"Иерусалим: три религии - три мира" - читать интересную книгу автора (Носенко Татьяна Всеволодовна)

Глава IX Иерусалим под властью британцев

Наступление XX в. ознаменовалось новыми большими переменами в судьбе Иерусалима и Палестины. В начавшейся в 1914 г. Первой мировой войне Османская империя в союзе с Германией противостояла блоку Антанты во главе с Англией, Францией и Россией. На ближневосточном направлении англичане, уже фактически захватившие к тому времени Египет и овладевшие Суэцким каналом, вели бои с турецкими войсками, стремясь опередить своих союзников в дальнейшем перераспределении османских владений. Англия, как писала американская исследовательница Б. Тачман, «не имела никакой иной цели, кроме как выиграть войну и как можно основательнее окопаться на Ближнем Востоке».[271]

Имперские интересы требовали захвата такого важного стратегического плацдарма, каким являлась Палестина, но для ведения войны нужны были и моральные оправдания. Военная пропаганда поэтому активно насаждала в обществе дух «новых крестовых походов», и благодаря этому английские офицеры и солдаты, воевавшие на Ближнем Востоке, мнили себя чуть ли не «новыми рыцарями Креста», пришедшими отобрать у мусульман и возвратить христианству Святую Землю. Недаром в названиях мемуаров участников тех боев так часто попадаются слова «крестовый поход» и «крестоносцы».[272] Сугубо прагматическая задача обойти в ближневосточных делах вечную соперницу Великобритании Францию неожиданным образом облекалась в устах английского политического деятеля в средневековую риторику: «…было бы оскорбительно допустить переход святых мест — Вифлеема, Масличной горы, Иерусалима — во владение или под протекторат агностичекой, атеистической Франции»,[273] — заявлял, например, Ллойд Джордж.

Палестинская кампания началась с попыток турецкой армии перейти Суэцкий канал, но к концу 1916 г. англичане вновь овладели Синаем. После нескольких месяцев безуспешной позиционной войны в районе Газа командующим «египетским» экспедиционным корпусом в июне 1917 г. был назначен генерал Э. Алленби с задачей овладеть югом Палестины и Иерусалимом. В конце октября англичане полностью разгромили турок на линии Газа — Беершева и двинулись на север.

В конце ноября британская армия вела бои на самых подступах к Иерусалиму. Генерал Алленби, стремясь вывести из-под удара сам город, разработал план перекрытия всех турецких коммуникационных путей, и к началу декабря Иерусалим фактически оказался в кольце наступающих британских войск. Дезорганизованные и голодные турецкие солдаты и офицеры массами дезертировали с линий обороны.

8 декабря англичане вплотную приблизились к Иерусалиму, и к вечеру по городу разнесся слух о том, что турецкие подразделения уходят из Иерусалима. В полночь турецкий наместник Изет-бей лично явился на телеграф, распустил служащих и собственными руками разбил все оборудование. Он, как капитан корабля, последним из турецких чиновников покинул город в повозке, которую пришлось одолжить у американца Ф. Вестера — весь остальной транспорт был давно конфискован для военных нужд.

Всю ночь с 8 на 9 декабря гул шагов уходивших турок разносился эхом по Старому городу, возвещая о конце 400-летнего османского владычества и о наступлении новой эры в Иерусалиме. В 23-й раз за свою длинную историю Святой город переходил в руки новых завоевателей. На сей раз жители с надеждой и радостью ожидали их прихода, надеясь на избавление от ненавистного турецкого правления. Турки в связи с войной ужесточили репрессии против всех заподозренных в малейших симпатиях к врагу и фактически поставили Иерусалим на грань голодной катастрофы.

Очевидцы вспоминали, как во время войны на улицах стали появляться тела умерших от голода, как возросла смертность среди детей, которых нечем было кормить. Арабы, евреи, христиане в одинаковой мере подвергались преследованиям со стороны властей: христианские и еврейские больницы были реквизированы и превращены в военные госпиталя, врачи-специалисты независимо от их вероисповедания отправлялись обслуживать турецкую армию. Турки намеревались сражаться за Иерусалим и потому готовились очистить город от армянского и греческого населения, а также депортировать евреев, чтобы обезопасить свой тыл. Только задержка с получением предписаний от высшего командования спасла сотни людей от тяжкого пути в неизвестность под турецким конвоем.

Неудивительно, что вступление в Иерусалим английской армии было встречено всеобщим ликованием. Как всегда в любом событии, связанном с Иерусалимом, искали глубинный религиозный смысл. Так и на сей раз взятие Святого города англичанами означало для западного христианства возвращение главных святынь, отобранных когда-то Салах-ад-Дином у крестоносцев. Приближение Рождества Христова придавало особую символику этой военной победе, которую прославлял звон колоколов в Риме, Лондоне и других столицах христианского мира.

У евреев отступление турок из Иерусалима совпало с праздником Ханука, отмечающим победу Маккавеев над Селевкидами в 165 г. до н. э. и возвращение им иудейского храма. Как Маккавеи освободили народ от гнета греков-язычников, так и приход англичан обещал евреям радужные перспективы: 2 ноября 1917 г. была провозглашена Декларация Бальфура, в которой британское правительство выражало свое согласие на создание «национального очага для еврейского народа в Палестине», то есть был намечен путь для беспрепятственного переселения евреев на «историческую родину».

У арабов взятие Иерусалима генералом Алленби связывалось со старинным арабским пророчеством, предсказывавшим освобождение Палестины от турок пророком, который должен прийти с запада. Для мусульман имя Алленби было созвучно с арабским аль-Наби, что означает пророк. Они истолковывали приход англичан как исполнение воли Аллаха, а следовательно, для его приверженцев должны были наступить лучшие времена.

Очередная смена эпох в Иерусалиме на сей раз обошлась без трагического погребального плача над погибшими. По стечению обстоятельств (а может быть, по замыслу всевышнего режиссера, уставшего от бесконечных трагедий, разыгрывавшихся на этой сцене) сдача города происходила в жанре водевиля. Реальную картину тех дней восстановить трудно, так как в рассказах очевидцев перепутаны имена, даты, вымысел неотделим от действительности. Каждый спешил изложить свою версию, чтобы приобщиться к эпохальному событию.

Рано утром 9 декабря мэр города Хусейн Эффенди аль-Хусейни, которому бежавший турецкий губернатор оставил письмо о капитуляции Иерусалима, отправился на поиски нового начальства, чтобы вручить официальный документ. Друзья из Американской колонии снабдили мэра и сопровождавшую его процессию белыми флагами перемирия, сделанными из больничных простыней. У арабской деревни Лифта на северо-западе от города иерусалимцы повстречали двух английских солдат, один из которых был поваром, а другой его помощником. Рядовые были посланы на поиски яиц к завтраку своим офицерам. Между победителями, изъяснявшимися на лондонском кокни, и побежденными, едва знавшими несколько слов по-английски, произошел примерно следующий диалог:

«— Вы ведь английские солдаты? — спросили арабы.

— Да, вроде того, — ответили англичане.

— А где генерал Аллах Наби? (имелся в виду Алленби) — поинтересовался человек в красной феске.

— Разрази меня гром, если я знаю, мистер, — ответил один из солдат.

— Я хочу сдать город. Вот вам ключи от него, — заявил незнакомец, потрясая огромной связкой ключей перед носом опешивших британцев.

— Да не нужен мне ваш город. Мне нужны яички для моих офицеров! — завопил разозлившийся повар».[274]

В отличие от солдат — простых лондонских парней, озабоченных поисками «хлеба насущного» для своих командиров, — английские офицеры хорошо осознавали величие момента. На их глазах творилась история. Ради этого мгновения были положены сотни жизней, затрачены десятки тысяч фунтов стерлингов. Имя принявшего капитуляцию Иерусалима навсегда должно было войти в историю.

Бригадный генерал К. Уотсон, узнав о случившемся, немедленно оседлал коня и направился в Святой город. На Яффском шоссе и у Яффских ворот его приветствовали толпы горожан, которые наконец поняли, что турки ушли насовсем. У подножия башни Давида генерал принял от мэра Иерусалима ключи в знак капитуляции города.

Между тем, весть о падении Иерусалима дошла до вышестоящего командира. Командующий дивизией генерал-майор Дж. Ши заявил, что он лично прибудет в Иерусалим для принятия его капитуляции. Вновь ликующие толпы приветствовали английского генерала в сопровождении его свиты, снова мэр города произнес речь и вручил ему ключи, которые спешно были возвращены генералом Уотсоном. Но и это был не последний акт в трагикомедии сдачи Иерусалима.

Вернувшись в свой штаб, генерал Ши получил распоряжение из ставки главнокомандующего подготовить все необходимое к приезду генерала Алленби, который лично прибудет 11 декабря для принятия капитуляции Святого города. Именно эта дата и стала в конечном итоге официальным днем сдачи Иерусалима. К ней англичане готовились задолго до того как стало очевидно, что военное поражение турок неизбежно. Еще в середине ноября в Лондоне были разработаны специальные инструкции генералу Алленби относительно церемонии входа в Иерусалим. В них, в частности, ему настоятельно рекомендовалось войти в Старый город пешком. Британское руководство считало, что такой жест смирения при входе в город, овеянный памятью о пребывании в нем «лучшего из людей», составит разительный контраст с помпезным въездом германского императора двумя десятилетиями ранее и послужит на пользу Англии перед лицом мировой общественности.[275] Ни одного флага союзных армий не было водружено над Иерусалимом, чтобы подчеркнуть, что город не является обыкновенной военной добычей, но имеет совершенно исключительный статус.

Алленби демонстративно не воспользовался той брешью в городской стене, которая была пробита к визиту немецкого монарха. Он вошел в Старый город через Яффские ворота в сопровождении лиц, чьи имена остались в истории как символы определенных этапов европейской политики на Ближнем Востоке. В его свите были полковник Т. Э. Лоуренс — знаменитый Лоуренс Аравийский, английский разведчик, который принимал непосредственное участие в организации арабского повстанческого движения на Аравийском полуострове; сэр Марк Сайкс, секретарь британского военного кабинета и господин Жорж Пико, французский представитель на Ближнем Востоке, — оба творцы известного соглашения о разделе ближневосточных владений Турции между Англией, Францией и Россией. Их присутствие еще раз подчеркивало, что церемония сдачи Иерусалима выходила за рамки ординарной военной капитуляции.

