"Берег бесконечности" - читать интересную книгу автора (Макдевит Джек)

1

– Новая вспыхнет через три минуты.

Доктор Кимберли Брэндивайн оглядела с десяток лиц, собравшихся на брифинг. Из-за их спин на нее смотрели объективы, передающие событие в сеть. Позади нее транспаранты гласили: «ПРИВЕТ, ВСЕЛЕННАЯ!», на другом было написано «СТУЧИМ В ДВЕРЬ», на третьем – «ЕСТЬ ЗДЕСЬ КТО-НИБУДЬ?»

Вдоль стен стояли плоские экраны, показывавшие техников, склонившихся над терминалами на «Тренте». Это были рабочие группы, которым предстояло зажечь новую, но изображения устарели на четырнадцать часов – столько времени шло сообщение по гиперсвязи.

Все присутствующие были привлекательны и моложавы, разве что сами себя иногда по-другому оценивали. Как бы ни был энергичен и полон жизни человек, иногда его возраст выдают глаза. В них появляется твердость, приходящая с годами, уходит яркость и глубина. Ким было лет тридцать пять. У нее были идеальные черты лица и волосы цвета воронова крыла. В прежние эпохи для нее одной запускали бы корабли. В своем веке она была лишь лицом в толпе.

– Если мы до сих пор никого не нашли, – говорил представитель «Сибрайт коммюникейшн», – то, очевидно, лишь по одной причине: искать некого. А если есть, то так далеко, что искать бессмысленно.

Она дала стандартный ответ, объясняющий великое молчание, указав, что даже за девятьсот лет люди обследовали лишь несколько тысяч звездных систем.

– Но вы можете оказаться правы, – признала она. – Может быть, мы действительно одиноки. Но факт тот, что мы пока этого не знаем. Поэтому и продолжаем пытаться.

Для себя Ким уже давно решила, что он прав. Даже амебы до сих пор не нашли на внешних мирах. Очень недолго, в начале космической эры, была теория, что жизнь может существовать в морях Европы или в облаках Юпитера. Был даже кусок метеорита, о котором полагали, что он содержит следы марсианских бактерий. Никогда ближе к внеземной жизни люди не подходили.

Но собравшиеся тянули руки.

– Только один вопрос, – предупредила она.

Этот вопрос она отдала Кэнону Вудбриджу, научному консультанту Великого Совета Республики. Он был высокий, темный, бородатый, вида почти сатанинского, но единомышленник – из тех, кто не пытается подколоть.

– Ким, – сказал он, – как ты думаешь, почему мы так боимся оказаться одни? Зачем мы так рьяно ищем во вселенной свои отражения? – Он покосился на экраны, где техники продолжали свой почти что ритуал.

А откуда ей знать?

– Понятия не имею, Кэнон, – ответила она.

– Но ты с головой ушла в проект «Маяк». А твоя сестра посвятила свою жизнь той же цели.

– Может быть, это заложено в нашей генной схеме.

Эмили, ее сестра, на самом деле ее клон, исчезла, когда Ким было семь лет. Ким задумалась, стараясь дать убедительный ответ, что-нибудь насчет того, что в природе человека общаться и исследовать.

– Подозреваю, – сказала она, – что, если там действительно ничего нет, если вселенная на самом деле пуста, может быть, многих из нас постигнет чувство бессмысленности пути.

Она знала, что дело не только в этом. Еще – в первобытной потребности не быть одному. Но, попытавшись выразить эту мысль, она запуталась в словах, отступила и поглядела на часы.

Минута до полуночи в канун Нового года, двести одиннадцатого года Республики и шестисотого от высадки Маркенда. Минута до взрыва.

– Как со временем? – спросил один из журналистов. – Они укладываются в расписание?

– Да, – ответила Ким. – По крайней мере в десять утра сегодняшнего дня укладывались. – Сигнал гиперсвязи проходил 580 световых лет от «Трента» до Гринуэя за четырнадцать с чем-то часов. – Я думаю, можно спокойно допустить, что вспышка новой неминуема.

