"В любви, как на войне" - читать интересную книгу автора (Асламова Дарья)

СЬЕРРА-ЛЕОНЕ

В Сенегале в аэропорту Дакара из нашего самолета пропало пять транзитных пассажиров. На объявления по радио никто не откликался. Гонцы, посланные на поиски, вернулись ни с чем. Пять человек как сквозь землю провалились.

"Бомба! – решил экипаж. – Они оставили бомбу в багажном отделении и скрылись!" Стюардессы запретили всем курить. Весь багаж разгрузили и велели пассажирам опознать его. Было чересчур жарко и влажно, чтобы возражать. Пассажиры, выпившие немало водки за несколько часов полета, под палящим солнцем искали свои чемоданы, трезвели и потели так, словно это было целью их жизни. В этом климате трезвеешь быстро: алкоголь потом выступает под мышками, каплями стекает со лба.

Лишних вещей не оказалось, зато у одного пассажира пропал чемодан. Потерпевший поднял крик и заявил, что никуда дальше не полетит, пока не найдут его чемодан.

Во время разборки явились пять пропавших пассажиров – черные, невозмутимые, Равнодушные к поднятой панике. Они так и не смогли толком объяснить, где же они были. Багаж стали перетряхивать вторично – на этот раз на предмет поиска исчезнувшего чемодана.

Весь этот театр абсурда длился четыре часа. Пассажиры развлекались, пили водку, травили байки. Один из них с нежностью вспоминал ослика в популярном сенегальском баре. Ослика научили пить пиво и курить сигары. Завсегдатаи бара считали за честь поднести ему кружку.

Бедная скотина допилась до цирроза печени и в буквальном смысле отбросила копыта.

Я сидела как на иголках и молчала. Потом не выдержала:

– Черт! У меня транзитный рейс. Я же опоздаю!

– А куда вы летите? – спросил сосед справа, украинский бизнесмен. ¦ 1 – В Сьерра-Леоне.

– О-о! – оживился он. – Хорошая страна! Мы там три дня сидели в тюрьме. Года полтора назад туда приплыл украинский крабль, полный оружия, разгрузился и исчез. Стали хватать всех приезжих с украинскими паспортами. Нас взяли прямо в аэропорту.

– Как же вы вышли из тюрьмы?

– У нас было письмо к члену местного парламента. Он пришел к нам через три дня, босиком, но в шляпе. Чудесный парень. Нас сразу выпустили. Мы ему потом помогли купить костюм, – он собирался в Европу.

Я нервно засмеялась.

"У вас неправильный подход к жизни, -*• поучал меня сосед слева. – Вы в Африке.

Расслабьтесь и получайте удовольствие. Правило первое: в Африке возможно все, даже невозможное. Правило второе: предоставьте все случаю и откликайтесь на события, только если это будет необходимо. И еще: Африка либо нравится сразу, либо не нравится никогда".

Сьерра-Леоне понравилась мне сразу и бесповоротно. Прелестное местечко, если не напрягаться. В аэропорту Фритауна таможенник жалобно просил проверить мой чемодан. Ему не дали. Хотя (клянусь!) ничего запретного в моем багаже не было. Таможенник даже попытался взяться за ручку чемодана белой леди, но ему внушительно сказали: "Друг! Наши веши через таможню не ходят!" Сьерра-Леоне – маленькая нервозная страна, которую уже десять лет сотрясают военные перевороты, революции, войны и политические дрязги. В свое время ее приручили англичане, но в 1968 году после очередного военного переворота англичане ушли, оставив после себя прекрасную железную дорогу. Рельсы быстренько разобрали и продали как металл. (В срочном порядке понадобились деньги.) Теперь в Сьерра-Леоне нет железной дороги. Зато вдоволь оружия, смутьянов, авантюристов и мошенников, желающих ловить рыбку в мутной воде. Каждый делает бизнес как может. Даже солидные организации прокалываются на сомнительных сделках. В свое время Красный Крест здесь заподозрили в контрабанде оружия, а "Врачи без границ" совсем недавно попались на перевозке наркотиков. В порядке здесь никто не заинтересован. В стране, куда иностранцы могут ввозить валюту в любых количествах, не объясняя ее происхождения, закон – это излишество. Как говорят белые: "Большой беспорядок, как сейчас, нам не нужен, а вот маленький беспорядок всех устроит".

