"Иерусалим: три религии - три мира" - читать интересную книгу автора (Носенко Татьяна Всеволодовна)

Глава VII Город в Османской империи

К началу XVI в. мамлюкское государство уже утратило бесспорную власть над ближневосточными странами. Из Малой Азии надвигалась новая мощная сила — турки-османы. Основателями великой империи были потомки тюркских племен, которые еще в Х—ХI вв. двинулись из Средней Азии на запад в поисках новых земель и богатой добычи. Во второй половине ХIII в. правителем небольшого государства, расположенного на землях к востоку от Олимпа Вифинского в Малой Азии, стал Осман I, давший название Османской, или Оттоманской, династии, как ее стали впоследствии называть.

В начале ХIV в. Осман I отвоевал у Византии ее последние владения в Азии и захватил ряд византийских городов на берегу Черного моря. Его преемники, которые стали называть себя султанами, на протяжении этого столетия неуклонно расширяли свои владения в Азии. Свою столицу они основали на европейском континенте, в Адрианополе. К середине следующего XV столетия власть султана уже распространялась на весь Балканский полуостров вплоть до Дуная. В конце мая 1453 г. христианский мир потерпел свое самое страшное поражение — пал Константинополь. Османская империя превращалась в могущественную сверхдержаву средневековья, и ее экспансионистские устремления распространялись также на Северную Африку и весь Арабский Восток. Решающие сражения между османами и мамлюками произошли в 1516 г. в Северной Сирии близ Марж Дабик и недалеко от Каира. Мамлюкам было нанесено сокрушительное поражение. Их традиционное оружие — меч и лук, — принесшее им когда-то столь блестящие победы, оказалось бессильным перед использовавшимися турками пороховыми мушкетами и артиллерией. В течение нескольких месяцев над всей Сирией и Палестиной было установлено турецкое владычество.

В 1517 г. Иерусалим на следующие четыре столетия стал частью Османской империи. Султан Селим I Грозный, как и его исторический предшественник и единоверец, второй арабский халиф Омар I, завладел Иерусалимом без кровопролития. Только в VII в. ключи от Святого города мусульманским завоевателям вручал на Масличной горе христианский патриарх, а в ХVI в. новый владыка получил их, вступив в Газу, вместе с ключами от других палестинских городов. Этой своеобразной демонстрацией пренебрежительного отношения к Иерусалиму отмечено начало длительной эпохи упадка и забвения города, когда-то славившегося на весь Ближний Восток. Правда, легенда все же приписывает Селиму I особое, благоговейное отношение к городу Дальней мечети. Согласно преданию, прибыв в Иерусалим и получив ключи от «Купола скалы» и Аль-Аксы, султан распростерся на земле, как во время молитвы, и воскликнул: «Благодарение Богу! Святилище первой киблы принадлежит мне!».[178]

Любые изменения в судьбе Иерусалима всегда глубоко волновали еврейскую диаспору. И на сей раз не обошлось без всевозможных домыслов о чудесных предсказаниях Селиму I о том, что именно ему предначертано покорить Иерусалим. Еврейский историк Иосиф Самбари, живший в ХVII в. в Египте, приводит рассказ о том, что якобы за два года до того, как турецкий султан завоевал Иерусалим, этот успех был предсказан ему ученым раввином по имени Соломон Дил-Мидраш. Основываясь на созвучии имени Селим еврейскому слову «шалом», что означает «мир», рабби Соломон указал султану на строки из Книги пророка Михея: «И будет Он мир. Когда …придет в нашу землю…».[179] Трудно сказать, руководствовался ли ученый рабби патриотическими или своекорыстными интересами, но ясно одно: с приходом турок евреи связывали установление более благоприятной для себя ситуации в Святом городе.

Турки пришли в Иерусалим не в лучшие для него времена. По мере деградации мамлюкского правления город превращался в заброшенный, мало развитый экономически, плохо управляемый населенный пункт. К тому же, не имея достойных укреплений, он постоянно жил под угрозой бедуинских грабительских набегов. К началу османского периода население города, истребляемое войнами, голодом, болезнями сократилось до 4 тыс. человек. Иерусалим оставался второстепенным городом и в составе Османской империи. Правда, с учетом его религиозного статуса сам город и прилегавший к нему район были выделены в особый санджак,[180] но в экономическом и политическом плане его затмевали такие города, как Дамаск, Алеппо, позднее Акко, ставшие центрами пашалыков, на которые турки разделили Сирию и Палестину. Наместники султана назначались из Константинополя, переименованного турками в Стамбул. Они отвечали за порядок на всей подведомственной территории, по своему усмотрению устанавливали и собирали налоги, распределяли поместья, творили суд и расправу. Должности провинциальных правителей считались в высшей степени доходными, и коррумпированное османское чиновничество торговало ими без зазрения совести. Дамасский пашалык и Иерусалимский санджак в этом отношении были лакомыми кусками, так как значительную часть их населения составляли немусульмане, которые облагались высокими налогами. Кроме того, паша получал большие доходы благодаря тому, что Иерусалим был важным пунктом остановки мусульманских паломников из Северной Сирии, совершавших хадж в Мекку. Христианские паломники, поток которых особенно увеличивался на Рождество и Пасху, платили установленную пошлину при входе в храм Рождества в Вифлееме и в храм Гроба Господня. К тому же власти не гнушались любыми поборами с христиан и евреев в Иерусалиме, когда те обращались с просьбой о строительстве, ремонте или другом благоустройстве принадлежавшей им собственности.

Центральные власти не стремились заселить присоединенные провинции этническими турками. Из Стамбула заполнялись высшие административные должности, присылались сборщики налогов. В иерусалимской Цитадели — крепости, находившейся у нынешних Яффских ворот, располагался небольшой турецкий гарнизон, численность которого, по сохранившимся письменным свидетельствам, в 1660 г. не превышала 90 человек.[181] Но ключевые позиции в хозяйственной и религиозной жизни Иерусалима оставались в руках нескольких местных мусульманских семей, которые монополизировали не только сельскохозяйственную и торговую сферы, но и распределение доходных должностей кади, имамов, чтецов Корана. Возвышение этих арабских мусульманских, а также христианских кланов началось еще в айюбидско-мамлюкский период, когда, являясь данниками Каира, они получили возможность приобретать огромные земельные угодья и завладели всеми высшими должностями в политической и религиозной системе страны. Иерусалимские кланы сохраняли свое значение и в ХХ в. Представители таких палестинских семей, как Хусейни, Халиди, Алами, унаследовали от своих предков господствующие позиции в экономике и играли важную роль в политической истории палестинского народа.

«Золотым веком» для Иерусалима в период турецкого владычества стало время правления султана Сулеймана I Кануни, или Сулеймана Великолепного (1520–1566 гг.). Ни один из турецких правителей не уделял городу столько внимания и не вложил в него столько средств, как этот честолюбивый и властный тезка царя Соломона (мусульманское имя Сулейман эквивалентно еврейскому Соломон. — Т. Н.). Кажется, и султан и его подданные действительно считали библейского царя своим не слишком отдаленным предшественником. По крайней мере, в надписи, сохранившейся на фонтане, построенном при Сулеймане на Храмовой горе, он по-восточному пышно прославляется как «второй после Соломона правитель мира».

Сулейман Великолепный оставил неизгладимый след в истории Иерусалима, восстановив городские стены и укрепления, которые являются «визитной карточкой» Святого города во всем мире вот уже пятое столетие. Как утверждает легенда, султан вовсе не имел намерений облагодетельствовать Иерусалим. Наоборот, он обложил горожан непомерными налогами и думал только о том, как бы заставить их платить еще больше. Неожиданно ему приснился сон, будто на берегу Иордана на него напали хищные львы и разодрали его на куски. Обеспокоенный султан призвал своих мудрецов, чтобы они растолковали ему загадочное видение. Один из старых шейхов, узнав, что Сулейман замышлял наказать жителей Иерусалима за неуплату налогов, сказал: «…знай, что Иерусалим во все времена был Святым городом для Аллаха…Там восседали на троне избранные и помазанные им Давид и Соломон и их потомки. На их печатях были изображены львы, их царские престолы охраняли львы. А теперь ты замышляешь зло против Святого города, и Аллах предупреждает, что нашлет львов, которые погубят тебя! Чтобы благословение Аллаха не оставило тебя, прояви доброту и снисхождение к Святому городу, иначе несчастье постигнет нашего властелина».[182] Тогда султан отправился в Иерусалим, чтобы выяснить, каким образом он может искупить свои злые намерения. Увидев, что укрепления города разрушены и сожжены, он решил построить вокруг Иерусалима новые стены.

Впоследствии, как гласит предание, Сулейман велел украсить одни из ворот восстановленной стены фигурками львов в напоминание о своем вещем сне. Львиные ворота в восточной стене Старого города до сих пор служат входом на одну из самых главных достопримечательностей Иерусалима — от них начинается Виа Долороза — Крестный путь. Что касается фигурок животных, хорошо различимых на фронтоне ворот, то современные археологи установили, что это совсем не львы, а пантеры, которые являлись составной частью герба мамлюкского султана Бейбарса. Возможно, они украшали располагавшееся неподалеку от Львиных ворот здание, которое было разрушено во время строительства стены в XVI в. Как это было принято в Иерусалиме испокон веку, остатки предыдущих построек использовались в новом строительстве, и каменные изваяния перекочевали с мамлюкского дворца на оттоманские ворота.

