыль и полируют мебель.

Мистер Холиок наморщил лоб, сосредоточенно стараясь еще что-нибудь припомнить: все эти домашние заботы были не по его части. Приходящая служанка чистит каминные решетки и разводит огонь по утрам, добавил он. Повар, француз по имени месье Жодле, командует на кухне, весь кухонный персонал у него в подчинении, и миссис Уэйд поступит мудро, если будет держаться от него подальше, потому что нрав у него нелегкий.

— А дворецкий в доме есть?

— Нет, мэм, и никогда не было, хотя я не знаю почему. Сколько я себя помню, всем распорядком в доме заправляла миссис Фрут. Она отлично справлялась, пока не состарилась и не оглохла. После этого дела пошли наперекосяк и все больше под гору. Вот почему Вайолет вам надерзила: она не привыкла исполнять приказы. Она лентяйка и грубиянка, да и другие тоже нерадивы в работе. Они нуждаются в твердой руке, — закончил Уильям Холиок, глядя на нее с сомнением.

Рэйчел полностью разделяла его скептицизм. Подчиняясь какой-то необъяснимой прихоти, лорд д’Обрэ поставил ее во главе целого штата прислуги, хотя прекрасно знал, что нет на свете существа, менее пригодного для этой должности, чем она. Любой из ее новых подчиненных, включая мальчика на побегушках, в обязанности которого входила чистка обуви и заправка ламп маслом, справился бы лучше.

Но если она потерпит провал, то лишится не только работы. Два дня назад в Тэвистокской тюрьме Рэйчел приняла решение и не изменила его, хотя с тех пор много чего случилось. Если она снова окажется в тюрьме, она найдет способ наложить на себя руки.

Себастьян пришпорил своего гнедого жеребца и направил его по краю еще не вспаханного поля, прислушиваясь к щебетанию луговых пташек, дружным хором приветствующих наступление весны. Красота апрельского утра выманила его из дому и заставила добраться почти до самых Дартмурских болот. Он повернул назад, лишь когда заслышал карканье ворон на голых каменных глыбах, вылезающих тут и там из зыбкой болотной почвы подобно черепам древних великанов. В первый раз он отправился на прогулку один после отъезда Лили, ни на минуту не отпускавшей его от себя. Она была не в состоянии переносить одиночество. Ее постоянно надо было развлекать.

Скот совсем недавно выгнали на зеленые пастбища, и новизна ударила в голову истосковавшимся в зимних загонах животным: едва не волоча по земле вымя, полное молока, тучные коровы носились вскачь по курящимся весенними ароматами полям, словно малые телята. Прямо у них под ногами невозмутимо паслись стада мохнатых, меченных охрой овец. Находясь в приподнятом состоянии духа, Себастьян несколько раз останавливался, чтобы поговорить со встречным пастухом или фермером. Его арендаторы, все, как один, были почтительны без раболепия. Новый землевладелец внушал им скорее любопытство, чем священный трепет. Под их внешней приветливостью угадывалась чисто крестьянская настороженность: они смотрели на него изучающе, словно говоря себе: «Поживем — увидим». Он решил, что такое отношение вызвано полным провалом двух его предшественников (кузена Джеффри и его отца, Эдуарда Верлена), а также его собственной нелестной славой, вселившей тревогу в незамысловатые души этих людей.

«Незамысловатые души»… Это прозвучало, пожалуй, несколько покровительственно, но именно так, если не хуже, Себастьян и его друзья обычно отзывались о представителях низших сословий, 'особенно о тех, кто в поте лица зарабатывал себе на хлеб. Только теперь он впервые задумался над тем, сколько в этих словах высокомерия.

К югу от Уикерли, там, где Главная улица, выбегая за околицу, пересекалась с дорогой на Тэвисток, он повстречал своего управляющего. Холиок уверенно сидел на невысокой коренастой местной лошадке, такой же крепкой, выносливой и надежной, как он сам. Увидев хозяина, он сказал: «Доброе утро» — и приподнял истрепанную фетровую шляпу.

— Куда путь держите, Уильям?

— В кузницу Суона, милорд. Хочу поговорить о той бороне, что мы решили заказать.

— Сперва проводите меня немного, будьте добры. Мне надо кое-что у вас спросить.

