"Все равно!" - читать интересную книгу автора (Кусакин Владимир)

Май 2003

Али с солдатами навешивал под крылья сварные конструкции пусковых установок ракет, и монтировал пулемёт в кокпите.

Выглядело безобразно на мой вкус, но он сказал что это не главное.

Работать будет, остальное приложится, только кому-то придется сидеть в транспортном отсеке и давить на кнопки.

Я сразу догадался, кто это будет.

— Игорь, а как же Оля?

— Вы что, вместе спятили что-ли? Она ходит за мной и спрашивает: — А как же Жека? — передразнил он сестру. — А ты о ней… Со мной она остаётся, понятно? Хватит дурака валять, у меня ещё у самого ничего не готово!

И он ушёл.

Я, побегав кругами, задавал тот же вопрос Али.

— Жека, — сказал он подавая мне гаечный ключ, — закрути вот здесь и здесь, а я посмотрю, можно ли доверять тебе ответственную работу.

Я схватил инструмент и закрутил гайку вкось.

Али покрякал и выгнал меня.

Оля сидела в операторской, закрытая братцем на громадный замок. Разговаривала с Москвой и штабом округа. Что-то отправляла и принимала. Один я был без дела.

К вечеру они закончили всё. Али пришёл первый, за ним остальные.

— Докладывай! — коротко кивнул он Оле.

— Москва подтвердила, товарищ полковник!

— Мне без разницы что Москва говорит, наши что сказали?

— Будет поддержка, три СУ-29 сейчас на базе в Арбай-Хэрэ. Но они предупредили — бить будут только на нашей территории, то есть на Монгольской.

— Угу, — сказал Али, — будем считать что всё пойдёт по плану.

— А если нет? — спросил я.

— Тогда всех на самолёт и фью-ю! — он изобразил рукой улетающий самолёт.

— На твоём тихоходе только от тушканчиков убегать! — Игорь смеялся, близость боя преобразила его. — Ничего, мы с ребятами задержим их. У нас «Стрела» есть.

— Одна? — иронично спросил Али.

— А тебе сколько надо? — разозлился Игорь. — Мы сейчас рассматриваем худший вариант.

— Давайте рассмотрим лучший. — предложила Оля.

— Нет уж, давайте вернёмся к плохому. — возразил я.

Али с Игорем обменялись понимающими взглядами.

— Жека, тащи телефон и звони своему предательскому боссу.

— А не рано? — спросил я, — Шестьдесят километров китайцы за два часа проскочат.

Мы тогда ещё не знали, что китайцы не дожидаясь сигнала, вплотную подошли к границе. Осталось сорок километров.

Мы с Али вылетели в пять утра, и сразу увидели их. Автомобили похожие на наши Уралы, тащили за собой смешные двухколёсные прицепы, битком забитые солдатами. Наши расчёты оказались ошибочными.

Али связался с базой и скомандовал взлёт для СУ-29.

— Через пятнадцать минут будут! — радостно закричал он.

— Поздно! — в боковое окно мне были видны пять чёрных точек над горизонтом. — Вертолёты!

— Иди на место и жди сигнал! — голос Али не изменился, проклятый бусурман!

Почему-то раньше я думал что все самолёты снабжены переговорными устройствами. Али переубедил меня.

— Есть в грузовом отсеке две лампочки, красная и зелёная, то есть красная и жёлтая, зелёный абажур разбили. Как только жёлтая заморгает, дави на кнопку один. Всего кнопок три. Смекаешь? Ты часом не дальтоник? Красный от зелёного отличить сможешь?

— У тебя же нет зелёного…

— Значит дальтоник, всё таки.

Самолёт наклонился и пошёл вниз, зажглась жёлтая лампа.

— Ловите! — подумал я, нажимая на первую.

Мне страшно хотелось посмотреть, как лягут ракеты. Они были старого образца с лазерным наведением на цель, но всё равно оставались надёжным оружием. Что плохо; Али должен был держать метку до взрыва, и только потом уходить.

Поэтому я и сидел в транспортном отсеке. Один держит цель, другой давит кнопки.

Али положил аэроплан на крыло, перед набором высоты. Подуло ветерком. Посмотрел откуда. Дырка в фюзеляже, вот ещё одна! Пока смотрел прибавилось штук двадцать. Выскочил из кресла, поскакал к Али.

— Али! — закричал, — По нам стреляют!

— Иди назад! Они пилота выцеливают!

— Ну да, конечно! Стреляют в тебя, а попадают почему-то в меня.

Лицо Али было бледным.

— Иди назад, я на второй заход пошёл!

Я ушёл, но вид его мне не понравился.

Сейчас выстрелим, и пойду проверю снова.

Проклятая лампочка замигала, как только мы вошли в пике.

— Торопишься! — заорал я, и надавил на кнопку.

Ракеты вздохнув ушли.

Я опять отстегнулся и побежал в кокпит.

— Держи на цели! — прохрипел Али.

Я сел на место второго пилота, хорошо сказать: "Держи на цели!", а если она крутится? Никогда раньше не понимал, почему лётчики тратят так много патронов, чтобы сбить самолёт противника.

Оказывается его трясёт как трясогузку, компьютер может и справился бы, а как мне?

Я не попал в кран, зато повредил мотор, потому что он въехал в неглубокую воронку одним колесом и застыл.

Самолёт продолжал нестись к земле.

— Плавно! — послышался голос Али

Что он сказал? Плавно? Я потянул штурвал на себя, угол атаки изменился.

Потянул сильнее. Мотор взвыл.

— Плавно!

Я сдал вперёд, земля, мне казалось, была уже в двух метрах.

Вспомнил что элероны помогают и работают на сельсинах, на какой угол повернёшь, на такой точно они и отработают. Вот они, и стоят параллельно.

Сейчас мы вас! Стало легче тянуть штурвал. Я почти вышел на нормальный полёт, как правый мотор разлетелся.