В фольклорной трактовке любое важное событие в Иерусалиме связывается с проявлением высшей воли, с Божественным указанием, полученным тем или иным путем. Однако если оценивать факты с земных позиций, то окажется, что действия османских властей были мотивированы вполне практическими политическими соображениями. Время правления Сулеймана I характеризовалось активным наступлением турок в Западной Европе, войска которых доходили вплоть до австрийской столицы Вены. Реакцией на мусульманское продвижение стало возрождение при европейских дворах идеи новых крестовых походов на Восток, отвоевания Иерусалима и возвращения его в лоно христианства. Именно угроза европейского крестового реванша заставила султана принять решение о восстановлении фортификационных сооружений Иерусалима, которые могли бы защитить город в случае наступления христианских армий.

Многие годы исследователи иерусалимской истории считали, что стены Сулеймана Великолепного являются совершенно оригинальной постройкой, поскольку до него на протяжении трех веков город, как известно, не имел укреплений. Однако новейшие археологические изыскания показали, что турецкие строители фактически реконструировали старые стены, используя в некоторых случаях хорошо сохранившиеся секции, а в других, — надстраивая стены XVI в. на более древних основаниях, оставшихся от предыдущих эпох. За небольшими исключениями положение Сулеймановых стен, в целости и сохранности дошедших до наших дней, идентично иерусалимским укреплениям во времена Фатимидов, крестоносцев, Айюбидов и мамлюков, то есть фактически оно было задано еще в ХI в., а в некоторых случаях и в более ранние эпохи. Так например, секция северной стены с Дамасскими воротами располагается непосредственно над древним трехарочным входом в город, который в основном весь ушел под землю, и только верхняя часть малой левой арки отчетливо вырисовывается на фоне стены. Такие трехарочные ворота, являющиеся типичной деталью римской архитектуры, могли быть возведены здесь при императоре Адриане, построившем Элию Капитолину на месте Иерусалима, а возможно, они относятся и к более раннему иродианскому периоду.[183]

Строительство стен продолжалось несколько лет, между 1536 г. и 1541 г. На него расходовались такие большие средства, что некоторые историки даже высказывают предположение, что чрезмерные затраты на иерусалимское строительство были в числе тех причин, которые тормозили наращивание турецкого наступления в Европе. Как только султан убедился, что ему больше не угрожает новый крестовый поход, он прекратил вкладывать средства в укрепление Иерусалима

Протяженность новых городских стен превышала 4 км. Правда, остались недостроенными 18 из 35 запроектированных башен, но в целом иерусалимская стена была выполнена с гораздо большей архитектурной изобретательностью, чем это было принято у турок. Видимо, сказалось особо почтительное отношение мусульман к священному городу — месту восхождения Мухаммеда к Аллаху во время его ночного путешествия. По некоторым предположениям, придворный архитектор султана Синан-паша, славившийся своим искусством, лично принимал участие в строительстве Дамасских ворот. Искусно украшенные зубцы, прекрасная каменная резьба по фасаду выделяют это сооружение как замечательный памятник османского зодчества не только в Иерусалиме, но и во всем Сирийско-Палестинском регионе. Со времен Сулеймана Великолепного стоят и все другие ворота Старого города, за исключением Новых ворот в северо-западной части стены, построенных уже в XIX в.

Удивительно, что легендарная гора Сион, с именем которой связана древнейшая история Иерусалима, осталась за пределами новой стены. История не сохранила достоверных объяснений этого странного упущения. То ли строители не укладывались в сроки, установленные Сулейманом, и решили сэкономить время, обойдя этот участок, то ли им не хватило средств. Но как бы там ни было, фольклорный рассказ утверждает, что султан, прибывший с инспекционной миссией в Иерусалим по завершении строительства, был страшно разгневан, обнаружив, что могила Давида на Сионской горе оказалась вне стен города. Архитекторы будто бы оправдывались, что не имели понятия об ее святости для мусульман. Однако, как говорит арабская пословица, «оправдываться хуже, чем быть виноватым», и Сулейман без всякого снисхождения к грандиозной работе, выполненной строителями, приказал казнить их. Имена двух несчастных зодчих затерялись в истории, но у самых Яффских ворот под сенью кипарисов есть две безымянные могилы, в которых, по передаваемому из поколения в поколение преданию, покоится их прах.[184]

В XIX в., когда началось интенсивное строительство за пределами Старого города, у местных властей возникла идея разобрать стены и продать их поставщикам камня. Наверное, нашлись «предприимчивые» головы, сообразившие, что эта сделка может принести солидные барыши.

Спустя столетие, в 1967 г., на следующий день после захвата израильтянами Старого города во время «шестидневной войны» бывший глава правительства Д. Бен-Гурион, который никогда не питал к Иерусалиму сентиментальных чувств, призвал разрушить стены города, «потому что они не являются еврейскими, и таким образом утвердить преемственность еврейского контроля как над территорией внутри них, так и за их пределами».[185] К счастью, здравый смысл восторжествовал и над разрушительными замыслами некоторых израильских политиков, стремившихся любыми средствами превратить Иерусалим в сугубо еврейский город, и над корыстными интересами османских правителей. Величественные иерусалимские стены по-прежнему охраняют святыни трех религий. Они несут в себе наследие времен первого и второго иудейских храмов, римской Элии Капитолины, Иерусалима византийцев и крестоносцев, священного мусульманского города Дальней мечети. Недаром известный английский писатель Грэм Грин назвал его «величайшим из уцелевших в мире» («the great survivor of the world»).

Укрепляя город, османы достроили и усовершенствовали Цитадель — крепость, которая, по предположениям археологов, была возведена на месте роскошного дворца Ирода Великого. К XVI в. в западной части Иерусалима сохранялись фортификационные сооружения, относившиеся в основном к периоду крестоносцев и ко временам мамлюкских султанов. Исследователи, основываясь на записях паломников, считают, что вид Цитадели конца мамлюкского периода почти идентичен ее современному виду.[186] Османы достроили лишь башню Яффских ворот, а также минарет в южной части Цитадели. В XIX в. его стали почему-то называть башней Давида, хотя на протяжении многих веков это имя было закреплено за массивной прямоугольной башней в северной части крепости.

В литературном памятнике «Путешествие московских купцов Трифона Коробейникова и Юрия Грекова», описывающем иерусалимские достопримечательности глазами русских паломников XVI в., есть рассказ и о Цитадели: «…дом Давида пророка и царя, возле градскую стену; а круг дома ров копан, как у города, и вымурован, а через мост камень веден, а на мост из дома во врата великия, как градския, а в тех вратах пушки лежат и сторожи, а Христиан в тот дом не пускают, а стоят у того двора Турки и янычары».[187] Судя по рассказу русских путешественников, Цитадель, как и в более ранние века, по-прежнему связывалась с именем библейского основателя Святого города, а долина под западной стеной упоминается ими как место, где «хощет поити река огненная в день Страшного суда»,[188] то есть имеется в виду Гиномская долина, в которой, по преданию, в день Страшного суда разверзнется «геенна огненная». Обычное крепостное сооружение оказывается святым местом для христианских паломников, куда они, вопреки ими же упоминаемому запрету, все же проникли, видимо, подкупив турецкую стражу.

Вплоть до самого конца XIX в. Цитадель сохранялась в том виде, в каком ее увидели путешественники из далекой Руси в XVI в.: со всех сторон она была окружена глубоким рвом, городская стена, пересекавшая ров, соединяла Яффские ворота с внутренней частью крепости. В 1898 г. в Иерусалим с официальным визитом прибыл кайзер Вильгельм II. Этому визиту турецкий султан Абдул Гамид II придавал очень большое значение и постарался сделать все, чтобы высокий гость остался доволен. Во избежание неудобств при въезде Вильгельма и его семьи в Старый город часть рва у Яффских ворот была засыпана, городскую стену в этом месте разобрали. Через образовавшийся проем кайзер триумфально вступил в Святой город верхом на коне, что, по традиции, являлось привилегией только победителя.

Бесцеремонное обращение с иерусалимскими памятниками ради помпезной демонстрации германских амбиций не осталось незамеченным в Европе. Английский писатель и публицист Дж. Честертон, известный критик гегемонистских устремлений Германии, писал, что на всей этой истории лежит отпечаток варварского жертвоприношения вечного в угоду временному. «Христиане создали храм Гроба Господня, мусульмане создали мечеть Омара, а вот что создала самая просвещенная культура в конце великого века науки. Она создала огромную дыру», — язвительно замечал он в своей книге «Новый Иерусалим».[189] Эта брешь в стене существует до сих пор. Вряд ли ее когда-нибудь ликвидируют ради восстановления целостности исторических стен: ведь теперь здесь проходит оживленная автомобильная трасса, по которой в Старый город въезжает и общественный транспорт, и многочисленные частные машины, и кортежи высокопоставленных гостей израильского правительства, направляющихся на осмотр иерусалимских святынь. Современная жизнь освоила и приспособила под свои нужды эту дорогу, хотя она и нарушает стройность иерусалимского исторического ансамбля.

Общее состояние процветания и благополучия Османской империи при Сулеймане Великолепном проецировалось и на Иерусалим. Центральные власти вкладывали большие средства в улучшение такой ключевой хозяйственной сферы, как городская система водоснабжения. Были очищены и восстановлены древние акведуки, шедшие через весь город к Храмовой горе. До сих пор улицы Мусульманского квартала, прилегающие к ней, украшают фонтанные ниши, в декоре которых использованы фрагменты каменной резьбы из построек эпохи крестоносцев.

