"Советская разведка в Китае. 20-е годы XX века" - читать интересную книгу автора (Усов Виктор Николаевич)

Борьба за признание

Советская Россия желала, чтобы Китай ее признал и установил с ней официальные дипломатические отношения. Однако переговоры по этому вопросу затягивались на неопределенное время. Здесь сказывалась враждебная позиция империалистических государств, которые, начиная с Вашингтонской конференции,[248] оказывали сильный нажим на Пекин, стремясь не допустить заключения российско-китайского соглашения об установлении дипломатических отношений. Попытки установить дипломатические отношения между Китаем и созданной в апреле 1920 г. Дальневосточной республикой (направившей в конце августа в Пекин своих дипломатических представителей во главе с А. Ф. Агаревым, а затем с И. Л. Юриным[249]) также ни к чему не привели. Хотя они и создали условия для направления в Китай первой официальной дипломатической миссии РСФСР во главе с А. К. Прайкесом (конец 1921 — первая половина 1922 г.), а затем с А. А. Иоффе (август 1922 — январь 1923 г.). Она стала возможной только после того, как в сентябре 1920 г. Пекинское правительство наконец отказалось признавать бывшего царского посла и консулов и объявило аннулированным право экстерриториальности русских на китайской территории.[250]

Как известно, Советское правительство еще в 1917 г. лишило все царские дипломатические представительства за границей их полномочий. Однако они продолжали именовать себя по-прежнему и, более того, пользовались признанием как правительств, при которых они в свое время были аккредитованы и которые надеялись как на реставрацию в России старых порядков, так и дипломатического корпуса. Такое же положение было и в Китае.

Русским посланником в Китае все еще считался князь Н. А. Кудашев. После Октябрьского переворота 1 декабря 1917 г. Кудашев получил от первого народного комиссара по иностранным делам в первом правительстве Советской России Л. Д. Троцкого телеграмму, посланную 30 ноября, где миссии в Пекине было предложено сотрудничать с Советским правительством. Здесь же излагалась суть внешней политики.[251] Через неделю 7 декабря Кудашевым была получена вторая телеграмма от 5 декабря следующего содержания: «Совет Народных Комиссаров предлагает всем служащим Посольства немедленно ответить, согласны ли они проводить ту международную политику, которая предуказана Съездом Советов Солдатских и Рабочих Депутатов и Съездом Крестьянских Депутатов и которая нашла себе выражение в мероприятиях, направленных к скорейшему заключению мира. Все не желающие проводить эту политику должны немедленно устраниться от работы, сдав дела низшим служащим, независимо от занимавшегося им (так в тексте — В. У.) ранее поста, раз они не согласны подчиняться советской власти. Попытки чиновников, враждебных советской власти, продолжать свою политику в прежнем направлении будут приравнены к тягчайшему государственному преступлению. Содержание настоящей телеграммы сообщите всем консулам. Требую немедленного и категоричного ответа».[252] Однако ответа не последовало. Дело в том, что Н. А. Кудашев 19 ноября 1917 г. получил телеграмму от российского поверенного в делах в Лондоне К. Д. Набокова, в которой сообщалось, что весь личный состав МИД России отказался сотрудничать с правительством Ленина.[253] Это сообщение Кудашев передал 21 ноября циркулярной телеграммой всем российским консулам в Китае. На следующий день он также циркулярной телеграммой приказал консулам не подчиняться Троцкому и оставлять его телеграммы без ответа. Почти все российские консулы в Китае единодушно последовали этому приказу Кудашева и выразили готовность руководствоваться в своей деятельности только указаниями миссии в Пекине. 5 декабря миссия сделала заявление китайскому правительству о том, что она отказалась подчиняться правительству большевиков и будет по-прежнему «продолжать свои обязанности до сформирования законного Правительства в России».[254]

Китайское правительство не признало Советскую власть. Оно даже просило Кудашева предписать российским консулам в Китае «оказывать содействие китайским властям в мерах противодействия появлению в Китае большевистских агентов». В то же время, по словам Кудашева, Пекин снабдил инструкциями китайские пограничные власти «относиться доброжелательно к большевикам».[255]