В этой самой бедной в мире стране – богатые Россыпи алмазов, золотые рудники, платина, бокситы, рутил, за которым охотятся американцы. Собственно говоря, алмазы – главная причина десятилетней войны. Местные главари дерутся из-за них, Как мальчишки из-за найденного медяка. Алмазы – ловушка сатаны, так говорят священники (редкий случай, когда церковь не ошибается). На сегодняшний день карты легли таким образом, – во Фритауне, столице СьерраЛеоне, гордо восседает официальное правительство, возглавляемое законно избранным президентом и поддерживаемое силами ООН. А большая часть страны, где находятся алмазные залежи, занята бандитами, ре-белами, как их здесь называют.

Ребелы – мятежники, революционеры, местные отморозки. Ребята отлично устроились – они намывают алмазов на несколько десятков миллионов долларов в год, сбывают их через соседнюю Либерию, на эти деньги закупают оружие, нанимают солдат и отправляют своих детей учиться в Америку. Я так и вижу этих благовоспитанных, вымытых, пахнущих одеколоном деток в американских университетах, которые стыдятся своих диких папаш, засевших в лесах Сьерра-Леоне с автоматами Калашникова. Местная поговорка гласит: "Оптимист учит английский язык, пессимист китайский, а реалист изучает автомат Калашникова".

Ребелы прославились на весь мир дурной привычкой отрубать руки всем, кто попадается им на пути, даже грудным младенцам. Во Фритауне полно калек, которые тычут прохожим культяпки в нос и просят милостыню. В каждой местной семье найдется хоть один несчастный родственник с отрубленными руками или ногами.

Второе изобретение ребелов – вербовка на службу девяти-десятилетних пацанов из нищих кварталов. Эти дети, выросшие среди людей с бурными и низменными чувствами, не видят разницы между добром и злом и понимают лишь один закон:

"Ешь, а не то съедят тебя". Нет ничего страшнее, чем ребенок с автоматом в руках. Он непредсказуем, его поступки не мотивированы. Именно дети-ребелы за ключаю пари на живот беременной женщины -кого она носит, мальчика или девочку, чтобы потом вспороть живот и выяснить, кто выиграл.

Добавьте к этому еще и действие наркотиков – в Сьерра-Леоне растет лучшая в мире марихуана, которую переправляют даже в Амстердам. Марихуану здесь и не считают за наркотик, – это, так сказать, трубка мира, которую курят даже пятилетние дети. Гораздо опаснее пацаны с пластырем на виске, у которых в глазах просвечивает огонек бессмысленной жестокости. Поскольку здесь острая нехватка одноразовых шприцев, местные наркоманы не колются, а делают надрез на виске и втирают в кровь порошочки, героин из Нигерии, например. Ранку залепляют пластырем, чтобы в нужный момент снова расковырять и добавить порцию.

Ооновцы в свое время организовали акцию по сдаче оружия. Выходи из леса, сдавай автомат, получай сто пятьдесят долларов, а через месяц за хорошее поведение еще сто пятьдесят. Когда деньги истрачены на дешевый ром и наркотики, можно снова уходить в лес, где оружия как грязи. У военных наблюдателей ООН волосы дыбом вставали при виде битых-перебитых, колючих, как ржавые гвозди, обкуренных десятилетних пацанов. Один такой сопляк, сдавая автомат, гордо заявил, что он капитан. "Это за что тебе звание дали?" – полюбопытствовал один из наблюдателей.

"А мне командир сказал: если отрубишь шестьдесят пар рук, будешь капитаном. Я задание выполнил".

"Мне мои корифаны-ребелы хату во Фритауне спалили за то, что я отказался с ними в лес уходить, – рассказывает мулат Майкл, сын русской и Сьерра-леонца. – Хорошо, что я в ту ночь дома не Ночевал. Они подошли к дому с автоматами и стали кричать: "Майкл, идем с нами! Нас в лесах дожди поливают, москиты кушают, малярия трясет, а ты дома отсиживаешься! Так нечестно! Выходи, а то подожжем". И подожгли".

С Майклом, проворным, жуликоватым парнем 24 лет мы познакомились на пляже Фритауна. Он один из "пляжных мальчиков", как их здесь называют. "Пляжные мальчики" ведут существование беззаботное, как у герцогов, и ненадежное, как у всех мошенников, – утром они лентяйничают, днем лодырничают, а вечером бьют баклуши. Целыми днями они слоняются по городскому пляжу и пристают к белым, вымогая деньги.