Али был без памяти. Мы начали быстро терять высоту.

Смертельно раненный самолёт терял высоту, всё время стараясь завалиться на повреждённое крыло.

— Обороты! — простонал Али.

— Что обороты? Меньше? Больше?

Зря спрашивал, он опять был в ауте. Приходилось соображать самому. Если уменьшить — летучесть уменьшится, ляпнемся на грунт как пить дать. Если добавить — то и летучесть прибавится, но только с одной стороны, и завалит меня опять же, и на то же самое место.

Вопрос: Что лучше?

Так, и пальцем в меня тыкать не надо, в такой ситуации если маму вспомните и то хорошо. А то, летучесть им не нравится. Достоевский за такое слово всю жизнь боролся. Что-то типа: Леталка, а у неё летучесть.

Сволочь Али! Дал себя подстрелить в такой момент! А я жениться собрался, детишек развести. Работу найти нормальную.

Только сейчас я заметил вертолёт. Он висел прямо передо мной, и уродливая китайская рожа махала мне своей маленькой ручкой.

— Бай-бай, Жека!

Всё случилось в одно мгновение. Откуда-то из под брюха моего самолёта вырвалась тонкая как игла «Стрела». Ударом взрыва самолёт качнуло и он опять пошёл вниз. Я не видел как прилетели наши штурмовики и похоронили китайский батальон. Потому что лезть не надо, уроды! Даже в Монголию.

Чуда не произошло, мы шлёпнулись на землю. Перед этим я выключил последний мотор, и постарался погасить скорость, задирая нос самолёта. Сто сорок километров в час, это точно, а дальше темнота.

Я очнулся через три дня в госпитале. Прямо передо мной торчали мои загипсованные ноги, и боль в голове, как будто с меня содрали скальп… На соседней кровати лежал Али, и сосредоточенно пускал мыльные пузыри из детской тубы с пеной. Он всегда делает всё обстоятельно.

Заметив движение на периферии, он повернул ко мне своё широкое лицо в резких морщинах, и улыбка тронула его жёсткие губы.

— Наконец-то! — вздохнул он. — А то я думал, что совсем один остался.

— Как остальные?

Я чувствовал приближение беды в его глазах, но этот вопрос было не обойти.

— Оли больше нет! — сказал он безжалостно.

Я закрыл глаза. Игорь обещал мне, что всё будет хорошо.

— Как?

— Сергей и Дима были здесь. Они рассказали.

Он заметил мой непонимающий взгляд, пояснил: — Солдаты.

Это ни о чём мне не говорило, солдат я знал только по номерам. Они строились согласно этим номерам, когда Игорь командовал:

— По порядку номеров ра-ассчитайсь!

Первый всегда был первым, второй — вторым. Так я и запомнил их.

— Номера! — попросил я.

— Второй и Пятый. Они сказали что у Игоря был выбор. Один вертолёт шёл прямо на них, а второй готовился сбить наш самолёт. Ольга показала ему на нас….

Я не хотел больше жить, я плакал. Мне всё время мерещилась Оля, показывающая рукой на наш самолёт. Спаси их!

В палату ввалилась делегация. Возглавлял её моложавый генерал, с голубыми петлицами ВВС.

— Ну, где тут наши герои? — фальшиво спросил он.

— Уйди! — сказал Али тихо.

— Не-е по-онял? — повысил голос генерал.

В руке Али блеснул никелем автоматический пистолет неизвестной мне системы.

— Тебе сказали, уйди!

Генерал попятился и вышмыгнул за дверь.

— Твой отдам тебе потом. Жить трудно, ай-яй! Но надо!

— Где её похоронили, Али?

— Олю не похоронили … — Али глядел на меня словно сомневался, говорить мне об этом или нет.

— Имею право! — сказал я.

Он покивал.

— Игорь отнёс её на ваш НЛО, положил в отсек предназначенный для четвёртого, и закрыл тарелку на ключ.

— А как же …?

— Никто не знает местонахождение танка. Солдаты не скажут, Игорь тоже …

Я кивнул. Да, это тайна.

— Согласно выступлению Министра Обороны, ничего не было, а была секретная операция, которая к сожалению не удалась.

— А аэрофотосъёмка?

— Врядли, им понадобится второй Жека, тем более там будет наша Южная база. Никто ничего не тронет.

— Как ты это узнал?

— Ты всё время забываешь, что я не только твой пилот. Как ты говоришь?

Места надо знать! Кстати, я отправил твою фотографию "Семь колодцев" в Академию Наук, в Новосибирск. Они сказали что это что-то грандиозное, и вообще это не колодцы.

— А что?

— Поправишься, съездим!

Ещё через десять дней он пришёл ко мне, как всегда в гражданском.

— Погуляем?

Посадил меня на каталку и повёз в парк позади госпиталя.

— Жека, Игорь хочет с тобой поговорить …

— Я не хочу его видеть. — я подумал, — Скажи, сам его найду.

Он промолчал.

— Получены новые списки допуска, с первого по двенадцатый. Тебя там нет.

Я разочарованно вздохнул. А что ты ожидал? Четырнадцатый уровень?

— На твоё имя поступил номер 1181.

Это было знакомо. Добавочный к телефону.

— Это всё?

— Ещё вот это… — он достал из кармана прямоугольную коробочку неизвестного материала. — Ты извини, что я любопытствую …

— Это программатор.

Удостоверение камеры хранения лежало в нагрудном кармане, я вынул его, проверил где начало — где конец, и всунул в щель приёмника. Слот.

Прибор засветился красным светом, потом переключился на зелёный. Готово.

Карточка выехала с другой стороны на сантиметр.

Я приложил палец и перевернул её на обратную сторону, там было сообщение.

— Вызывают в Москву. — сказал я Али.

— С пересадкой?

— На этот раз летим вместе.

Через два часа на военном транспортнике мы вылетели в Москву.