Она включила верхний экран, и на нем появилось изображение выбранной звезды. Альфа Максима имела класс яркости АО. Линии водорода в спектре четко выражены. Температура на поверхности 11000°С. Светимость в шестьдесят раз больше светимости Гелиоса. Пять планет, все голые. Как и любой из известных миров, кроме подвергнутых терраформингу.

Это будет первая из шести новых. Все они вспыхнут в участке космоса объемом примерно в пятьсот кубических световых лет, и все с интервалом в шестьдесят дней. Это будет демонстрация, которая не может не привлечь внимания любого возможного наблюдателя. Последний способ сказать звездам: это мы.

Но она верила, как верили почти все, что лишь великое молчание будет на это ответом.

Все это называлось проектом «Маяк». Спонсором его был Институт Сибрайта, в котором работала Ким. Но даже там, среди тех, кто продвигал проект вперед, кто годами работал для претворения его в жизнь, царил глубокий всепроникающий пессимизм. Возможно, дело было в том, что все участники проекта умрут задолго до первого возможного ответа. Или, как от всей души верила Ким, в глубоком чувстве, что это финальный жест, последнее «прости», а не серьезная попытка наладить общение.

Эмили, отдавшей этой великой цели свою жизнь, было бы за нее стыдно. Вот тебе и пример, подумала Ким, как мало на самом деле значит ДНК.

«Трент» находился на расстоянии пяти АЕ от цели. Это был древний грузовик, специально перестроенный для проекта «Маяк». Сразу после детонации его команда и техники проекта будут переведены на другое судно, и оно уйдет в гиперпространство от греха подальше. «Трент» останется следить за процессом, пока его не поглотит взрыв.

Ким перебросила переключатель, и в центре помещения возникло компьютерное изображение «ЛК-6», модифицированного древнего транспорта. Этот «ЛК-6» был нагружен антиматерией, помещенной в магнитный пузырь. Сейчас он перемещался в гиперпространстве и через несколько секунд должен был возникнуть в ядре звезды. Если все пройдет, как задумано, взрыв дестабилизирует звезду и, по теории, возникнет искусственная новая.

Часы в правом нижнем углу показывали время, и счетчик отстукивал секунды, одновременно последние секунды столетия и последние секунды до прибытия «ЛК-6».

Ким смотрела, как числа убывают до нуля. Год перевалил за отметку 600, а в 580 световых годах отсюда снаряд со своим грузом вошел в сердце звезды.

По всему институту зааплодировали люди. В комнате совещаний царило странное, почти мрачное настроение. Альфа Максима была старше Гелиоса, и было такое всеобщее чувство, что обрывать ее существование как-то неправильно.

– Леди и джентльмены! – сказала Ким. – Снимки будут завтра, и мы представим их вам на следующей конференции.

Она поблагодарила за внимание и сошла с кафедры. Люди потянулись из зала.

Вудбридж высунулся из окна, глядя на территорию института. Она была покрыта тонким слоем снега. Ким подошла к нему.

– Интересно, – сказал он, – надо ли извещать о своем присутствии, если мы не знаем, кто наши соседи?

Он был одет в черную мантию с серебряным поясом, а в зеленых глазах застыла задумчивость.

– Правильный вопрос, Кэнон, – сказала она, – но наверняка у всякого, кто сумел развиться до межзвездных путешествий, хватит ума не стрелять в незнакомцев.

– Трудно сказать. – Он пожал плечами. – Если мы ошибаемся, расплата будет существенной. – Он поглядел в чистое яркое небо. – Очевидно, что Тот, кто проектировал космос, решил расположить Свои творения подальше друг от друга.

Натянув куртки, они вышли на террасу. Ночь была холодна.

Сибрайт располагался всего в нескольких сотнях километров к северу от экватора, но Гринуэй не был теплым миром. Основное его население разместилось в экваториальных широтах.

На северном конце террасы, подальше от зданий, размещалась группа телескопов. Рядом с одним из них стояла женщина-техник и разговаривала с девочкой. Телескоп смотрел на юго-запад, где световой точкой сияла Альфа Максима.

Девочку звали Лира. Она была дочерью женщины-техника, лет десяти от роду, и вполне могла надеяться прожить еще два столетия.

– Интересно, думает ли она, что еще увидит эту новую, – сказал Вудбридж.

Ким отступила в сторону.

– Спроси у нее.