И опять, уже в третий раз, состоялась торжественная передача ключей от города и обмен приветственными речами. Затем на семи языках — английском, французском, арабском, иврите, греческом, русском и итальянском — было зачитано обращение к жителям города или, как его стали называть, «прокламация Алленби». В нем победители гарантировали сохранение порядка в городе и свободный доступ к святым местам всех религий.

Единственный, кто пострадал в неразберихе этих трех дней, был мэр Иерусалима. Зима 1917–1918 гг. выдалась особенно суровой, с необычными для этих краев снегопадами, и непривычный к холодам иерусалимец, выстояв трижды торжественную церемонию на пронзительном декабрьском ветру, трижды произнеся речь о капитуляции города, попал в больницу с воспалением легких.

Более трагические воспоминания о войне 1914–1918 гг. хранит кладбище, расположенное на горе Скопус, на подъезде к Иерусалимскому университету. Здесь похоронено 2180 солдат и офицеров британской армии, павших в Палестине, в том числе и в боях на подступах к Иерусалиму. Среди них выходцы из Австралии, Южной Африки, Новой Зеландии. Солдаты — мусульмане и индуисты из Индии — похоронены в саду в современном иерусалимском районе Тальпиот. На надгробном камне высечены надписи на хинди и урду. Империя втянула в битву за Святую Землю людей из самых отдаленных уголков мира, чьи верования порой никак не были связаны с иерусалимскими святынями.

Уже в ходе Первой мировой войны проблема дальнейшего статуса Палестины, а вместе с ней и «проблема Иерусалима» были выделены в особый вопрос, требовавший закрепления в специальных международных соглашениях. Наибольшую активность в том, что касалось дальнейшей судьбы Палестины, проявляли англичане. В самом начале 1915 г. М. Сайкс, являвшийся в то время советником правительства по ближневосточным проблемам, выдвигал идею создания особой русской администрации в районе Иерусалима, Вифлеема и Яффы по завершении войны, что, с его точки зрения, могло бы стимулировать более активное участие русских союзников в военных действиях. Но в конце концов в правительстве Великобритании возобладало мнение тех, кто рассчитывал установить над Иерусалимом и всей Палестиной британский контроль. Царское правительство, добивавшееся от союзников в первую очередь решения вопросов черноморских проливов и Константинополя в пользу России, не проявило особого интереса к такому «подарку». В 1915 г. в переговорах с великим шерифом Хусейном аль-Хашими, возглавившим арабских повстанцев в Хиджазе, англичане умышленно избегали включать Палестину и Иерусалим в перечень тех территорий, которые могли бы войти в состав арабского государства после поражения турок.

Однако в 1916 г. в ходе длительного дипломатического торга с Францией о разделе азиатских владений Османской империи англичанам пришлось временно отступить от заветной цели единоличного контроля над Палестиной с тем, чтобы добиться от своих союзников-соперников уступок по другим важным вопросам. В результате переговоров, в которых наиболее активную роль играли уже упоминавшийся англичанин М. Сайкс и французский дипломат Ж. Пико, было заключено секретное соглашение. По нему свою долю «военной добычи» получала и Россия. В соответствии с соглашением Сайкса—Пико, практически вся Палестина с Иерусалимом и другими святыми местами включалась в зону международного управления, «формы которого должны определяться по проведении консультаций с Россией и после соответствующего соглашения с другими союзниками и представителями шерифа Мекки».[276] Намеченный в соглашении план раздела турецких владений никогда не был реализован. Однако после проекта Фридриха Вильгельма IV о международном соглашении относительно территориальной интернационализации святых мест, выдвинутого на рубеже 40-х годов XIX в., впервые статус Палестины выделялся в особый вопрос международного урегулирования, в том числе и по причине ее исключительного значения для духовной жизни значительной части человечества.

В то же время, к началу войны в английских правительственных кругах уже определенно сложилась группа поддержки сионистского проекта переселения евреев со всего мира в Палестину. Известный исследователь сионистского движения У. Лакер отмечал, что хотя сама возможность расселения евреев в Палестине и освоения ими территорий, где когда-то существовало еврейское государство, вызывала немало сомнений и вопросов даже у благосклонно настроенных британских политических деятелей, все же они были готовы связать судьбу Палестины с сионизмом.[277]

Одним из виднейших сторонников поддержки сионистов являлся лорд А. Д. Бальфур, с декабря 1916 г. занимавший пост министра иностранных дел в английском кабинете. Он утверждал, что проникся симпатией к ним еще во время своей первой встречи в 1905 г. с одним из самых деятельных лидеров движения Х. Вейцманом. Тогда обсуждался так называемый угандийский проект: евреям предлагалось создать свой «национальный очаг» в этой африканской стране. В разговоре с Бальфуром Вейцман спросил его, как бы он отнесся к тому, если вместо Лондона англичанам предложили бы Париж. «Но доктор Вейцман, — ответил Бальфур, — Лондон-то наш». «Правильно, — сказал Вейцман, — а Иерусалим был нашим тогда, когда Лондон был еще болотом».[278] Этот дерзкий ответ показался англичанину свидетельством необычайной силы еврейского патриотизма. На протяжении многих лет он активно содействовал продвижению сионистских планов в высшие правительственные сферы, и его имя получила Декларация, приобретшая в дальнейшем характер международного обязательства Англии в отношении переселения евреев в Палестину.

Среди тех, кто был склонен использовать сионистские планы в Палестине в интересах британской политики, нельзя не назвать и знаменитого политического и государственного деятеля Д. Ллойд Джорджа, с 1916 г. по 1922 г. возглавлявшего правительство Великобритании. Как утверждал он сам, в его симпатии к еврейскому народу значительную роль сыграло полученное им религиозное образование. «Я обучался в школе, в которой мне рассказывали гораздо больше об истории евреев, чем об истории моей собственной страны. Я мог перечислить всех царей Израиля. Но сомневаюсь, что я мог назвать хотя бы полдесятка королей Уэльса».[279] Религиозные убеждения и сложившиеся с детских лет представления, почерпнутые из библейской истории, теперь как бы связывали многих английских политиков моральными обязательствами по оказанию помощи еврейскому народу, претендовавшему на восстановление своих прав на земле, принадлежавшей ему в глубокой древности.

Строители Британской империи, правда, не были так уж бескорыстны в осознании своего «долга» перед гонимыми два тысячелетия иудеями. Во-первых, Декларация Бальфура мотивировалась стремлением британского правительства заручиться поддержкой американских и российских евреев в войне против Германии. Во-вторых, лидеры Всемирной сионистской организации обещали оказывать содействие Великобритании в проведении ее курса в ближневосточном регионе. В 1919 г. видный сионистский деятель Макс Нордау заявил англичанам: «Мы знаем, чего вы ожидаете от нас. Мы должны быть стражами Суэцкого канала, мы должны охранять ваш путь в Индию через Ближний Восток. Но нам необходимо знать, что вы дадите нам возможность стать сильными, чтобы выполнять этот долг».[280] Так что каждая из сторон прекрасно отдавала себе отчет, в чем состоит смысл заключавшейся «сделки».

В Лондоне считали, наконец, что с увеличением в Палестине численности евреев, опекаемых Великобританией, англичане получат веские моральные основания для захвата бывшей турецкой провинции и удержания ее под своим контролем. М. Сайкс отчетливо сформулировал эту политическую установку: «Мы должны таким образом строить нашу политику, чтобы в ней не было заметно стремление аннексировать Палестину или установить над ней протекторат, но когда придет время выбирать державу-мандатария для контроля над ней, чтобы мы, по общему согласию и желанию ее населения, стали наиболее вероятным претендентом»[281]

Было только одно существенное обстоятельство, на котором творцы английской ближневосточной политики предпочитали не задерживать своего внимания, делая ставку на потомков ветхозаветных племен: большинство населения Палестины уже в течение многих веков составляли арабы, и эта земля была им не менее дорога и нужна, чем евреям. Этот фактор пока оставался за скобками имперского мышления, но очень скоро он должен был проявиться на палестинской политической арене, разрушая стройные планы, разработанные в тиши европейских кабинетов.

С завоеванием Иерусалима Палестина стала управляться Администрацией оккупированных вражеских территорий, являвшейся одним из подразделений британской армии. В условиях военного времени ее задача состояла в сохранении статус-кво и порядка в стране до тех пор, пока не будет решен вопрос о постоянном правительстве. Страна была разбита на 13 военных округов (в 1919 г. их число сократилось до 10) во главе с военными губернаторами, подчинявшимися главнокомандующему генералу Алленби.

В конце декабря военным губернатором Иерусалима был назначен 36-летний полковник Рональд Сторрс — человек, уже имевший к тому времени немалый опыт работы на Ближнем Востоке. Десять лет он служил в Британской администрации в Египте, бывал с дипломатическими миссиями в других частях азиатской Турции, а перед назначением в Иерусалим работал в секретариате правительства в Лондоне. Как писал он сам в своих воспоминаниях, хотя у него не было достаточно военного опыта, но он имел представление о процессе управления и, что особенно важно для Иерусалима, хорошо ориентировался во взаимоотношениях восточных общин. Уже через несколько месяцев после назначения английский губернатор за свою хитроумность и изворотливость в отношениях с местным населением получил у своих коллег шутливое прозвище Oriental Storrs (Восточный Сторрс) по аналогии с торговым заведением, существовавшим в ту пору в Каире и известным своими мошенническими операциями (store в переводе с английского — склад, магазин).