"Пляжные мальчики" обучены великому множеству мелких хитростей. Им от природы так же трудно дается правда, как заике нормальная речь. Ворованное да выпрошенное для них слаще всего. Майкл, по слухам, один из самых ловких.

"Зови меня Мишкой, – сказал он при знакомстве и хорошо улыбнулся мне белыми зубами. – Я ведь ростовский казак". Впервые видела казака с кожей цвета темного ореха и ухватками ростовской шпаны. "А это одессит Витек, мой приятель, – продолжил он, указывая на молодого печального негра. – Он в Одессе учился в мореходке".

Одессит Витек, черный, как вакса, степенно кивнул головой.

– Когда в прошлом году ребелы взяли Фритаун, маманя моя со страху дернула в Ростов, – рассказывает Мишка, – а мне сказала: "Продержись, сы-нок, один. Я хату в Ростове продам, вышлю денег тебе на билет". Вот я и бичую на пляжах Фритауна.

Мишка до двенадцати лет жил в России, а потом вместе с родителями перебрался в Сьерра-Леоне. Отец его плавал моряком по всей Африке и однажды не вернулся с очередного рейса в Либерию.

– Когда я был маленьким, то очень переживал за своего папашу, – говорит Мишка. – Помню, спрашивал у мамки: "Где же наш папа-моряк? А вдруг он погиб при кораблекрушении?" На что мама мне всегда отвечала: "Не волнуйся, сынок. Твой папа не утонул, потому что г…о не тонет".

Мишка промышляет мелким воровством, кокаином и продажей фальшивых алмазов морякам. "А что? – ничуть не смущаясь, говорит он. – Они красивые. Красивее настоящих".

Когда Мишке было двадцать лет, он работал на алмазных месторождениях вместе с русскими и украинскими геологами, нанятыми американской компанией. "Хорошее было время, – вспоминает он. – Мне и сейчас по ночам снится. Алмазные жилы – как вены на руках человека, в одном месте проступают, их видно, в другом пропадают, уходят вглубь. В сезон дождей вода размывает землю и видно, как поблескивают алмазы. Но копать в сезон дождей нельзя, слишком много воды. И потом, никогда не знаешь, что блестит – алмаз или кварц. Я только однажды нашел алмаз просто так, на берегу реки. Но он был мелкий, и оценщики заплатили за него немного. Мы хорошо работали на жиле, но потом пришли ребелы, и мы убежали. Когда я удирал, мне Дробью попали в спину".

Мишка задирает рубашку, чтобы показать следы Ранения. "Дикие места и дикие люди, – продолжает он. – Мы жили в деревне Боджибу. Колдун там имел большую силу. Он убедил одного местного сумасшедшего старателя в том, что его шахта даст много алмазов, если пролить туда кровь белого человека. И этот придурок замочил одного ливанца, собрал его кровь в калабаш (сосуд) и отнес в шахту. Но дело раскрыла полиция. Слишком много было сплетен и разговоров.

Самый крупный был скандал, когда пропал мальчик семи-восьми лет. Его труп с вырезанными внутренними органами потом обнаружили в заброшенной хижине.

Колдовство, ни у кого не было сомнений. Полиция похватала всех без разбору, человек сорок. Их посадили в крохотную камеру, где уже сидел арестованный ребел.

За ночь все задохнулись. Выжил только ребел – он подтянулся на руках к единственному зарешеченному маленькому окошечку и провисел на нем всю ночь, никого не подпуская".

Алмаз – самый крепкий в мире камень, и добыть его могут только крепкие люди, готовые тащить удачу за волосы. В этих равнодушных к правосудию местах, где нет закона ни божьего, ни людского, сгинуло немало народу. Солнце прокаливает их кожу, проникает в кровь, сушит их ткани и разрушает нервы, пока они не заболевают умственно и физически, опускаются до животного уровня, посылают к чертям все десять заповедей и быстро вгоняют себя в гроб алкоголем. Русские это называют тропикозом. "Эй, приятель, у тебя тропикоз!" Это намек на то, что Африка тебя доконала.

Профессия старателя – это организованный риск, кодекс походной чести и сожженные джином и виски желудки. А еще алмазная болезнь, которую подхватывают все, даже самые матерые и циничные. Слепая вера в то, что однажды тебе блеснет твой самый большой алмаз. Старатели прошлых лет – это не увенчанные славой герои из разных стран, среди которых было немало русских, украинцев, белорусов. Подобно игроку, которого затягивает постав-денная ставка, их держали в заколдованном кругу былые мечты, надежды, растраченные деньги и время. У них не хватало решимости встать из-за стола и заявить: "Все кончено. Мы и так уже проигрались в пух". Ногами они глубоко увязли в этой проклятой земле.