Он спросил, и Лира улыбнулась слегка презрительной улыбкой, как улыбаются дети, когда видят, что взрослые пытаются подстроиться под их уровень.

– При моей жизни этого не случится.

И при жизни ее детей тоже, подумала Ким. Свет идет очень медленно.

Вудбридж повернулся к ней.

– Ким, – спросил он, – могу я задать тебе личный вопрос?

– Конечно.

– У тебя есть предположения, что могло статься с Эмили?

Странный был вопрос, будто с потолка. А может быть, и нет, если подумать. Эмили хотела бы сегодня быть здесь. Вудбридж ее знал и в этом мог быть уверен.

– Нет, – сказала Ким. – Она села в такси, а в отеле ее не видели. Это все, что мне известно.

Она посмотрела в сторону телескопов. Мать Лиры решила, что на улице слишком холодно, и загоняла девочку в дом.

– Мы больше никогда ничего о ней не слышали.

Вудбридж кивнул:

– Трудно понять, как такое может произойти. – Они жили в обществе, почти не знавшем преступности.

– Знаю. Семье это было тяжело. – Ким запахнулась от ночного холода. – Она бы поддержала «Маяк», но была бы очень нетерпелива.

– Почему?

– Очень много времени он требует. Мы пытаемся сказать «привет» по-научному, но ответ будет только через тысячелетия. В лучшем случае. Она бы хотела получить результат в тот же день.

– А ты?

– А что я?

– Как тебе эта перспектива? Я думаю, что тебя тоже «Маяк» не удовлетворяет.

Она поглядела на небо. Пусто, сколько хватает глаз.

– Кэнон, – сказала она. – Я хочу знать ответ. Но это не определяет мою жизнь. Я – не моя сестра.

– У меня такое же настроение. Но должен признать, я бы предпочел, чтобы мы оказались одни. Так спокойнее.

Ким кивнула.

– А почему ты спросил? – поинтересовалась она. – Насчет моей сестры?

– На самом деле ни почему. Просто вы очень похожи. И обе влипли в одно и то же дело. Сегодня там, в зале, слушая тебя, я почти что чувствовал, будто она вернулась.

Ким вызвала такси и вышла на крышу. Поджидая флаер, она просмотрела почту и нашла сообщение от Солли: «Не забудь про завтра».

Солли был в институте пилотом и таким же энтузиастом подводного плавания, как Ким. Несколько дней назад они наметили спуск к обломкам «Каледонии». Это будет к концу дня, когда придет передача с «Трента» и все ее как следует отметят, а журналисты разойдутся сочинять репортажи.

Ким уже спускалась к этим обломкам. «Каледония» была рыбацкой яхтой. Она лежала на глубине двадцати морских саженей у острова Капелло со стороны океана. Ким нравилось ощущение отсутствия времени, которое вызывал погибший корабль, – ощущение, будто она живет одновременно в разных эпохах. И еще эта экскурсия будет отдыхом от долгой напряженной работы последних недель.

Такси приземлилось, и Ким влезла внутрь, приложила браслет к гнезду и велела отвезти ее домой. Флаер поднялся, развернулся к востоку и стал набирать скорость. Улетая, Ким услышала звук горна – последний привет от кого-то, кто еще остался праздновать то ли взрыв, то ли Новый год. Потом машина поплыла над лесами и парками. На севере светились огнями башни Сибрайта. Парки сменились песчаным пляжем, и флаер поплыл над морем.

Гринуэй был в основном водной планетой. Единственным континентом на нем была Экватории, и Сибрайт располагался на ее восточном побережье. В самой широкой части материк достигал семисот километров. У покрывающего всю планету океана имени не было.

Флаер заскользил низко над водой, над заливом Бэгби, над хотбольными кортами на острове Бранч. Он пролетел над каналом, миновал пару яхт и начал подход к острову Корби – двухкилометровой полоске земли, такой узкой, что у стоящих на ней домов окна зачастую выходили на океан с двух сторон.

Дом Ким, как и многие дома в этом районе, был скромным двухэтажным особняком с низкой круговой верандой. Углы были скруглены для защиты от ярости ветров, которые над океаном дули почти постоянно.