В Палестине еще шла война, и Иерусалим испытывал недостаток во всем — от воды и еды до медикаментов и топлива. Сторрс вспоминал, что в Иудее в ту зиму шел снег, а начальство даже не позволило ему отлучиться на два дня в Каир, чтобы купить теплую одежду и форму. «Первые месяцы я провел, сидя в своем офисе в тоненькой шинели с парафиновой печкой у ног», — писал первый английский губернатор Иерусалима.[282]

«В эти первые дни в Иерусалиме моей главной заботой, моим ночным кошмаром была нехватка продовольствия, почти граничившая с голодом», — рассказывал Сторрс позже. Однажды в январе он был разбужен ранним утром криками и воплями под окном его офиса: это арабские женщины, разрывая на себе одежды и демонстрируя свою ужасающую худобу, пришли требовать у новых властей остановить надвигавшийся голод. Прибывший в Иерусалим для поздравления вновь назначенного губернатора главнокомандующий Алленби помог смягчить эту проблему: английская армия стала регулярно направлять в город грузовики с продовольствием.

Британские войска, вошедшие в Иерусалим, столкнулись с проблемой недостатка пригодной для питья воды. Качество воды, хранимой в иерусалимских цистернах, и воды, приносившейся разносчиками из Гионского источника, совершенно не соответствовало привычным для европейцев гигиеническим нормам. Тогда было принято решение восстановить древний римский водопровод, по которому вода из источников в Вади Арруб на юге по системе прорубленных в скалах каналов подавалась в огромный резервуар, а оттуда по каменному акведуку доходила до Иерусалима. К началу лета 1918 г. помимо очистки старой системы и установки новых насосных сооружений было проложено более 19 км нового трубопровода. Однако вплоть до 1935 г., когда были подведены дополнительные трубопроводы от новых водных источников, подача воды в Иерусалим осуществлялась раз в несколько дней. Для ее хранения на крышах домов устанавливались специальные баки, которые и по сей день составляют неотъемлемую часть иерусалимского пейзажа.

Англичане проявляли большое внимание к внешнему облику Иерусалима. Уже в апреле 1918 г. губернатор Сторрс издал постановление о недопустимости каких-либо строительных или ремонтных работ в радиусе двух с половиной километров от Дамасских ворот без разрешения военного губернатора. Он также запретил использовать при облицовке зданий какие-либо иные материалы, кроме иерусалимского известняка. Это правило сохраняется в силе до сих пор, и Иерусалим выделяется среди других ближневосточных городов своим неповторимым бело-розовым обликом.

В первый же год своего губернаторства Сторрс создал «Общество в поддержку Иерусалима», цель которого заключалась в сохранении иерусалимских памятников старины, в содействии развитию города, искусств, ремесел и промышленности. Для этого необходимы были немалые средства, сбором которых занялся английский губернатор. Деньги поступали не только от состоятельных иерусалимских жителей, но и из Египта, Англии, Америки, от мусульман, христиан, евреев со всего мира. «Вот когда я понял силу имени Иерусалим», — писал Сторрс в своих воспоминаниях.[283]

Поступавшие средства позволили новой администрации остановить упадок и разграбление исторических памятников Иерусалима. Сторрс особенно гордился тем, что в отличие от прежних времен, когда большая часть мусульманских пожертвований на религиозные нужды Иерусалима переводилась в Константинополь, эти средства использовались по прямому назначению. В холодные зимы военных лет сильно пострадал храм «Купол скалы»: редкостной красоты голубые керамические плитки под воздействием холода и ветров падали с его фасада и оказывались на прилавках предприимчивых иерусалимских торговцев.

В первые же годы своего губернаторства Сторрс собрал в Иерусалиме известных армянских мастеров, традиционно славившихся своим искусством керамики, и на базе старых, заброшенных мастерских было восстановлено производство иерусалимской керамики. Она использовалась как для реставрации исторических памятников, так и в качестве сувениров. И сегодня редкий турист не соблазнится затейливым ярко-синим орнаментом иерусалимской керамической посуды, как будто вобравшим в себя несравненную глубокую синеву предзакатного иерусалимского неба.

Англичане занимались не только сохранением иерусалимской старины. Их «культурное наступление», возможно, было продиктовано не только интересами государственной политики, но и чисто человеческой потребностью обеспечить себе привычное цивилизованное существование там, где предстояло жить и работать не один год. Накануне назначения Сторрса в Иерусалим один из его приятелей писал ему, что в этом городе комфортно ощущаешь себя только в ванне и в постели. С завидной энергией первый английский губернатор взялся преодолевать культурную маргинальность Иерусалима.

В Иерусалиме был учрежден ежегодный салон изобразительных искусств, на котором проводились выставки по городскому планированию, по современному прикладному искусству Палестины. Появился публичный читальный зал, где можно было ознакомиться со свежими газетами и журналами на английском, французском, итальянском, арабском, греческом и армянском языках. Сторрс основал и возглавил шахматный клуб, казначеем которого стал еврей, секретарем — христианин-католик, а в организационный комитет вошли мусульмане. Большой любитель музыки, Сторрс создал иерусалимскую музыкальную школу, которую позже передал еврейской общине, так как среди арабов не нашлось желающих ее посещать. Своей культуртрегерской деятельностью он пытался охватить даже русских монахинь, с трудом выживавших в Иерусалиме после утраты всякой помощи из России. Однажды Сторрс явился в русский монастырь на Масличной горе с собственноручно переписанной партитурой хора из оперы «Мейстерзингер» и сам дирижировал исполнением при помощи своего стека. Так он пытался, по его собственному выражению, «приобщить стареньких русских монахинь к красотам этой музыки».[284]

В целом, первые два года британского правления можно назвать «розовым периодом» в истории Иерусалима XX в. Палестинский национализм и сионизм еще только набирали силу, чтобы в следующие десятилетия вступить в ожесточенную схватку за Палестину, за владение Святым городом. На этом раннем этапе английская военная администрация, столкнувшись с зарождавшимся национальным движением палестинских арабов, важную роль в формировании которого играло противостояние сионистским планам, старалась избегать шагов, которые могли бы вызвать враждебность у арабов. Р. Сторрс считал, что в его задачу не входит разбираться в справедливости сионистских претензий на колонизацию Палестины и в правомерности арабского сопротивления еврейскому проникновению. Его администрация должна была обеспечивать порядок и нормальное функционирование всех общественных служб.

Тем не менее, порядки, установленные новыми властями, говорили о том, что их действия согласуются с заложенными в Декларации Бальфура принципами. Делопроизводство во всех государственных органах отныне велось на трех языках — английском, арабском и иврите. Довольно много евреев, превосходивших арабов по уровню образованности и знанию европейских обычаев, становились служащими различных подразделений английской администрации. Арабы, еще помнившие, какими преимуществами по сравнению с евреями они пользовались при турках, видели в этих новых порядках прямую угрозу узурпации их национальных прав.

В Иерусалиме были сохранены муниципальные органы власти во главе с мэром-арабом, но сионисты попытались поставить вопрос о замене его на мэра-еврея и об обеспечении евреям большинства мест в иерусалимском муниципалитете на том основании, что они составляли большинство населения города (в начале XX в. из 70 тыс. иерусалимского населения евреи составляли 45 тыс.). Это требование было отвергнуто английской администрацией, которая в то же время предупредила всех высокопоставленных арабов, что им придется делать выбор между своими должностями и участием в политической деятельности. Одновременно губернатор Сторрс критиковал сионистскую комиссию во главе с Х. Вейцманом, прибывшую в Иерусалим в апреле 1918 г., в связи с тем, что она не сочла нужным сделать какие-либо публичные заявления, которые рассеяли бы «оправданное беспокойство арабского населения Палестины».[285]

Военная администрация, выполнявшая, с одной стороны, указания Лондона о расширении поддержки сионистов, а с другой стороны, вынужденная считаться с местными реалиями, пыталась посредничать в установлении контактов между известными арабскими деятелями и лидерами сионистов. В Иерусалиме военный губернатор организовал в своем кабинете встречу Вейцмана и прибывших с ним членов сионистской комиссии с муфтием и мэром города. Они оба принадлежали к одному из самых влиятельных иерусалимских кланов Хусейни, и расчет англичан, конечно, строился на том, что их контакты с сионистскими лидерами будут способствовать дальнейшему развитию арабо-еврейского диалога. В традициях арабского красноречия муфтий завершил встречу словами Пророка: «Наши права — это ваши права, а ваши обязанности — это наши обязанности». Скольких бы несчастий и ужасов удалось избежать в Палестине, если бы арабы и евреи последовали этой древней мудрости.

Однако если у кого-то из действующих лиц палестинской драмы еще сохранялись в тот момент иллюзии относительно возможности мудрого решения арабо-еврейской проблемы, то суровая действительность быстро рассеивала их. О степени недоверия арабов к любым, даже самым дружелюбным шагам сионистов говорит небольшой эпизод. Когда Вейцман при посредничестве Сторрса преподнес муфтию в качестве подарка великолепное издание Корана, по Иерусалиму в тот же день разнесся слух, что в переданном свертке содержалась крупная денежная сумма.

Между тем, усиление сионистской активности в Палестине после провозглашения Декларации Бальфура и английской оккупации не просто беспокоило палестинских арабов, но становилось одним из главных консолидирующих факторов национального движения. Сбывались предсказания наиболее прозорливых сионистских лидеров о том, что рано или поздно столкновение евреев с арабами неизбежно. Еще в 1891 г. известный еврейский писатель и публицист Ахад Ха-Ам писал: «Мы, живя за границей, обычно думаем, что Палестина сегодня это почти что пустыня, невозделанная, дикая земля… что все арабы дикари, почти что животные, которые не видят того, что происходит вокруг них… Но если наступит время, когда наш народ настолько широко распространится по всей Палестине, что местное население почувствует себя ущемленным, безропотно оно не уступит нам дорогу…».[286] Но в 1918–1919 гг. сионисты и англичане, устраивая еврейский «национальный очаг», еще полагали, что арабов можно не принимать в расчет.

Организационным центром формирующегося арабского национального движения стал Иерусалим, где веками складывались влиятельные арабские кланы — элита палестинского общества. В 1918–1920 гг. активную роль в выработке национального самосознания играли два иерусалимских клуба: в одном из них состояли члены семей аль-Хусейни, аль-Алами, Абу аль-Сауд и аль-Будайри, другой возглавляли представители кланов аль-Нашашиби, аль-Даджани и аль-Хатиб. Хотя клубы были созданы как социально-просветительские организации, но даже девизы каждого из них имели политическую направленность. «Наша земля принадлежит нам», «Во имя арабов мы будем жить и во имя арабов мы будем умирать», — так первые палестинские национальные лидеры отвечали на брошенный им вызов.