Озадаченный пилот пришёл к нам после набора высоты.

— Приказано посадить в Шереметьево, товарищ полковник!

— Что-то не так, пилот?

— Так ведь первый раз, в Шереметьево…

— А меня всё время в Шереметьево возят… — сказал Али и прижмурился, видимо представив красную ковровую дорожку, почётный караул и толпу сумасшедших женщин, скандирующих: Али! Али! Али!

— Я же всё время на гражданских летаю. — продолжил он. — Слушай, Жека! Мы сейчас на борту военного самолёта, прослушка тут безнадежна. Сам проверял.

Он повёл плечами, мол всё в порядке, не волнуйся.

— Да я как-то и не волнуюсь.

— Я читал твой файл, нам присылали…

— Угу, Игорь тоже приставал, короткий говорит.

— Очень короткий.

— Удлинить?

— Только для меня.

— Хорошо. Что тебя интересует?

— Как ты учился в школе?

— Хорошо учился, на тройки.

— Спортом занимался?

— А что это ты спортом заинтересовался? Сам-то небось и забыл, что это такое? — я оглядел его плотную, с брюшком фигуру.

— Что значит забыл? Да я почти каждый день занимаюсь!

— Видимо это какие-то странные упражнения, вон ты какой хомяк стал. Ладно, ладно! Я пошутил. Собственно как и все мальчишки. Сначала бегал за мячом и шайбой, а потом с таким же рвением за девицами. И я тебе клянусь, это намного тяжелее, чем бегать и прыгать.

Познакомился с одной на танцах, а она ни в какую; ни обнять, ни приголубить.

Сама в общежитии живёт, четверо в комнате. И я тоже, только в другом районе, почти час добираться. Проводил её домой однажды, всё чин-чином, стою у неё под окном, а зима и снег идёт. Повыглядывала она, потом они свет выключили, спать улеглись. Я быстро домой, на последнем троллейбусе. Часы завёл на пять утра, и в шесть был под её окном, как штык. Снежок всё метёт, и холодно. А у меня рукавичек нет. Тут и звонок будильника, на работу пора. Свет у них зажёгся, тени по занавеске. Вдруг открывается одна, и смотрю, моя красавица … глаза по плошке, рот открыт. Подруги опять же вокруг. Потом узнал что сказали. Что-то вроде: "Не будь дурой, таких теперь не встретишь, чтобы всю ночь на морозе простояли из-за тебя. Беги к нему и тащи сюда. Мы на работу, а ты согрей его, а то ещё заболеет чем-нибудь".

— И что потом?

— Потом ничего, я даже имя её не помню. Семнадцать лет, вот такие игры.

— А что за золото ты на Таймыре нашёл?

— Не совсем на Таймыре. С этим золотом я в Георазведку ходил, а они мне не поверили. Район разведан давно, пустой говорят. Так я больше и не навязывался.

У американцев подобный случай был, в Монтане по моему, не помню точно. Был один золотоискатель в конце 19-го века и нашёл он золото, много, лошадями вывозил. А потом убили его вроде как, а жилу так и не нашли. До сих пор любители ищут. Оно хитрое, пятаком может на поверхность выйти, а ни по краям, ни вокруг, ничего. Тысячу лет ходить можно, не найти … И ты Али на меня не сердись, это я не кручу, просто в другой раз. Хорошо?

— Восточные люди умеют ждать.

— Угу.

— Что, угу?

— Дождутся говорю, некоторые восточные люди. Летать научишь?

— Научу Жека. Только ты не пропадай!

— Тогда может скажешь, кто устанавливает этот уровень секретности?

Али задумался, поморщил нос, поёрзал на сидении.

— Не знаю, Жека! Хотя мне тоже было интересно. Пробовал узнать, но … Бумаги приходят из секретного отдела. Но к ним они тоже поступают сверху. Пример хочешь? Лет двадцать пять назад мне довелось работать на Северном космодроме в Плесецке. Там у каждого солдата пропуск с допусками, карточка синяя такая, по крайней мере тогда была синяя. По краям карты штампы допусков, маленькие такие печати. На них всякие зайчики, черепашки, уточки изображены. Если у тебя один зайчик, значит ты всю службу будешь ходить на точку «Зайчик», потому что на другую тебя не пустят. Бывало конечно разгильдяйство…

Он вздохнул.

— Да-а, присутствовал я на утреннем разводе в одной части. Пропуска вид теряют, их иногда менять надо. Командир командует:

— Всем предъявить пропуска на осмотр!

Все вынимают. Мы пошли вдоль строя. У одного пять, у другого шесть штампиков-допусков. И стоит такой замухрышистый солдатик в очках, держит пропуск. Весь уштампован!!!

— Видишь? — командир меня спрашивает, — У меня только пятнадцать, а у него сорок два! Кто ему это дал?! Загадка! Да ты посмотри на него!

Али говорил, а я лихорадочно соображал. Кто же из наших попадает под описание замухрышки в очках?

— Подожди Али! Может у этого солдатика какая-нибудь примета была? Скажем обе ноги левые, или родимое пятно во всю щёку?

Прижмурился Али, вспоминая.

— Особых не было. — наконец сказал он. — Только вот глаза…

— Что глаза?

— Складки верагута очень большие, края глаз накрывали. Я ещё тогда внимание обратил.

— Ага, знаю о ком ты говоришь.

Обычно мы работаем в одиночку, но бывают случаи, когда посылают компанию. Поэтому начальство устраивало для нас семинары, чтобы народ узнал и увидел с кем работать придётся. Вот там мы с ним и познакомились. У Виктора вид замороченного интеллигента, иногда надевает очки, чтобы спрятать свой несчастный взгляд, иногда снимает.

Преимущественно на работе, чтобы всерьёз не относились.