Флаер спустился на взлетную площадку за домом, приподнятую над начинающимся приливом. Ким вылезла и минуту устало постояла, слушая море. Дома на острове были темными, кроме дома Дикенсонов, где все еще праздновали Новый год. А на берегу горели костры – мальчишки, наверное.

У нее был трудный день, она устала и была рада оказаться дома. Только Ким подозревала, что дело не в шестнадцати часах, которые она не была дома, скорее дело в том, что она знала: сегодня что-то важное пришло к концу. «Маяк» включен, и пиаровской стороной проекта теперь займется кто-то другой. А она вернется к своей работе по добыванию фондов. Чертовски хилая карьера для астрофизика. Но факт тот, что она в специальности не блещет, зато обладает несомненным талантом уговаривать людей становиться спонсорами.

Черт побери.

Она направилась к дому, и кеб взлетел. Зажегся свет, перед Ким открылась дверь.

«Добрый вечер, Ким, – сказал Шепард. – Я вижу, программа прошла удачно».

Шепард – это был ИР дома.

– Да, Шеп, все нормально. Насколько мы знаем, все идет по плану.

Как и любой ИР, Шепард теоретически не обладал самосознанием. Все это была имитация. Настоящий искусственный разум не поддавался науке, и существовало общее убеждение, что он невозможен. Но трудно было понять, где кончается имитация и начинается ИР.

– Конечно, еще часов двенадцать мы не будем знать точно.

«Тебе звонили несколько раз, – сказал он. – В основном с поздравлениями».

Он показал список имен – почти все друзья и коллеги и несколько родственников.

– А тот по крайней мере один, где не было поздравлений? – спросила она.

«Этот тоже тебя хвалил. Но звонил он не поэтому. Это был Шейел Толливер».

Шейел? Имя из прошлого. Шейел был преподавателем истории в университете, когда она там училась. Великолепный учитель, и он заинтересовал ее, хотя ее специальностью была физика. Тогда ей было плохо, погибли ее родители при аварии флаера – первой, зарегистрированной в Сибрайте за пять лет. Она была на втором курсе, и Шейел ей помог. Он был всегда готов с ней общаться, если ей надо было поговорить, ободрял ее, внушал уверенность в себе и в конце концов заставил в себя поверить. Но это было пятнадцать лет назад.

– Он сказал, чего он хочет?

«Сказал только, что хочет с тобой говорить. Мне кажется, ему не очень хорошо».

– Где он?

«В Темпесте».

За триста километров отсюда.

Ей было приятно, что он ее помнит. Но трудно было понять, почему он позвонил через столько лет.

– Действительно, странно, – сказала она.

«Он просил тебя позвонить, как только вернешься домой».

Она посмотрела на время. Час ночи.

– Утром позвоню.

«Ким, он высказался совершенно точно».

– Это может подождать. Наверняка он не ждет, что я буду звонить ему среди ночи.

Она пошла на кухню, сделала себе кофе, поболтала с ИРом еще минут двадцать и решила лечь спать.

Она приняла душ, выключила свет и постояла у окна, глядя на волнорезы. Альфа Максима ушла за крышу, и ее не было видно. Костер на берегу был брошен, но еще не погас. Ким смотрела на взлетающие в ночь искры.

«Красиво», – сказал Шепард.

Что-то не давало ей покоя, и она не могла понять что. Отлив прекратился, но еще не сменился приливом, и море стихло. Можно было даже представить себе, что океана там вообще нет, что он ушел во тьму вместе с Эмили.

В этот вечер ей никак не удавалось избавиться от воспоминаний о сестре. В последний день они резвились в прибое. У них был резиновый морской конек, с которого Ким все время соскальзывала. Эмили, спасай! И красивая женщина, чью внешность ей предстояло когда-нибудь унаследовать, каждый раз делала вид, что испугалась, и с шумным плеском кидалась ее спасать. И то, что когда-нибудь Ким предстоит стать Эмили, наполняло ее невозможным счастьем. У них были фотографии Эмили в семь лет, и мама всегда при виде их качала головой. «Посмотри, разве это не Ким?» – говорила она, хотя хорошо знала, чьи это фотографии.