В Иерусалиме налаживалась пришедшая в упадок торговля, на основе использования местного сырья развивались такие производства, как льнопрядение и мыловарение. Благодаря турецкой опеке город становился более безопасным местом для жизни, чем сельская местность. Благоприятная среда обитания притягивала людей, и население Иерусалима стало расти. К середине XVI в., по османским переписям, в городе проживало около 13,5 тыс. человек.[190] Конечно, по сравнению с периодами наивысшего расцвета Иерусалима, когда в нем насчитывалось несколько десятков тысяч жителей, это было небольшое поселение, и только его особенный религиозный статус придавал ему вес и значимость в глазах османских властей.

При Сулеймане Великолепном были проведены большие реставрационные работы на Храмовой горе в главном мусульманском храме «Куполе скалы». Известно, что первоначально здание было облицовано мозаикой, которая фактически не обновлялась с тех пор, как оно было построено в VII в. Ко времени появления в Иерусалиме турок Куббат ас-Сахра утратила свое блистательное великолепие, так как большая часть мозаики погибла под воздействием иерусалимского климата. Сулейман приказал своему придворному архитектору Синану облицевать храм цветной керамической плиткой. Она была доставлена из турецкой Анатолии, где ее производством занимались жившие там армяне, тщательно охранявшие секреты своего мастерства. Четыре века яркие голубые, зеленые, белые, желтые плитки украшали фасад «Купола скалы», пока не были заменены во время реставрации 1956–1962 гг. на новые, кстати, также привезенные из анатолийского города.

К началу XVI в. в мусульманской теологии за Иерусалимом окончательно и неоспоримо закрепляется место третьего по значению Святого города после Мекки и Медины. После эпохи крестоносцев, когда поклонение возвращенному в лоно ислама Аль-Кудсу приняло особенно массовую форму, некоторые арабские теологи стали выражать беспокойство, как бы зияра (посещение) Иерусалима не уменьшила пыл верующих в выполнении их первостепенной обязанности — хаджа в Мекку и Медину. Они указывали, что скала на Храмовой горе не равнозначна Каабе в Мекке, возле которой и должны совершаться священные ритуалы. Посещение же Иерусалима является не более, чем частным делом каждого мусульманина, тогда как хадж — его святая обязанность, завещанная Мухаммедом. Вопреки стараниям некоторых ученых мужей принизить священную роль Аль-Кудса в мамлюкский период возродилась старинная традиция составления хвалебных текстов (Фада иль Аль-Кудс), воспевающих святость Иерусалима и призывающих мусульман к благочестивому посещению города. Мусульманское паломничество, видимо, не без влияния христианства принимало более организованные, упорядоченные формы: появлялись специальные путеводители по городу, которые предлагали набожным гостям определенные места для совершения молитвы и чтения строк из Корана.

В утверждении сакрального значения Иерусалима для мусульман большую роль сыграла работа арабского историка Муджир-ад-Дина (1456–1522 гг.) о святых местах Иерусалима и Хеврона. В ней собрано множество мусульманских легенд и верований, сложившихся за девять веков существования ислама на Святой Земле. Без этих рассказов мы бы не имели сегодня представления о некоторых интереснейших, но навсегда утраченных святынях, которым поклонялись средневековые последователи пророка.

В 1916 г. во время Первой мировой войны командующий турецкими войсками в Палестине Джамаль-паша изъял из «Купола скалы» и вывез в неизвестном направлении яшмовую плиту, которую мусульмане называли Камнем рая. Она была вделана в пол храма вблизи священной скалы, и, по местным поверьям, считалось, что под ней открывается вход в рай. По всей видимости, плита относилась к периоду крестоносцев. На ней сохранялись крепежные дырочки для гвоздей и несколько гвоздей. Мусульмане рассказывали, что их вбил сам пророк Мухаммед в память о своем ночном путешествии в Иерусалим. Затем он наказал архангелу Гавриилу стеречь реликвию, ибо как только из нее пропадет последний гвоздь, мир погибнет. У Муджир-ад-Дина сказано также, что прямо под Камнем рая находится могила царя Соломона.[191] В какой бы восторг пришли археологи, если бы это было действительно так! До сих пор ни одна из многочисленных гипотез о месте захоронения первых израильских царей не нашла сколько-нибудь достоверного подтверждения.

Особенно много суеверий в средневековом Иерусалиме было связано с Полумесяцем — исламским символом, венчавшим «Купол скалы». Причем не только мусульмане, но и христиане и евреи верили, что он мистическим образом предвещает те или иные события. Христианский путешественник рассказывал, что в 1652 г. весь Иерусалим был напуган тем, что Полумесяц на «Великой мечети» четыре раза повернулся с юга на запад. Рассказчик хорошо понимал, что никаким ветрам и штормам не под силу сместить этот огромный массивный шпиль, весящий более 300 фунтов (около 130 кг). Однако в Иерусалиме распространившийся слух вызывал массу толкований: турки были уверены, что это предзнаменование расширения их империи на запад и обращения всех христиан в истинную мусульманскую веру; монахи же тайком передавали друг другу противоположную весть — знамение говорит о том, что скоро с запада придут христианские армии и завладеют Святой Землей.[192]

Харам аш-Шариф (арабское название Храмовой горы, введенное в обиход, по мнению некоторых исследователей, при турках) оставалась центром мусульманской духовности и в османский период. Турецкий путешественник Челеби, побывавший в Иерусалиме в 1648 г., насчитал на Храмовой горе и в окружавших ее медресе 800 имамов и проповедников, имевших официальное жалованье. В мечетях служили более 50 муэдзинов и несчетное число чтецов Корана. Многочисленные мусульманские паломники совершали обход святых «остановок» на Харам аш-Шариф, а в галереях вокруг нее толпы дервишей из Малой Азии, из Индии, Персии и Курдистана круглосуточно читали Коран и совершали ритуал зикра — торжественное прославление Аллаха. Как напоминает эта картинка те времена, когда сотни иудейских паломников приходили к своему храму выполнить положенные обряды жертвоприношений, когда вокруг храма собирались знатоки Моисеева закона, и двенадцатилетний Иисус поражал взрослых учителей глубиной своих рассуждений или когда он, уже повзрослев, вел в храме диспуты с фарисеями. Тогда вход на Храмовую гору был ограничен для язычников. В османское время мусульмане запретили христианам и евреям переступать пределы их святыни.

Теперь ислам определял лицо Иерусалима. Мусульмане составляли преобладающее большинство его жителей. При незначительных размерах города в нем насчитывалось 240 михрабов, 7 школ для изучения хадисов,[193] 10 школ для изучения Корана, 40 медресе и монастыри 70 суфийских орденов.[194] Этот перечень заставляет вспомнить рассказы паломников времен расцвета Византийской империи о переполнявших Иерусалим христианских церквах и монастырях. Меняются эпохи и религии, Иерусалим почти исчезает с лица земли, но вновь возрождается из руин и становится точкой притяжения для тысяч верующих.

В середине XVII в. Иерусалим предстает перед глазами путешественников пока еще процветающим городом. Их восхищает его красивая крепость, на окрестных холмах они видят тысячи виноградников, оливковые рощи, сады и огороды. Внутри города богатые рынки, на которых расположено более 2 тыс. торговых лавок, есть 6 постоялых дворов и 6 бань, жители не испытывают недостатка в свежей питьевой воде. Однако уже намечаются признаки упадка, общее ослабление Османской империи в следующие два столетия самым неблагоприятным образом отразится на Иерусалиме.

С конца XVII в. постепенно деградирует созданная еще при мамлюках система религиозного образования. Хотя государство по-прежнему оплачивает учителей медресе, но нередко их оказывается больше, чем учеников. Число медресе поэтому неуклонно сокращается: от 56 мусульманских школ в мамлюкский период к середине XVIII в. остается 35, а впоследствии почти все они прекратят свое существование. Ухудшающиеся экономические условия и обеднение городского населения вели к распаду системы вакфа, владения которого продавались либо сдавались в аренду немусульманам.

Одной из причин глубочайшего кризиса, охватившего все сферы общественной жизни в Османской империи с конца XVII в., являлась грабительская феодальная эксплуатация населения. Облагаемые непомерными налогами крестьяне и городские жители, разоряясь, вынуждены были отказываться от своих традиционных хозяйственных занятий, бросать насиженные места. Крайне неэффективная, коррумпированная государственная власть, содержавшая армию корыстных, не гнушавшихся никакими поборами чиновников, не могла остановить обнищание населения. Султаны в Стамбуле, пытаясь восстановить контроль над своими наместниками в провинциях, стали прибегать к их частой смене. Естественно, что каждый вновь назначенный паша стремился к одному — поскорее обогатиться любыми законными, а чаще незаконными способами. Тут уж было не до благоустройства вверенной им территории, не до забот о ее жителях.

В Иерусалиме к безжалостному ограблению мусульманского населения добавлялись чудовищные поборы с евреев и христиан, которые должны были оплачивать буквально каждый свой шаг. Турки требовали взяток за разрешение еврейским семьям селиться в Иерусалиме. При вступлении в должность высшего чиновника городской администрации каждое из христианских сообществ должно было выплатить ему определенную сумму в качестве своеобразного «поздравления с назначением». Христиане платили правительству ежегодный налог за право хоронить своих умерших. Каждый раз с назначением нового кади (судьи) таинственным образом исчезали все юридические документы христиан. За оформление новых официальных бумаг, естественно, надо было платить снова. В османском Иерусалиме можно было купить даже должность христианского патриарха.

