"Московские эбани" - читать интересную книгу автора (Сулима Елена)

ГЛАВА 2

В час ночи Виктория вернулась домой и обнаружила в своей постели мирно спящего Вадима. Как член языческой системы мировосприятия, которая пропитала её вместе с тропической влагой за время жизни в весьма странных странах, даже для русского, не обделенного фантазией, человека, она застыла над ним вычисляя — какой у него бог и что он позволяет ему, а что запрещает. И вдруг поняв, что дело не в богах, а в их отсутствии, взорвалась примитивно по-женски, вспомнив свои типичные мытарства русской женщины ещё раньше, в глубоком, почти забытом прошлом, но здесь же — в России:

— Наглец! — она сорвала с него одеяло.

— Ты что? — уставился на неё непрошеный гость так, словно это она обнаглела и выгоняет его среди ночи из собственной постели.

В немом изумлении она смотрела на него. Он натянул на себя одеяло и, отвернувшись к стене, спокойненько засопел.

Виктория вырвала подушку из-под его головы.

В ответ Вадим ухватился за уголок подушки, потянул, перехватил её за локоть и потянул на себя уже не подушку, а саму Викторию.

Она упала на постель рядом с ним, он обнял её свой мошной ручищей и, прижав к подушке, пробурчал:

— Спим до девяти. Я будильник поставил. Не буди меня больше.

Чуть не задохнувшаяся Виктория взбрыкнула ногами, вырвавшись из удушливого мужского плена, вскочила:

— Ни черта себе — продюсер! Да ты лазутчик какой-то по чужим постелям! Ты что?! Или ты разыгрываешь фильм "С легким паром"?!

— Ничего я не разыгрываю. Я спать хочу.

— Но почему в моей постели?!

— Потому что я понял, что тебе нужен мужчина. — Пробурчал он свою привычную фразу любителя случайных знакомств и, положив огромную пухлую ладонь под щеку, закрыл глаза, и ровно засопел.

— Ничего себе — заявление! Только мужчины мне ещё и не хватало! У меня и без того проблем по горло!

— Нет. Нет у тебя никаких проблем. Ты же — х-художница. Какие у тебя могут быть проблемы?..

Он резко сел перед ней. Всклокоченный остаточный пух волос на голове, растрепанная борода, осоловелый взгляд…

— О боже! — воскликнула она на низких нотах, — Вы вроде бы не пьяны. Но почему вы так бесцеремонно вторгаетесь в мою жизнь?! Неужели вы не поняли, что до меня дошло, что вы не профессионал в картинном бизнесе. Что вы притащились ко мне из любопытства!.. От нечего делать, черт возьми! Из-за авантюризма, если хотите. А может быть и на спор со своими собутыльниками?..

— Нет. Из авантюризма может быть… но чтобы я да на спор!.. Что бы я на спор!.. Никогда!

— Но я же помню! Я помню, как я сидела в кафе, ваш приятель окликнул меня и пригласил за ваш столик. Я помню этого типа ещё по прошлой жизни, как неуемного бабника! Я бы раньше никогда и близко не подошла к нему, но тут мне показалось, что прошло столько лет, и он мог измениться…

— Ты не производишь впечатления моралистки! Ты смотришься как истинно свободная женщина! Ну… не теряйся! У тебя есть шанс заполучить мужчину. И ещё како-ого!.. — самодовольно воскликнул он.

И она едва увернулась от его загребающего жеста.

— Придется расставить точки над «и». Я хотела бы донести не только до вашего слуха, но и до сознания, что мир людской весьма разнообразен…

— Вот как?! — Он окинул её серьезным взглядом, показывая, что понимает, насколько безнадежна женская серьезность.

— …но, к сожалению, способы получения удовольствия у человечества весьма скудны, — продолжала она, словно читала лекцию, не замечая несоответствия между абстрактным слушателем и слушателем в трусах, майке, пышущим теплом сытого, сонного тела. — Когда мир радостей людей путают с миром животных радостей, становится непонятно, что же есть человеческое. Я умею получать удовольствия, не занимаясь удовлетворением примитивных физиологических потребностей, поэтому составить вам компанию в разврате не могу.

— У-умно говоришь, — почесал Вадим затылок, — А вроде бы человек нормальный.

— Послушайте, ну какое право вы имеете так разговаривать со мной?! Я… Я, как минимум, не в том возрасте, когда бросаются на случай как голодный птенец, готовый заглотить все, что ни попадя.

— Это как раз твой плюс, а не минус. — Указал он на неё пальцем. Помолчал немного и, вздохнув, выдал в запале: — И вообще, ты — то, что мне и надо! Надоели мне эти претендующие на знания роли человека в жизни девчонки! Все! Хватит с меня! Последнюю я бросил в фонтан.