– Было время, когда мы спали на автоматах в буквальном смысле, – рассказывает Алекс (так на английский манер все зовут русского Сашу, застрявшего в Сьерра-Леоне на пять долгих лет). – После того как однажды ночью на нас напали, я съездил во Фритаун и купил два автомата. Было довольно жестко на них спать, но это лучше, чем бежать через лаз в крыше, когда в дом врываются бандиты. Но даже с оружием спали мы плохо. Над домом росло дерево манго, и каждый раз, когда плоды падали на железную крышу, мы просыпались и думали: "Что это?" После нападения мы подружились с южноафриканскими наемниками, которые работали на алмазные компании. Это были люди без комплексов и дурацких принципов. У них был простой, но чрезвычайно эффективный способ борьбы с ребелами. Ночью они окружали лагерь ребелов и вырезали всех, кроме одного. Оставшемуся в живых они показывали всю картину смерти, потом отпускали его со словами: "Иди и расскажи остальным". Потом слезливое мировое сообщество возмутилось, что с бандитами расправляются таким нецивилизованным способом, и наемники ушли.

– Скажи, а ваши рабочие не пытались воровать алмазы?

– Ты не представляешь себе, что такое глотать необработанный алмаз без оправы. Это не похоже на то, как аристократы после революции вывозили перстни в желудках. Алмаз без оправы режет внутренности так, что рабочий сознается во всем и просит только одного: отправить его к доктору.

После того как ему сделают операцию, хозяин его оставляет на приисках. Потому что точно известно, этот человек больше не будет воровать алмазы подобным образом.

В столице Сьерра-Леоне Фритауне алмазами и золотыми слитками торгуют, как у нас семечками на базаре. Всякие сомнительные личности заходят во двор дома и предлагают "честно, без обмана" самые настоящие алмазы, игнорируя тот факт, что за нелегальную торговлю алмазами полагается пять лет тюрьмы.

– Прежде всего надо посмотреть камень сквозь лупу, – учил меня Сергей Борисов, профессиональный оценщик алмазов, который мотается по Африке уже добрый десяток лет. – Если лупы у продавца нет, уже сомнительно. Но часто и невооруженным глазом можно увидеть царапины на камне. Значит, это кварц. Алмаз невозможно поцарапать.

Сергей – африканский старожил, спокойный, как удав. Чтобы его чем-то удивить, нужно сильно постараться.

– Первый этап адаптации в Африке – это тюрьма, – говорит Сергей. – Сажают туда часто и по разнообразным поводам. Меня арестовывали четыре раза. Один раз очень забавно. Проснулся утром, смотрю, дом окружен автоматчиками. Мне сообщили, что я арестован, а потом предложили самому поехать в тюрьму. "Понимаешь, – говорят, – У нас машины нет, а у тебя есть. Так что вот тебе адрес тюрьмы, добирайся сам".

Впрочем, договориться можно со всеми. Однажды во время очередного переворота, когда половину Фритауна захватили ребелы, нам страшно захотелось выпить в два часа ночи. Что делать? Война идет, а выпить надо. Как только мы вышли из дома, нас арестовали ребелы. Мы объясняем: "Так и так. Джину очень хочется". Ребелы объехали вместе с нами все злачные точки, но время было позднее, все закрыто.

Потом говорят: "На той стороне, где правительственные войска, есть один кабачок. Он точно работает, но нам туда нельзя. А вы белые, вас пустят".

Короче, мы им пообещали бутылку джина и пошли на другую сторону. Там нас тоже задержали, но после переговоров позволили купить выпивку. Потом уже с джином мы снова перешли линию фронта, поделились с ребелами и благополучно добрались до дома. Это Африка.

Чаще всего арестовывают русских летчиков. Ребят из Тамбова, работавших в СьерраЛеоне в период очередной революции, арестовали уже в Гвинее как шпионов.

"Отличная тюрьма, – рассказывают они. – Мы там неделю отсидели, охранников за водкой посылали. Начальник тюрьмы говорит по-русски, и наш следователь тоже учился в России. Милейший человек. За взятку в 2о долларов обещал сделать в деле приписку, что арестованные раскаиваются и "больше так делать не будут".