В начале XVIII в. иерусалимские армяне задумали обновить стены своего главного собора Св. Якова, построенного в XII в. Ремонт обошелся им около 5 тыс. пиастров, а на взятки туркам за разрешение провести эти работы они вынуждены были истратить почти 12 тыс. пиастров.[195]

В 1703 г. Иерусалим взбунтовался против турецкого правителя, введшего чудовищно жестокое налогообложение. Восставших возглавил Мухаммед ибн Мустафа — представитель известного местного арабского клана аль-Хусейни. Изгнав турок, мятежники два года самостоятельно управляли городом, и только в 1705 г. двухтысячный отряд янычар восстановил власть османов.

В следующие полтора столетия Иерусалим все больше погружался в нищету и забвение. Грязный, заброшенный провинциальный городок на окраине распадающейся империи оказался в таком бедственном положении, что в османских документах XVIII в. даже не упоминается сумма получаемых с него доходов, настолько они, видимо, были незначительны. Но жизнь в нем продолжалась, потому что он по-прежнему оставался Святым городом не только для мусульман, но и для евреев и христиан.

Куда бы ни забрасывала судьба евреев в рассеянии, их главной надеждой и мечтой всегда было возрождение утраченного отечества, восстановление Сиона — Иерусалима. Шесть раз в день возносил иудей молитвы Богу, повторяя слова знаменитого псалма: «Если я забуду тебя, Иерусалим, — забудь меня десница моя; прилипни язык мой к гортани моей, если не буду помнить тебя, если не поставлю Иерусалима во главе веселия моего».[196] Женщины носили броши с изображением «золотого Иерусалима» в память о незабываемом прошлом и в надежде на будущее величие. Но все украшения и даже одежда изгнанниц делались с небольшим изъяном, чтобы народ всегда помнил о разрушении Иерусалима. Возвращение (или алия — восхождение в Иерусалим) считалось среди иудеев высшим проявлением праведности. Еврейский закон официально разрешал развод, если один из супругов отказывался ехать в Палестину.

В конце XV — начале XVI в. в европейских странах развернулись особенно жестокие преследования евреев. В 1492 г. евреи были изгнаны из Испании, Франция закрыла для них свои границы, в Италии всевозможные притеснения со стороны папской власти делали их жизнь невыносимой. По всей Европе усилились требования насильственного обращения евреев в христианство, для них вводились специальные поселения — гетто, особая одежда и особые налоги, им запрещалось владеть землей и заниматься целым рядом профессий. В поисках лучшей доли еврейские переселенцы направлялись в страны Северной Африки и Ближнего Востока.

В Палестине еврейские эмигранты селились в основном в Тверии и Цфате — галилейских городах, где издавна преобладало еврейское население. В Иерусалиме к середине XVI в. насчитывалось около 1,5 тыс. евреев, и занимались они самыми разнообразными ремеслами, а некоторые даже находились на государственной службе, что было совершенно немыслимо в Европе. Положение евреев в Османской империи в этот период действительно разительно отличалось от отношения к ним в европейских странах. Турок привлекала их осведомленность во многих общественных сферах, их высокий уровень образованности, поэтому они не препятствовали еврейской иммиграции. Евреи служили при дворах османских правителей, мусульманские суды обеспечивали защиту евреев и принимали их свидетельские показания; османские чиновники поддерживали и охраняли автономию еврейской общины и даже, по некоторым сведениям, предоставляли евреям определенные налоговые льготы.[197]

Хотя османские власти проявляли благосклонность в отношении евреев, особенно в первой половине XVI в. при Сулеймане Великолепном, в исламском обществе они все равно оставались людьми второго сорта. Достаточно было самого незначительного повода, чтобы мусульмане в очередной раз объявляли их нарушителями тех или иных правил и предпринимали против них дискриминационные меры. Нередко поводом для обвинений служило то, что во время молитвы евреи надевают на голову шаль якобы в подражание мусульманам, носившим особый головной убор — кефийе. При этом никого не волновало, что таллит — молитвенное облачение «презренных евреев» — пришел из глубокой древности и представляет собой видоизмененную одежду, которую когда-то носили все иудеи.

Мусульмане жаловались, что евреи молятся слишком громко и мешают их собственным службам. Особенно часто такие конфликты возникали в местах, почитавшихся святыми в обеих религиях. На северо-западе от Иерусалима на возвышенности, которую крестоносцы называли Монтжуа, по традиции располагается могила пророка Самуила, священная как для мусульман, так и для иудеев. Сегодня над ней возвышаются мечеть с минаретом, четко вырисовывающиеся на горизонте при подъезде к городу, а в Средневековье с мечетью соседствовала синагога. Мусульмане, недовольные наплывом еврейских паломников, вторгавшихся в мир их веры, обратились к иерусалимскому кади с жалобами на якобы вызывающее поведение евреев. Правда, на этот раз суд принял решение в пользу евреев, и они сохранили свою синагогу, но чаще евреи проигрывали подобные тяжбы с мусульманами.

Помимо конфликтов с мусульманами уже в те времена стали давать о себе знать противоречия между местными, давно жившими в Палестине евреями и эмигрантами новой волны. Палестинские евреи, которых называли мустараб — неарабы, говорили по-арабски и выглядели, как их мусульманские соседи, что вызывало недоверие к ним у евреев из Европы, беспрекословно чтивших Тору. Со своей стороны, палестинские евреи, до которых доходили слухи о вынужденном переходе евреев в христианство в Европе, подозревали отступника в каждом приезжем. В результате ашкенази (выходцы из Центральной и Восточной Европы) и испанские сефарды подвергались дискриминации внутри общины. На них нередко местные еврейские старейшины, ответственные перед властями Порты за сборы налогов, перекладывали всю тяжесть уплаты податей. Евреи Иерусалима, испытывавшие на себе произвол старейшин, переселялись в более гостеприимные Цфат и Тверию.

Где-то около 1523 г. в Иерусалиме появился странный молодой человек, назвавшийся родственником царей, правящих далекой страной на Востоке, где будто бы проживает часть затерявшихся израильских племен. Его звали Давид Реувени. Он объявил себя мессией — спасителем еврейского народа — и собирался извлечь из стены тот самый языческий камень, о котором рассказывает легенда. Его пребывание в Иерусалиме окутано покровом таинственности. По одной легенде, во время его пребывания в городе полумесяц на «Куполе скалы» якобы изменил свое положение, и как ни старались арабские рабочие, они не могли вернуть его в прежнее положение. Тогда самозванный спаситель еврейского народа понял, что ему дан знак отправляться в Рим, где он собирался договориться с Папой о союзе против мусульман.

Достоверные письменные сведения о его деятельности касаются более позднего периода, когда он уже перебрался в Европу. Евреи диаспоры, особенно восприимчивые к идеям мессианства после обрушившихся на них гонений, искренне верили, что недалек час обретения утраченной ими родины. В Италии они встретили Давида Реувени, как нового царя Давида. Его фантастические рассказы о том, с каким почтением и почестями мусульмане Иерусалима провели его на Храмовую гору, как беспрекословно позволили ему провести пять недель в молитвах в священной пещере под камнем «Купола скалы», не вызывали никаких сомнений. Разве могло быть иначе с мессией, посланником Божьим, пришедшим освободить израильский народ.

Европейские политики и клерикалы, однако, с подозрением отнеслись к деятельности «посла с Востока», опасно будоражившего еврейские общины своими призывами. В 1532 г. он был схвачен и заключен в тюрьму в Испании, где умер спустя несколько лет. Еврейская история сохранила имя Давида Реувени как одного из представителей мессианских движений Средневековья, чуть было не подвигнувшего сотни евреев на переселение в Иерусалим.

В следующем XVII столетии в Иерусалиме объявился очередной мессия Саббатай Цви, провозгласивший себя спасителем еврейского народа в 1665 г. Этот человек, несомненно, обладавший качествами незаурядного религиозного лидера, явно страдал психическими расстройствами. Экстравагантность его поведения в религиозных вопросах стоила ему неприязненного и даже враждебного отношения со стороны ортодоксальных раввинов, но простой народ воспринимал эти отклонения как печать Божественной избранности. Саббатианство стало одним из самых массовых мессианских движений в еврейской истории.

В Иерусалиме Саббатай Цви намеревался вместе с двенадцатью своими последователями, избранными по числу колен Израиля, взойти на Храмовую гору и возобновить жертвоприношения на том месте, где стоял храм. Таким образом самопровозглашенный мессия собирался добиться искупления и освобождения еврейского народа. Однако иерусалимские евреи, хорошо понимавшие, какому страшному возмездию они подвергнутся со стороны мусульман за нарушение святости Харам аш-Шариф, отговорили его от осуществления этого плана. Саббатай Цви ограничился тем, что в нарушение всех правил, установленных для зимми, разъезжал в Иерусалиме верхом в одежде зеленого цвета, носить который было разрешено только мусульманам, и называл себя «царем Израиля». Попав в руки иерусалимского кади, он был оправдан, поскольку суд, видимо, счел его душевнобольным.