Он тогда уже зубром был, сотни находок. А как ножи кидает?! Вот этому он и меня научил. Подготовки у нас практически никакой. Кто-то был в армии, кто-то нет. Искать можешь? Вот и ищи! А Виктор мне своего кузнеца отдал. Берёт дорого очень, зато уж сделает…

— Ты не зацикливайся, — сказал он, — тебе не нужно десять ножей, он сделает один, но твой!

На вопрос: "Из чего делать?", ответил:

— Метеоритное железо! Самый лучший вариант. Завтра пойдём к коллекционеру, который такие штуки скупает, он продаст.

— Точно продаст?

Виктор улыбнулся.

— А куда он денется? Деньги готовь!

— Сколько?

— Тысяч десять.

— Рублей?

— Ага, рублей, только американских.

Десять тысяч — это всё что у меня было.

— Потянешь? А то могу занять.

— Нормально. Только у меня ещё никогда не было ножа, который можно поменять на машину.

Метеорит мы купили. Коллекционер долго смотрел на Виктора печальными глазами.

— Только если для работы. — наконец сказал он, и полез доставать.

Метеорит был чёрного цвета и выглядел как обычный булыжник, но с одной стороны отполирован. Там были видны серебряные точки-вкрапления, как звёздное небо ночью.

Кузнец заломил несуразную цену, а денег больше не было. Пришлось подогнать ему мой старый «Москвич», без одной рессоры.

— Утешил ты меня, Евгений Александрыч! Буду теперь на машине по селу разъезжать. — говорил он разводя огонь. — А рессора, чего ж, скуём новую. Ты посиди здесь в тенёчке, жена сейчас квасу принесёт.

Процесс ковки занял всего полчаса, не считая приготовлений, которые заняли почти целый день. И подгонки по руке, ещё час.

Нож получился большой и грубый, с отметинами молота.

— Вот, — сказал кузнец, — это он! Можешь называть произведением искусства.

Должно быть у меня была очень разочарованная физиономия. Он засмеялся.

— Ну не хочешь, не бери.

Подошёл к сундуку, открыл.

— Можешь всё забирать!

Сундук был набит холодным оружием. Кинжалы, шпаги, сабли. Я взял одну, сверкающая, украшенная инкрустацией, на лезвии клеймо "Сделано в году 1802 мастером Михеевым". Вот это да! Может этой саблей с Наполеоном воевали!

— Ну ты и жулик, Михалыч! — голос Виктора от двери заставил меня вздрогнуть.

— Брось эту железяку Жека! Он такие для музеев делает, из китайской нержавейки. Нарочно сходи в областной краеведческий, сколько там этого барахла? А, Михалыч?

Он взял из рук кузнеца мой нож.

— Смотри!

Виктор поставил лезвие на ломик, лежащий на верстаке, и ударил по нему молотком. Конец лома отвалился и запрыгал по полу.

— Такую вещь спортили. — проворчал Михалыч, впрочем вид у него был довольный.

— На! — Виктор протянул нож мне. Я взял его холодную тяжесть и провёл рукой по лезвию.

— Ничего не напоминает?

— На кремнёвый нож смахивает. В музее видел.

— Бери выше! — он вытащил из-за пояса родного брата моего тесака. — Так делали обсидиановые ножи, самые острые и тонкие лезвия на Земле. Ещё в древние времена ими делали операции, да и сейчас делают. Но обсидиан хрупкий, а это …

Он бросил свой нож на наковальню плашмя. Тот подпрыгнул, перевернулся в воздухе и воткнулся в пол.

— Видишь? Сам втыкается! А почему? Михалыч не говорит. Ты знаешь Жека, что все кузнецы с чёртом братовья? Давай клей, чёртов брат, сейчас ручку сделаем.

Он опустил рукоятку в банку с клеем, который варил кузнец, дал стечь всё лишнее. Посмотрел, похмыкал.

— И верёвку, старый барсук! У тебя ещё должно с прошлого раза остаться.

Эти верёвки плетут на Мадагаскаре. — продолжал он обматывая рукоятку. — Дал я этому кулаку бухту, так он её быстренько растранжирил. Продаёт он её, что-ли? Если красоту захочешь, у него ещё проволока есть специальная, сам тянет.

— Нет, красоты не надо. — отказался я, уже начиная любить своё новое оружие.

— Сейчас подогреем его, чтобы клей встал намертво, и всё. Пользуйся! Только сначала научись попадать в цель!

И я научился.

— Виктор Васильевич Карасёв, на брови маленький шрам, вот такой! — я показал.

Али обрадовался.

— Точно, а я уже подзабыл. Так ты его знаешь?

— Больше года не видел.

— Встретишь, скажи что я с ним хотел бы встретиться. — Али зашевелился от переполнявших его чувств.

— Найди его по своим каналам.

— Нельзя, как потом объяснить такое внимание? Вы же все под колпаком.

— А как же я?

— Тебя встречают те, кому можно.

В Шереметьево у трапа нас встречал Араб и его команда.

— Рад что всё обошлось, Евгений Александрович! — сказал он и осёкся.

Я заметил как Али наступил на его блестящий ботинок, и повернул каблук.

— Поговорим в машине? Или …

— Или …

— Тогда поехали.

За всю дорогу Араб позволил себе только одно замечание.

— Ваши действия вызвали громадный резонанс в некоторых кругах, сейчас они пытаются потушить пожар в собственном доме, но не исключаю, что он может перекинуться на нас. От вас, вернее вашей подачи, Евгений Александрович, будет зависеть очень многое.

— Сделаю всё что смогу! — ответил я.

Видимо удовлетворённый моим ответом, Араб качнул головой и закрыл глаза.

Остальной путь мы проделали молча.

Целую неделю после этого, меня тренировали. Как глядеть в глаза, как отвечать на вопросы. Гипс не снимали.

— Походи так, — сказал Араб, — Пусть китайцы видят, что не одни они пострадали в этой схватке.

Ожидали проверяющего из Пекина. Он должен был решить дальнейшую судьбу нашего отдела. И его хозяев тоже.