Если вас не успели в Африке арестовать, значит, возьмут в заложники. Обычно ненадолго – пять-де-сять дней. Дольше всех (целый год!) просидел в заложниках у ребелов один русский моряк, работавший на иностранном торговом судне. Он вышел на берег прогуляться в одном маленьком городке и тут*е был взят в плен. Моряк оказался еще радистом-любителем. Ребелы таскали его за собой по как связиста. Однажды ему удалось выйти на частоту своего приятеля в России, тоже радиста, и сообщить свои координаты. После долгих переговоров через Красный Крест и русского консула из соседней Гвинеи его вернули на Родину.

В июле освободили из ребеловского плена русского наблюдателя ООН Андрея Уфимцева, просидевшего в заложниках вместе с другими одиннадцатью наблюдателями 74 дня. Мы праздновали его возвращение в маленьком ресторане. Андрей держался молодцом, только не мог смотреть на рис. "Все что угодно, только не это, – взмолился он. – Мы сидели в окружении вместе с двумя индийскими ротами и 74 дня жрали рис. Сначала это был рис с курицей и соусом карри, потом рис только с соусом карри, дальше просто рис. Видеть его больше не могу".

Андрею повезло, что среди попавших в окружение наблюдателей был один британский майор. Все английские газеты писали о мужественном британце, сидящем в лесах Сьерра-Леоне, телевидение показывало его рыдающую жену с двумя детишками.

Короче, вся Англия была растрогана. В одну дождливую ночь два британских вертолета с английским и индийским спецназом на бортах вылетели в Кай-лахум – городок, где сидели окруженные ооновцы. Собственно, целью англичан было спасти британского майора, ну, заодно спасли и остальных.

"Мы с этим майором жили в одной палатке и все время спорили, когда же нас освободят, – рассказывал Андрей. – Вначале, мы задумали так, – когда у нас вырастут бороды, тогда прилетят вертолеты-Но бороды выросли, й ничего не случилось. Потом сбрили бороды, но опять ничего не произошло. Тогда мы снова стали их отращивать. Затем мы поспорили на дни недели: я уверял, что нас освободят в понедельник – среду – пятницу, а майор настаивал на вторнике – четверге – субботе. Воскресенье db сразу вычеркнули. Кто же будет освобождать в воскресенье? Выходной все-таки.

Освободили нас в субботу, и я проспорил майору ящик пива. Хороший он все-таки парень!" Когда вы научились в Африке сидеть в тюрьме или в заложниках, можно приступать к следующему этапу адаптации – учитесь давать взятки. Это целое искусство. Взятки здесь почти официальны, нечто вроде налога на любую сделку, только не в пользу государства, а в кошельки частных лиц. Берут все и всегда.

– Я недавно пришел оформлять лицензию на работу к местному министру, – рассказывал приятель. -. В кабинете министра висит его портрет во весь рост.

Прекрасный портрет, как живой. Под ним сидит министр в том же костюме, что и на портрете. Важный и до ужаса респектабельный. Я опустил глаза в пол и увидел, как под столом шевелятся пальцы его босых ног. После переговоров протягиваю ему конверт с деньгами. Министр зовет своего секретаря, хочет показать ему, какое уважение выказывают его боссу белые люди. Министр вскрывает конверт и находит там триста долларов. "Нет, – говорит он, – так дело не пойдет. Ты меня обижаешь.

Я же министр, большой босс. Добавь еще хоть пятьдесят долларов". Добавляю. Он сияет от счастья. Дело сделано.

Был у меня другой знакомый министр, который гордо отказывался от взяток, но при этом говорил:*Я денег не беру. Когда выйдешь за дверь, увидишь Моего секретаря.

Вот он точно берет, я знаю".

Следующий этап вашего африканского разви тия: если вы мужчина, вы спите с черной, если вы женщина, вы возмущаетесь, что белый мужчина спит с черной. Найти женщину во Фритауне просто, – она сама вас найдет. Если этого не случилось, езжайте в "Падис". Место, где встречаются те, кто ищет встречи, куда приезжают все, кто стосковался по шелесту женского платья.

"Падис" – это уголок демократии. Здесь достойно представлен весь дипломатический корпус Сьерра-Леоне, но много и "пляжных мальчиков", зашедших выпить кружку пива. В "Падисе" можно встретить лучшие образцы старой колониальной школы – немолодых мужчин, способных сохранять чувство собственного достоинства после бутылки виски, безупречных алкоголиков, вышколенных временем. Здесь много военных и самые красивые проститутки Фритауна.