В Иерусалиме эскапады новоявленного мессии завершились благополучно, но когда он в 1666 г. направился в Стамбул, чтобы просить султана восстановить еврейское царство в Палестине, в котором он намеревался царствовать, османские власти арестовали его и предали суду. Ему было предложено на выбор смерть или обращение в ислам, и самозванный освободитель еврейского народа предпочел стать мусульманином. Хотя предательство вождя нанесло тяжелый удар по всему саббатианскому движению, его идеологи разработали теорию о неисповедимости жизненных путей мессии, а после смерти Саббатая Цви распространилась легенда, что он не умер, а живым был взят на небо и приобщился к «вышнему сиянию» несмотря на вероотступничество.

В Иерусалиме у евреев, как у христиан и мусульман, были свои устоявшиеся паломнические маршруты. Конечно, «остановки» на них, как правило, носили легендарный характер и имели лишь опосредованное отношение к тем историческим событиям и личностям, с которыми их связывали верующие. Иерусалимская Цитадель — штаб-квартира турецких войск, стоявшая на фундаменте времен Ирода Великого, много раз перестраивавшаяся римлянами, арабами, крестоносцами, почиталась у благочестивых иудеев как дом царя Давида. Евреи молились у могилы пророчицы Хульды, располагавшейся, по преданиям, на вершине Масличной горы, где в те времена стояла мечеть, а ранее — христианская церковь. Большой популярностью у паломников пользовались хорошо сохранившиеся надгробные памятники в Иосафатской долине. Изящный шатровый мавзолей конца I в. до н. э., который и в наши дни является украшением иерусалимского археологического музея под открытым небом, издавна называли столпом Авессалома. Евреи считали, что он воздвигнут над могилой мятежного сына царя Давида и в знак порицания нечестивого поведения Авессалома имели привычку забрасывать памятник камнями. Рядом в скале вырублена гробница с пирамидальной крышей, напоминающая по стилю многие образцы греко-римской классической архитектуры. Археологи относят этот миниатюрный шедевр зодчества ко второй половине II в. до н. э., а надпись на фронтоне подтверждает принадлежность могильника семейству священнослужителей Бен Хезир, известному из Библии. Но паломники упрямо называли это место могилой пророка Захарии, хотя он и закончил свой земной путь за несколько веков до того, как был построен этот монумент.

Храмовая гора, считавшаяся священным местоположением древнеиудейского храма, испокон веку притягивала еврейских богомольцев. Но поскольку после разрушения храма они имели туда доступ лишь в редкие периоды истории Иерусалима, то, по сложившейся традиции, скорбные молитвы об утраченной святыне возносились либо на Масличной горе, либо у восточной стены Храмовой горы. На рубеже XV и XVI вв. по не совсем понятным причинам евреи все чаще избирают для совместных молитв западную опорную стену Храмовой горы. В те времена она почти целиком была закрыта примыкавшими к ней медресе и другими постройками. Доступным оставался лишь небольшой ее отрезок длиной всего в 22 м между улицей Цепи и Магрибскими воротами. Невозможно сказать определенно, почему выбор пал именно на это место. Ведь во времена Ирода Великого под стеной проходила обычная оживленная торговая улица, ничем не примечательная с точки зрения религиозного культа. Это доказали и проведенные совсем недавно, уже в наши дни археологические раскопки.

Вероятно, некоторую роль в возникновении культа стены могла сыграть известная с XII в. талмудическая легенда о том, как покоритель Иерусалима Тит выбрал по жребию четырех своих военачальников, каждый из которых должен был до основания разрушить по одной стене иудейского храма. Трое выполнили это задание, а четвертый, римский воин арабского происхождения, которому досталась именно западная стена, якобы сказал Титу, что ее следует оставить, чтобы она служила перед всем миром свидетельством могущества и силы римского полководца, сумевшего уничтожить столь величественную и мощную постройку. Еврейские толкователи усматривали в этом сюжете вмешательство высших сил, поскольку западная стена являлась частью девира (Святая Святых), где пребывала Шехина — Божественное присутствие, и именно она якобы и была спасена от разрушения.[198] Легенда могла возникнуть еще в те времена, когда на Храмовой горе оставались какие-то обломки иудейского святилища, возможно и западной стены храма. Впоследствии, когда от храма не осталось следов, евреи идентифицировали западную опорную стену Храмовой горы со стеной храма, описанной в легенде, и она стала олицетворять древнюю традицию, связанную с некогда процветавшим на этой возвышенности иудейским культом.

Среди других строительных проектов Сулеймана Великолепного в Иерусалиме было и обустройство площадки или дворика на узком пространстве перед остатками древней кладки стены, где любили собираться евреи. Предполагают, что архитектор Синан занимался исполнением и этого указания султана, который, видимо, хотел таким образом привлечь в Иерусалим как можно больше евреев. Однако сами евреи придавали деяниям Сулеймана I более возвышенное значение.

Еврейская легенда утверждает, что до появления в Иерусалиме Сулеймана Великолепного никто не знал того места, на котором стоял храм. Султан якобы велел обыскать каждый уголок города, но все было напрасно. Однажды люди султана, уже совсем было отчаявшиеся в своих поисках, вдруг увидели женщину, которая несла на голове корзину мусора и грязи. Ее спросили, откуда и куда она несет свою ношу. Оказалось, что она пришла из Вифлеема специально для того, чтобы ссыпать мусор в определенном месте вблизи Храмовой горы. Издавна это считалось особо праведным актом. Наверное, женщина была христианкой: ведь в византийский период вся Храмовая гора действительно была превращена в свалку в знак особого презрения к еврейской святыне. Странная традиция возбудила любопытство султановых слуг. Они согнали множество людей для расчистки мусора на том месте, и вскоре их взглядам открылась священная стена. «И когда султан узнал об этом, его охватила великая радость, — гласит рассказ средневекового раввина, — и приказал он очистить и отмыть это место, а Стену Плача окропить розовой водой».[199] Странным образом в этой легенде проявились отголоски истории о том, как очищал от мусора Храмовую гору мусульманский завоеватель Иерусалима халиф Омар, как Салах-ад-Дин, победив крестоносцев, отмывал розовой водой оскверненный ими храм «Купол скалы». Похоже, что творцов еврейского фольклора особенно вдохновляли те реальные или вымышленные факты иерусалимской истории, которые как бы в отмщение евреев напоминали о потерях и поражениях христиан.

Итак, древняя каменная кладка, где-то в недрах которой, по представлению иудеев, всегда пребывало Божественное присутствие — Шехина, постепенно обретала ореол наивысшей святости. Приближаясь к ней, евреи даже снимали обувь. Считалось, что прямо над западной стеной открываются Небесные врата и молитва, вознесенная на земле, кратчайшим путем достигает Божественного престола. В средневековом Иерусалиме поэтому возникает еще одна широко практикуемая и в наши дни традиция: евреи кладут в щели между камнями стены записки с просьбами, обращенными к Всевышнему.

В век освоения космоса и компьютерной техники люди не стали менее суеверными. Причем теперь западную стену считают прямым каналом связи с Богом далеко не только те, кто исповедует иудаизм; свои просьбы и мольбы здесь не стесняются оставлять и туристы-христиане, да и люди, которым до посещения Иерусалима казалось, что они не признают никакой Божественной власти. Но сила иерусалимской традиции настолько велика, что даже известнейшие политики — люди, по определению, сугубо прагматического склада ума поддаются ее притяжению. Рассказывают, что свои обращения к Всевышнему здесь оставляли и министр обороны Израиля Моше Даян и американский вице-президент Уолтер Мондейл. Правда, политики ходатайствовали не за себя лично, они просили у Бога мира для всех.[200]

В святые для евреев дни Субботы и праздников, когда иудею запрещено всякое действие, кроме молитвы, добровольные стражи порядка в кипах строго пресекают на площади перед Стеной Плача любые попытки непосвященных написать свое прошение к Верховному Владыке, чтобы «отправить» его «через» Стену. Нельзя нарушать покой молящихся и общающихся с Богом по всем правилам.

Записки собираются в Стене тысячами. Часть из них выдувается ветрами, вымывается дождями, но большая часть долго лежит между камней. Их нельзя сжечь или выбросить на свалку как обычный мусор. Обращение к Богу священно, поэтому они приравниваются к таким священным текстам, как Тора или молитвенные книги. Уничтожение их, как и пришедших в негодность священных текстов, происходит в соответствии с особым ритуалом: дважды в год, перед Пасхой и перед Судным днем, записки выбирают из стены длинными штырями, укладывают в мешки и отвозят на кладбище для захоронения. Общение человека с Богом заслуживает уважительного и почтительного отношения.

Западная стена стала символом Божественного присутствия, но в то же время она была обломком далекого прошлого, свидетелем разрушения и осквернения храма Яхве и Святого города. Она выстояла после всех потрясений истории так же, как выжили сами евреи, несмотря на все невзгоды и превратности их скитальческой судьбы. В этом смысле стена стала олицетворением всего еврейского народа, приникая к ней, евреи оплакивали свою былую славу и утраченное величие своего храма. Те, кто слышал возносившиеся около нее стенания и мольбы, дали ей имя Стены Плача. Под этим названием иудейская святыня известна сегодня во всем мире, хотя у самих евреев принято называть ее Ha-Kotel Ha-Maaravi (Западная стена).