В феврале 1919 г. Иерусалим стал местом проведения первого конгресса мусульмано-христианских ассоциаций, которые создавались по всей Палестине и становились главной организующей силой общеарабского протеста против сионистского проникновения. Конгресс высказался в пользу создания независимого правительства в Палестине, которое являлось бы выразителем воли ее населения, и призвал британское правительство оградить страну от сионистской иммиграции.[287] Принятое в Иерусалиме одно из первых политических заявлений палестинцев задавало тон всем последовавшим вскоре арабским выступлениям против евреев.

После выхода из-под власти турок Иерусалим, оставаясь третьим по значению святым городом ислама, стал для всех мусульман Палестины еще и центром религиозной власти. Во времена Османов иерусалимский муфтий (духовный глава мусульманской общины) ничем не отличался по своему статусу от муфтиев других палестинских городов. Англичане ввели титул Великого Муфтия и присвоили его бывшему тогда муфтием Иерусалима Камилю аль-Хусейни, который вполне устраивал их своей лояльностью. Он также был назначен на должность кади (судьи) главного исламского суда в Иерусалиме, что усиливало его позиции верховного религиозного лидера всей страны. Иерусалим, таким образом, становился центром новой исламской иерархии Палестины.

В то же время, с начала XX в. меняется отношение к Иерусалиму и в сионистском движении, особенно в его традиционалистском крыле, противостоявшем радикальным идеям полного разрыва с прошлым. Даже совсем нерелигиозные лидеры движения соглашались с тем, что традиционная приверженность евреев Иерусалиму как символу духовного единения народа должна быть использована для достижения конкретных политических целей. Во время своего пребывания в Палестине в 1918 г. Х. Вейцман поэтому предпринял очень энергичные шаги для налаживания отношений с иерусалимскими ортодоксами, видевшими в сионизме угрозу религиозным устоям еврейской общины. Ему удалось расколоть монолитное единство старого ишува. В конце 1918 г. был создан Совместный сефардско-ашкеназийский совет, провозгласивший себя, к негодованию остальной части ортодоксальной общины, религиозным представителем палестинского еврейства и верховным религиозным судом. Так был переброшен первый мостик над пропастью, разделявшей сионистских идеологов и иерусалимских ортодоксов.

Идея о том, что Иерусалим должен стать центром новой светской духовной жизни евреев, возникла еще у предшественников Т. Герцля и трансформировалась у него самого в мечту о Иерусалиме как о культурной столице нового еврейского государства, подобной Вене в Австрии. Первый шаг в этом направлении был сделан в июле 1918 г. В Иерусалиме еще слышна была канонада близких боев, когда на горе Скопус при участии Э. Алленби и Х. Вейцмана были заложены первые двенадцать камней (по числу израильских племен) в основание еврейского университета. Вейцман в своей речи назвал тогда университет символом лучшего будущего.

Между тем, жизнь в Палестине становилась все более напряженной и опасной. Чем больше напора проявляли евреи в освоении «исторической родины», тем более усиливалось сопротивление арабов угрозе лишиться собственной страны. В начале 1920 г. провозглашение эмира Фейсала королем Сирии подстегнуло всплеск националистических настроений среди палестинских арабов. В феврале 1920 г. мэр Иерусалима Муса Кассем аль-Хусейни возглавил большую антисионистскую демонстрацию арабов, за что поплатился своей должностью. Напряженность нарастала с каждым днем. 4 апреля, в день, когда христианская Пасха совпала с мусульманским паломничеством к могиле пророка Мусы (Моисея), установленным, как мы помним, еще в XIII в., Иерусалим стал местом первых кровавых столкновений между арабами и евреями. Святой город вступал в новую эпоху восстаний, войн, терактов, превративших его историю в XX в. в сплошную череду насилия с массой жертв, которыми в первую очередь становились ни в чем не повинные мирные люди. Эта страница не перевернута до сих пор.

Губернатор Сторрс даже много лет спустя, вспоминая об этом дне, когда тщательно оберегавшееся им хрупкое равновесие в Иерусалиме было взорвано, ощущал ужас пережитого шока. «Когда после пасхальной службы я направлялся с моими родителями в здание губернаторства, мой ординарец Халиль тихо прошептал мне по-арабски: «У Яффских ворот произошли беспорядки, один человек смертельно ранен». Я почувствовал себя так, будто он ударил меня мечом в самое сердце».[288]

В те дни в Иерусалиме было убито 5 евреев и 4 араба, более 200 евреев получили ранения. Впервые британские войска выступили как буферная сила в арабо-еврейской конфронтации. Впервые заявили о своем существовании еврейские силы самообороны (Хагана), к формированию которых нелегально приступило сионистское руководство. В эти дни будущий муфтий Иерусалима Хадж Амин аль-Хусейни в первый раз опробовал на простых арабах силу воздействия своих националистических призывов.

Англичане не допустили вооруженные отряды Жаботинского в еврейские кварталы. Сам В. Жаботинский — лидер радикальных сионистов — был схвачен и осужден на 15 лет тюремного заключения (вскоре, однако, этот срок сократили до одного года). Главного зачинщика арабских выступлений Хадж Амина англичане приговорили к 10-летнему сроку заочно, так как ему удалось бежать в Иорданию. Эта его способность вовремя скрываться от преследований британских властей станет впоследствии легендарной.

Волнения 1920 г. происходили в самый канун конференции в Сан-Ремо, на которой Великобритания получила мандат Лиги наций на управление Палестиной. Англии предоставлялась вся полнота законодательной и исполнительной власти в Палестине, право держать там свои войска. В текст мандата была включена Декларация Бальфура, а ст. 2 обязывала страну-мандатария «установить такие политические, административные и экономические условия, которые обеспечат создание еврейского национального очага».[289] В соответствии с мандатом, в Иерусалиме размещалось Еврейское агентство для сотрудничества с английскими властями во всем, что касается создания еврейского национального очага. Ни в одной из 28 статей мандата арабы не упоминались.

В июле 1920 г. военную администрацию сменила британская гражданская администрация со штаб-квартирой в Иерусалиме, разместившейся в построенном немцами комплексе Августа-Виктория. Первым Верховным комиссаром в Палестине стал Герберт Сэмюэль — представитель богатой еврейской семьи банкиров, несколькими годами ранее сыгравший большую роль в подготовке Декларации Бальфура. Сионистские лидеры активно лоббировали в британском правительстве его назначение. В Иерусалиме евреи встретили его как нового мессию. Когда Сэмюэль в свой первый Шаббат (Суббота) в Иерусалиме направлялся в синагогу Хурва, ведущая к ней улица в еврейском квартале Старого города была устлана коврами и путь его усыпали цветами.

Однако уже с первых шагов мандатного правления стало очевидно, что англичане не смогут управлять Палестиной, отдавая преимущество интересам еврейского населения. На фоне постоянных арабо-еврейских столкновений и нараставшего протестного движения против сионисткой политики Сэмюэль вынужден был искать компромиссные решения, позволявшие обеспечить спокойную обстановку в стране. В русле этой политики в апреле 1921 г. состоялось назначение муфтием Иерусалима Хадж Амина аль-Хусейни, вернувшегося к тому времени в Палестину и амнистированного английскими властями. Через несколько месяцев, в январе 1922 г., Хадж Амин при поддержке англичан был избран президентом Высшего мусульманского совета. Таким образом в его руках концентрировалась большая власть над мусульманами Палестины как в духовной, так и в общественной сферах, а также контроль за материальными ресурсами, принадлежавшими мусульманской общине.

Как могло случиться, что англичане собственными руками привели к власти человека, который к тому времени был уже хорошо известен не только своими крайне националистическими воззрениями, но и ненавистью как к евреям, так и к англичанам? Решающую роль в назначении молодого палестинца на высокие должности (Хадж Амину в то время не было 30 лет) сыграла его чрезвычайная популярность среди арабского населения. В период становления палестинского национального движения, формирования национального самосознания он стал фактически первым признанным общенациональным лидером. Именно из политических соображений кандидатуру Хадж Амина поддерживал и иерусалимский клан Хусейни, к которому он принадлежал, хотя среди его членов были гораздо более авторитетные в религиозном плане претенденты на роль муфтия.

Своим выдвижением Хадж Амин был обязан и тому, что ряд чиновников британской администрации считали в отличие от лондонских политиков, что в Палестине вообще ставку следует делать на арабов. Многие из них были профессиональными арабистами и рассматривали сионистский проект как совершенно утопическую затею, которая не имеет никаких перспектив и только способствует нагнетанию напряженности в стране. Они сумели убедить Верховного комиссара в благоразумности выбора Хадж Амина для сдерживания арабского недовольства, тем более, что и он сам не преминул заверить Сэмюэля, что «его семья и он сам употребят свое влияние для сохранения спокойствия в Иерусалиме».[290] К тому же возвышая Хадж Амина, англичане укрепляли позиции клана Хусейни, несколько пошатнувшиеся после смещения в 1920 г. Мусы Кассема с поста мэра Иерусалима. Вместо него на эту должность был назначен Раджиб Нашашиби, представитель традиционно враждебного Хусейни клана. Так в борьбе за власть сталкивались основные палестинские соперники, вступало в действие «золотое правило» британской колониальной политики «разделяй и властвуй».

Около тридцати лет муфтий Иерусалима Хадж Амин аль-Хусейни являлся одной из ключевых фигур на палестинской политической арене. Его личность до сих пор вызывает противоречивые оценки историков. Одни считают его крупнейшим мусульманским и арабским лидером, другие не более, чем посредственным политиком и ловким интриганом. Совершенно очевидно, что он действительно сумел объединить палестинцев на основе национальной идеи и борьбы за национальную независимость. Однако несомненно и то, что его бескомпромиссность, фанатичная ненависть ко всем евреям, политический экстремизм и неуемная жажда неограниченной власти, которую он нередко использовал сугубо в интересах клана Хусейни, наносили серьезный ущерб национальному движению палестинцев. Сотрудничеством с нацистской Германией в годы Второй мировой войны Хадж Амин непоправимо дискредитировал себя в глазах мирового общественного мнения. Современные лидеры Организации освобождения Палестины избегают упоминать имя человека, являвшегося фактически основателем палестинского национального движения.

