"Зеленый чай" - читать интересную книгу автора (Ле Фаню Джозеф Шеридан)

Глава 1. Доктор Гесселиус рассказывает о том, как он познакомился с преподобным мистером Дженнингсом

Преподобный мистер Дженнингс высок и худощав. Человек средних лет, он одевается строго и аккуратно, в полном соответствии церковными канонами. Природа наделила его величественной осанкой, но держится он отнюдь не чопорно. Лицо его, не отличается красотой, тем не менее, хорошо вылеплено и неизменно хранит добродушное, правда, немного робкое выражение.

Я познакомился с ним однажды вечером у леди Мэри Хейдьюк. Скромность и благожелательность этого человека мгновенно располагали к нему собеседника.

Вечер проходил в узком кругу, и преподобный отец с удовольствием поддержал общий разговор. Казалось, ему гораздо больше нравится слушать, нежели говорить самому, однако слова его были всегда разумны и сказаны к месту. Леди Мэри души в нем не чаяла, всегда прислушивалась к его советам и считала мистера Дженнингса самым счастливым человеком на свете. Она слишком мало о нем знала.

Преподобный мистер Дженнингс холост и, говорят, обладает состоянием в шестьдесят тысяч фунтов стерлингов в государственных ценных бумагах. Он охотно жертвует на благотворительные цели и горячо предан своему священническому долгу. Человек довольно крепкого здоровья, он достаточно хорошо чувствует себя практически везде, однако стоит ему приехать в свой сельский приход в Уорикшире, дабы вплотную приступить к обязанностям, налагаемым на него высоким призванием, как на преподобного отца нападает неведомая хвороба. Так рассказывает леди Мэри.

Достоверно известно, что здоровье мистера Дженнингса действительно подводит его самым неожиданным и загадочным образом. Иногда это случается прямо в разгар службы в живописной старинной церкви в Кенлисе. Может быть, причина кроется в его сердце, может быть, в мозгу. Как бы то ни было, три или четыре раза, а то и чаще, случалось так, что после произнесения некоторых слов, требуемых службой, преподобный отец внезапно запинался на полуслове и, помолчав, не мог продолжать проповедь. Воздев руки, бледный, как смерть, объятый неведомым стыдом и ужасом, он возносил неслышные молитвы и, дрожа от страха, уходил в ризницу, без всяких объяснений оставляя прихожан на произвол судьбы. Случалось это всякий раз в отсутствие викария. Вернувшись в Кенлис на этот раз, преподобный отец всегда следил, чтобы в церкви рядом с ним находился другой священник, готовый в случае внезапного недомогания продолжить службу вместо него.

Когда мистеру Дженнингсу становилось совсем худо, он оставлял свой приход и отправлялся в Лондон, где занимал узенький домик на темной улочке неподалеку от Пикадилли. Леди Мэри говорила, что в Лондоне мистер Дженнингс всегда чувствовал себя хорошо. У меня на сей счет иное мнение. Болезнь обычно протекает в несколько стадий. Мы увидим, как это происходит.

Мистер Дженнингс — вполне благовоспитанный человек, однако за ним замечают некоторые странности. Он оставляет о себе довольно двусмысленное впечатление. Этому способствует одна из его привычек, хотя чаще всего люди не могут припомнить ее или, по крайней мере, не отдают себе отчета в том, что поведение мистера Дженнингса кое в чем не совсем обычно. Но я тотчас же подметил эту особенность. Мистер Дженнингс имеет манеру смотреть искоса куда-то вбок, над ковром, словно замечает там некое движение. Это происходит не всегда, однако достаточно часто, чтобы люди сочли его чудаком. Есть что-то робкое и тревожное в этом взгляде, блуждающем над полом.

Философ от медицины, как вы изволили меня прозвать, разрабатывающий свои теории на основе случаев, которые сам выискивает в повседневной жизни, а затем изучает тщательно и скрупулезно, имея в своем распоряжении куда больше времени, чем рядовой врач-практик, неизбежно приобретает привычку наблюдать окружающих пристрастным взглядом. Он следует этой привычке всегда и везде, как многим кажется, с недопустимой дерзостью и находит предмет для изучения там, где на первый взгляд может оказаться ничего интересного.

Этот тихий, робкий, добрый, но замкнутый человек, с которым я познакомился в столь приятной компании, тотчас привлек мое внимание. Я заметил в нем гораздо больше необычного, чем описал здесь; однако предпочитаю оставить сугубо медицинские подробности для строгих научных журналов.