В "Падисе" две барные стойки – для черных и для белых. Неофициально, конечно. Но однажды я видела, как черные смели все и вытеснили белых. Жуткое было зрелище.

Какой-то местный праздник, и мы не знали, что опасно приходить. Усталые официанты просто с ума сходили и проливали на стойки спиртное. Можно было слышать диалоги: "Дайте виски с колой". – "Виски закончилось, кола тоже. Есть только содовая". – "Тогда дайте джин с содовой". – "Джин выпили. Есть только ром, и тот дрянной". Черные выпили все и плясали как сумасшедшие. Я пыталась выйти из бара сквозь клубок черных, извивающихся, обкуренных тел, остро пахнущих потом. У этих людей не было никаких сдерживающих центров, исступленная, хохочущая, танцующая толпа. Женщины вскидывали животы призывными толчками, мужчины изумительно двигались в такт им навстречу. Это было и красиво, и любви, страшно. Черные руки хватали меня со всех сторон, тянули к себе, хриплые голоса предлагали сделать "джиги-джиги" (заняться любовью). Мой белый приятель, который шел сзади, грозно кричал: "Руки прочь!" Его зажали у выхода и вытащили кошелек.

Вот так, обобранных и почти изнасилованных, нас вытолкали из "Падиса".

Местные проститутки в "Падисе" – это особый разговор. Пляшущие бедра и дрожащие, как студень, ничем не стесненные груди. Глаза как черные солнца, ресницыбабочки, жесткие спирали волос. Круглые зады как скамеечки, – можно поставить стакан, и он не упадет. Женщины пользуются любым предлогом, чтобы подойти к мужчинам и положить руку, куда не следует. Каждая из них мечтает выйти замуж за белого мужчину и уехать из Африки. И такое случается. Мужчины выдумывают любовь, чтобы скрыть наготу чувственного влечения. И рождаются дети, в жилах которых струится тропическое солнце, дети двух миров – черного и белого, которые не находят себе места и покоя, пока не уедут далеко-далеко. И там, в холодных, цивилизованных странах они начинают борьбу за будущее, а по ночам им снится Африка. Но как сказал один мудрый белый: "Там они в тоннеле, но впереди свет, а здесь они на свету, но впереди только тупик".

Если белый мужчина начинает жить с черной женщиной, он тем самым берет на себя обязательство кормить всю ее несметную родню. Каждый день к его очагу будут приходить родственники жены, ныть и жаловаться на многочисленные хвори, клянчить деньги на лекарства, сплетничать, подъедать припасы, тащить сахар из сахарницы и ложки из бу-Фета. Родственников и в самом деле много – мест-Hbe женщины плодовиты, как крольчихи, и только и делают, что рожают детей. Поэтому большинство белых предпочитает брать женщину на одну ночь, чтобы утром расплатиться с ней и выставить за дверь.

Девочки в Сьерра-Леоне очень рано начинают жить с мужчинами, иногда в 12-13 лет.

Солнце, знаете ли, раннее созревание. В этом возрасте их отправляют в тайный женский союз Бунду. Там им подробно описывают механизм любви, учат, как ублажать мужчину, как готовить ему пищу, внушают мысль о покорности его желаниям.

Некоторые племена считают, что женщина не вправе отказать любому мужчине, который ее захотел. Потом девочкам говорят, что женщины должны уметь выносить боль, и ритуальным ножом, без наркоза, вырезают им клитор и обрезают половые губы. В деревнях по этому поводу устраивают большой праздник, а мужчин предупреждают, что им опасно выходить в эту ночь на улицу. Я спросила у одного белого, как выглядит обрезанная женщина между ног? "Как отбитое горлышко бутылки", – просто ответил он. Обрезанные гениталии сушат, чтобы потом смолоть в порошок, как кофе. Порошок добавляют в пишу, сушеные гениталии считаются полезными для здоровья.

Откуда пошел этот обычай, никто толком не знает. Концепция религии сьерралеонцев суеверная и дурно сформированная, как у людей каменного века.

Христианство, мусульманство, колдовство – все валится в одну кучу. Здесь процветает многоженство и не только среди мусульман. В нравственном смысле отсутствует понятие верности. Жители Фритауна по воскресеньям ходят в церковь, а в будние дни платят колдунам, чтобы они прислали их врагам коко-птицу, которая накличет беДУ Они свято верят, что за каждой удачей стоят злые силы и корчат рожи. Мужчины учатся снимать колдовские заклятия в своих тайных мужских союзах, но они менее болтливы, чем женщины, и никогда не выдают своих секретов.