Холиок покорно кивнул и повернул лошадь. Они пустились шагом по неширокой, засыпанной прошлогодней листвой аллее, ведущей к Линтон-холлу.

— Вы родом из Девона, Уильям? — начал Себастьян, подавшись вперед, и потрепал по загривку гнедого.

— Да, сэр. Мой отец служил управляющим в Линтоне до меня.

— Вот как? Я этого не знал. Выходит, вы прожили в Уикерли всю свою жизнь?

— Никогда не бывал восточнее Эксетера, западнее Тэмера и южнее Плимута.

Такая простодушная гордость прозвучала в этих словах, словно Уильям Холиок считал свое замкнутое существование добродетелью, ставившей его на порядок выше тех бездельников, что шляются без толку по всему свету. А может, так оно и есть? — подумал Себастьян.

— Уильям, я нанял новую экономку, — продолжил он, немного помолчав.

— Я с ней уже познакомился сегодня утром, милорд.

— Правда? И что вы думаете?

— Милорд?

— Какое впечатление она на вас произвела? Она справится? Может, нам следует позаботиться о своей безопасности, пока она в доме?

Легкомысленный тон явно пришелся управляющему не по вкусу.

— Думаю, она справится, милорд, но надо дать ей время освоиться. Пока что она совсем еще сырая.

Он хочет сказать «неопытная», догадался Себастьян, хотя сам придавал слову «сырая» иное значение, когда речь шла о миссис Уэйд: она была незакаленной, незащищенной, чувствительной, как свежая рана.

— Говорят, она убила своего мужа, — небрежно обронил он.

Холиок хмыкнул.

— Да, так говорят.

— А этот Уэйд, он из местных?

— У него был большой дом на полдороге между Уикерли и Тэвистоком, милорд.

— На какие доходы он жил?

— В точности не знаю, но вроде бы владел на паях рудниками. И это не все, были у него и другие занятия. Он заключал сделки. Кажется, вел какие-то общие дела с мэром.

Себастьян обдумал услышанное.

— Должно быть, он был намного старше своей жены, когда они обвенчались.

— Угу, — пробурчал Уильям.

— Шум, наверное, поднялся страшный, когда его убили.

Уильям промолчал.

— Как он был убит?

— Его забили до смерти кочергой.

Себастьян выругался сквозь зубы, в ужасе глядя на Холиока.

— Она призналась? Неужели не было сомнений в ее виновности?

— Сомнения были. И она не признала себя виновной.

Управляющий немного помолчал, потом добавил с явной неохотой:

— Ее бы повесили, если бы не обстоятельства.

— Какие обстоятельства?

У Холиока была привычка вытягивать уголки губ в некоем подобии полуулыбки, когда вопрос требовал размышлений, или когда он пребывал в нерешительности, или чувствовал себя смущенным. В эту минуту он, похоже, испытывал все три состояния сразу.

— Насколько я припоминаю, они были женаты всего с неделю. У него была дочка, школьная подружка миссис Уэйд, Лидией ее звали. Она и сейчас живет в Уикерли под присмотром своей тетушки, вдовы по имени миссис Армстронг.

«Разрази меня гром!» — мысленно простонал Себастьян. Он не просто нанял в экономки женщину, признанную виновной по суду в мужеубийстве, но, как оказалось, семья ее жертвы живет по соседству! Черт бы побрал Вэнстоуна, почему он не предупредил его?

Однако Уильям еще не закончил свою мысль.

— На суде, — продолжал он медленно, как будто каждое слово давалось ему с трудом, — выяснилось, что у мистера Уэйда были некоторые… гм… странности.

— Странности?

— Склонности. Неестественные по своей природе. Можно сказать, он был не вполне нормален в своих пристрастиях. К тому же ей было всего восемнадцать. Поэтому ее осудили на каторжные работы, а не на виселицу. По крайней мере так тогда говорили. И это все, что мне известно, милорд.

Больше из него ничего нельзя было вытянуть. У моста через речку он повернул свою терпеливую коротконогую конягу и потащился обратно в деревню. Себастьян собирался после полудня отправиться в Тэвисток, чтобы посмотреть, какие развлечения предложит ему этот город, но передумал и остался дома на весь день. Его мысли были заняты новой экономкой.