"В любви, как на войне" - читать интересную книгу автора (Асламова Дарья)

"СЛУЖУ ОТЕЧЕСТВУ И СПЕЦНАЗУ!"

Именно так отвечают они, получая награды. Они – это каста, элита, золотой фонд.

Краповые береты. "Крапленные кровью", как они сами объясняют. У них репутация людей, которые сначала стреляют, а потом задают вопросы. Мужчины из мужчин в апофеозе суровой и жестокой мужественности. Про них говорят шепотом, что руки у спецназа по локоть в крови, что в штанах у них вместо члена граната без чеки, что эти ребята из особой лихости могут есть ящериц и змей, собак и живых Лягушек, запивая их водкой. Они посмеиваются над болтовней и знают, что, когда зазвучит труба, каждый из них понесет свою жизнь в руке и швырнет ее в лицо смерти.

Отряд специального назначения "Росич" – один из самых известных в России. "Мы друг для друга больше чем семья, – говорит его командир Игорь. – И у нас свои законы. Мы вынуждены жить замкнуто, закрыто для окружающих, мы создали свой мирок, который помогает нам выжить, и очень им дорожим. Про спецназовцев говорят, что у них одна извилина, которая заканчивается анальным отверстием.

Пусть так. Но поверь мне, для того чтобы остаться в живых, надо уметь не только стрелять, но прежде всего думать".

Сам Игорь в свое время закончил физико-математическую школу с золотой медалью и думать не гадал, что судьба приведет его в спецназ. После того как он в течение многих лет возглавляет "Росич", изменения, случившиеся с ним, удивляют даже его самого.

– Знаешь, мы с женой недавно отдыхали в санатории. Там в лесу жила белочка, 'которая шла на руки ко всем, кроме меня. Что я только не делал! Я двадцать дней за ней гонялся с орешками, а она ни в какую. Будто чуяла опасность.

– Ты, наверное, таки поймал ее и свернул ей шею. Сознайся!

Игорь молчит и улыбается. На шуточки гражданских здесь не принято реагировать.

"Росичи" – сторонники самых жестких мер в отношении чеченцев. "Генерал Ермолов поступал просто: один выстрел из чеченского села, и все село сносилось с лица земли, – говорят они. – В Афганистане использовался тот же метод: если по колоне стреляли, уничтожался без разговоров первый ряд домов".

"Чеченцев надо вешать, чтоб болтались между небом и землей. Для них это самая унизительная смерть", – говорит один из "росичей", парень с ярко-голубыми глазами, и тушит сигарету в пепельнице, сделанной из гранаты (кто бы ни был этот умелец, ему не откажешь в смелости, – пилить гранату не каждый рискнет).

"Росичи" знают, что их ждет, если попадутся в плен. Офицерам отрубают голову, солдатам-срочникам отстреливают указательный палец, чтоб не жали больше на курок. Убить могут только с разрешения того чеченца, который сам захватил в плен, – именно он решает судьбу пленника.

– У нас в отряде есть парень, типичный спецназовец, здоровый и тупой, как бык, – вступает в разговор "краповый берет" Николай. – Чеченцев бьет зверски. Каждый раз, когда его спрашивают: "Что ж ты их так бьешь?" – "Да потому что я их боюсь", – отвечает.

– Знаешь, что сказал Александр Невский после Ледового побоища? "Ебали, ебем и ебать будем". Вот наш ответ всем чеченцам, – говорит Игорь, и глаза У него становятся как льдинки. – Мы свое дело сделаем, только жаль, что к нам относятся как к презервативу – используют один раз, а потом выбрасывают за ненадобностью.

Как только в нас возникает нужда, мы слышим добрые слова в свой адрес, обещания, призывы "Родина на вас надеется". Но, Как только опасность миновала, мы просто отщепенцы и вновь на обочине жизни. А ведь братва только и ждет, когда спецназовцы демобилизуются, чтобы пригреть их. Вместо профессиональных воинов мы можем получить убийц.