Мужчины Сьерра-Леоне стоят того, чтобы на них посмотреть, – они богом созданы для спорта. Самое красивое зрелище можно наблюдать по воскресеньям на городском пляже. Представьте себе: чудесный твердый песок, по которому можно ходить на каблуках и не проваливаться, океанский прибой, как пивная пена, и футболисты в ярких грязных майках, лоснящиеся и пружинистые, как коты, с отменными мускулами, бешеным темпераментом и длинными стройными ногами. Весь пляж длиной в несколько десятков километров играет в футбол даже под тропическим ливнем чудовищной щедрости. Каждый из этих ребят мечтает прославиться и уехать в Европу играть в спортивном клубе. Уехать, вырваться, убежать. Из страны, где само небо располагает к лени, где живут не спеша и протягивают руку к белому человеку за привычной милостыней. Здесь нет времен года и нет неотвязных мыслей о завтрашнем дне. Всегда можно подобрать манго с земли или сорвать банановую гроздь. Корешки съеденных ананасов ставят в баночки с водой, чтобы они пустили корни, как мы на кухне ставим в баночках лук. Потом ананасы высаживают в землю, как капусту.

Соленые бризы с океана шевелят пальмовые ветви, цветы благоухают круглый ГоД, а воды полны рыбой, крабами, креветками, че-Репахами. Можно по вечерам сидеть на берегу, сМотреть, как умирает солнце над океаном, и ничего Не говорить. Здесь время исчезает. И люди плохо оРиентируются в собственном возрасте, обычно называя приблизительное количество лет. Любимые слова – завтра и после. Куда торопиться? Правил немного и необязательно их соблюдать. Хочещь-справить малую нужду, расстегни ширинку и сделай это. Прохожие отвернутся. На одном из городских зданий написали аршинными буквами: "Пожалуйста, не мочитесь на стену".

Мочатся с еще большим усердием и очень метко.

"Знаешь, какой мой самый страшный сон? – спросил меня русский старожил, живущий в Сьерра-Леоне. – Мне снится, что я родился черным и родился в Африке. Я просыпаюсь в холодном поту. Я помню старую черную крестьянку, которая сказала мне с горечью: "Вы белые. Вас бог любит". Когда бог раздавал людям деньги и удачу, африканцы стояли за дверью".

Последняя стадия привыкания к Африке – вы становитесь расистом, законченным, до мозга костей. Все разговоры на эту тему начинаются так: "Я, конечно, не расист, но…" Покидая Африку, белые прихватывают с собой теорию, разработанную в бессонные часы долгих ночей, что черные люди слеплены из другой глины – черного цвета, которая легко превращается в грязь. Тот, кто остается, объясняет свое удовольствие от здешней жизни очень просто: "Я здесь белый король".

Сейчас в Африке сезон дождей. Воздух как теплая влага, налитая в границы улиц и бухт. Кожа У людей липкая и скользкая, как у новорожденных, и холодная, как у питонов. Белье никогда не сохнет, я в нем заводится мангровая мушка, которая внедряется в человека и оставляет жирные белые личинки. Кожаные вещи обрастают зеленым бархатистым мхом. Малярия становится привычной, как простуда. Ночи настают страшные и величественные с грозами и ливнями.

В одну из таких ночей я застряла на вилле у своих русских приятелей – Алекса и Коли. Все началось с мирного воскресного обеда, который плавно перетек в ужин.

Собралась большая разношерстная международная компания, как это всегда бывает в колониях, – люди разных возрастов, языков, вероисповеданий и профессий, однако накрепко связанные Африкой в одну тусовку. Я напилась и вела себя, как испорченный ребенок. Именно в тот вечер я поняла, какую громадную роль в моей жизни играет алкоголь и на какие глупости он меня толкает. В десять вечера все весельчаки уже в высоком градусе разъехались, торопясь добраться домой до наступления комендантского часа. А я упустила момент. Все жильцы виллы хором уговаривали меня остаться.

– Ты не сможешь доехать до дома, – уверял меня Николай, степенный спокойный и уже немолодой мужчина, из той породы русских мужиков, на которых всегда можно положиться в трудной ситуации. – На первом же посту машину затормозят и в лучшем случае оставят там до утра. Да и никто и не рискнет везти тебя домой.

Неприятностей потом не оберешься.

– Тогда я пойду пешком! – с пафосом воскликнула я.

– А как ты найдешь дорогу? В городе нет света!