В старинных еврейских легендах Стена Плача также связывалась с приходом мессии, который принесет искупление и спасение всему еврейскому народу. Мессия должен извлечь из Западной стены камень с языческими заклинаниями, который якобы был вделан в нее первым еврейским раскольником Иеровоамом во время строительства Соломонова храма.[201] После смерти царя Соломона он увел из-под власти его наследников часть израильского народа, в результате чего созданное царем Давидом государство раскололось на Иудею и Израиль. Из Библии известно, что Бог ниспослал Иеровоаму, ставшему царем Израиля, различные кары за отступничество и идолопоклонство, а созданное им государство было в конце концов уничтожено в войне с Ассирией, и народ уведен в рабство.

Со свойственной для иерусалимского мифотворчества манерой в этой легенде перемешены эпохи и действующие лица: не имеет значения, что Западная стена не существовала во времена Соломона и Иеровоама, что она была возведена почти на тысячу лет позже при царе Ироде. Важно, что она стала символом спасения и возрождения народа.

В XVI в. в Иерусалиме было всего несколько синагог.[202] Судя по сохранившемуся описанию одной из них, это были крайне скромные помещения, не имевшие ни освещения, ни какого-либо внутреннего убранства. История одной из них заслуживает особого упоминания.

Одной из самых заметных достопримечательностей современного Еврейского квартала Старого горда является как будто висящее в воздухе арочное перекрытие, парящее над развалинами здания, некогда явно имевшего величественный вид. Тут же рядом высится минарет, выглядящий совершенно чужеродным элементом в окружении синагог и иешив — иудейских религиозных учебных заведений. В XV в. на этом месте стояла синагога — преемница той, в которой собирал евреев великий ученый Нахманид, возродивший иудейскую общинную жизнь в Иерусалиме в XIII в. По свидетельству арабского историка, с XIV в. рядом располагалась мечеть. В конце XVI в., по настоянию мусульман, соседняя с мечетью синагога была закрыта и постепенно превратилась в руины. В самом начале XVIII в. вблизи этого места под старинными рыночными сводами древней Кардо поселилась группа ашкеназийских евреев, которую возглавлял ученый-каббалист[203] Иуда Хасид. Они решили построить свою собственную синагогу и избрали для этого близлежащие развалины прежнего здания. С большим трудом, выложив огромные суммы на взятки турецким властям, евреи получили разрешение на строительство, но новая синагога не просуществовала и двух десятилетий. Ашкеназийская община в Иерусалиме совершенно обнищала из-за непомерных османских поборов, власти конфисковали ее собственность за долги, около двухсот семей были выселены из города, а синагога сгорела. Место, на котором она стояла, стали называть «Hurvah», что в переводе с иврита означает «руина».

Синагога возродилась на этом традиционном месте только через сто лет, когда евреи-ашкенази стали возвращаться в Иерусалим. В 1836 г. один из предприимчивых членов общины Авраам Шломо Цореф, потомки которого впоследствии стали известными строителями нового Иерусалима за пределами стен Старого города, заручился разрешением властей на строительство синагоги на месте Хурвы. За это он поплатился жизнью. Его убил иерусалимский араб-мусульманин. Но все же памятником ему стала небольшая синагога, названная «Менахем Сион» («Утешитель Сиона»).

Через несколько лет ашкеназийская община разрослась, и появились планы строительства более просторного здания на участке Хурвы. Насколько велико было значение этого проекта для евреев, можно судить по тому, что разрешение на строительство было закреплено специальным фирманом (указом), принятия которого добился в 1854 г. английский посол в Стамбуле лорд Напье. Средства на строительство собирались в самых отдаленных общинах диаспоры. Удивительно то, что при всех разногласиях между ашкенази и сефардами более половины расходов на сооружение ашкеназийской синагоги было обеспечено сефардской семьей Реувен из Багдада.

В 1858 г. барон Альфонс де Ротшильд, глава парижской ветви семейства Ротшильдов, заложил первый камень в основание нового здания. В течение семи лет строительными работами руководил Мордехай Цореф, сын Авраама Цорефа. За «спасение руин синагоги рабби Иуды Хасида»[204] он удостоился чести быть похороненным на самом почетном еврейском кладбище на Масличной горе.

По завершении работ в самом центре Еврейского квартала возвышалось великолепное здание с купольной крышей, импозантный архитектурный стиль которого был заимствован из Османской империи XVI в. Судя по сохранившимся фотографиям, внутренняя отделка синагоги, роспись стен, изысканные витражи в окнах делали ее одним из самых замечательных памятников эпохи. Ее стали называть Хурва рабби Иуды Хасида. На протяжении целого столетия она занимала центральное место в духовной жизни иерусалимского еврейства.

Мусульмане, как известно, запрещали христианам и евреям строить свои культовые здания выше мечетей. Рядом с величественной синагогой Хурва тут же вырос минарет, превышавший ее на несколько метров. Он по-прежнему стоит на том же месте, а вот синагоге, неосмотрительно названной «Руиной», суждено было вновь превратиться в груду развалин. В 1948 г. Старый город перешел под контроль Иордании. Все евреи были изгнаны с его территории, а их дома и памятники подверглись полному разрушению. Была сравнена с землей и синагога Хурва. В 1967 г. после «шестидневной войны» Израиль установил свой контроль над Старым городом, и буквально на следующий день после окончания военных действий начались работы по расчистке и реконструкции Еврейского квартала. Было предложено много проектов и по восстановлению центральной синагоги Хурва. Среди них выделялся проект американского архитектора Луиса Кана, который предлагал создать в самом сердце Еврейского квартала необыкновенно величественный монумент, своего рода новый храм. В конце концов городские власти решили превратить развалины синагоги в своеобразный археологический экспонат, который рассказывал бы о печальной, но никогда не прерывавшейся судьбе евреев в Иерусалиме.

С XVI в. в жизни иерусалимских христиан все более острые формы приобретает межконфессиональный конфликт за право владения святыми местами. В этой борьбе принимали участие практически все христианские деноминации, но главными враждующими сторонами являлись католики и православные греки, исторически самые крупные и влиятельные общины. Иерусалимский конфликт между ними являлся производным от более глубоких доктринальных и политических разногласий, расколовших христианскую церковь на восточную и западную еще в XI в. В XII в., когда Иерусалим завоевали крестоносцы, был положен конец многовековой традиции монопольного контроля Византийской церкви над святыми местами. Из Рима в Иерусалим был направлен папский патриарх, а восточные христиане фактически лишились всех ключевых позиций.

Мало что известно о статусе христианских святых мест в период, когда Иерусалим находился под властью египетских мамлюков. Мусульманские правители всегда произвольно обращались со святыми местами неверных и вводили для них такой режим, который в данном историческом контексте в наибольшей степени отвечал собственным политическим интересам и материальным выгодам владевшей Святым городом династии. В XIV–XV вв. католики из братства Св. Франциска, набравшие силу благодаря финансовой и политической поддержке европейских монархов, сумели закрепить за собой статус хранителей и храма Гроба Господня, и вифлеемского храма Рождества, а также некоторых других святых мест. Православные греки, пытаясь оспаривать предоставленные францисканцам права, в качестве главного аргумента в свою пользу предъявляли якобы полученный ими в VII в. от халифа Омара указ о передаче им всех прав на христианские святыни. Однако католики опровергали подлинность этого документа, утверждая, что он является более поздней подделкой. Изощренные во всякого рода диспутах, они заявляли к тому же, что в VII в. христианство еще было единой семьей, поэтому указ халифа, даже если он подлинный, распространялся и на Римскую церковь. Католики, таким образом, считали себя такими же полноправными преемниками древней Византийской церкви, как и православные греки. К тому же латиняне ссылались на свою генетическую связь с крестоносцами и ставили православным в упрек неучастие в Крестовых походах за возвращение в лоно христианства Гроба Господня и других святынь.

В памяти восточных православных христиан эпоха крестоносцев также оставила неизгладимый след. Они не забыли тех унижений и оскорблений, которым подвергли их «воины Христовы», завоевавшие Иерусалим. Тяжелым бременем на взаимоотношениях двух ветвей христианства лежало разграбление в 1204 г. Константинополя армиями крестоносцев в ходе Четвертого крестового похода. Византийская империя, по мнению некоторых историков, так и не смогла оправиться от нанесенного ей западными «собратьями» ущерба.

На этом историческом фоне застарелой взаимной вражды и многовекового недоверия конфликт между восточной и западной церквами в Иерусалиме приобретал особенно ожесточенные формы. Католики называли православных не иначе, как «раскольниками», а греки в свою очередь обвиняли латинян в вероотступничестве и следовании ересям. Но дело не ограничивалось словесными перепалками и оскорбительными письменными доносами друг на друга, которые православные и католики направляли мусульманским властям. Нередко незначительного повода было достаточно, чтобы между монахами вспыхивала самая вульгарная драка за первое место у священной гробницы, где, казалось бы, принципы терпимости и взаимоуважения должны были соблюдаться с особой тщательностью. Эти безобразные сцены описаны многими паломниками, в том числе и русским иноком Парфением, побывавшим в Иерусалиме в 1845 г. Он рассказывает о самом настоящем побоище в часовне Голгофы, возникшем из-за того, что католики во время богослужения пытались заменить на престоле греческую пелену на свою собственную. Греки, чтобы отстоять свои права, «принесли с кухни много дров, и пошла на Голгофе драка и война. Греки били дровами, а франки свечами, а после и они принесли дров. Турки было бросились разнимать, но и у них ружья поотнимали; и они бросились спасать Божий гроб и Воскресенский храм… Мы же не знали — куда бежать, от страха оцепенели».[205]

Нередко такие потасовки приводили к гибели людей, не говоря уж о том, что они наносили большой материальный ущерб всей постройке. Кто знает, устоял бы главный христианский храм под напором разрушительных страстей его хранителей, если бы не вмешательство турецких стражников и самого паши, усмирявших «борцов за веру». Как это ни парадоксально, в какой-то степени христианство обязано мусульманам тем, что храм Гроба Господня дожил до наших дней в целости и сохранности.