Однако Троцкий не успокаивается и 6 января 1918 г. шлет очередную телеграмму в российскую миссию в Пекине, где просит указать фамилии сотрудников, готовых служить Советскому правительству, и обещает им повышенные оклады.[256] Но и эта телеграмма остается без ответа. Тогда в марте Москва пытается заменить Кудашева и консулов своими дипломатическими и консульскими представителями. Оно уведомляет правительство Китая о том, что дипломатическим представителем Советского правительства в Пекине назначается бывший российский вице-консул в Шанхае А. Н. Вознесенский, который был отстранен от работы на посту вице-консула за свои демократические убеждения еще при царском правительстве. Генеральным консулом в Урге назначается типографский рабочий из Кяхты А. Н. Васильев, консулом в Кульдже — ставший на сторону Советской власти секретарь Консульства А. П. Зинькевич, консулом в Хайларе — солдат Домбровский, консулом в Куаньчэнцзы (Чанчунь) — рабочий-железнодорожник Дронов.[257] Однако Пекинское правительство не признало эти назначения и не пустило названных лиц на территорию Китая.

А Кудашев и его штат продолжали занимать обширные здания миссии в посольском квартале и называть себя представителями Временного правительства и русского народа. Самым умным из членов царской миссии считался, по мнению секретаря миссии ДВР М. И. Казанина, первый секретарь царской миссии В. В. Граве, красивый и стройный, с маленькой острой бородкой, безупречно одетый, всегда ходивший с моноклем. Хорошее впечатление производил второй секретарь миссии Игорь Митрофанов, молодой, чисто выбритый блондин, хорошо знавший Пекин и его историю. Хорошо известными среди ориенталистов были драгоманы Бруннет и Гагельстром. Старший драгоман Колесов, по словам китайского учителя Казанина, был «мерзавцем и ничтожеством».[258]

И вот наконец 22 сентября 1920 г. китайские газеты опубликовали декрет президента о том, что «Китай… перестает ныне признавать Российских Посланников и Консулов», так как «они давно утратили свой представительный характер и поистине не имеют оснований продолжать исполнять лежащие на них ответственные обязанности».[259]

Вслед за этим последовали распоряжения провинциальных властей о закрытии царских консульств. Однако царские дипломаты, опираясь на поддержку дипкорпуса, оказывали сопротивление исполнению президентского декрета.

По приказу Чжан Цзолиня 30 сентября 1920 г. было закрыто консульство в Цзилине, затем в Хэйхэ, в Шэньяне и Чанчуне. В Шанхае бывший генеральный консул фон Гроссе пытался удержаться на своем посту, но успеха не имел, его заместителем вице-консулом был К. Э. Мецлер,[260] в царском консульстве также был консульский судья Н. А. Иванов.[261] В декабре закрылось консульство в Гуанчжоу, а в других городах значительно позже.[262]

После длительных переговоров старого консульского корпуса с китайскими властями было достигнуто соглашение, по которому все функции российского консульства, за исключением судебных, были переданы в ведение Бюро по русским делам. Бюро продолжало оставаться в шанхайском помещении консульства в том же составе, но комиссаром по русскми делам был назначен китайский чиновник МИДа, в В. Ф. Гроссе стал его заместителем.[263]

Известно, что сотрудники царских консульств, разбросанные по разным городам Китая, так же как и сотрудники миссии в Пекине, вели разностороннюю антисоветскую деятельность. Они собирали белогвардейских офицеров, а затем переправляли их через границу в армии Колчака, Семенова, Врангеля. Известна роль князя Кудашева, возглавлявшего царскую миссию в Пекине, который укрывал бандита и убийцу Калмыкова, бежавшего в феврале 1920 г. из Харбина на китайскую территорию. Арестованный 8 марта китайскими властями, Калмыков содержался в цзилиньской тюрьме. Однако по указанию Кудашева царский консул в Цзилине (Гирине) Братцев помог Калмыкову 16 июля бежать из заключения, а затем укрывал его в своем консульстве до конца августа.[264]