"Нам в раю места нет, гореть в аду от причиненных бед", – так поется в отрядной песне "росичей". Отец Андрей из Новочеркасска, доброволец от церкви, вовсе с этим не согласен. Он верит, что точка опоры души должна быть вне ее и что религия даст этим людям состояние равновесия. Этот молодой мужчина приехал в отряд по собственной воле и временно сменил рясу на камуфляж и автомат. Его глаза сквозь стекла очков сияют знакомым идеализмом. "Если меня ранят, я не получу никакой страховки. Если меня убьют, моей семье никто не поможет, – говорит отец Андрей. – Но это мое собственное решение. Ребята нуждаются во мне".

Что касается того сомнительного факта, что священник взял в руки оружие, это не тревожит его совесть. Он считает, что в жизни бывают ситуации, когда и служитель бога вправе использовать силу, защищая справедливость и заветы своей религии.

Не каждому в этих краях везет получить утешение церкви в смертный час или перед битвой. А тут запросто можно войти в царствие небесное с рекомендательным письмом от духовного лица. И "росичи" ценят это. Отец Андрей – свой парень в этой компании, над ним дружески подтрунивают. Он легко принимает шутки и легко прикладывается к стаканчику водки, словно к причастию. Но глаза У него тревожные, словно у пастуха, что не успел загнать стадо в коровник до наступления грозы. Он уверен, что война в Чечне – это не вопрос борьбы с терроризмом, а схватка не на жизнь, а на смерть двух религий.

Главная работа для "росичей" – зачистки. Военные это Делали просто. Бросали гранату в подвал, потом спрашивали: "Документы есть?" Если остался кто-нибудь, кто мог ответить "есть", тогда бросали вторую гранату и после этого входили. Это называлось "постучаться". Сейчас на зачистки ходят внутренние войска и обязательно с представителями Минюста, чтобы соблюсти хотя бы минимальную законность. Все это называется вполне мирно и пристойно – проверка паспортного режима.

У "росичей" есть свои приметы перед операцией. Нельзя фотографироваться и нельзя бриться. Бреются ребята, в лучших французских любовных традициях, не с утра, а к вечеру. И еще одно правило: не брать с собой журналистов.

Мы не сразу поладили с ребятами. Сначала была настороженность, неприятие, язвительная ирония. Потом выпили водки, съели яичницу, и атмосфера потеплела.

После долгих раздумий Игорь сказал: "Ладно, возьмем вас с собой. Выезд завтра в пять утра".

К ночи они разошлись, разгулялись, их было не угомонить. Давали жизни помаленьку. И под водочку, под водочку. А я умирала от желания поспать. Свет белый не мил, так спать хочется. Закрыть глаза и раствориться в усталости. Я порывалась уйти. Но они держали меня железно: "Ну, нет уж. Раз начали, надо идти до конца. Догуляем, а после на зачистку". Я упиралась. Но они неплохие психологи, эти ребята. Они решили нас с Олегом разъединить, а для начала поссорить. Они сталкивали нас лбами, дразнили его мужское самолюбие:

– Ну, ладно, она баба, спать хочет. Что с нее Возьмешь? Но ты же мужик. Пусть она идет, а ты оставайся. – Как это так? – возмутилась я. – Я без Олега не уйду.

– Тогда оставайтесь оба.

Они "разводили" нас в таком духе минут тридцать, пока Олег не начал смеяться.

– Мужики, хватит дурковать. Мы вместе пришли и вместе уйдем.

Мы вышли от "росичей" в час ночи. Я шла и думала, как странно устроен человек.

Вот кругом холод, война, вечно мокрые ноги, люди озверевшие и усталые, повидавшие то, чего не следует человеку видеть, развалины домов, зачистки. А я радуюсь. Радуюсь тому, что влюблена. Вот дурочка! Кто бы мне сказал, что я буду так счастлива в Чечне? Ну и дела. А главное, стоит только руку протянуть, и мой человек рядом. А сейчас мы идем домой, в "бабочку" – в наш с ним "дом" на несколько ночей. Хорошо-то как! И ужасно весело!

На следующее утро мы поехали на зачистку села Алхазурово. Меня посадили на танк сверху. Просто подняли и закинули наверх, как мешок с картошкой. Внутри танка ехать опасно, еще опаснее, чем сверху. Если танк подорвется, сгоришь внутри заживо, как в гробнице.