— Их арестуют?

— Нет смысла делать это сейчас. Что им могут предъявить?

— Ну-у… — я задумался. — Измену Родине, например.

— Евгений Александрович! Измену можно повесить на меня, на вас. И можете не сомневаться, что так оно и будет. Лучше ответьте, не хотели бы вы, пока суть да дело, пройти курс молодого бойца?

— Молодого бойца?

— Хотите, назовём его курсом неуловимого мстителя. Только так! — он сжал сигарету в пальцах, — Заниматься будете, когда у нас найдётся время. Поэтому вы должны быть готовы днём и ночью. Согласны?

А что я должен был ответить?

После этого время стало двигаться скачками. Спортзал, кроссы, класс теории, стрельбище, обычно под утро приезжал Араб. Объяснял основы и разглядывал меня клюющего носом. Я всё время находился на острие, а люди не могут так жить.

— Могут! — сказал Араб. — Люди могут! Собачка помрёт. Поэтому мы учим не собачку, а тебя.

И всё покатилось дальше.

Примерно через полгода, приехал Араб и сказал:

— Хватит! Два дня на то чтобы утряслось! Потом экзамен. Если не сдадите, до конца своей жизни будете звать меня "Ваше сиятельство".

— Я сдам!

— Если так, то я начну вас звать Жекой. Вы знаете перевод вашего имени с китайского?

— Это нечестно! — сказал я чувствуя, что где-то здесь подвох, но никак не мог его увидеть.

— Да, и Алишер приезжает завтра. Он собирается учить вас летать, а то один самолёт вы у него уже разбили. Так он опасается за другой.

Всё решили за меня, потому что мной двигала месть, а они собирались направить её в нужное русло.

— Ты сгоришь на этом пути! — сказал Али однажды.

Араб сидевший у камина, с интересом глянул на нас поверх газеты.

— Не беспокойся за него, он постарается гореть потише. — ехидно усмехнулся он.

Начинался бесконечный спор о психометрике, который они заводили почти каждый вечер. Али был за то, что все люди разные, нельзя ко всем подходить с аршином Араба. Другой же считал, что психическая энергия является некоей константой, примерно такой же как складной метр.

— Возьмём к примеру Жеку! — восклицал Али, забывая о своей восточной невозмутимости.

— Нет! — коротко отвечал Араб.

— Почему?

— Потому! Он не человек, в нормальном смысле этого слова. Извини, Жека!

— Да ничего. — отвечал я, и шёл собираться гулять. Зима. Темно.

— Очки не забудь! — хором кричали они мне вслед.

Очки чтобы защитить глаза от веток.

— Ноги у тебя слабоваты. — сказал как-то Араб, только теперь я звал его Дмитрий Васильевич.

— Я каждое утро по сто приседаний делаю! — возмутился я.

— Хоть по двести. — Дмитрий Васильевич был лаконичен. — Начинай бегать по снегу, Жека, по глубокому снегу! В идеале ты должен обогнать лыжника.

— Какого лыжника?

— На первый раз лыжником будет Али. Ему давно пора размяться.

Али возмущённо запыхтел, но согласился.

Я упал через пятьдесят метров, с мыслью никогда не подниматься. Н-да-а!

После такого позора, я решил тренироваться один.

— Посмотри как движется лось! — Араб дал мне подсказку. Я посмотрел. Прыгает.

И может бежать часами. Северные олени тоже.

Иногда, бегая по заснеженному лесу, я воображал себя одиноким снежным человеком в поисках родственной души. Только никого не было рядом.

Даже Она покидала меня в дни, когда хандра наваливалась полутонной тяжестью.

Пробежав по лесу я выскочил на взлётное поле. В конце его стоял ангар с нашим самолётом и часовыми. Полоса не охранялась. Это нормально, здесь нечего охранять, кроме ламп. И увидел их…

Два человека в белых маскировочных комбинезонах ковыряли промерзший грунт, прямо на линии световой дорожки.

В белом, значит не наши! Зачем прятаться на своей территории?

Я вытащил нож, с которым никогда не расставался, и взявшись за рукоятку, что обеспечивает почти стопроцентное попадание тупым концом с семи метров, бросил.

Потом извинюсь, если ошибся.

Нож ударил по шапке одного из сидящих. Всё, я был безоружен. Но и оставшийся не обнаружил желания сражаться насмерть. Он моментально отпрыгнул за сугроб, и через несколько мгновений уже мчался по снежному полю, в спасительную темень леса. По всей видимости это был классный лыжник, но он никогда не видел снежного человека. Йети. От которого невозможно убежать.

Большими прыжками я приблизился к нему на расстояние вытянутой руки и поскакал рядом. Краем глаза увидев чудовище с громадными глазами (очки), он дёрнулся в сторону и упал. Жутко ухнув, я подбросил своё тело в воздух и приземлился на его лыжи. Они треснули. Паровоз дальше не пойдёт!

Он уже понял что я человек, но не делал никаких попыток освободиться. По глубокому снегу далеко не убежишь, да ещё и по башке могут дать, за то что сразу не сдался.

— Хитрый ты, парень! — я пнул его по ноге, вот теперь точно никуда не денется, к тому же привлечённый моими криками и скачками, к нам направлялся патрульный снегоход.

— Откуда они взялись? — задал вопрос своим учителям на следующий день, во время завтрака.

— Килька. — сказал Али.

— Килька — это такая громадная рыба. — отозвался Араб. — Очень умная и сообразительная. Не подходит под определение.

Он запихнул в рот очередную ложку фруктового салата, сморщив своё лицо. Дмитрий Васильевич ненавидел всю траву на свете, но его печень отказывалась работать. Он знал, что ему осталось недолго, поэтому спешил. Иногда боль становилась невыносимой, тогда откинувшись в кресле, он просил Али принести ему сигару, сделанную из солнечно-жёлтых листьев редкого турецкого табака.