В отношении христианской собственности в Османской империи были сохранены те же мусульманские законы, которые действовали при мамлюках. Государство по своему усмотрению могло распоряжаться любыми христианскими культовыми учреждениями: некоторые из них перестраивались и превращались в мечети, в других размещались различные общественные заведения, и лишь небольшая часть продолжала функционировать по своему прямому назначению. Христианская церковь в Иерусалиме, как и в других частях империи, полностью зависела от местных чиновников и центральных властей в Стамбуле во всех аспектах своего повседневного существования, будь то мелкие ремонтные работы или назначение высших иерархов. В споре между восточными и западными христианами относительно контроля над святыми местами решающее слово также принадлежало османским властям.

Еще на начальных этапах турецкого владычества в Иерусалиме османы вытеснили францисканцев с Сиона (подробнее см. в главе V). Тем не менее, при поддержке французского короля Франциска I, а также с помощью богатых венецианцев, не скупившихся на подкуп чиновников султана, католики во времена Сулеймана Великолепного сохраняли в Иерусалиме привилегированные позиции хранителей святых мест. Их права закреплялись в турецких фирманах, в которых говорилось, что «глава духовенства франков пользуется преимуществами по сравнению с религиозными представителями всех других наций при отправлении богослужений» в храме Гроба Господня.[206] На практике это означало, что ни греки, ни армяне, ни представители других более мелких христианских конфессий не могли проводить службы в святых местах или украшать их предметами своего культа без разрешения францисканцев.

В XVI в. вопросы религии впервые становятся предметом международных соглашений между европейским государством и Османской империей. В 1535 г. французский король Франциск I и Сулейман Великолепный подписали так называемые капитуляции,[207] которые в первую очередь касались торговых и политических отношений. В то же время в одной из статей договора указывалось, что все подданные французского короля исключаются из-под юрисдикции османских властей и не должны преследоваться по религиозным мотивам. Они сохраняли свободу вероисповедания.[208] Французам предоставлялось право держать охрану в святых местах, что фактически обеспечивало им статус покровителей всех католиков в ближневосточных владениях Порты.

В начале XVII в. после длительного периода религиозных войн в Европе, подорвавших влияние Франции на Востоке, Париж и Стамбул заключили новый договор. В капитуляциях 1604 г. уже напрямую ставился вопрос о необходимости обеспечения свободного доступа к святым местам в Иерусалиме всем французским подданным, а также друзьям и союзникам французского короля. Кроме того, появился пункт, обеспечивавший права монахов Иерусалима на свободный и безопасный доступ в храм Гроба Господня и отправление служб в нем.[209] Включенные в новый договор по настоянию французской стороны эти пункты должны были сдерживать безудержное вымогательство и произвол османских чиновников в отношении христиан.

У Греческой православной церкви также имелись веские основания пользоваться поддержкой Стамбула. Греки являлись турецкими подданными в отличие от францисканцев, имевших статус иностранных резидентов; четыре древнейшие православные патриархии — Константинопольская, Александрийская, Антиохийская и Иерусалимская — находились на территории Османской империи. Восточные христиане пользовались гораздо большим доверием в высших эшелонах власти Высокой Порты: греки, хорошо владевшие как восточными, так и западными языками, служили в качестве переводчиков (драгоманов) при дворе султана, часто выступали в качестве доверенных лиц высокопоставленных турецких чиновников.

В 1669 г. было создано главное управление драгомана Порты, в обязанности которого входило помимо обеспечения перевода на самом высоком уровне ведение переписки с иностранными правительствами, составление информационных обзоров европейских новостей для правительства султана. Турецкая мусульманская элита, как правило, не владела западными языками, поэтому тенденциозный, а то и откровенно фальсифицированный перевод становился в руках греческих драгоманов действенным средством для манипуляции мнением своего начальства. Греки постепенно освоили этот набор «возможностей влияния», поставив его на службу борьбы с католиками за святые места.

Политические и дипломатические маневры вокруг вопроса о контроле над главными христианскими святынями особенно активизировались с начала XVII в. Только на протяжении 30-х годов святые места переходили из рук в руки не менее шести раз. За францисканцев — хранителей Святой Земли — ходатайствовали перед султаном Мурадом IV французский посол и венецианский консул, и даже сам Папа Урбан VIII призывал всех христианских монархов западного мира добиваться восстановления прав католиков. Однако на этом этапе победу одержали греки. В 1637 г. они получили от турецких властей фирман, возвращавший под их контроль все святые места в Иерусалиме. В соответствии с установленным ими правилом, паломники допускались в святые места только с разрешения Греческого патриархата.

Греки умело использовали враждебность и подозрительность турок в отношении европейцев, с которыми Порта вела непрерывные войны. Их усилиями восточные христиане приобретали в глазах османских властей образ верных и преданных подданных султана, в то время как католиков изображали врагами, иностранными шпионами, наводнившими страну с далеко идущими целями возобновления крестовых походов. С особой неприязнью католические авторы упоминают о двух греческих драгоманах Панайотти и Маврокордато, которые принимали непосредственное участие в важных переговорах по внешнеполитическим вопросам и всячески способствовали продвижению интересов своих единоверцев в отношении святых мест.[210] Посланники европейских дворов старались уклоняться от использования греческих переводчиков при обсуждении деликатных религиозных проблем с турками. Знаменитый министр Людовика XIV Жан Батист Кольбер, зная о трудностях французского посольства в Константинополе, учредил в 1670 г. специальный колледж по подготовке собственных французских специалистов по восточным языкам и обычаям.

Значительную роль в греческих победах над западной церковью сыграли иерусалимские патриархи. Их личная активность и дипломатические способности нередко оказывались важным фактором в принятии Стамбулом решений в пользу Греко-православной церкви. Правда, свои усилия им, как и их противникам, приходилось подкреплять значительными денежными подношениями. Турецкие власти очень быстро поняли, какие грандиозные прибыли можно извлекать из межхристианского соперничества за святые места. В 1634 г. Греческий патриарх Феофан добился расположения султана благодаря тому, что преподнес ему подарок в виде 40 тыс. золотых монет. Вслед за этим грекам были переданы все святыни у Гроба Господня и в Вифлееме.

Большой известностью пользовался Греческий патриарх Досифей, занявший этот пост в 1669 г. Даже католики отзывались о нем как о человеке большого ума и отваги. Он непрерывно курсировал между Константинополем и Палестиной, участвуя во всевозможных интригах против расширения прав францисканцев в Иерусалиме. С его именем связаны и первые обращения греческих иерархов в конце XVII в. к московскому царю Петру I за политической и финансовой поддержкой православной церкви в противостоянии католикам. Восходившая звезда России как крупной европейской и в то же время православной державы возрождала надежды Греко-православной церкви на обретение могущественного покровителя, которого она лишилась после падения Византии.

Если на протяжении XVII в. соперничество за святые места развивалось в основном с перевесом в пользу греков, то к концу столетия обстоятельства вновь стали благоприятствовать католикам. Османская империя потерпела серьезные военные поражения от своих европейских врагов Австрии, Венеции, Польши, объединившихся в Священную лигу. Для того чтобы укрепить свои позиции, султан намеревался, воспользовавшись противоречиями между европейскими державами, восстановить прежние дружественные отношения с Францией. За дружбу надо было платить, и послы Людовика XIV предложили султану вновь вернуться к вопросу о святых местах. В 1690 г. на созванном великим визирем совете, длившемся девять часов, первые министры империи рассмотрели документы, представленные греками и францисканцами в обоснование своих прав на иерусалимские святыни. Греческие притязания были отвергнуты. Вынесенный вердикт признавал исключительное преимущество католиков как хранителей усыпальницы в храме Гроба Господня, половины часовни Голгофы, Камня Помазания, а также грота Рождества в соборе в Вифлееме. По существу, они вновь становились хозяевами и распорядителями главных священных алтарей.

В 1719 г. францисканцы одержали еще одну серьезную победу над греками. Исполнилась их мечта, осуществления которой они добивались в течение двадцати лет. Специальным фирманом «хранителям Святой Земли» было даровано разрешение самостоятельно, без участия других христианских конфессий, осуществить реставрационные работы в храме Гроба Господня. В обмен на это Порта выторговала у европейцев освобождение 150 турецких пленных, захваченных в предыдущих войнах.[211] В своем письме, направленном Святому престолу по завершении работ, французский посланник в Стамбуле триумфально сообщал, что храм Гроба Господня стал еще более красивым и прочным, чем прежде, и, что очень важно, греки не имеют к этому никакого отношения.

В первой половине XVIII столетия французская политика, направленная на сохранение целостности Османской империи как важного фактора европейского равновесия, обеспечила беспрецедентное усиление позиций Франции на Востоке. В новом франко-турецком договоре 1740 г. подтверждались протекционистские права Франции в отношении католиков на территории Османской империи. В статье 33 особо подчеркивалось, что за францисканцами сохраняются все преимущества в святых местах в Иерусалиме, которыми они пользовались с давних пор.[212] Казалось, что латинская церковь надолго и незыблемо закрепилась в качестве хранителя главных христианских святынь.