Отмечу мимоходом, что, говоря о медицинской науке, я вкладываю в эти слова куда более всеобъемлющий смысл, нежели подразумевается общепринятыми представлениями о лечении боле материальным внешним воздействием. Когда-нибудь, надеюсь, мои завоюют более широкое признание. По моему мнению, окружающий нас мир есть не что иное, как материальное воплощение мира духовного, и только из него черпает источники своего повествования.

Я верю, что внутренней сущностью человека является душа, что душа представляет собой организованную субстанцию, столь отличную от привычной нам материи, как отличны от нее свет и электричество; что физическое тело является, в самом буквальном смысле, внешней оболочкой и что со смертью существование человека не прерывается, а лишь переходит в другую форму, свободную от материальных оков — процесс этот начинается в момент, который мы называем смертью, и заканчивается через несколько дней, когда происходит, так сказать, «полное» воскрешение.

Заключения, вытекающие из моей теории, окажут, несомненно, самое непосредственное воздействие на медицинскую науку. Однако моя точка зрения отнюдь не пользуется широким признанием, поэтому здесь не место обсуждать далеко идущие последствия столь неординарного взгляда на вещи.

Следуя своей привычке, я принялся потихоньку наблюдать мистером Дженнингсом — мне казалось, он это замечает — и обнаружил, что он тоже осторожно следит за мной. Случилось так, что леди Мэри назвала меня по имени; услышав обращение «доктор Гесселиус», преподобный отец пристально взглянул на меня и ненадолго погрузился в задумчивость.

Вскоре после этого, беседуя с неким джентльменом в другом конце комнаты, я ощутил на себе его внимательный взгляд и, кажется, понял, почему он следит за мной с таким интересом. Потом я заметил, что он воспользовался случаем поболтать с Мэри, и, как это бывает со всеми, тотчас догадался, что разговор идет обо мне.

В конце концов высокий священник подошел и ко мне; вскоре мы оживленно беседовали. Когда два человека, любящие читать, знающие толк в книгах, много путешествовавшие, хотят пообщаться, будет странно, если они не найдут тему для разговора. Было ясно, что он оказался возле меня отнюдь не случайно. Он знал немецкий и читал мои «Записки о метафизической медицине», в которых подразумевается куда больше, чем говорится.

Оказалось, этот тихий, застенчивый, благовоспитанный священник, склонный скорее читать и размышлять, чем действовать, человек, который, находясь с вами в одной комнате, витает в то же время где-то далеко — я сразу заподозрил, что он тщательно скрывает свои тревоги и отгородился непроницаемой стеной не только от мира, но и от лучших друзей — этот человек, как выяснилось, вынашивает относительно меня далеко идущие планы.

Он не заметил, как я проник в его мысли, и я изо всех сил старался не сказать чего-нибудь лишнего, что насторожило бы его обостренную мнительность.

Мы поговорили о ничего не значащих вещах, и наконец он сказал:

— Доктор Гесселиус, ваши статьи о том, что вы называете метафизической медициной, очень заинтересовали меня. Лет десять-двенадцать назад я читал их на немецком. Были ли они переведены?

— Нет, я уверен, они не переводились, иначе бы я об этом знал. Полагаю, издатели спросили бы моего позволения.

— Несколько месяцев назад я просил издателей выслать мне экземпляр на немецком, но они ответили, что книга давно разошлась.

— Так оно и есть, весь тираж распродан не один год назад. Однако мне как автору чрезвычайно лестно узнать, что вы не забыли мой скромный труд, — со смехом добавил я. — Десять-двенадцать лет — срок большой. Полагаю, вы долго размышляли над предметом моей книги или же какие-то события оживили в вас интерес к этой теме?

При этих словах, сопровождаемых вопросительным взглядом, мистер Дженнингс внезапно смутился, подобно юной девице, вспыхивающей от нескромного замечания. Он опустил глаза, нервно сцепил руки, и вид у него был почему-то виноватый.

Я наилучшим способом помог ему преодолеть неловкость, сделав вид, что не замечаю ее, и продолжил:

— Со мной тоже случаются такие внезапные вспышки давно угасшего интереса. Одна книга тянет за собой другую и заставляет сумасбродно разыскивать издания, вышедшие двадцать лет назад. Но если эта книга все еще вас интересует, я с удовольствием помогу вам. У меня осталось еще два или три экземпляра, и я сочту за честь подарить вам один из них.

— Вы очень добры, — сказал он, совладав наконец с собой. — Я уже отчаялся найти эту книгу. Не знаю, как и благодарить вас.

— Прошу вас, ни слова больше; услуга моя слишком незначительна, и, если вы не перестанете благодарить меня, я из чистой скромности брошу эту книгу в огонь.

Мистер Дженнингс рассмеялся. Он спросил, где я остановился в Лондоне, и, побеседовав еще немного на самые разнообразные темы, отбыл домой.