Я сидела, вцепившись одной рукой в какие-то железяки, и ледяной ветер с такой силой бил мне в лицо, прерывая дыхание, что приходилось свободной рукой прикрывать нос и рот, чтобы дышать"Ветер-ветрило, не дуй в мое рыло". На мне была защитная толстая куртка (Сема одолжил). Мою прекрасную белую куртку, которая давно уже не белого цвета, велено было снять. Я сидела на танке и страдала от того, что на мне огромный бронежилет, и я стала неповоротливой, неуклюжей и медлительной, как медведь. Нагибаться невозможно, а поворачиваюсь я теперь только всем телом.

– Ребята, – скулила я. – Можно я его сниму? Я похожа на пивной бочонок.

– Не смей!

Ох, как я страдала! Я так упрямо боролась за свою красоту в здешних условиях. В моем маленьком элегантном сундучке – косметика всех видов: тоники, кремы, пудра, помада, термальная вода для умывания, душистые очищающие салфетки. И мои губы всегда накрашены, а ногти наманикюрены. И голову я умудряюсь мыть холодной водой, а с утра брызгаю на себя духами "Ангел". И сапоги каждый вечер я очищаю мокрой грязной тряпкой в корытце, что совершенно бессмысленно. Как только я выскакиваю на двор по малой нужде, то тут же проваливаюсь в грязь.

А теперь еще этот чертов-чертов бронежилет!

Когда мы приехали в село Алхазурово, меня сняли с танка. Ко мне приставили молодого красавца по кличке Титаник, в сущности, мальчика с очень нежной, юной кожей и великолепной фигурой.

– Смотри, Титаник, – сказали ему. – За нее отвечаешь головой. Ни на шаг не отходи.

Когда я забегала вперед, меня притормаживал Игорь:

– Даша, я не понял. Ты что, бессмертная или бесстрашная? А ну назад! Не беги впереди паровоза.

Я сняла бронежилет, потому что он придавливал к земле, и сразу почувствовала себя птицей, все было любопытно. Признаться, я любовалась ребятами как женщина.

Я не смогла остаться Равнодушной к мужской силе, которая струилась от "Их, как тепло от нагретой печки. В их внутренней Напряженности не было ничего общего с той взвинценностью, от которой сводит скулы и холодеет низ живота. Им не приходилось брать себя в руки, они просто не знали, что такое колебания, и оценивали опасность с филигранной точностью.

Каждый дом в селе сулил расправу. Если верить донесениям разведки, жители здесь по ночам превращаются в волков и убегают в лес. "Росичи" шли подобравшись, как для прыжка, красивые и страшные одновременно. Женщины села высыпали на улицу, и в глазах их был такой огонь, что мои собственные глаза начало жечь. Нелегко дышится в атмосфере крови, которая окружает любого русского в Чечне.

От помощи местных гантамировцев спецназовцы пренебрежительно отказались: "А-а, тимуровцы! Без вас обойдемся!" Молодых мужчин, диковато-красивых, вороной масти вытаскивали из домов и раздевали прямо на улице, искали шрамы от ран и следы приклада на плече. Метод, с помощью которого "вычисляют" ваххабитов, поразил меня своей простотой. "Мы их ловим и заставляем снимать штаны. Если нет трусов, значит, ваххабит. Они не носят нижнего белья", – так объяснил мне суть дела один из спецназовцев.

Один из задержанных попытался удрать. Ergo поймали и раздели, предварительно разбив лицо крепким, рассчитанным ударом. Трусов у него не оказалось так же, как и документов. Его поставили К стенке. Глядя черными, дымящимися злобой глазами на своих обидчиков, он истово молился. У задержанного изъяли записную книжку, где несколько страниц были исписаны номерами стволов оружия-"По всему видать, главным был, – сказал молодой мент. – Отвечал за раздачу оружия". Еще двоих мужчин нашли в подвале местной мечети. Парень лет восемнадцати нервно сжимал и разжимал кулаки, острые глаза его воровски бегали, лоб покрылся испариной, несмотря на холод. Вторым оказался красивый, зрелый мужчина с уверенными, спокойными манерами. Их тоже увели.