А в конце того дня Эмили сказала, что уезжает на год и три месяца. Для ребенка – целая вечность. Ким разозлилась и не разговаривала с ней в такси всю дорогу до дома.

Больше она сестры не видела. И не было за эти годы ни одного дня, когда ей не хотелось бы вернуть эту поездку в такси.

Через несколько месяцев, когда она собиралась в школу, мама усадила ее и сказала, что случилось кое-что, еще точно не известно, что именно, но…

Ее не смогли найти. Эмили должна была приехать домой, и она вернулась на Гринуэй раньше времени. Она вышла из космопорта в Терминал и села в такси с еще одной женщиной, чтобы ехать к себе в отель. Но туда она не приехала. И никто не знал, что произошло.

Кто-то шел по берегу – женщина с собакой. Несмотря на холод. Ким смотрела, как они скрылись за изгибом отмели, и пляж снова опустел.

– Да, Шеп, красиво, – сказала она.

Потом натянула пижаму, которая, конечно, была подключена к системам Шепарда и могла создавать разнообразные ощущения. Шторы зашелестели под внезапным бризом, когда она забиралась в кровать. Шепард отключил свет.

«Включить тебе программу, Ким?» – спросил он.

– Да, пожалуйста.

«Выбрать мне самому?»

Обычно она предоставляла ему выбор. Так интереснее.

– Да.

«Спокойной ночи, Ким», – сказал он.

Сайрес говорил извиняющимся голосом.

– Ким, – сказал он, – введение корабля в звезду не получается. Значит, все программирование бесполезно.

В приглушенном свете центра управления он был до невозможности красив.

– Это значит, что заряд взорвать не удастся.

– Верно.

Она поглядела на экраны, на Альфу Максима.

– Времени переписывать программу нет.

Он кивнул:

– Работа провалилась.

– Может быть, и нет, — сказала она. – Если нажать изо всех сил, можем успеть.

– Ким, мы оба знаем, что это невозможно. — Он поглядел на нее широко открытыми глазами. – Давай признаем, что усилия бесполезны и воспользуемся моментом.

– Сайрес…

– Я люблю тебя, Ким. И какое нам дело, взорвется звезда или нет?

Шепард разбудил ее в семь. Апельсиновый сок и тосты были уже готовы.

«Знаешь, – заметил он, – его нельзя назвать человеком ответственным, твоего командира».

– Я знаю.

«Так, может, я перепишу программу?..»

Сок был превосходен.

– Оставь как есть, – сказала она.

«Как скажешь, Ким. – Он засмеялся. – А тебе звонят. Профессор Толливер».

В семь утра?

– Соедини, – сказала она.

Шейел Толливер постарел. Живость ушла из черт его лица. Оно стало землистым. Борода, когда-то черная, стала серой. Но он улыбнулся, увидев ее.

– Ким, я прошу прощения, что звоню так рано. Хотел поймать тебя, пока ты не ушла на работу.

– Я очень рада слышать вас, профессор. Давно уже мы с вами не говорили.

– Да, давно. – Он сидел, опираясь на подушки, в резном кресле с подлокотниками в виде драконьих лап. – Я тебя видел вчера ночью. Ты держалась отлично. – Ким показывали почти по всем новостям. – Кстати, я должен тебя поздравить. Ты сделала отличную работу.

Она не стала скрывать, что ей эта работа не нравится.

– Это не та профессия, которую я выбирала.

– Да. – Его вид выдавал неловкость. – Но человек никогда не знает, как сложатся обстоятельства. Ты, насколько я помню, хотела быть астрономом.

– Астрофизиком.

– Но ты отлично смотришься на трибуне. А я когда-то считал, что из тебя получился бы приличный историк.

– Спасибо, я это ценю.

Он еще погрустнел, почти помрачнел.

– Мне надо с тобой поговорить об одной очень серьезной вещи, и я хочу, чтобы ты меня выслушала.

– А что мне может помешать?

– Погоди несколько минут с вопросами, Ким. Позволь сначала спросить тебя о проекте «Маяк». У тебя в нем есть влияние?

– Абсолютно никакого, – сказала она. – Я там всего лишь пиаром занимаюсь.

Он кивнул:

– Жаль.

– А почему?

Он тщательно подбирал слова:

– Я бы хотел, чтобы его остановили.