Муфтий хорошо понимал, какую роль Иерусалим с его религиозными святынями может играть для консолидации палестинского народа, для мобилизации всего исламского мира на борьбу в поддержку прав палестинцев. Его заслугой явилось возрождение интереса мусульман не только на Ближнем Востоке, но и во всем мире к Иерусалиму как важнейшей святыне ислама. В 1923–1924 гг. муфтий развернул кампанию по сбору средств в мусульманском мире для реставрации двух мечетей на Храмовой горе. В Хиджаз, Ирак, Кувейт, Бахрейн и даже в Индию были направлены специальные миссии, которым удалось собрать более 80 тыс. фунтов стерлингов, — солидная по тем временам сумма. Реставрационные работы продолжались несколько лет и их кульминационным моментом стало покрытие позолотой «Купола скалы».

Религиозный фактор в свою очередь заставлял мусульман более пристально следить за событиями в Палестине во всех их аспектах. В связи с небывалым притоком еврейского населения, поощряемым английскими властями, среди палестинских мусульман распространялись тревожные подозрения, что евреи станут претендовать на возвращение им Храмовой горы. Возможность потери мусульманами своих иерусалимских святынь была одной из стержневых идей антиеврейской кампании, развернутой муфтием аль-Хусейни в масштабах всего исламского мира.

В самом конце 1931 г. Хадж Амину удалось организовать в Иерусалиме Всемирный исламский конгресс, приглашения на который он подписывал изобретенным им самим титулом «Муфтий Святой Земли». На этот форум съехались известные представители мусульманского мира из 22 стран. Был избран исполнительный орган во главе с Хадж Амином аль-Хусейни, но дальше этого дело не пошло. Все решения конгресса остались в основном на бумаге, и он уже никогда не собирался в своем первоначальном формате.

Похоже, что молодой иерусалимский муфтий вполне допускал, что евреи собираются вернуть себе свою древнюю святыню и изгнать с Храмовой горы мусульман. Для доказательства этого Хадж Амин не останавливался ни перед какими средствами, включая откровенные подлоги: он, например, распространял среди своих единоверцев фотографии с изображением «Купола скалы», над которым развевался флаг со звездой Давида. Эти не слишком удачные с политической точки зрения фотомонтажи евреи Палестины когда-то использовали в качестве «наглядной агитации», прилагая их к просьбам о денежной помощи, которые они рассылали богачам из диаспоры. Теперь «пламенный защитник» исламских святынь муфтий Иерусалима воспользовался ими в своих политических целях. На Всемирном исламском конгрессе Хадж Амин представил его делегатам фальшивые фотографии, демонстрировавшие вооруженных евреев, штурмующих мечети на Храмовой горе. Эта провокационная акция муфтия вызвала недовольство даже у его соотечественников-палестинцев.

Действительно, обвинения против евреев, выдвигавшиеся Амином аль-Хусейни и его сторонниками в 20—30-х годах, не имели под собой оснований. Тогда еврейским первопроходцам в Палестине было не до Храмовой горы. Их гораздо больше интересовали светские задачи: приобретение земель в Галилее и на побережье Средиземного моря, проникновение во все сферы экономической и политической жизни страны. Но по мере того как усиливалось арабо-еврейское противостояние, в сферу конфликта втягивались и религиозные святыни. Правда, умеренные сионистские лидеры всегда предостерегали евреев от каких-либо крайних действий в отношении святых мест мусульман. Но экстремисты всех мастей, как религиозные, так и светские, видели в уничтожении мечетей на Храмовой горе победоносный символ окончательного и бесповоротного возвращения Иерусалима евреям. Уже в более поздний период, после создания государства Израиль время от времени предпринимались попытки воплотить эту безумную идею в жизнь.

В июле 1948 г. во время первой арабо-израильской войны члены террористической группы А. Штерна, не желавшие подчиняться командованию уже созданных израильских вооруженных сил, намеревались разрушить «Купол скалы» и Аль-Аксу во время штурма Старого города.[291] Тогда попытка израильского штурма не удалась, и на долгие девятнадцать лет Старый город остался в руках арабов.

Но вот наступил 1967 г. Израильские войска в ходе «шестидневной войны» взяли Старый город. По свидетельству генерала У. Наркиса, командовавшего тогда Центральным военным округом и лично участвовавшего во взятии Восточного Иерусалима, сразу же после вступления израильских солдат на Храмовую гору у него состоялся странный разговор с главным раввином израильской армии Ш. Гореном. Раввин предложил заложить под мечеть Омара 100 кг взрывчатки и разрушить ее на веки вечные. Даже через тридцать лет после описываемых событий это признание У. Наркиса, появившееся в израильской прессе в 1997 г., вызвало в обществе громкий скандал[292] Большинство израильтян не разделяют оголтелого религиозного фанатизма своих ортодоксальных соотечественников.

Но вернемся в 20-е годы, когда на почве борьбы двух сторон за религиозные святыни проблема Иерусалима начала складываться в особый аспект арабо-израильского конфликта. Как мы знаем, еще при султане Сулеймане Великолепном в XVI в. у евреев окончательно утвердилась традиция почитания западной опорной стены Храмовой горы. У мусульман это место издавна называлось стеной аль-Бурак: здесь, по преданию, Мухаммед привязал своего жеребца аль-Бурака во время ночного путешествия в Иерусалим. На протяжении пятисот лет османского правления стена находилась в собственности иерусалимского Вакфа.

В конце XIX в. еврейские меценаты М. Монтефиори и семья Ротшильдов неоднократно пытались выкупить ее у мусульманских властей. Х. Вейцман в 1918 г. предлагал мусульманским хранителям святых мест 75 тыс. фунтов стерлингов за то, чтобы Стена Плача была передана евреям. Однако даже малейший слух о возможных изменениях сложившегося статус-кво прилегающих к Храмовой горе святынь неизменно вызывал у мусульман бурную реакцию протеста. Евреев терпели на маленьком пятачке у священной стены, но никаких прав на нее за ними не признавали. Они подвергались всевозможным оскорблениям и унижениям: то в самый разгар молитвы арабскому погонщику осла требовалось пройти по узкому проходу мимо стены в другую часть города, то арабские мальчишки сверху, с Храмовой горы, забрасывали молящихся камнями и нечистотами.

При покровительственном отношении англичан религиозные евреи несколько осмелели и стали приносить к стене всевозможные предметы культа, стулья и даже разделительные ширмы (для отделения мужской половины от женской, в соответствии с иудейскими правилами), что было категорически запрещено в османские времена. Мусульмане, уже достаточно взбудораженные антиеврейской пропагандой муфтия, усматривали в этих, казалось бы, незначительных деталях признаки покушения на свое безраздельное господство на Храмовой горе и вокруг нее.

К концу 20-х годов накал страстей вокруг Стены Плача достиг такого уровня, что достаточно было ряда мелких инцидентов, чтобы по всей стране прокатилась волна насилия, стоившая жизней почти 250 арабам и евреям.[293] Все началось с того, что в сентябре 1928 г. в Судный день евреи, пришедшие на молитву к Стене Плача, укрепили на площадке перед ней ширму, отделявшую мужскую половину от женской. Для восстановления порядка последовало довольно грубое вмешательство английских полицейских, особенно оскорбившее верующих в момент самой священной для них молитвы. Этот случай вызвал большой резонанс не только в еврейской общине в Палестине, но и далеко за ее пределами. Евреи в Англии, в США выступили с требованиями защитить права своих единоверцев в Иерусалиме.

Для муфтия Иерусалима и его сторонников не могло быть лучшего повода для нагнетания антиеврейских настроений: вся ситуация была немедленно истолкована ими как явное «подтверждение» существования всемирного еврейского заговора с целью захвата Палестины и принадлежащих мусульманам святых мест. В ноябре 1928 г. Хадж Амин организовал в Иерусалиме мусульманскую конференцию, в которой приняли участие около 700 представителей со всей Палестины. На ней было учреждено Общество охраны Аль-Аксы и мусульманских святых мест во главе с муфтием и принят меморандум, призывавший мусульман всего мира сплотиться для защиты святынь ислама.

В следующие месяцы мусульманское духовенство и верующие с одобрения Высшего мусульманского совета, руководимого муфтием, изобретательно демонстрировали свое господствующее положение на Храмовой горе, особенно если внизу, у Стены Плача, молились евреи. Муэдзины гораздо громче обычного созывали мусульман на молитву, шумные церемонии зикр,[294] сопровождаемые барабанным боем, проводились прямо над головами молящихся иудеев.

Намеренно создававшаяся напряженная обстановка через год взорвалась еврейскими демонстрациями протеста. В середине августа 1929 г., когда евреи отмечали Девятое Ава — день разрушения храма — группа сионистов прошла маршем протеста от здания английской администрации до Стены Плача, где демонстранты водрузили флаг со звездой Давида и пропели еврейский национальный гимн Хатиква. Этой искры оказалось достаточно, чтобы в Иерусалиме, а потом и по всей стране заполыхало пламя погромов.

На следующий же день мусульмане окружили молящихся у Стены Плача. Они рвали и сжигали еврейские молитвенные книги, на беззащитных людей обрушились побои и оскорбления. Затем буквально ураган насилия вырвался за стены Старого города. Из-за совершеннейшего пустяка был убит еврейский мальчик, случайно забросивший мяч в сад соседей-арабов. Толпа евреев направилась в Старый город, чтобы отомстить за него, но была остановлена полицией. В Иерусалим из соседних арабских деревень стали стекаться тысячи крестьян, вооруженных палками и ножами. Прослушав воинственные наставления муфтия на Храмовой горе, они отправлялись громить кварталы нового города, где жили евреи. Один из старожилов еврейского Иерусалима, вспоминая об этих ужасных днях, рассказывал: «…они убивали людей, с которыми жили рядом много лет; друзей, с которыми встречались каждый день, у которых одалживали деньги, которых любили…Они думали, что они поступают правильно; они просто обезумели…».[295]

В течение восьми дней Иерусалим жил на осадном положении. Прекратилось нормальное функционирование учреждений и магазинов, началась нехватка продовольствия, впервые за многие годы евреи Иерусалима познали ужас грабежей и погромов, целые семьи, десятилетиями жившие бок о бок с арабами, стали беженцами в своем родном городе.