В середине XVIII в. католики сохраняли за собой весомые позиции в Палестине. По свидетельству немецкого путешественника Карстена Нибура, побывавшего на Святой Земле в 1766 г., католический патриарх Иерусалима почитался там более всех других христианских священнослужителей, и посетить Иерусалим можно было только лишь с его разрешения. Когда Нибур, высадившись в Яффе, обратился за помощью сначала к известному проводнику из восточных христиан, а затем к местному кади, все они посоветовали ему заручиться поддержкой францисканских монахов для путешествия в Иерусалим. Монахи, конечно, потребовали за свои услуги щедрых пожертвований на церковь, и протестанту Нибуру пришлось смириться с католической опекой.[213]

Верховенство латинян в святых местах вызывало бурное негодование у местного православного населения Иерусалима, гораздо более многочисленного, чем католическое сообщество. На Пасху 1757 г., когда францисканские монахи стали сооружать перед часовней Кувуклия свой алтарь для торжественного богослужения, украшая его богатыми дарами, полученными из различных европейских стран, в храм ворвалась толпа греков, подстрекаемых православными монахами. Они пытались учинить расправу над забаррикадировавшимися в своих кельях братьями-францисканцами. В Стамбул греческие иерархи направили крайне тенденциозный доклад об этом инциденте, уличая католиков в «скрытой враждебности» османским властям.

Тот год стал переломным в истории святых мест. Турки, опасаясь волнений среди православного населения империи, поспешили специальным фирманом урезать права католиков в святых местах, возвратив во владение Греческой церкви храм Рождества в Вифлееме, гробницу Пресвятой Девы Марии близ Масличной горы и закрепив за обеими конфессиями равные права в храме Гроба Господня. Некоторые источники утверждают, что принятие фирмана 1757 г. не обошлось без вмешательства всесильного великого визиря Рагиб-паши, который якобы получил от греков взятку, эквивалентную полумиллиону долларов.[214] Французскому послу графу де Вержену, пытавшемуся опротестовать принятое решение, великий визирь ответил: «Эти места принадлежат султану, и он отдает их, кому захочет; возможно, они и находились всегда в руках франков, но сегодня Его Величество желает, чтобы они принадлежали грекам».[215]

Однако этим конфликт из-за святых мест не был преодолен. И по сей день католическая церковь не оставила надежд вернуть себе преобладающие позиции в главных святынях христианства. Но ценность фирмана 1757 г. заключалась в том, что он послужил основой для установления своеобразных правил раздела храма Гроба Господня и других священных мест между основными христианскими конфессиями, к которым в Иерусалиме помимо православных греков и католиков относятся армяне. Закрепленное в фирмане 1757 г. разделение прав, подтвержденное в дальнейшем турецким фирманом от февраля 1852 г., получило название статус-кво святых мест. До сегодняшнего дня это единственные письменные документы, на основании которых управляются и функционируют главные христианские храмы. Ни британские власти подмандатной Палестины, ни иорданцы, ни израильское правительство, под чьей юрисдикцией последовательно оказывались святые места в XX в., не решились отменить турецкие фирманы или внести в них изменения.

В 1808 г. в храме Гроба Господня произошел большой пожар, который нанес непоправимый ущерб той части церкви, где находилась часовня — усыпальница Кувуклия. Было ли это случайностью или намеренным поджогом, неизвестно. Расследований никто не проводил. Однако ходило много слухов о том, что пожар случился по вине пьяных греческих монахов, которые пытались тушить его коньяком. Русский путешественник Николай Васильевич Берг, побывавший в Иерусалиме в 50-х годах XIX столетия, сообщал о многочисленных версиях этого события, которые ему довелось услышать от враждующих между собой латинян, греков и армян. Каждая из сторон обвиняла соперников в намеренном поджоге храма с целью захвата в нем контрольных позиций в ходе его реконструкции.[216]

Православным грекам удалось фактически монополизировать восстановительные работы благодаря собранным гигантским суммам как для подкупа турецких чиновников, выдававших разрешения на реконструкцию христианских храмов, так и на само строительство. По разным оценкам, затраты составляли от 3,5 до 4,5 млн. рублей. В 1817 г. правительство Александра I выделило Иерусалимскому патриарху небольшую сумму (25 тыс. рублей) для покрытия оставшихся долгов.[217] Греческая церковь собственными силами отремонтировала купол ротонды, фактически заново была возведена часовня Кувуклия над Святой могилой. Благодаря этому статус греков как хранителей главной христианской святыни должен был бы упрочиться, но в 1811 г. католики добились передачи им права владения на Кувуклию. Только в 1817 г. греки восстановили утраченные позиции, в том числе и с помощью русской дипломатии. С 1829 г. окончательно установился существующий до сих пор порядок совместного владения храмом трех главных христианских общин: православной, католической и армянской.

В результате этой последней перестройки храм окончательно приобрел те странно дисгармоничные черты, которые до сих пор приводят в недоумение искушенных путешественников, знакомых с европейскими образцами высокой религиозной архитектуры. Помимо того что новые постройки уступали по искусности исполнения предыдущим вариантам, греки перегородили внутреннее пространство храма двумя стенами на севере и на юге. Православные амбиции были удовлетворены созданием внутри храма отдельного православного придела, именуемого Кафоликон. Но стройность средневековой конструкции, в которой свет из купола, возведенного крестоносцами, смешивался со светом из купола византийской ротонды, буквально заливая все пространство, была безвозвратно утрачена.

Искаженный перестройкой внешний вид величайшей христианской святыни глубоко разочаровывал многих путешественников в XIX в. Н. В. Берг писал: «Взгляните вверх, окиньте взором стены под куполом и немного ниже: если вы даже не архитектор (который сразу, при входе, озадачен уже варварским разрушением гармонии во всех частях), вы все-таки заметите несимметрическое расположение окон, нишей; присутствие каких-то странных балкончиков с железными решетками, непостижимых отверстий, галерей, чего не видывали и во сне люди, приглашенные царем Константином воздвигнуть базилику над Гробом Господним».[218] К сожалению, этот текст можно с полным основанием включить в любой современный путеводитель по храму Гроба Господня, поскольку в нем очень точно отражено то состояние величайшего из христианских соборов, в которое его привела многовековая борьба между церквами. Кажется, что в самой архитектуре главной святыни христианства запечатлелся внутренний диссонанс, проистекающий от древнего разделения христианской веры на восточную и западную.

С середины XVIII в. влияние католических держав в пределах Османской империи начало ослабевать. Новые гуманистические ценности, привнесенные в жизнь европейских народов эпохой Просвещения, размывали присущий Средневековью религиозный фанатизм. Снизился интерес общества к святым местам, резко уменьшился приток паломников из западноевропейских стран в Святую Землю. Правители, занятые внутриевропейскими распрями, перестали проявлять былое рвение в защите западнохристианской церкви в Палестине. В то же время на ближневосточную арену выступил новый могущественный игрок, превратившийся в серьезнейшего соперника уже начинающей слабеть державы Османов.

Москва, провозгласившая себя духовной наследницей Византии, с давних пор имела связи с восточным христианством. В XVI–XVII вв. патриархи Иерусалима и Антиохии играли важную роль в становлении Русской церкви. Они были частыми гостями московских царей, принимали участие в важных церковных событиях на Руси. Уже упоминавшаяся деятельность Иерусалимского патриарха Досифея, пытавшегося вовлечь петровскую Россию в борьбу за святые места, показала Москве, что между вопросами религиозного свойства и политикой на Востоке имеется тесная связь. Но на этих ранних этапах Россия ограничивалась главным образом финансовой поддержкой родственной Греко-православной церкви на Востоке, предоставляя восточным иерархам возможность пользоваться внушительными пожертвованиями русских прихожан на святые места.

В Екатерининскую эпоху Российская империя, преследовавшая со времен Петра I стратегическую цель утверждения своих позиций на Черном море, начала активно теснить турок на Балканах, в черноморском районе и в Восточном Средиземноморье. В ходе русско-турецкой войны 1768–1774 г. впервые русский флот был переброшен из Кронштадта в Средиземное море с задачей оказать помощь любым антитурецким выступлениям на территории Османской империи. В октябре 1773 г. русские моряки высадились в Бейруте, поддерживая борьбу друзов против османского правления. Друзский предводитель эмир Юсуф Шибаб в порыве благодарности даже пожелал принять российское подданство и предложил Екатерине II установить русский протекторат над Ливаном. Но после заключения мира с Турцией эта просьба была отклонена.

Русские военные победы вынудили Стамбул согласиться на мирный договор, закреплявший за Россией ряд территориальных и политических преимуществ. В Кучук-Кайнарджийском мирном договоре, подписанном в июле 1774 г., Турция обязалась обеспечить «твердую защиту христианскому закону и церквам оного». Одновременно за Россией закреплялось право делать представления турецкому правительству в пользу воздвигнутой в Константинополе русской церкви и служащих в ней.[219] Толкование этих статей могло иметь расширительный характер, то есть впервые в истории перед Россией открывались возможности предъявлять Порте дальнейшие требования по защите своих единоверцев в Османской империи. Особо оговаривалось право всех русских подданных как духовного, так и светского звания на свободное посещение Иерусалима и других святых мест. Кучук-Кайнарджийский договор послужил важной отправной точкой для выдвижения Россией в дальнейшем претензий на особую роль покровителя православных христиан на территории Османской империи.