Она уставилась на него:

– Почему?

Существовали группы протеста, считавшие, что взрывать звезды безнравственно, даже если там нет экосистем. Но она не могла поверить, что ее трезво мыслящий старый учитель связался с этой толпой.

Он переложил подушки.

– Ким, мне не кажется благоразумным объявлять о своем присутствии, когда мы не знаем, кто это услышит.

Тут же ее уважение к нему упало на несколько пунктов. Такие чувства она могла ожидать от кого-то вроде Вудбриджа, который всегда считал науку лишь способом совершенствования техники. Но Шейел – это было совсем другое дело.

– Я думаю, что все подобные опасения беспочвенны, профессор.

Он уперся в щеку указательным пальцем.

– Нас с тобой связывает одна вещь, о которой ты, быть может, не знаешь, Ким. Йоши была моей внучкой.

– Йоши?

– Амара.

У Ким перехватило дыхание. Йоши Амара – так звали женщину, улетевшую в том такси вместе с Эмили. Она была коллегой сестры в последней экспедиции на «Охотнике».

Они обе вернулись с «Охотником» после очередного бесплодного поиска внеземной жизни, прерванного досрочно из-за сбоя оборудования. На лифте они спустились в Терминал, где у них были заказаны номера в отеле «Роял палмз». Взяв такси, они исчезли с планеты.

– Верно, – сказала Ким. – Я об этом не знала.

Он пошарил рукой рядом с собой, взял чашку и отпил глоток. В воздух поднялся клуб пара.

– Помню, когда я первый раз тебя увидел, – сказал он, – поразился, как ты похожа на Эмили. Но ты тогда была молода. Сейчас вы совершенно идентичны. Вы – клоны? Если можно задать такой вопрос.

– Да, – ответила Ким. – Несколько наших экземпляров растянулись на четыре поколения. – Если не считать оттенков выражений лица и стиля причесок, их невозможно было различить. – Значит, вы знали Эмили?

– Я ее только один раз видел. На отвальной перед отлетом экспедиции. Меня пригласила Йоши. Твоя сестра была удивительной женщиной. Несколько одержимой, впрочем. Но и Йоши была такая.

– Наверное, все мы такие, профессор, – сказала Ким. – По крайней мере те, кого стоит знать.

– Вполне согласен. – Он долгую секунду смотрел на нее внимательно. – Что ты знаешь о ее последней экспедиции? О рейсе «Охотника»?

На самом деле не очень много. Ким не думала, будто там есть, что знать. Эмили хотела найти внеземную жизнь. Предпочтительно разумную. А все остальное ее очень мало интересовало, кроме Ким. Эмили пережила два брака – мужей попросту не устраивала жена, которой никогда нет дома. Она все время уходила в полеты на «Охотнике», иногда больше чем на год. Ничего они не находили, и каждый раз она возвращалась с убеждением, что в следующий-то раз все будет по-другому.

– Они очень недалеко ушли. Обнаружились неполадки двигателя, и пришлось вернуться.

Ким была озадачена. Что он хочет от нее услышать?

От его улыбки возникло ощущение, что она снова студентка. Действительно, это было так давно, когда он преподавал им песни рабочих изучаемой эпохи – времен терраформинга на Гринуэе? Вся аудитория качалась в ритме «Гранитного Джона» и «Похорони меня в глубоком синем море».

– Я думаю, что это не все, – сказал он. – Мне кажется, они что-то нашли.

– Что-то? В каком смысле – что-то?

– Что-то из того, что они искали.

Будь это кто-нибудь другой, она бы просто нашла повод прекратить разговор.

– Профессор Толливер, если это так, то они забыли об этом сообщить, когда вернулись.

– Я знаю, – сказал он. – Они держали это в секрете.

– Зачем бы им это нужно было? – Ким взяла свой наилучший тон стиля «Давайте-будем-рассуждать-разумно».

– Не знаю. Может быть, они испугались того, что нашли.

Испугались? Капитаном корабля был Маркис Кейн. Герой войны, которому в музее памяти Могучего Третьего было отведено целое крыло. Погиб несколько лет назад, спасая детей из лесного пожара в Северной Америке.