Из Иерусалима огонь ненависти перебросился на всю страну. Особенно страшную резню арабы учинили в Хевроне и Цфате, где их жертвами становились в основном религиозные евреи — члены старого ишува, которые даже не пытались оказывать им какое-либо сопротивление. В Хевроне погибло 60 евреев и 100 человек получили ранения, в Цфате было убито 20 человек и около 100 домов подверглись разграблению и разрушению.[296]

Наверное, счет жертвам был бы еще более внушительным, но, к счастью, как и во все времена, массовому психозу поддавались далеко не все. В иерусалимских газетах в то время сообщалось о ряде случаев, когда арабы спасали евреев — своих товарищей по работе от гибели, когда евреи находили убежище от погромщиков в арабских домах. Несколько представителей известных иерусалимских семей пытались остановить разбушевавшуюся толпу арабов у Яффских ворот. В одном из кварталов Иерусалима евреи удержали своих соседей-евреев от нападения на мечеть. На фоне моря крови и насилия эти факты оставались незаметными вкраплениями человечности и разума, но именно они давали надежду на то, что еще возможно распутать все туже затягивавшийся узел арабо-еврейских противоречий.

Однако в историческом сценарии для Палестины и Иерусалима в XX в. не предусматривалось скорых мирных развязок. Следствием событий августа 1929 г. явилось резкое обострение арабо-еврейского конфликта, весьма хрупкими оказались и те добрососедские связи, которые обеспечивали спокойствие на Святой Земле в последний период оттоманского правления.

Хотя основанием для столкновений послужили сугубо религиозные мотивы, но в них выявилась особенность, в меньшей степени свойственная прошлым межконфессиональным конфликтам в Иерусалиме: борьба за святые места становилась неотъемлемой частью политической борьбы как в арабском, так и в еврейском лагере. Для муфтия Хадж Амина религиозный фанатизм являлся тем знаменем, под которое он собирал массы своих приверженцев. Взятая им на себя роль «защитника» исламских святынь обеспечила ему такую популярность среди мусульман, какой не пользовался никто из его политических оппонентов-арабов.

У евреев главными защитниками религиозных святынь оказались совсем не ортодоксы, которые всегда проявляли большую сдержанность в отношениях с арабами. Главный воинственный клич исходил от сионистов-ревизионистов — правого крыла в сионизме, тогда еще только набиравшего силу. В отличие от умеренных сионистов, возглавлявших поселенческое движение, его представители исповедовали крайне шовинистические взгляды в отношении арабов, призывая евреев опираться в первую очередь на силу для достижения своих целей в Палестине. Именно они, набирая очки в борьбе со своими политическими противниками, подняли знамя борьбы за религиозные святыни как общенациональный символ еврейского народа. Пожалуй, впервые со времен Крестовых походов святой город Иерусалим становился объектом притязаний со стороны двух конфессий, каждая из которых отныне будет предъявлять свои исторические права на безраздельное господство в нем.

Правда, в обоих лагерях звучали и более умеренные голоса, пытавшиеся предотвратить лобовое столкновение двух национальных интересов, остановить скатывание страны в бездну хаоса и террора. В Иерусалиме лидером умеренных арабских националистов являлся Раджиб Нашашиби, в течение четырнадцати лет (1920–1934 гг.) занимавший должность мэра города. Он был представителем одной из богатейших и древнейших семей, предки которой жили в Иерусалиме с XIII в. Раджиб Нашашиби, получивший образование в Стамбульском университете и являвшийся специалистом в области городского планирования, внес большой вклад в решение таких вечных иерусалимских проблем, как бесперебойное снабжение города водой, модернизация городской канализационной и дренажной систем, улучшение общего санитарно-гигиенического состояния всех городских служб, строительство новых дорог и улиц. Здание иерусалимского муниципалитета, в котором вплоть до начала 90-х годов работали городские власти, археологический музей Рокфеллера — это лишь наиболее заметные проекты, к выполнению которых непосредственно приложил руку Раджиб Нашашиби.

Заслуги мэра в городском строительстве и благоустройстве высоко ценили и англичане, и арабы, и евреи. В 1924 г. в западной части Иерусалима вошел в строй проспект Короля Георга V, который и сегодня является одной из центральных городских артерий. Известный еврейский ученый и деятель сионистского движения Артур Руппин писал тогда, что эта улица — «большое достижение мэра города Раджиб-бея аль-Нашашиби» — полностью изменила внешний вид города и стала его центром.[297] Однако в ожесточенной схватке, развернувшейся за столицу Палестины, профессиональные качества мэра играли гораздо меньшую роль, чем его национальность, политические взгляды, клановая принадлежность.

Раджиб Нашашиби считал допустимым совместное проживание в Палестине евреев и арабов при условии сохранения численного преобладания арабов и развития институтов арабского самоуправления. В отличие от сторонников муфтия он был настроен искать компромиссные политические пути сосуществования с евреями. Заняв должность мэра, он получил в свои руки большие административные и финансовые полномочия и таким образом становился одним из основных врагов Хадж Амина аль-Хусейни в его борьбе за неограниченное влияние среди палестинцев.

В то же время, Раджиб-бей в силу своего аристократического происхождения, принадлежности к классу эффенди — богатых землевладельцев — являлся враждебной фигурой и для большинства сионистских лидеров, находившихся под сильным влиянием социалистических идей. Личные отношения мэра с руководителями расположившегося в Иерусалиме Еврейского агентства были весьма натянутыми. Сионисты не без оснований полагали, что Раджиб Нашашиби препятствовал равноправному участию евреев в муниципальном управлении и всячески тормозил признание иврита официальным языком во всех сферах муниципальной деятельности. Его обвиняли в авторитарности методов руководства и во взяточничестве, но причины, по которым он потерпел поражение на муниципальных выборах 1934 г., носили политический характер. Под давлением могущественного и вездесущего клана Хусейнитов его не поддержали арабы, а избиратели-евреи проголосовали против него под влиянием сионистской агитации.

Тем не менее, Раджиб Нашашиби не покидал палестинскую политическую арену вплоть до своей кончины в 1951 г. В 1950 г., когда Иерусалим уже был разделен на израильскую и иорданскую части, король Абдалла назначил его губернатором Западного берега, а затем Первым хранителем Харам аш-Шариф и Верховным правителем святых мест.

Вместо Нашашиби мэром Иерусалима в 1934 г. стал представитель другого известнейшего иерусалимского клана доктор Хуссейн Факри Халиди. В 1937 г. за связь с арабским повстанческим движением он был смещен мандатными властями с должности мэра и сослан на Сейшельские острова. Должность мэра занял его брат Мустафа Халиди, но с его смертью в 1944 г. функционирование иерусалимского муниципалитета как выборного органа в период подмандатной Палестины фактически прекратилось.

Что касается еврейской общины, необходимость поисков общего языка с арабами особенно четко осознавалась в среде иерусалимских интеллектуалов, к которой принадлежал Иехуда Магнес, первый канцлер, а затем президент Еврейского университета. Он был представителем той небольшой части сионистов, которые выступали за еврейско-арабское сотрудничество, а позже за создание двунационального государства в Палестине. И в своей повседневной жизни, и в политической деятельности он был одним из тех, кто пытался нащупать возможности мирного сосуществования с арабами. Не один год Магнес жил бок о бок с арабами в квартале аль-Хусейни, по дороге на гору Скопус, имел много друзей среди арабской интеллигенции. В 20-е годы он был в числе основателей общества «Брит Шалом» («Союз мира»), в начале 40-х годов — общества «Ихуд» («Единство»), целями которых являлись налаживание взаимопонимания между арабами и евреями в политической и социальной областях, культурное сближение двух народов.

Однако в сионистских партиях ишува идеи рациональных, мирных взаимоотношений с арабами не находили отклика, более того, в экстремистских кругах в них видели предательство интересов еврейского народа. Доктор Магнес навлек на себя много обвинений в действиях, якобы противоречивших задачам сионистского движения, и он не пользовался доверием у его руководителей. В борьбе за Палестину они выбирали другую дорогу, которая в конечном итоге привела к возникновению непреодолимой стены враждебности, недоверия и подозрительности между двумя народами.

В годы английского мандата население Иерусалима росло очень быстрыми темпами. С 1922 г. по 1931 г. оно увеличилось более чем на 40 тыс. — с 91 тыс. до 132 тыс человек. Причем, согласно британской статистике, за это время в городе поселилось даже чуть больше арабов, чем евреев (соответственно, 21 280 человек и 20 107 человек).[298] К середине 30-х годов в городской черте Иерусалима проживало 100 тыс. евреев и 60 тыс. арабов, то есть еврейское население составляло большинство. В иерусалимском же округе преобладало арабское население, владевшее 80 % собственности.[299]

В эти годы новый Иерусалим продолжал развиваться и строиться как единый город. Именно в этот период он фактически приобрел свой современный облик, и в его благоустройство вносили свой вклад и арабы, и евреи. В 1922 г. на земле, купленной Еврейским агентством у Греческого патриархата в самом центре нового города, началось строительство магазинов, гостиниц, кафе. Так появилась известная улица Бен-Йегуда, которая превращена в пешеходную зону города и сегодня является излюбленным местом для прогулок иерусалимцев и туристов. Названная в честь еврейского ученого Элиэзера Бен-Йегуды, внесшего большой вклад в возрождение иврита в качестве живого разговорного языка, эта уютная, красивая и в то же время по-восточному шумная, разноязыкая улица вот уже много десятилетий служит визитной карточкой Иерусалима в не меньшей степени, чем ворота и башни Старого города.

Поблизости улица Мамилла, ведущая к Яффским воротам, полностью принадлежала арабам. На Яффском шоссе, одной из старейших улиц нового Иерусалима, вполне комфортабельный арабский отель «Фаст» соседствовал с еврейскими рестораном и кафе, здесь вперемешку располагались арабские и еврейские ювелирные лавки, магазины одежды, лучший в городе арабский книжный магазин.