– По звездам!

– А посты? А бандиты? Счастье, если тебя не изнасилуют и не убьют. Не будь дурочкой, – сказал Коля.

– Что с ней разговаривать! Надо запереть ворота, вот и все дела, – раздраженно сказал Алекс и ушел в дом.

Ворота заперли. И в припадке той нервозности, когда пьяным женщинам нет удержу, я решила лезть через высокий каменный забор, опутанный колючей проволокой. Коля наблюдал эту картину с видом человека, умывающего руки.

– Ну, давай, давай! – подзадоривал он меня. – Лезь, а я посмотрю, как ты ножки поломаешь.

Под его насмешливым взглядом я оступилась и тут же сломала высокий белый каблук.

Коля расхохотался. Тогда с высокомерным видом я оставила попытки взять штурмом забор и подошла к черному охраннику, стоящему у ворот.

– Открой! – велела я, как маленькая хозяйка большого дома.

– Что вы, мадам! У меня нет ключа! – растерянно сказал он.

Тогда я почему-то забрала у него громадный амбарный замок и гордо ушла на виллу.

Дальнейшее было похоже на изумительный кошмар. Я слонялась по дому, на всех натыкалась, всем мешала, говорила дерзости, не особенно выбирая слова, поскольку перешагнула ту грань, когда меня заботит, какое впечатление я произвожу на окружающих. Зачем-то зашла на кухню, где обнаружила Колю, прибивающего каблук к моей туфле. По его ироническому лицу было ясно, что он навидался тогда, у ворот, немало забавного.

Я заглянула в большую гостиную, где сидели мужчины у телевизора, и обнаружила на столе бутылку джина. Недолго думая, налила себе полный стакан. – Ого! – заметил кто-то.

– Я иду спать! – громко объявила я.

– Давно пора! – хором отозвались мужики.

Со стаканом джина я вышла в длинный и, как мне показалось, необыкновенно угластый коридор. Во всяком случае, ноги, так легко днем принесшие меня сюда, теперь отказывались мне служить, и я натыкалась буквально на все. Каждая стена имела враждебный и даже укоризненный вид.

В спальне я выпила полстакана джина, стащила платье, завернулась в кусок какой-то прозрачной легчайшей ткани и без памяти рухнула на широкую постель.

Проснулась я в кромешной темноте совершенно голая, если не считать полоски трусиков на талии. Я не помнила решительно ничего – ни страны, в которой я нахожусь, ни города, ни места. Полная неизвестность. Я лежала и слушала, как звенит на улице дождь, буйный, проливной, скоротечный. Рядом кто-то дышал, судя по низким хрипам, мужчина, но кто он, как его зовут и что он делает в постели, я не имела представления. Это ощущение неведения было по-детски невинным, простодушным и ничуть не пугающим. Просто мир вдруг стал новым, и для каждой вещи надо было придумать название. Как это все же странно проснуться, не зная, кто рядом с тобой, и в темноте все кажется таким нереальным и остро волнующим.

Внезапно с улицы донеслись тягучие, заунывные звуки молитвенных песнопений, способные довести До эпилептического припадка. И я разом все вспомнила. Африка, Сьерра-Леоне, Фритаун. А рядом спит, наверное, Алекс.

– Саша, – позвала я его шепотом. – Ты спишь? – Сплю, – отозвался он громким и совсем не сонным голосом.

Я захихикала.

– А почему ты мне сказку на ночь не рассказал?

– Коля расскажет, – ядовито отозвался он.

– Что, я сильно вчера начудила? – с испугом спросила я.

Алекс не отозвался, и я поняла, что он страшно зол – на свое похмелье, на мои выходки и на приближающийся приступ жестокой местной лихорадки.

И все равно я была счастлива, что я не одна в постели. В Сьерра-Леоне это такая радость.

Самое грустное в Африке – это спать одному в сезон дождей. Ты лежишь на кровати под белым москитным пологом в большом пустом доме на берегу океана, видишь, как вспыхивает за окном великолепный голубой свет, слышишь, как мрачно сотрясается невидимое небо, как грохочет дождь, и ураганный ветер врывается в дом, хлопая незакрытыми дверьми в комнатах, а встать и запереть их у тебя не хватает мужества. Все это ничуть не трагично, только как-то тягостно. И для таких случаев существует виски. Обидно только, что никто тебе не скажет "спокойной ночи". Зато теперь я знаю точно, что такое Африка для белого человека. Это заключение честного союза с одиночеством.