Пекинское правительство безусловно было осведомлено об истинном характере «дипломатической» работы царского посланника. Для иллюстрации уместно рассказать о беседе между Кудашевым и министром иностранных дел Ян Хойцином, состоявшейся, очевидно, в середине сентября 1920 г. Встреча произошла по просьбе Кудашева, пришедшего заявить протест против того, что Вайцзяобу (Министерство иностранных дел) лишило бывшую царскую миссию права шифрованной переписки. Ян Хойцин, отклоняя протест, объяснил решение министерства тем, что «шифровки посольства несомненно связаны с политическими действиями», которые «могут создать затруднения для местных китайских властей». И чтобы не было сомнений, о каких действиях идет речь, министр сослался на пример цзилиньского консула, который, выполняя распоряжение Кудашева, очевидно, тоже переданное шифром, укрывал у себя политического преступника Калмыкова.[265]

Финансирование сотрудников консульств и их деятельности шло через Русско-Азиатский банк, в который Китай исправно вносил каждые два месяца 250 тыс. таэлей в счет погашения «боксерской» контрибуции.[266] Эти деньги шли в распоряжение Кудашева. Неоднократные протесты Советского правительства, отказавшегося от получения контрибуции, но требовавшего «не выдавать эти вознаграждения бывшим русским консулам… или русским организациям, на это незаконно претендующим», систематически игнорировались.[267]

7 августа, вскоре после того как пограничным властям было дано указание пропустить делегацию ДВР в Китай, пекинское правительство официально уведомило Кудашева и правление Русско-Азиатского банка о прекращении взносов «боксерских» денег и о том, что очередной взнос оно положит в китайский государственный банк.[268]

Как только царская миссия была лишена признания китайцев и Кудашев по известным причинам перестал выплачивать содержание консулам, часть из них обратилась к представителям ДВР с предложением своих услуг. Однако некоторые из них, по данным М. Казанина, просто занимались вымогательством и попрошайничеством. Несколько чиновников бывшего консульского аппарата были взяты на работу в аппарат миссии ДВР. Среди них очень хорошее впечатление производил Тужилин — бывший вице-консул в Цицикаре. Он был образованным китаеведом, скромным и одиноким.[269]

Поэтому закрытие всех царских консульств и отказ пекинского кабинета финансировать деятельность бывшей царской миссии являлись большим успехом советской дипломатии и выбивали финансовые рычаги у организаторов антисоветской деятельности, а также способствовали созданию минимально необходимых условий для ведения переговоров с миссией ДРВ, а позднее и с РСФСР, являясь первым шагом к нормализации советско-китайских отношений и признания Советской России.

После признания Советского Союза китайским правительством весной 1924 г. Бюроо по русским делам в Шанхае было закрыто, а здание российского консульства передано совестким консульским представителям.

Совесткая разведка в Китае внимательно следила за дальнейшими действиями царских консульских работников и организациями, создаваемыми при их участии.

По инициативе доктора Д. И. Казакова, председателя Русского православного братства, состоялось совещание русских эмигранстких организаций в Шанхае по вопросу о правомом положении эмигрантов из России. Избранная комиссия под председательством В. Ф. Гроссе выработала временное положение о Комитете защиты прав и интересов русских эмигрантов в Шанхае. Председателем комитета был избран В. Ф. Гроссе, а вице-председателем Н. А. Иванов. Новая эмигрантская организация стала называться Белым консульством.

Комитет был организован не на основе выборов, а по принципу личного подбора его состава. На первых порах своей деятельносчти комитету пришлось потратить много времени и труда по делу генерала Н. С. Анисимова, который с группой лиц в 450 человек вышел из подчинения генералу Ф. Л. Глебову[270] (имя Фалдей генерал сменил на Федор, считая его плебейским), захватил один из кораблей — Монгугай — и ушел на нем во Владивосток. Это был первый случай массвого возвращение русских эмигрантов в Советский Союз, оставшийся незамеченным за пределами Шанхая.[271]

С момента возникновения Комитета защиты прав у него возникли недоразумения с некоторыми эмигрантскими группами и их деятелями. В этих недоразумениях прежде всего сказалось столкновение гражданской и военной власти, т. е. В. Ф. Гроссе, бывшего российского генерального консула, и Ф. Л. Глебова, главы большой военной группы, прибывшей из Приморья. Эти разногласия усугубились еще и тем, что в стенах российского консульства до передачи его совестким властям функционировал комитет по репатриации русских.[272]

В 1925 г. Комитет по защите прав был реорганизован, и в его состав вошли председатели всех русских общественных организаций. Он стал объединенным представителем русской колонии Шанхая, признаным властями Великого Шанхая, Сеттльмента и Французской концессии.