— Давай назовём его Жека. — обратился он к Али.

— А как его звали раньше?

— Какая разница?

— Ты прав, конечно…

Араб положил подушку с правого бока, сверху он устроил свою сморщенную жёлтую руку.

— Время отвечать на вопросы. Впрочем … Работники МГБ не были альтруистами, когда передали тарелку под опеку армии. Находка Монгольской тарелки не была сенсацией. Секретные лаборатории уже располагали несколькими подобными, к тому времени. С одной был снят небольшой прибор, и передан в новую лабораторию, которая находится недалеко отсюда, во Владимирской области.

Практически эта лаборатория занималась тем, что курочила находки, поставляемые КГБ со всего мира, пытаясь определить как это работает. Так вот …

Он замолчал, прислушиваясь к боли, махнул ладошкой.

— Прибор прост с виду. То есть совершенно ничего необычного. Излучатель без источника питания, и пластина неизвестного назначения, вставлявшаяся в него. Излучатель состоял из семи колец, разной толщины, и соответственно резонансной частоты. На пластинке было что-то записано с помощью электромагнитного поля высокой частоты, но об этом узнали только тридцать лет назад. Здесь есть интересный момент: тогда же начали пропадать люди, некоторых из них находили спустя год или два. Со стёртой памятью. Причём стирали выборочно. Официальная наука утверждает что это невозможно. И тем не менее … Самый известный случай с немецким бизнесменом. Он поехал из Гамбурга в Ганновер подписывать контракт и пропал. Нашёлся сам, в России. Ни денег, ни документов. Разучился читать и писать. Так и не вспомнил своих родственников. Периодические сильные головные боли. Впрочем как у всех. На сегодняшний день память не вернулась ни к одному.

— Где этот прибор сейчас? — спросил я.

— Прибор не главное. Мы делаем излучатели не хуже чем инопланетяне, или кто они там. Пластина с информацией исчезла. А это плохо, очень. На основании всего этого, мы можем считать, что создан компактный прибор для стирания памяти.

Более того, никто не знает, изменяется ли генная память человека под воздействием этого аппарата, и если это так, то какой-нибудь ухарь скоро вознамерится производить не зомби, а монстров … А по поводу, кто они такие?

Какая разница? Их очень много. С развалом СССР развалилось всё, а свято место пусто не бывает. Множество мелких лабораторий работают под прикрытием бывших сотрудников КГБ, и вывески приличные. Ты же не обращаешь внимание на фирмы по ремонту холодильников? Я думаю, они разрезали оригинальную пластину. Возможно мощность была потеряна, зато появилась компактность.

Где-то там, — он кивнул за окно, — ходят агенты с такими приборами в кармане.

Их надо найти. Сотри их первым. Для начала ты едешь в Гамбург, искать Янтарную комнату, главный босс дал добро. Хотя, как я понял, он с удовольствием удавил бы тебя собственными руками. Но ты ценный работник. Поэтому тебя удаляют, пока. А это согласуется с нашими планами.

— Её нужно искать?

— Только делать вид. Её уже никогда не найдут.

???

— Почти сорок пять лет солдаты нашего гарнизона в Виленсдорфе, растаскивали Янтарную комнату по кусочкам, на дембель, в подарок маме, невесте … Как ты думаешь, там что-нибудь осталось?

Он кивнул на Али, посапывающего в мягком кресле.

— Алишер обнаружил утечку. Его тогда послали для организации вывода наших войск, по линии контрразведки. А он сразу по магазинам, смотреть чем наши солдатики торгуют, и увидел янтарь. Фигурки, мозаика … в лом. Тогда наши всё скидывали, даже гвозди. И была ночь длинных ножей, впрочем это лирика, никого не арестовали. Отвели его в подземелье и дали посмотреть. Вот, еле выпросил у него.

Дмитрий Васильевич зацепил пальцем шнурок у воротника, и вытащил янтарную фигурку солдата.

— Гляди, Жека! Когда умру, Али передаст её тебе.

Что я мог сказать? Просто кивнул и посмотрел на Али. Он притворялся что спит, пальцы рук лежащие на животе слегка подрагивали. Мне показалось что он плачет.

Весь следующий день старики собирали меня в дорогу и давали последние наставления. Пришлось поклясться на старой коробке из под сигар, что я буду осторожен.

— Возьми вот это. — Араб протянул мне тонкий кожаный фолдер. Я раскрыл. Внутри были бумаги о передаче права собственности. Точно такую же папку он положил на колени Али, который не сделал никакого движения чтобы взять её.

— Это твоё прикрытие и гарантия на будущее. Все пояснения внутри. Разберёшься по дороге.

Я понял и не стал протестовать. Они не стали мне друзьями, слишком большая разница в возрасте и опыте. Это было другое, гораздо больше, чем простая дружба.

И я благодарен судьбе за это.

На третий день в Гамбурге, я получил страшное известие. На нашу базу в лесу, было совершено нападение. Дмитрий Васильевич и Али были мертвы.

Теперь на моём сердце стало три шрама, по одному за каждого любимого мной человека. Найти! Да, сначала найти, потом я буду знать что делать.

Я ходил по сырым, серым улицам Гамбурга и смотрел, в надежде не пропустить какой-нибудь знак. За три месяца я успел изучить большую часть города, временами мне казалось что время остановилось и я топчусь на месте.

Как говорил Петрович?

— Если не знаешь где и как искать, не ищи! Положись на случай, он никогда не подводит.

За тысячу евро я купил у турка на базаре побитый Опель. Старая регистрация и страховка всё ещё была приклеена к номерам. Значит можно ездить, только не привлекать внимания полиции. О ней я как раз беспокоился меньше всего.

С базой я связывался два раза в неделю, ответ был один: — Продолжай искать!

О том что у меня уже давно должны были закончиться деньги, никто не вспоминал.