– Трудно в это поверить, – сказала она.

– И тем не менее я думаю, что так оно и было.

На «Охотнике» было только четыре человека. Кейн, Эмили, Йоши. И еще Кайл Трипли, глава Фонда Трипли, который спонсировал экспедиции. Он тоже исчез, и все это было странно. Трипли и Кейн жили в долине Северина в западном горном районе Экватории. Через три дня после возвращения «Охотника» из экспедиции и исчезновения двух женщин произошел взрыв, которому до сих пор не нашли объяснения. Взрывом снесло восточный склон пика Надежды. Тогда погибло триста человек. Трипли так и не был найден. Считалось, что он похоронен где-то в обломках.

Большинство экспертов Института считали, что это был метеор, но никаких его следов не обнаружили. Сила взрыва примерно соответствовала небольшой атомной бомбе.

– Все это взаимосвязано, – сказал Толливер. – Экспедиция «Охотника», исчезновение, взрыв.

Про это годами слагались легенды. Это было любимой темой сторонников теории заговора. Может быть, какое-то зерно в этом и было. Но никаких фактов, и Ким было очень неприятно разговаривать сейчас с Толливером о пике Надежды.

Грустно было видеть, что старый учитель скатился до суеверий о заговорах и пришельцах.

Сумасшедших теорий взрыва было достаточно. Некоторые утверждали, что с планетой столкнулась черная микродыра. Сторонники этой теории изучали бортовые журналы кораблей и самолетов, бывших тогда в другом полушарии Гринуэя, выискивая доказательства, что дыра вынырнула из океана. Как те, кто тысячу лет назад искал разгадку Тунгусского феномена. Как оказалось, был там выброс под пасмурным небом, и это говорило в пользу теории. Хотя все знали, что черных микродыр попросту не бывает.

Другие были убеждены, что это какой-то эксперимент правительства вышел из-под контроля. Одни считали, что это был эксперимент группы изучения путешествий во времени, другие – что изучалась возможность передачи масс. Третьи утверждали, что при попытке приземления взорвался корабль пришельцев из антиматерии. – Ким, – спросил Толливер, – что ты знаешь о Кайле Трипли?

– Я знаю, что он был богатым дилетантом, который хотел создать себе имя.

Трипли был исполнительным директором «Интерстеллар инкорпорейтед». Компания занималась восстановлением и обслуживанием прыжковых двигателей, перемещающих корабли в гиперпространстве.

– Он был человек практичный – другим в этом бизнесе делать нечего, – сказал Толливер. – Тебе не приходилось читать его биографию, написанную Коркелем?

Ей не приходилось.

– Он совершенно ясно говорит, что Трипли не удовлетворился бы нахождением какой-нибудь бактерии. Он хотел найти разумное существо. Цивилизацию. Это была единственная цель Фонда – единственная цель его существования.

Как у Эмили.

Одним из самых унылых мест во всех Девяти Мирах был заброшенный радиотелескоп на дальней стороне земной Луны, спроектированный только для поиска радиосигналов искусственного происхождения. Самый универсальный из всех построенных, он прекратил свои функции в проекте SЕТI после полутора столетий бесплодной работы и, в конце концов, стал использоваться для других целей. Сейчас он был заброшен, как памятник несбывшейся мечте. Мы одиноки.

Сигналов не было никогда. Никаких признаков суперцивилизации, построившей сферы Дайсона. Никаких посещений. Все это приводило к единственно возможному заключению.

Ким беспомощно развела руками, ища способ закончить разговор.

– Профессор…

– Ким, меня зовут Шейел.

– Шейел. Я готова была бы согласиться со всем, что ты говоришь, потому что это исходит от тебя. Но я не могу не помнить…

– Об опасности слишком доверять источнику, когда речь идет о справедливости довода. Разумеется, после этого ты можешь перевести меня в ненадежные источники.

– Я об этом думаю, – признала она. – Наверное, ты знаешь что-то, чего мне не говоришь.

– Знаю. – Он поправил подушки. – «Охотник» ушел от Сент-Джонса двенадцатого февраля 573 года. – Сент-Джонс – это был форпост системы Цинекса, последний колодец перед пустыней неизвестного. – Он направлялся к Золотой Чаше в Туманности Кольца. Скопище старых желтых солнц. Первая остановка намечалась возле… – он посмотрел на что-то, чего ей не было видно, – QCY449187, звезда класса О. Но, конечно, туда они не добрались.