В эти годы западные районы Иерусалима — Катамон, Тальбия, Бака — застраивались богатыми виллами арабских семей. Здесь жили известные адвокаты и процветающие бизнесмены. Хотя в 1948 г. хозяева вынуждены были бросить свои жилища и уже никогда в них не возвращались, но на фасадах некоторых зданий сохранилась арабская вязь, свидетельствующая об их былой принадлежности. Рассказывают, что в 50-х годах в вилле, названной именем легендарного Гарун аль-Рашида, жила Голда Меир, бывшая тогда министром труда и жилищного обеспечения в израильском правительстве. Для того, чтобы скрыть принадлежность дома арабам, с керамических плиток стерли название виллы.[300] Не напоминает ли это времена, когда пришедшие в Иерусалим крестоносцы также стремились искоренить в нем любые свидетельства мусульманского присутствия? Невольно задумаешься, а не ходит ли иерусалимская история по замкнутому кругу?

Рядом район Рехавия в это же время осваивался евреями, в основном беженцами из Германии, располагавшими более скромными средствами, чем их богатые арабские соседи. Здесь до сих пор сохранился дом, построенный в 1933 г. на кооперативных началах членами Гистадрута — объединения еврейских профсоюзов. Жизнь в нем была организована по коллективистским принципам киббутца.

Но самой знаменитой и значимой еврейской стройкой тех лет в Иерусалиме стало возведение первого здания Еврейского университета. Церемония открытия происходила 1 апреля 1925 г. в специально построенном амфитеатре с видом на Иудейскую пустыню. Отсюда открывается совершенно библейская панорама необыкновенной красоты, простирающаяся на десятки километров к востоку вплоть до границы с Иорданией. Однако собравшимся на инаугурационную церемонию было не до созерцания живописных пейзажей. В связи с открытием университета усилилось брожение среди арабов, видевших в этом новом достижении евреев политическую акцию. Их недовольство усугубил приезд лорда Бальфура (это был его первый и последний визит в Палестину, с историей которой навсегда осталось связанным его имя). Присутствовавшие в этот день на горе Скопус гости-арабы — мусульмане и христиане — слышали в словах выступавших лишь одно: университет будет способствовать продвижению сионистской идеи, усилению позиций евреев в Иерусалиме и в Палестине.

Те, кто жил в эти годы в Иерусалиме, вспоминают о сгущавшейся атмосфере насилия, нависавшей над городом. Ненависть сталкивала не только арабов с евреями. Политические убийства становились одним из способов расправы сторонников муфтия со своими противниками, особенно во время арабского восстания 1936–1939 гг. Террористические методы борьбы были взяты на вооружение не только арабами, но и евреями. В квартале Меа Шеарим евреи-ортодоксы вступали в схватки со своими соплеменниками, не желавшими строго придерживаться правил Шаббата. В июне 1924 г. на Яффском шоссе был убит Яков Де Хаан, один из лидеров еврейских ультра-ортодоксов, отказавшихся сотрудничать с сионистскими организациями и признать верховенство просионистского Главного Раввината. Когда через 46 лет, в 1970 г., стала известна правда об этом убийстве, организованном лидерами Хаганы, Израиль был потрясен признанием одного из участников этой акции, Д. Тидхара, без малейшего раскаяния заявившего: «Я сожалею, что не меня выбрали, чтобы убрать его. Я только охранял других».[301]

В 30-х годах национальное движение палестинских арабов вступило в новую фазу, приобретя антиколониальную, антианглийскую направленность. Арабские волнения, начавшиеся осенью 1933 г. большой демонстрацией в Иерусалиме и прокатившиеся затем по всей стране, были направлены не только против стремительно нараставшей еврейской иммиграции, но и против английских властей. Англичане прибегли к силе оружия, и в Иерусалиме пять арабов стали жертвами в этих столкновениях.[302]

В период арабского восстания 1936–1939 гг. Иерусалим снова стал свидетелем трагического взаимоуничтожения арабов и евреев: преобладавшие в прежние времена стихийные массовые выступления сменялись преднамеренно спланированными акциями вооруженных групп или одиночек. Наступала эпоха организованного террора. В Иерусалиме антиеврейские террористические акции особенно участились после того как летом 1937 г. английская правительственная комиссия во главе с лордом Пилом выступила с рекомендациями о разделе Палестины на арабское и еврейское государства, что было совершенно неприемлемо для арабов. Ослепленная ненавистью машина террора давила всех подряд. При взрыве бомбы в еврейской религиозной школе погибло 9 детей. Один за другим террористами были убиты авторы одного из первых в Палестине учебников арабского языка Льюис Биллиг и Авиноам Йеллин. По некоторым данным, всего за эти годы в террористических актах в Иерусалиме погибло 46 евреев.[303]

В ответ на арабский террор, развернувшийся по всей стране, члены выделившейся из Хаганы группы Иргун Цвай Леуми (Национальная военная организация), вопреки принятой сионистским руководством политике «самообладания» (хавлага), начали осуществлять вооруженные карательные операции против арабов. В марте 1937 г. в ответ на брошенную арабом бомбу на Яффском шоссе, серьезно ранившую 3 евреев, иргуновцы немедленно организовали налет на арабское кафе в Иерусалиме. Жертвами этой кровавой расправы стали один убитый араб и, по меньшей мере, 20 раненых.

Дата 14 ноября 1937 г. вошла в иерусалимскую историю под название «черное воскресенье». В этот день в ответ на убийство арабами 5 рабочих-евреев в каменоломне Кириат Анавим экстремисты из Иргуна провели массированную акцию возмездия в городе и его окрестностях. Семь убитых и большое число раненых арабов расплатились за безумство своих единоплеменников. Летом 1938 г. по всем палестинским городам прокатилась волна еврейских терактов, спровоцированная казнью мандатными властями одного из террористов. В узких улочках арабского квартала Старого города 15 июля во время нападения террористов было убито 10 и ранено 29 арабов.

Еврейское агентство — официальный руководящий орган евреев в Палестине — категорически осуждало террор экстремистов, считая что он «наносит ущерб моральному облику палестинского еврейства, мешает политической борьбе и подрывает безопасность».[304] Однако многие евреи видели в иргуновцах чуть ли ни «народных мстителей». Даже такой умеренный и трезвомыслящий сионистский деятель как А. Руппин записал в те годы в своем дневнике: «Евреи довольны, что они перестали быть единственной атакуемой и страдающей стороной, как в 1936 г.».[305] Возможно, скрытая общественная поддержка сыграла немаловажную роль в том, что на протяжении следующего десятилетия еврейский террор приобрел широкий размах и стал неотъемлемой частью палестинской реальности.

Иерусалим не был центром арабского восстания 1936–1939 гг. Основные события происходили в Галилее и на побережье Средиземного моря. Но напряженность положения ощущалась и в Святом городе. По воспоминаниям известного русского писателя А. П. Ладинского, жившего в эмиграции в Париже и посетившего Святую Землю в 1936 г., «положение в Иерусалиме было таково, что посещать «Старый город» туристам не рекомендовалось». Жизнь в обычно оживленных кварталах Старого города напоминала сонное царство. Ладинский отмечал, что ему не попалось ни одного европейца, кроме двух—трех греческих священников. Не увидел он и евреев у Стены Плача. Только «люди в фесках и «галибиях» или в бедуинских «кефиях» и «абайях» (бурнусах) сидели на корточках в тени домов. Все лавки на базарах были заперты, даже лавчонки, что продают крестики и терновые венцы».[306]

Однако за внешне неподвижным фасадом кипела бурная деятельность. Пользуясь тем, что англичане не решались нарушить традиционную закрытость исламских святынь для немусульман, повстанцы превратили Храмовую гору в тайный склад оружия и взрывчатки. Под сенью ее святилищ скрывались мятежники, разыскивавшиеся британской полицией. Сам муфтий Иерусалима Хадж Амин аль-Хусейни, один из самых активных руководителей восстания, которого англичане в 1937 г. пытались арестовать и выслать из страны, провел в священном убежище три месяца. В середине октября 1937 г. под покровом темноты, переодевшись в бедуинские одежды, муфтий бежал из Старого города, чтобы уже никогда не возвращаться в Палестину.

Британская политика в Палестине давала трещины по всем направлениям. И арабы, и евреи теряли веру в способность англичан найти разумное решение палестинской проблемы, поэтому немало насмешек вызвал перевод резиденции Верховного комиссара в 1935 г. на гору Злого Совещания в Иерусалиме. Когда-то в 1922 г. на торжественной церемонии закладки сада будущего Иерусалимского университета в руках У. Черчилля сломался саженец, предназначенный для посадки, и ему не нашлось замены. Никто не придал значения этому эпизоду, а к концу 30-х годов в руках англичан точно так же стала ломаться вся мандатная система, и британское правительство не могло предложить жизнеспособного проекта для совместного проживания в Палестине арабов и евреев. Рекомендации комиссии Пила о разделе страны были категорически отторгнуты арабами. Сионисты на своем конгрессе в Цюрихе в 1937 г. также отвергли проект раздела. Британская политика в Палестине, ориентиром для которой еще недавно служила декларация Бальфура, все более заходила в тупик.

С конца 30-х годов приоритет в ближневосточной политике Лондона постепенно смещается в сторону сотрудничества с арабами, что, естественно, отразилось на политике в отношении Палестины. В 1939 г. правительство Великобритании выпустило официальный документ — Белую книгу, в которой оно обещало в десятилетний срок создать независимое палестинское правительство в интересах арабской и еврейской сторон, а пока же вводило ограничения на еврейскую иммиграцию и приобретение евреями земли. Попытки ограничить въезд евреев в страну вызывали бурю протеста как у общины в Палестине, так и в диаспоре, особенно в свете ситуации, складывавшейся в Европе с утверждением и распространением фашизма. В то время как европейским евреям грозило полное истребление в гитлеровских газовых камерах, английские политические деятели, забыв о библейской сентиментальности, которую так любили демонстрировать творцы имперской ближневосточной политики в начале века, жестоко пресекали так называемую нелегальную иммиграцию евреев в Палестину. Утлые суда с сотнями беженцев на борту, с трудом добиравшиеся из европейских портов до Хайфы, безжалостно разворачивались английскими властями в обратную сторону.