Углублявшиеся разногласия вылились наконец в полный разрыв в 1926 году, когда на заседании Русского благотворительного общества под предстедательством К. Э. Мецлера было выражено недоверие большинству правления Комитета. В ответ на это В. Ф. Гроссе вышел из Комитета защиты прав и организовал Русский эмигрантский комитет и благотворительное общество под названием «помощь». В Шанхае таким образом образовалось стразу две правовых организации, претендовавших на представительство колонии, и две благотворительных организации. Председателем Комитета защиты прав был избран Н. А. Иванов, а В. Ф. Гроссе возглавил Русский эмигрантский комитет.

В 1929 г. Комитет защиты прав вновь был реорганизован, пополнен новыми людьми и придан существовавшей Русской национальной общине, во главе которой стоял «старшина Общины», капитан 1-го ранга Н. Ю. Фомин. В октябре 1931 г. В. Ф. Гроссе умер и председательство Русского эмигрантского комитета перешло к К. Э. Мецлеру.[273]

Поскольку в первой половине 1921 г. ДВР вышла на маньчжурскую границу с Китаем, министерство иностранных дел республики назначило Э. К. Озарнина своим генеральным консулом в Харбине. Своего резидента ДВР готовила для Северо-восточного Китая в г. Маньчжурия, где находилась крупная станция КВЖД. Восстановление нормального железнодорожного сообщения между Китаем и ДРВ имело крайне важное значение. Этим вопросом занимался лично В. И. Ленин. Ф. Дзержинский предложил поручить переговоры с китайскими властями слушателю Академии генерального штаба П. Ф. Жуйкову-Александровскому. Перед его отъездом из Москвы Ф. Дзержинский, П. Жуйков-Александровский и Л. Карахан были приняты В.Лениным. Последний, подчеркнув, что советский дипломат встретится с огромными трудностями, сказал: «Задача ваша состоит в том, чтобы в кратчайший срок заключить с правительством Северного Китая договор об открытии границы с ДВР и установлении сообщения по Читинской и Китайско-Восточной железным дорогам».[274]

Уже в декабре 1920 г. П. Ф. Жуйков-Александровский выехал из Москвы в Читу. «В мандате, выданном мне МИДом ДВР, — вспоминал он, — значилось, что я являюсь представителем Генерального штаба. По мнению руководящих товарищей, это должно было мне помочь быстрее наладить дипломатическую работу, установить необходимые контакты с китайским военным командованием и гражданскими, особенно дипломатическими, чиновниками».[275] В первой декаде 1921 г. он уже начал вести переговоры с китайской стороной о подписании соглашения и открытии железнодорожного сообщения между Читой и Маньчжурией. Вечером 6 марта договор был подписан, а 7 марта 1921 г. граница была открыта и первый поезд отправился из г. Маньчжурия в Читу. В конце 1921 г. Жуйков заболел и в декабре выехал в Москву, где после отдыха и лечения вновь поступил в Академию генерального штаба.[276]

Здесь следует отметить, что представители ДВР в Китае иногда действовали от Центра и Кремля более свободно (чем это представлялось раньше в нашей литературе) в проведении каких-то конкретных действий, сообразуясь с действительной обстановкой. В качестве примера можно привести действия председателя дипломатической миссии ДВР в Китае И. Юрина при встречах летом — осенью 1921 г. с Чжан Цзолинем для обсуждения проблем КВЖД. В ходе этих переговором Юрин отказался передавать Чжан Цзолиню требование Чичерина о дислокации 20-тысячного советского военного контингента вдоль КВЖД в случае ее передачи Китаю. По его мнению, такое предложение было бы все равно неприемлемо для китайцев и только испортило бы атмосферу на переговорах. Другой пример. Юрин отказался выполнять директивы правительства ДВР о торговом договоре с пекинским правительством, проект которого, по его словам, был «чрезмерно нахальным по содержанию», заявив китайской стороне, что проект договора им еще не получен из Читы.[277]