– У них возникли неполадки в прыжковых двигателях, – сказала Ким.

– Согласно записям, да. Они вышли из гиперпространства посреди пустоты, сделали временный ремонт и вернулись. Но вернулись они не на Сент-Джонс. Кейн считал, что Сент-Джонс эту неполадку устранить не сможет. И потому они направились аж в Небесную Гавань и прибыли тринадцатого марта. Ирония судьбы заключалась в том, что «Охотник», владелец которого нажил себе состояние на ремонте прыжковых двигателей, должен был пострадать от подобной неисправности. Но все же…

Значит, вот что.

– Понимаю, – сказала Ким тоном, который давал понять, что она не видит пока что ничего, относящегося к делу.

Он показал другую картинку. Йоши, Трипли и Эмили в костюмах с эмблемой Фонда. У Йоши были резные скулы и гипнотизирующие черные глаза. Белый шарф подчеркивал ее моложавость. Ким увидела на шарфе монограмму и спросила о ней.

– Это полумесяц, – объяснил он, и глаза его затуманились воспоминанием. – Она их любила. Собирала. Они были у нее на украшениях и монограммах. Но не в этом дело. Через час после приземления в Небесной Гавани Йоши позвонила мне.

Это заинтересовало Ким.

– И что она сказала?

– «Деда, мы нашли золото».

– Золото?

–  Да. Она сказала, что еще позвонит, но пока ей неудобно говорить. И просила меня ничего никому…

– Шейел…

– Это могло значить только одно.

Ким попыталась не проявить раздражения.

– Может быть, она говорила о счастье в любви?

– Она сказала «мы».

– Ты говорил с Кейном?

– Конечно. Он сказал, что ничего особенного не случилось. Сказал, что ему очень жаль всех троих, исчезнувших через несколько дней после возвращения, но что он понятия не имеет, что с ними сталось.

Она долго молча смотрела на него.

– Шейел, – сказала она наконец, – я не совсем понимаю, что ты хочешь, чтобы я по этому поводу сделала.

– Ясно, – сказал он ничего не выражающим голосом. – Я тебя понимаю.

– Честно говоря, ничего из услышанного меня не убеждает, что они установили контакт. Ведь ты это подразумеваешь?

– Я ценю твое время, Ким. – Он потянулся отключать связь.

– Погоди, – сказала она. – Мы оба в этом инциденте потеряли близких. Это больно. Особенно потому что мы не знаем, что случилось. Моей матери это не давало покоя до самой смерти. – Ким вздохнула, понимая, что сейчас самое время кончить разговор. – Есть еще что-то, чего ты мне не говоришь?

Он поглядел на нее долгим взглядом.

– Ты упомянула контакт. Я думаю, они привезли кое-что с собой.

Разговор уже и без того стал достаточно необычным, чтобы что-нибудь ее могло сейчас удивить. Но его ответ был к этому близок.

– Какого рода кое-что?

– Не знаю. – Его глаза на миг затуманились, будто он Перестал видеть, что перед ним. – Прочти отчеты о Последующих событиях в долине Северина. Много лет после взрыва местные жители утверждали, что видели в лесу всякие явления. Огни, видения. Есть сообщения о беспокойном поведении лошадей и собак.

Ким уже начала тяготиться разговором, и Шейел это заметил.

– Люди покинули город, – настойчиво сказал он. – Уехали.

– Уехали, поскольку от взрыва ослабла плотина. Ремонт обошелся бы слишком дорого, и власти поощряли переезд. А у людей остались плохие воспоминания.

– Плотину снесли, Ким, – сказал Шейел, – поскольку все собрались уезжать. Ким, я там был. И что-то там есть, находящееся на свободе.

Она слушала шелест циркулирующего в комнате ветерка.

– Ты что-нибудь видел, Шейел?

– Я это ощущал. Поезжай посмотри сама. После наступления темноты. Хоть это ты можешь сделать, о большем я не прошу.

– Шейел…

– Но не езди одна.