Я тоже. Поэтому все были довольны.

22 Апреля я решил устроить себе пикник. Не потому что день рождения Ленина, просто было светло и грустно.

Я не стал брать автобан. Федеральная дорога, струящаяся среди полей, больше подходила под моё настроение.

Перед выездом за городскую черту я увидел знак «Ausgang», и название деревни «Ritberg». Мне нравятся деревенские жители, их отношение к гостям, их неторопливость и открытость. Кстати и готовят здесь намного лучше.

Да и парковаться можно где попало. Поэтому я затормозил на центральной площади у небольшого гаштета. Вместо сэндвичей хозяин предложил мне попробовать кусок Майского пирога испечённого в настоящей печи. Понимая что разговаривает с иностранцем, он неустанно размахивал руками, подкрепляя свои слова жестами. Я улыбался и молча кивал, понимая быструю речь с пятого на десятое. В общем-то было понятно и без слов. Он хвастался что все окружающие гешефты с гешефтмахерами, ходят к нему отведать удивительную и неповторимую кухню. Из вежливости я начал смотреть, куда он тыкал своими пухлыми руками, и вдруг увидел знак. Точно такой же был на ключе, найденном Игорем в танке с водой. Стрела и лук! У меня пересохло в горле.

— Тащи водки! Во-о-дка! Смирнофф! Ферштейн? И всё остальное тоже тащи, гулять будем! Яволь?

Я сделал руками загребающий жест и вытащил бумажник, плотно набитый сто евровыми банкнотами

Такой язык понимают все, особенно когда им что-то нужно от вас. Когда нужно вам, да ещё за просто так, всех сразу одолевает синдром Дауна. Поразившись заказу заезжего богача, хозяин сдвинул два стола, поскольку на одном это всё никогда бы не поместилось.

А я выбрал место лицом к окну, чтобы без помех обозревать долгожданную вывеску: "Фельдман и K°. Машинен", а также до боли знакомый знак.

Для начала я хлопнул целый стакан водки, приведя в весёлое настроение хозяина и двух старичков-пенсионеров.

— Присоединяйтесь! — показал им на свой стол. Народ начал прибывать, некоторые прослышав о затевающемся празднике, другие привлечённые весёлой народной музыкой из окна забегаловки. Я сказал что плачу за всех и мы составили столы буквой П. Хозяин быстренько прикинув, во сколько это обойдётся, тут же полюбил меня, как своего давно пропавшего брата из Америки. Стало жарко и душно.

Рядом со мной сели. Не поворачивая головы, сказал:

— Так значит это ты маячок на мою машину поставил?

— А чего светиться-то? По какому поводу гульба?

— Смотри напротив.

Мишель посмотрел.

— Это оно?

Мишка завозился на маленьком стуле.

— Я тебе потом объясню, присмотри за дверью, пока я тут гуляю.

Он сграбастал со стола громадный кусок пирога и мою кружку пива, и вылез через окно. Никаких зачем, да почему. Молодец!

Мишель — сын Петровича, правда он сам об этом не знает. А со мной мой старый инструктор поделился. Собственно история житейская. Только Петрович сына из виду не упускал. Пока маленький был, деньгами помогал, когда подрос, от милиции прикрывал. Потом взял его в учебный центр, а когда уходил мне передал, чтобы присматривал. Мне нужен был свой человек в управлении и я пристроил его туда, как внебрачного сына помощника Президента. Потому что по утрам он свои штаны еле находит. Искатель ещё тот, а вот наблюдатель классный и боец хороший. Парадокс! Он теперь единственный, кому я доверяю в этой клоаке. А Карась пропал, где его носит? Непонятно.

Немцы народ приличный. Стереотип германского бюргера — толстый лысый мужчина средних лет, весь вечер пьёт одну кружку пива и ест свиные сосиски с капустой. Всё так, но это за свои деньги. За мои, они почему-то пива не пили, а налегали на коньяк и водку. Тогда я показал им как пить водку с пивом, мне надо было обеспечить смену состава, напился и отвали на свежий воздух! К хозяину пришла подмога; жена и старший сын с семьёй. Я выдал ему авансом три тысячи, и за это он хотел меня облобызать, но я был твёрд в своей сексуальной ориентации.

Шесть часов вечера, а гулять начали в двенадцать. Должно же быть шевеление, хоть какое-нибудь?

В 6:05 открылась дверь, и на пороге показался мужчина в чёрном костюме и белой рубашке с галстуком-бабочкой. Белая шляпа бросала тень на его лицо, но по тому как он застыл, стало понятно, он проверяется. Сейчас он осматривает пространство площади, и его несомненно должны заинтересовать: моя машина и безудержное веселье в гаштетте. Это требовало проверки. Понятно что он не профессионал. При современном уровне техники, если тебя пасут серьёзно, то никогда ничего не увидишь. Совершенно иное — демонстративная слежка, когда тебе просто не дают работать, топчутся за спиной и отпускают глупые шутки. Это нервирует, и превращает тебя в бесполезного агента. Можно конечно пуститься во все тяжкие, но этим ты только покажешь, что у тебя рыло в пуху. Тогда тебя догонят, обязательно догонят, не было ещё случая, когда не догоняли, и обязательно будут пинать тебя ногами. В общем будут делать больно, и очень долго. Пока в чём-нибудь не признаешься. Лучше в какой-нибудь ерунде, если их это устроит. Требуйте чтобы всё было записано в протокол официально. Признания всегда должны быть официальны. После того как всё готово: стенографист, магнитофон и полный кабинет народа, вы можете начинать.

— Да, я виновен, виновен в том, что спал с вашей женой, капитан (майор, полковник).

Тут вы несомненно получите по тыкве, а капитана пристыдят.

В конце-концов, даже судья пойдёт вам навстречу, и даст не больше двух лет условно за попытку изнасиловать соседского дога.

Кажется я выпил слишком много, если такая чушь в голову лезет. Проще надо быть.