В связи с распространяемыми с начала 1922 г. повсюду слухами, что якобы официальные представители ДВР и коммунисты завезли в Харбин и тайно хранят огромное количество оружия, 27 февраля 1922 г. полиция Чжан Цзолиня и офицеры главного штаба китайских войск произвели сорок обысков в различных официальных учреждениях ДВР, даже в канцелярии и на квартире особоуполномоченного читинского правительства Озарнина, а также в помещениях профсоюзов, в рабочем клубе и домах многих русских граждан.[278] Консулы иностранных держав в Харбине весьма живо интересовались происходившими событиями и с нетерпением наводили справки в ходе обысков (очевидно многие догадывались, что ДВР была создана как «база для нелегальной интенсивной пропаганды идей III Интернационала в Восточной Азии, особенно в Китае и Корее», как об этом говорилось в Тезисах 1920 г. о текущих вопросах дальневосточной политики уполномоченного Сибревкома и будущего председателя правительства ДВР А. И. Краснощекова, которому были даны широкие полномочия по формированию структур «буферного государства»[279]). Но, к их большому огорчению, никакого оружия не было обнаружено. Министерство иностранных дел ДВР направило ноту протеста министру иностранных дел Китая Ян Хойцину. В ноте указывалось, что китайское правительство, покровительствуя белогвардейцам, фактически проводит враждебную по отношению к ДВР политику и препятствует горячему стремлению народов двух соседних стран жить в мире и тесной дружбе.[280] Официальные представители Пекина в Маньчжурии вынуждены были заявить о своей абсолютной непричастности к обыскам. Что же касается китайского правительства, то оно долго молчало, и лишь после второй ноты, направленной ему 19 апреля 1922 г. пекинской миссией ДВР, заявило 1 мая 1922 г. о своем глубоком сожалении по поводу обыска, произведенного у Озарнина, и сообщило, что приказало маньчжурским властям впредь относиться к представителю ДВР в Харбине с особым вниманием и дать ему охрану.[281]

В таких условиях разведывательная работа в Китае имела огромное значение для обеспечения российских интересов на Дальнем Востоке. Из Китая добывались сведения о Японии, рядом была Корея, много корейцев жили на территории Северо-восточного Китая и имели нужную информацию о положении в стране и политике Японии. Гонконг, Макао, Индокитай также были в пределах досягаемости советской разведки в Китае. Известно, что одной из главных задач закордонной разведки ИНО ОГПУ в 20-е годы являлась борьба с вооруженной белогвардейской эмиграцией, подготавливавшей военное вторжение в СССР. В связи с этим особое внимание ИНО ОГПУ уделялось центру русской эмиграции Харбину, особенно организациям белоэмигрантов. Вообще Китай стал особым районом эмигрантского рассеивания. Сюда устремились остатки войск адмирала Колчака, отрядов генералов Дитерихса, Каппеля, атамана Семенова. В Маньчжурии в 20-х годах жили от 150 до 300 тыс. выходцев из России. Пребывание на территории Китая частей белой армии создавало серьезную проблему в советско-китайских отношениях. В эмигрантских кругах русских не переставали строиться планы антикоммунистической борьбы, от засылки на советскую территорию одиночек или групп партизан до фантастических замыслов закладки динамита в железнодорожных туннелях Забайкалья и Заамурья. Генерал А. И. Андогский проектировал создать несколько десятков летучих партизанских отрядов по 25 человек, хорошо вооруженных и знающих местность, для работы среди населения Приморья, Забайкалья и Заамурья.[282]

Первыми партизанами, оперирующими в Маньчжурии в приграничной советской полосе были одиночки. Одним из них был некто Емлин, крестьянин из Южного Приморья. Емлин еще во время Октябрьской революции собрал на Урале партизанский отряд из нескольких сот человек и довольно успешно боролся против красных частей. Когда на Урале появились регулярные белые части, Емлин со своим отрядом примкнул к ним. Благодаря своей отваге и организаторским способностям он быстро выдвинулся и за годы белого движения дослужился до чина подполковника.