— В фонтан?! Зачем же в фонтан?! — Ее широко распахнувшиеся глаза уставились на него в немом изумлении.

— Привел её в ресторан… (да она сама бы год на такой обед работала), а тут эти самые пресловутые лица "кавказской национальности"… танцевать её зовут. Я пустил. Натанцевалась, разогрелась и зачем-то начала меня в их круг тянуть. Оттолкнул её я, а она вылила мне бокал шампанского на голову. Я бросил её в фонтан и ушел.

— Как вы могли?! Вы оставили женщину в трудном положении!

— Пусть с ней те, кто танцевал, тот и разбирается.

— Но это же опасные люди! — Мгновенно перестроилась она на иную тему, что Вадим с удовлетворением отметил про себя. А она продолжала выплескивать свое возмущение: — Ваша леди, конечно, была не права, но вы же могли, как джентльмен, понять, что она несколько не в себе, что у неё экспансивный характер, но доставить её в таком состоянии домой вы были просто обязаны.

— Но она меня унизила!

— Ах, вот как! Я думаю, было отчего вылить вам на голову не только бокал — целую бутылку! Я уже битый час стою перед своею постелью, а вы и не думаете трогаться с места. Вы совершенно неподъемный тип!

— Подъемный.

— Это почему же?

— Потому что!.. Какого черта тебе надо было подходить тогда в кафе к нашей компании. Вот я и поднялся, чтобы приехать к тебе «алаверды».

— Все! Это невозможно! — Воскликнула Виктория, чувствуя в мозгу нечто наподобие короткого замыкания от его объяснений. — Я пойду прогуляюсь. А вы подумайте, что вы творите. Слово за слово, а в результате тянете из меня силы, тратите мое время. А я всего вторую неделю в Москве. Мне много надо сделать.

— Что?! Что надо сделать? Скажи, сделаем вместе, или я помогу.

— Да не нуждаюсь я в вашей помощи! — Она упрямо не переходила с ним на "ты", — Мне надо для начала купить сюда хоть какой-то раскладной диван. Здесь же все как после погрома! Ведь здесь жила молодежь! Хорошие, правда, творческие ребята, я ничего не могу сказать о них плохого, но они ещё думают, что все у них будет, только потом, поэтому настоящего не ценят. И нет ничего неестественного в том, что, живя здесь, они все, что могли сломать — сломали, разбить — разбили. И сплю я, пока что сын в отъезде, на его постели, то есть вы сейчас лежите на его постели. А после ему придется перебраться на раскладушку. А мне бы не хотелось, чтобы он не высыпался. Он молод — ему надо действовать и действовать. А чтобы беспроигрышно действовать — надо хорошо высыпаться. Вот видите, как все предельно просто.

— Ерунда какая-то. Зачем дело стало?..

— Конечно, ерунда, но в таких условиях жить невозможно — теперь я это точно знаю. А в таких квартирах живут только в Париже, да и то — не живут, а ночуют. Поэтому мне надо, пока я в силах, купить квартиру. А ещё срочно машину. Потом мастерскую. И все это мне нужно для того, чтобы спокойно снова писать картины, общаясь через компьютер со всем миром. Вот и все. Я не нуждаюсь в вашей помощи. Мне просто надо, так сказать, встать, собраться и… вперед!

— Я знал одного художника, он писал свои картины по ночам на кухне. Постелит на ночь клеенку и пишет, пишет, — мазюкает. И не хуже, чем те, что имеют мастерские. Все равно результат тот же, — вы все не умеете продавать своих картин. Всем вам нужен грамотный продюсер.

— Боже мой! Какое откровение! Услышали слово: «продюсер», уцепились. Как я понимаю, продюсеров международного ранга здесь днем с огнем не найдешь. Не расплодились покуда. В этакой культурологически безводной степи они не размножаются.

— Почему в степи?

— Сознание кочевников-временщиков главенствует. А кто осел — живет с бетонною одышкой.

— Ну осядь ко мне, полежи. Ну полежи, а то я что-то мерзну.

— Но я же не грелка! — возмутилась она, отскакивая к двери, явно готовая бежать из собственного дома.

— Слушай, а как ты оказалась в Африке? — увел её от мысли о побеге из собственного дома Вадим. — Кому нужны наши художники? Подозреваю, это был бурный роман! — Он встал с постели, надел на себя свою белую рубашку, потом затянул галстук, отвернувшись. Мелькнув перед ней пухлыми ягодицами, пыхтя и отдуваясь, втиснулся в джинсы.

Виктория отвернулась, подавляя раздражение его бесцеремонностью. Но её буддистская тактичность, не давала выносить скорые суждения о человеке. И она начала свой рассказ.