Интересно, пойдёт он сюда? Хотя бы для того чтобы убедиться, что все свои, а я лыка не вяжу. Я бы, например, пошёл. Что он ждёт?

Внезапно я понял. Его компаньон уже здесь! Он должен был позвонить и попросить проверить гаштетте на вшивость. Вот скотина! Кто же это? Он должен выйти на улицу, и дать сигнал. Ну вот, выходит. Только не он, а она. Дородная тётка лет сорока пяти, и рожа фашистская. Только что пела про лютики-цветочки на мотив:

— Дойче зольдатен, унд официрен, унд зондеркоманден, нихт капитулирен!

Жалеть её будем? Жалость кончилась со смертью Оли, и моих стариков-учителей.

А она сигареты держит на отлёт, дураку ясно, всё упаковано. В смысле алкаши собрались и бакланят на всю деревню.

Тот что в дверях, стойку поменял, лёгкими шажками к нам направился. Это он прав. Привычкам изменять нельзя, не в духе традиций, а следовательно подозрительно.

— Гутен абенд, фрау Марта!

— Гутен абенд, доктор Фельдман. Как у вас день прошёл?

— Спасибо, дражайшая, так себе. Не зайти ли нам внутрь?

— Ах, спасибо вам за приглашение, вы такой галантный кавалер! Только припозднилась я, ещё постирать и погладить надо.

— Не смею задерживать, уважаемая! Увидимся как-нибудь вечером?

— Хи-хи, ха-ха! Как вы несносны, герр Фельдман.

— Для вас Питер, дорогая Марта!

Он ушла. Довольная. А с этим герром мы в дверях столкнулись. Мазнул он глазами по моей фотокарточке и отвернулся. И то правда, что на меня смотреть?

Физиономия в салате с майонезом, на голове капустный лист, а винищем разит!

Я ещё рот открыл и язык высунул, чтобы быть как все.

А хозяин ему уже с кухни столик тащит.

— Присаживайтесь, герр доктор!

Всё это на немецком конечно, и мне не слышно, да ещё и не понимаю, но гарантирую, попал в десятку! В смысле всё так и было.

Через полчаса, обеспокоенный моим исчезновением хозяин, вместе с герром Фельдманом нашли меня под стеной в коматозном состоянии.

Мой бумажник валялся рядом.

— Сколько он остался вам должен, герр Шлоссер?

— Сущие пустяки, герр доктор. Что-то около двух тысяч.

— Однако, герр Шлоссер! Не много ли? Впрочем, вот ваши две тысячи, и давайте посмотрим сколько осталось. А то нас могут обвинить в бандитизме.

Посчитайте сами, а то у меня глаза в сумерках нехороши.

— Восемнадцать тысяч!

— Богатый турист?

— Он называл какой-то испанский город…

— Уж не баскский ли он террорист, ради всего святого?

— С этих испанцев станется.

— Пожалуй, герр Шлоссер, я смогу дать ему приют на эту ночь.

— Не смею возражать!

— Тогда до завтра, герр Шлоссер.

— Ауфвидерзеен, герр доктор!

Фельдман поднял меня с земли, и поволок в закрома, куда я так сильно хотел попасть. Он затащил меня в комнату и бросил на софу. По пути, я облевал ему весь рукав, и он побежал в ванную.

Вернулся через минуту, и получил пепельницей по голове, не очень сильно, чтобы не дёргался. Я усадил его на стул и связал. Даже рот затыкать не стал. В этом каземате кричи, не кричи, всё равно никто не услышит.

— Was machen Sie? — спросил он, собравшись с мыслями. (Что вы делаете?)

— Заткнись и слушай! — ответил я на русском.

Страх метнулся в его глазах. Понял, понял скотина!

— Nicht verstehen! (Не понимаю)

— Не понимаешь значит? Ну, как хочешь!

У меня не было сомнений что это он, и тем не менее я решил подстраховаться.

Следующая комната была кабинет. На стеллажах книги по физике, и портрет Эйнштейна. На столе саквояж, а в нём … Как неосторожно! Рама сварная, из лёгкого металла, и пластина, как её описывал Араб. Источника питания нет, а излучатель закрыт крышкой. Значит он работает? Посчитал количество колец-резонаторов. Только шесть. Араб говорил о семи, ошибся? Надо будет спросить.

Ярость рванула сердце. Их нет, а эта гнида жива!

Взял саквояж, пошёл назад.

— Это что?

Молчит.

Зажал рукой нос и рот. Пальцем надавил на глаз, что-то лопнуло и потекло. Я отёр руку о его пиджак.

— Без одного глаза жить можно. — сказал я, — без двух тоже, только зачем?

— Почему? Почему вы это сделали? — спросил он визгливым голосом, размазывая слёзы на оставшемся глазу, до второго он боялся дотронуться.

— Это у меня новый метод обучения русскому языку. — объяснил я, — Запоминается легче! Будем говорить? Вижу что согласен. Что это?

— Генератор.

— Какой генератор? Я что, через слово тебе должен по глазу выдавливать? У тебя всего один остался!!! — заорал я страшным голосом.

Со стула закапало. И правда, испугался.

— Генератор стирания памяти.

— Вот теперь всё понятно, продолжай.

— Что продолжать?

Я ударил его по месту где раньше был глаз. Противно конечно. Слизь висела на левой стороне его лица.

— Подумай… — и пошёл мыть руки. Как Понтий Пилат.

Пока умывался, в ушах звучал голос, это Она транслировала с какого-то собрания или товарищеского суда, я не разобрался.

— Это не наши методы, товарищи! Это неприкрытый фашизм, который свил гнездо под сводами нашего …

Я вернулся.

— Фамилия, имя, отчество?-

— Фельдман Яков Хаимович.

— Он же?

— Питер Фельдман.

— Давно здесь?

— С 1991.

— Вот и начни с девяносто первого…