5

Человек, сидевший во главе стола рядом с Брюсом Монтгомери, был лыс — вызывающе лыс, словно он гордился своей плешивостью, лыс до такой степени, что я невольно спросил себя, росли ли у него когда-нибудь волосы вообще. По голове его ползала муха, а он не обращал на нее никакого внимания. Меня передернуло от одного только вида этой мухи, с беспечной наглостью прогуливавшейся по голому розовому черепу. Пока она там резвилась, я буквально собственной кожей ощущал назойливое, доводящее до бешенства покалывание ее лапок.

Но незнакомец сидел как истукан, неотрывно глядя поверх наших голов на противоположную стену конференц-зала, словно его там что-то заворожило. Нас он не удостаивал взглядом. Казалось, мы для него просто не существовали. Вид у него был безучастный и несколько надменный, и сидел он совершенно неподвижно. Если б он еще и не дышал, он вполне сошел бы за манекен, который Брюс Монтгомери приволок сюда с витрин и усадил за стол.

Муха перевалила через вершину лысого купола и исчезла, пустившись в странствия до заднему, невидимому для нас полушарию этого лоснящегося черепа.

Ребята с телевидения все еще возились с установкой аппаратуры, и Брюс то и дело бросал на них нетерпеливые взгляды.

Народу здесь набралось порядком. Представители радио и телевидения, репортеры из Ассошиэйтед Пресс и Юнайтед пресс интернейшнл; был также и внештатный корреспондент «Уолл-стрит джорнэл».

Брюс снова взглянул на телевизионную аппаратуру.

— Ну как, готово наконец? — спросил он.

— Минуточку, Брюс, — ответил один из парней.

Пришлось ждать, пока настраивались аппараты, протягивались кабели и беспорядочно суетились техники. С этими подонками с телевидения всегда так. Они, видите ли, считают, что без них не может обойтись ни одно событие, и поднимают скандал, если их куда-нибудь не пригласят, а стоит их только пустить, как они такого наворотят, что захочешь — не придумаешь. Перевернут все вверх дном, будут возиться до бесконечности, а ты сиди и жди.

И пока я сидел так, мне почему-то вдруг вспомнилось, как здорово мы с Джой провели последние несколько месяцев. Мы выезжали на пикники, вместе ездили на рыбалку, и она была самой замечательной девушкой из всех, которых я когда-либо встречал. Она была хорошим репортером, но, став репортером, она осталась женщиной, а это бывает далеко не со всеми. Большинство из них считают, что во имя какой-то традиции они просто обязаны вести себя грубо и нахально, а это, конечно, чистой воды блеф. Настоящие репортеры никогда не бывают такими грубиянами и хамами, какими их изображают в кинофильмах. Это самые обыкновенные работяги, которые из кожи вон лезут, чтобы получше справиться со своим делом.

На горизонте блестящего черепа вновь появилась муха. Немного потоптавшись на месте, она стала на передние лапки и задними почистила себе крылышки. Замерла на минутку, оценивая обстановку, потом повернулась и уползла обратно.

Брюс постучал по столу карандашом.

— Джентльмены, — произнес он.

В комнате стало так тихо, что я явственно слышал дыхание своего соседа.

И в этот момент, когда все мы ждали продолжения, я вновь ощутил, сколько достоинства и строгого вкуса было в убранстве этой комнаты, в ее пушистом ковре, богато отделанных деревом стенах, в ее тяжелых занавесях и двух написанных маслом картинах, которые висели на стене по ту сторону стола.

Эта комната, подумал я, — символ семьи Франклин, символ универмага, который был ее детищем, символ положения, которое эта семья занимала, и того, что она значила для нашего города.

— Джентльмены, — проговорил Брюс, — нет смысла начинать издалека. Произошло событие такого рода, что еще месяц назад я сказал бы о нем: этому никогда не бывать. Я сделаю сообщение, а потом задавайте вопросы…

Он на мгновение остановился, словно подыскивая подходящие слова. Он оборвал фразу на середине, но не понизил голоса. Лицо его было суровым и бледным.

Помолчав, он медленно и выразительно произнес:

— Универмаг «Франклин» продан.

Какое-то время ни один из нас не проронил ни слова — не оттого, что мы были ошеломлены и парализованы: мы просто не поверили своим ушам. Ведь из всего, что может нарисовать человеческое воображение, любому из нас это пришло бы в голову в последнюю очередь. Потому что универмаг «Франклин» и семья Франклин были традицией города. Универмаг и семья существовали здесь почти со дня его основания. Продать «Франклин» — это все равно что продать здание суда или церковь.

Лицо Брюса было жестким и непроницаемым, и я подивился, как у него хватило мужества произнести эти слова, ведь Брюс Монтгомери был такой же неотъемлемой частью «Франклина», как и семья Франклин, а за последние годы он, вероятно, еще теснее сросся с универмагом — он управлял им, заботился о нем, переживал за него столько лет, что мало кто из нас мог припомнить, с какого времени он начал этим заниматься.

Потом тишина взорвалась и со всех сторон посыпались вопросы.

Брюс жестом призвал нас к молчанию.

— Спрашивайте не меня, — сказал он. — На все ваши вопросы ответит мистер Беннет.

Лысый мужчина впервые заметил наше присутствие. Он отвел взгляд от противоположной стены и слегка кивнул нам.

— Если можно, не все сразу, — проговорил он.

— Мистер Беннет, — спросил кто-то из глубины комнаты, — это вы — новый владелец, универмага?

— Нет, я всего лишь его представитель.

— А кто же тогда владелец?

— Этого я вам не могу сказать, — ответил Беннет.

— Значит ли это, что вы сами не знаете, кто он, или же…

— Это значит, что я не могу вам этого сказать.

— Не назовете ли вы нам сумму?

— Полагаю, что вы имеете в виду сумму, заплаченную за универмаг?

— Да, именно…

— Это тоже, — сказал Беннет, — не подлежит оглашению.

— Брюс! — раздался чей-то негодующий голос.

Монтгомери покачал головой.

— Будьте добры, обращайтесь к мистеру Беннету, — повторил он. — Он ответит на все ваши вопросы.

— Не скажете ли вы нам, — спросил я Беннета, — какую политику будет проводить новый владелец? Останется ли универмаг таким же, каким он был до сих пор? Сохранится ли прежняя политика в отношении качества товаров, кредита, гражданских…

— Универмаг, — твердо произнес Беннет, — будет закрыт.

— Вы имеете в виду — будет закрыт для реорганизации?..

— Молодой человек, — отчеканивая каждое слово, проговорил Беннет, — я вовсе не это имею в виду. Универмаг будет закрыт. И больше не откроется. «Франклин» перестанет существовать. Навсегда.

Я поймал взгляд Брюса Монтгомери. Проживи я хоть миллион лет, из моей памяти никогда не изгладится тот испуг, изумление и боль, которые отразились на его лице.