В Харбине Емлин задержался недолго. Он вскоре перебрался на станцию Пограничная, откуда несколько раз переходил на советскую сторону, пробираясь насколько можно в глубь России, поднимая население против комиссаров и чекистов и беспощадно расправляясь с ними. В период советско-китайского конфликта Емлин оказался на станции Ханьдоухецзы, где находились хунхузы. Он набрал отряд из местных жителей и очистил станцию и поселок от хунхузских банд, пока туда не подошли регулярные китайские части.[283]

Другим партизаном-одиночкой был некий капитан Петров, носивший фамилию Овечкина. Петров оперировал главным образом в районах станций Пограничной, Никольска-Уссурийского, Владивостока и Сучана.[284]

На западной линии КВЖД начало белого партизанского движения положил атаман забайкальского войска генерал Шильников, служивший одно время у атамана Семенова до ссоры с ним и перехода на службу к адмиралу Колчаку. В пограничной зоне Забайкалья по реке Аргунь он основал казачьи посты, из которых позже образовались небольшие партизанские отряды. Из командиров этих отрядов особенно выделялись казаки Гордеевы, Мыльников, погибшие в Забайкалье, и полковник Г. Почекунин, умерший на Тубабао, на Филиппинах.[285]

Партизанские группы обычно состояли из людей, хорошо знавших местность и население. Они выбирали малозаметные и труднопроходимые места и пробирались в глубь советской территории. Обычными местами партизанских операций был угольный район Сучана, Иман, на среднем течении Уссури, левый берег Амура от Хабаровска до Благовещенска, Хинганские горы, левый берег Аргуни, где партизаны доходили до Нерчинска и даже до Борзи.

Белое партизанское движение заинтересовало Зарубежье. Высший Монархический Совет в Париже послал в Харбин особую группу во главе с капитаном первого ранга К. К. Шубертом, в которой также были капитан второго ранга Б. П. Аперелев, полковники Ю. П. Апрелев, Н. В. Фролов и другие. В распоряжение Шуберта было передано 40 тыс. иен для ведения партизанских операций. Глава Братства Русской Правды генерал П. Н. Краснов был также заинтересован в развитии партизанского движения и считал, что для успеха его в Маньчжурии имелись все возможности. Из средств Братства было выделено две тысячи американских долларов, но неизвестно, куда делись эти деньги. Незадолго до советско-китайского конфликта в Харбин из Америки прибыл представитель великого князя Николая Николаевича генерал Н. П. Сахаров с задачей активного формирования партизанских отрядов.[286]

В течение довольно продолжительного времени Дальневосточный корпус русских добровольцев содержал три регулярно действовавших партизанских отряда, каждый численностью от 15 до 30 человек. Один из них — отряд П. А. Вершинина действовал в Забайкалье, второй оперировал в Приморье под командованием С. Н. Марилова, отряд старообрядца Н. Худякова действовал в Амурской области. Оружие они получали из Харбина и других мест Маньчжурии, регулярная связь поддерживалась с одним их партизанских деятелей в Харбине Н. А. Мартыновым, который не раз сам переходил советскую границу и пробирался внутрь Приморья.[287]

Такая деятельность белых партизан, их неожиданные и дерзкие вылазки на советскую территорию ставили перед советскими разведывательными органами задачу их скорейшего выявления и уничтожения.

В соответствии с ранее достигнутой договоренностью китайские власти должны были уволить с гражданской и военной службы всех белогвардейцев. Однако, как выяснялось, в военных действиях на стороне Чжан Цзолиня принимал участие отряд белых под командованием бывшего царского офицера Нечаева.

Мысль о создании белоповстанческих войск, которые служили бы китайским генералам, зародилась еще в 1919 г. Тогда атаман Семенов предложил маршалу Чжан Цзолиню сформировать для него конницу из монголов под командованием казаков. Однако нерешительность старого маршала тогда не дала возможности осуществиться плану атамана Семенова.[288] Но мысль об использовании формирования белых для враждовавших китайских губернаторов продолжала жить в умах предприимчивых эмигрантских вождей, и время от времени даже осуществлялась на деле.

В 1923 г., в разгар вражды с «христианским» генералом Фэн Юйсяном, маршал Чжан Цзолинь вспомнил о предложении атамана Семенова и решил создать иностарнный легион из бывших военнослужащих эмигрантов, хорошо знакомых с военным делом. Формирование отряда было поручено М. М. Плешкову, командовавшему в Первую мировую войну первым Сибирским стрелковым корпусом. Отряд должен был состоять из трех батальонов и собственной хозяйственной части. На приглашение Плешакова откликнулись свыше 300 добровольцев иэ эмигрантов, работавших в исключительно тяжелых условиях на лесных концессиях. Поступавший в отряд подписывал шестимесячный контракт с правом возобновления его на более продолжительный срок. Контракт гарантировал добровольцу выплату жалованья, единовременную денежную помощь семье в случае его смерти, и выдачу полного жалованья в случае прекращения службы не по его вине до истечения срока.[289]

Когда добровольцы прибыли в Мукден, то между Чжан Цзолинем и Фэн Юйсяном было подписано мирное соглашение, и наемные войска ему были уже не нужны. Добровольцы с трудом добились выплаты жалованья только за один месяц.