– Они свежевыбриты, – объяснил мне Игорь. – А здесь это большая редкость. Они за бритву хватаются только тогда, когда видят входящие войска. И потом – оба прятались в мечети, значит, не местные. Уже подозрительно;

Кстати, нормальных документов нет практически ни у кого. Здесь можно встретить подтертые подписи, разноцветные штампы, короче, все виды фальшивок. Да и где же было брать нормальные паспорта местным жителям, если российская власть на их территории фактически не действовала?

Двух беспаспортных женщин тоже едва не замели, но за них вступился парень, которому больше повезло с документами. Он не стал лебезить и пресмыкаться.

Только холодно глянул на спецназовцев и сказал: "Мы с вами все равно враги. Но женщины тут ни при чем. Отпустите их!" Это честное признание вызвало даже своего рода уважение к противнику, женщин отпустили.

Один из тех, кто попался под горячую руку, был лысый старик, стоявший с видом патриарха в толпе. У него не оказалось документов. Я робко попыталась вступиться за него, но тут же получила суровый отпор:

– Когда нас будет интересовать твое мнение, мы тебя спросим. А сейчас стой в сторонке и помалкивай.

Позже мне объяснили причину такой резкости: – Здесь никому нельзя доверять. Старики легко прячутся за свой возраст. На одной зачистке вот такой же дедушка, сидя в подвале, расстрелял из пулемета двух наших ребят. Мы, конечно, подвал гранатами закидали, но парней-то не вернешь.

В селе нашли двух русских рабов, живущих там уже больше десяти лет. Эти тихие, забитые люди приехали сюда на "шабашку" еще в мирные времена. Хозяева у них отобрали документы и принудили работать. Денег на обратную дорогу у них не было, так и остались бывшие "шабашники" в селе, работая за еду и кров. Теперь уже и возвращаться некуда, родители умерли, семьи распались.

– Хочешь, я дам тебе автомат? – предложил один из спецназовцев рабу. – Пойдем к этим подонкам. Ты их сам расстреляешь и отомстишь, а потом мы тебя отсюда вывезем.

– Куда ж я поеду? – растерялся раб. – У меня больше никого нет. Тут я останусь, и тут я умру.

Село колонна внутренних войск покидала, увозя в качестве добычи с десяток нарушителей паспортного режима. Их доставят в следственный изолятор и там разъяснят. Мальчишки кидали камешки вслед российским БТРам и что-то кричали почеченски. Жители провожали колонну скорбными взглядами, и ничего, кроме ненависти, нельзя было прочесть в черной дичи их глаз. Надо всем нависла зловещая атмосфера утраты уважения к человеческой личности, которую неизбежно приносит с собой война.

Чечня словно гноящаяся конечность, которую ради исцеления прижигают огнем.

Российские власти твердо уверены, что известковый раствор, замешенный на крови, обеспечит прочность новому зданию республики. Люди здесь уже не люди, они подвергаются классификации по военным признакам. Но справедливость – это роскошь, о которой мечтают только в мирные времена.

Когда мы ехали с зачистки, танки, вырвавшиеся вперед колонны, остановились подождать отстающих. Ребята курили и рассматривали невесть откуда взявшийся порножурнал. Народ с соседнего танка тоже заинтересовался картинками.

– Покажите нам, – кричали спецназовцы. Один парень развернул журнал и поднял его на вытянутых руках так, чтоб было видно соседям. Те достали бинокли и пялились на порнуху, отпуская такие комментарии, что у меня уши загорелись. Один из ребят, рассматривая фотографию, на которой пышная блондинка делала минет клиенту, ухмыльнулся и сказал: "Зубов боятся, в рот не давать".

Я смотрела на все это и думала: "Вот она жизнь!" Когда мы вернулись в штаб, голубоглазый "росич" спрыгнул с танка на землю и протянул мне руки.

– Прыгай! – закричал он.

– Лови! – крикнула я и очень удачно приземлилась в огромную лужу.

– Теперь ты нам как сестра, раз с нами была на зачистке, – со значением сказал голубоглазый. – Если кто тебя в Москве серьезно обидит, ты знаешь, К кому обращаться. Приедем и все сделаем в луч виде. Ой, не надо, братишка, – засмеялась я мы с Олегом пожали множество рук и всем сказ "до свидания". День был в разгаре.