В докладе комиссии Пила впервые прозвучала идея о том, что Англии, возможно, придется отказаться от Палестины, но отдавать Иерусалим «новые крестоносцы» не хотели ни при каких условиях. В рекомендациях комиссии предлагалось выделить его в особую, контролируемую англичанами зону вместе с Вифлеемом и коридором до порта Яффа. В дальнейшем, уже в годы Второй мировой войны, это предложение получило развитие в секретных разработках британского кабинета министров, предполагавших раздел Палестины на еврейское государство, палестинскую территорию и государство Иерусалим под управлением Англии. Но в конце 40-х годов судьба Святого города решалась уже не международными постановлениями и мандатами, а в битвах между теми, кто жил на Палестинской земле.

Во время Первой мировой войны воюющие державы вновь вспомнили о святых местах христианства. На управление ими претендовали и традиционно соперничавшие по этому поводу Франция и Россия и даже Англия. Германия же предложила своему союзнику турецкому султану просто подарить храм Гроба Господня немецкому и австрийскому императорам, которые затем передали бы его Папе Римскому.

К концу войны Россия — покровительница православных — была выведена из игры, так как ее новое большевистское правительство не интересовалось церковными проблемами. У католиков пробудились надежды вернуть себе в Святой Земле то преобладающее положение, которое они занимали во времена Крестовых походов. В католической литературе и прессе зазвучали восторженные филиппики по поводу того, что в Палестине следует ожидать возвращения эры крестоносцев во всем ее великолепии, что воины-потомки крестоносцев XII в. отомстили узурпаторам и вернули христианству Святой город.[307] Под узурпаторами при этом подразумевались как мусульмане, так и Греко-православная церковь.

На Парижской мирной конференции в 1919 г. францисканский хранитель святых мест в Иерусалиме потребовал от имени всех католиков восстановить положение, существовавшее до 1757 г., опираясь совершенно на ту же историческую аргументацию, которая выдвигалась его предшественниками в преддверии Крымской войны в середине XIX в. Греко-православный патриархат в Иерусалиме, отстаивая свои права и опровергая эти претензии, отвечал ссылками на то, что существующий статус святых мест был признан и утвержден двумя международными конференциями — Парижской в 1856 г. и Берлинской в 1878 г. — и не подлежит изменению.

В конце концов вопрос о святых местах был включен отдельной статьей в мандат на управление Палестиной, предоставленный Лигой наций Великобритании в 1920 г. Мандатные власти брали на себя всю ответственность за обеспечение доступа к святым местам, а также обязались в кратчайшие сроки создать специальную комиссию для изучения претензий различных религиозных сообществ и урегулирования спорных вопросов.[308] Однако продолжавшиеся на протяжении двух лет попытки англичан организовать такую комиссию не имели успеха главным образом из-за разногласий внутри самой католической церкви и из-за требований католиков предоставить им преимущественные права в создаваемом органе. Мандатные власти отказались от идеи создания комиссии, и в 1924 г. вся ответственность за управление святыми местами была возложена на Верховного комиссара в Палестине, которому теперь вменялось в обязанность выступать в качестве конечной инстанции при решении всех касавшихся их спорных вопросов. На практике это означало сохранение статус-кво, установленного при турках в 1757 г.

Несколькими годами позже английская администрация в Палестине разработала закрытый документ «Статус-кво в святых местах», предназначавшийся исключительно для ее внутреннего пользования. Пожалуй, впервые в истории Иерусалима в одном документе были собраны все сведения о распределении святых мест между различными христианскими деноминациями и тщательно описана сложная практика наиболее важных служб в храме Рождества в Вифлееме и в храме Гроба Господня в Иерусалиме. Эти правила практически без изменений действуют и в наши дни.

Только три иерусалимских патриархата — католический, греко-православный и армянский — обладают правами собственности в храме Гроба Господня, за исключением небольшой часовни, которой владеют копты. Только по просьбе этих трех патриархатов могут открываться двери храма, и только они имеют право самостоятельно проводить в нем религиозные процессии и службы. Три другие более мелкие конфессии — копты, сирийские яковиты и эфиопские христиане — пользуются лишь очень ограниченными правами в отправлении своих независимых служб.

На протяжении десятилетий незыблемым остается описанный англичанами порядок расположения ламп, канделябров, свечей, икон и другой церковной утвари, принадлежащей разным конфессиональным группам, а также правила ремонтных работ, уборки и мытья всех частей храма. Главный христианский собор выглядит запущенным, а некоторые его части просто кажутся полуразрушенными именно потому, что церковным иерархам редко удается договориться о приведении его в порядок. Сепаратные действия любой из конфессий, направленные на благоустройство своих владений, немедленно вызывают протесты остальных, опасающихся, что будут ущемлены их права. При англичанах на протяжении десятилетий фасад храма был закован в металлические леса, так как христианские иерархи не могли решить, как осуществлять ремонт. Правда, в последние годы, в преддверии двухтысячелетия христианства все же был реставрирован купол ротонды над часовней Кувуклией и проведен ряд других ремонтных работ. Это дает надежду, что храм Гроба Господня, возрождавшийся после разрушения его мусульманами-фанатиками, выстоявший в многочисленных войнах и стихийных бедствиях, сохранит свое величие, несмотря на тщеславные и мелочные споры между самими христианами.

В период британского мандата в Иерусалиме продолжалось строительство христианских храмов. В 1924 г. у подножья Масличной горы была возведена церковь Всех Наций (базилика Гефсиманской молитвы), строительство которой финансировалось католическими церквами нескольких стран. Еще в IV в. паломница Эгерия описывала церковь, стоявшую на этом месте, где со времен первых иерусалимских христиан поклонялись камню, у которого Иисус совершал свою последнюю молитву накануне надвигавшегося ареста. Это здесь он просил: «Авва Отче! все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня…».[309] На протяжении веков много храмов сменили друг друга на этом месте, а сегодня драгоценная реликвия — огромная скальная глыба, выступающая из-под пола алтарной части церкви, находится «под опекой» братьев-францисканцев. Они же хранят и расположенный по соседству «Гефсиманский сад» — несколько очень старых оливковых деревьев с узловатыми стволами, напоминающими искореженные болезнью старческие пальцы. Каждому известно, что дерево не живет две тысячи лет, но колдовство иерусалимской ауры заставляет поверить, что именно эти оливы были свидетелями последней скорбной молитвы Иисуса и предательского поцелуя Иуды.

Еще одному заключительному евангельскому эпизоду — предательству Петра, предреченному Иисусом, — была посвящена церковь Св. Петра в Галликанту, построенная в 1931 г. на склоне Сионской горы. Галликанту в переводе с латыни означает «при крике петуха», то есть название церкви происходит от той евангельской строки, где Иисус говорит Петру: «…ты ныне, в эту ночь, прежде нежели дважды пропоет петух, трижды отречешься от Меня».[310] В настоящее время церковь принадлежит католическому братству ассумпционистов, которые гордятся тем, что они сохраняют существующую с IV в. христианскую традицию размышлений об отречении Петра во дворе первосвященника Каиафы и о последующем покаянии апостола. Местоположение дворца первосвященника точно не установлено, и трудно понять, почему с византийских времен именно на этом скалистом склоне, неудобном для строительства, возводились церкви, посвященные отречению апостола. Одна из версий предполагает, что, по раннехристианской традиции, здесь находилась пещера, где Петр оплакивал свое предательство. Как бы там ни было, обстановка в храме, стоящем вдали от основных паломнических и туристических маршрутов, открывающаяся с его террасы живописная панорама на иерусалимские долины располагают к философским размышлениям, в том числе и о слабости человеческого духа.

В годы британского мандата в Палестине по-прежнему сохранялось русское присутствие. Революция в России смела с трона Романовых и уничтожила царскую семью. Усилиями большевиков православная церковь в стране была фактически разгромлена, а ее общественное влияние сведено к нулю. Хотя в 1914 г. Русская Духовная Миссия переехала в Александрию, но в Иерусалиме сохранялись уголки старой России с ее молитвами и колокольным звоном. Бури российской и палестинской истории мало изменили патриархальный быт русских монахинь и священнослужителей, которых, по некоторым сведениям, оставалось в Иерусалиме около 300 человек. А. П. Ладинский писал: «В покоях у митрополита плюшевая мебель восьмидесятых годов и та старомодная вежливость и изысканная речь, какая сохранилась только на архиерейских подворьях да в монастырях, с этими «изволите вы» и «угодно вам», которых мы уже не употребляем в нашем житейском, растрепанном языке».[311]

С прекращением всякой материальной помощи из России и притока паломников Русская церковь в Палестине впала в крайнюю нужду. По свидетельствам путешественников того времени, русские монахини в монастыре в Эйн-Кареме близ Иерусалима получали 10 шиллингов в месяц на пропитание.[312] Единственным источником существования русских в Иерусалиме стала сдача в аренду более 20 зданий, принадлежавших ранее Русской Духовной Миссии и Российскому православному палестинскому обществу. На Русском подворье разместились Суд английской мандатной администрации, больница, тюрьма, бараки и склады британской полиции.

Причем, англичане постарались оградить дорогостоящую иерусалимскую собственность от любых притязаний извне. В начале 20-х годов как Советское правительство, так и Русская церковь в эмиграции ставили вопрос о правах на палестинскую недвижимость. Серьезные попытки заполучить русские владения в Палестине предпринимались Русской синодальной церковью в изгнании и Православным палестинским обществом за рубежом. В контакт с английскими мандатными властями по этому вопросу вступил митрополит Антоний (Храповицкий), посетивший специально в этих целях Иерусалим в 1924 г. Однако Лондон отказывался признавать правопреемство как зарубежной церкви, так и Советского правительства.

В 1926 г. мандатные власти приняли «Ордонанс об управлении русской собственностью», который закрепил за ними положение единственного распорядителя русской собственностью в Палестине. На протяжении многих лет русские монахи и монахини полностью зависели от англичан, распределявших арендную плату за сдаваемые помещения. Но самое главное, был создан прецедент размещения государственных учреждений в русских постройках, который использовался государством Израиль уже после 1948 г.