Создание нового отряда наемных войск позднее было предложено шаньдунскому губернатору маршалу Чжан Цзучану, одному из близких людей маршала Чжан Цзолиня. Чжан Цзучан, как и его маньчжурский покровитель, начал свою авантюристическую деятельность в качестве хунхуза.[290] Затем он перебрался во Владивосток, где работал подрядчиком и снабжал лесом спичечную фабрику братьев Меркуловых. Во время интервенции в Сибири он командовал китайской дивизией, расквартированной на станции Пограничная.

Начало формирования было поручено полконику В. А. Чехову. А командование русским шаньдунским отрядом было предложено генералу К. П. Нечаеву, которого дальневосточная эмиграция знала как талантливого и доблестного полковника.

До начала формирования шаньдунского отряда при маршале Чжан Цзучане уже находился в качестве советника бывший правитель Приморья Н. Д. Меркулов. Кроме самого отряда в Цинанфу, столице провинции Шаньдун, было основано пехотное и артиллерийское военное училище с двухгодичным курсом обучения, укомплектованное молодыми эмигрантами. Осенью 1924 г. генерал Нечаев принял командование русским шаньдунским отрядом.[291]

Нечаев командовал бригадой, состоящей из 4 тыс. белогвардейцев.[292] При отряде была сформирована дивизия броневых поездов, начальником которой был назначен произведенный в генералы китайской службы уже упоминавшийся Чехов. Нечаевские бронепоезда, среди которых были поезда под названием «Пекин», «Шаньдун» и другие, были построены из простых вагонных платформ, вместо стен у них были мешки с песком. За два года дивизия бронепоездов значительно выросла. И ко времени Северного гоминьдановского похода она насчитывала 17 (а не четыре, как утверждает Вишнякова-Акимова) бронепоездов.[293]

Три тысячи белогвардейцев служили у Чжан Цзолиня под командованием братьев Меньшиковых.[294]

Следует заметить, что в Китае даже возникла своего рода конкуренция в деле формирования русских отрядов, предназначенных для службы у китайских милитаристов (к примеру, между Меркуловым и Семеновым).

Итак, соответствующее представление китайцам было сделано в ноте советского посольства от 25 февраля 1925 г. Пекин же, несмотря на протест, не пожелал распустить отряд Нечаева,[295] рассчитывая, вероятно, использовать его в борьбе против революционных сил. Сообщая об этом М. А. Трилиссеру 16 января 1925 г., Чичерин констатировал, что «этот отряд белых кондотьеров безнаказанно разгуливает по всему Китаю и, пользуясь своей высокой военной квалификацией, одерживает победы… Со своей стороны, — отмечал нарком иностранных дел, — мы даем т. Карахану указания на необходимость дипломатического воздействия на предмет ликвидации этого отряда, но кроме этого необходимо принятие мер по Вашей линии к разложению и ликвидации этого отряда…»[296] В пункте 9 специального решения Киткомиссии Политбюро ЦК РКП(б) от 17 апреля 1925 г. говорилось о необходимости «запросить тов. Карахана относительно возможности и целесообразности и методах разложения отряда Нечаева».[297]

Разведкой в Китае занималось полномочное представительство ИНО ОГПУ на Дальнем Востоке, находившееся в Чите. Именно оно засылало нелегальную агентуру в Маньчжурию и Китай. Как уже говорилось, большое значение в те годы придавалось Харбину. Через этот город шла разведывательная документация из центрального и южного Китая, из Шанхая и Кантона, он служил как перевалочный центр при нелегальной переброске людей из Китая в СССР и обратно.

Советская резидентура в Китае была сосредоточена в таких местах, как Пекин, Шанхай, Кантон, Тяньцзинь, Мукден, Харбин, Чанчунь и др.

-->