"Мужчина для Ани" - читать интересную книгу автора (Новиков Александр, Константинов Андрей...)

Глава третья НЕПРИЗНАННЫЙ ГЕНИЙ

Добраться до Антона Старостина удалось только в понедельник. На звонки бывший муж не отвечал, дверь не открывал, хотя – по некоторым признакам – был дома. Анна Николаевна сказала, что Антон, скорее всего, пьет. Потому и к двери не подходит.

Петрухин с Купцовым побеседовали с обеими женщинами, которых указала в своем списке художница. Убедились, что ни одна из них не могла быть невольной наводчицей. Оставался Антон, но в субботу и воскресенье он был недосягаем. В понедельник Петрухину позвонил эксперт-криминалист и сказал: «Вытянули пустышку. По региональной картотеке не проходит. Могу, конечно, проверить по центральной, но – сам понимаешь – потребуются время и деньги». Петрухин ответил, что, мол, ладно, пока не надо.

Купцов в сотый раз набрал номер Антона. После восьмого звонка «непризнанный гений» снял наконец трубку. Голос у него был, кажется, трезвый.

– Добрый день, – сказал Купцов. – Могу услышать Антона Евгеньевича?

– Слушаю, – ответил «гений».

– Здравствуйте, я следователь уголовного розыска майор Петров, – представился Купцов. – Есть пара вопросов к вам, Антон Евгеньевич.

– Вопросы? Ко мне? – удивился Антон. – А вы не ошиблись?

– Нет, не ошиблись… Да вы не волнуйтесь, Антон Евгеньевич. Чистая формальность.

– К-хе… формальность. Ну, спрашивайте.

– По телефону все-таки не стоит. Лучше бы встретиться.

– Встретиться? Я, право, не знаю… Свободного времени негусто.

– Много времени я у вас не отниму… Да и вообще – я примерно через час буду в ваших краях и мог бы к вам заскочить на минутку. Устроит?

«Гений» помялся немножко, потом сказал:

– Ну что с вами сделаешь? Приезжайте… Через час, значит?

– Через час, – ответил Купцов.

Через двадцать минут он уже звонил в дверь Антона. Он позвонил, сквозь тонкую, почти условную дверь «хрущевки» звонок был слышен хорошо. Спустя секунд десять, когда Леонид уже собирался повторить звонок, щелкнул замок и дверь распахнулась. В проеме появился непризнанный гений Антоша Старостин. Был он, как и «положено» гению, бородат и лохмат. А еще неряшлив, толст и в состоянии похмелья. Он стоял на пороге, смотрел на партнеров маленькими мутными глазками и почесывал в паху.

Если ты занимаешься своим ремеслом всерьез и достаточно долго, у тебя появляются особый нюх и возможность предвидеть развитие событий. Я не вкладываю в это никакой мистики. Это идет от опыта, от

знания людей… Хотя, если говорить по правде, некая мистика все-таки есть. Но это совершенно особый разговор.

Итак, с годами приходят опыт и умение врубиться в ситуацию, даже не зная всех нюансов. Когда мы ехали к непризнанному гению Антоше, я на девяносто девять процентов был уверен, что мы правы: именно этот паскудник, «гигант мысли», дал наводку на Анну. Возможно, он сделал это невольно… Возможно. Но нас более всего интересовало другое: кому? Кому он дал наводку?

Из коротенького эмоционального рассказа Анны у меня уже сложился определенный образ этого урода, и я нисколько не удивился бы, если бы узнал, что он дал наводку на бывшую жену сознательно. Про себя я уже решил, что церемониться с ним мы не будем.

…Он стоял в дверях своей квартиры, чесал яйца и выдыхал крутой перегар.

– Здравствуйте, Антон Евгеньевич, – сказал я. – Я вам звонил, договаривался о встрече. Моя фамилия Петров, я следователь и веду дело вашей бывшей жены.

– Дело? Дело моей бывшей жены? – спросил он.

По его реакции я сразу подумал, что сознательно он никого на Анну не наводил… Это было худо. Потому что, когда наводчик работает осознанно, он всегда знает своего подельника. А ежели он дал наводку невольно (например: случайному попутчику в поезде или собутыльнику в баре), то он может ничего и не знать.

– Может быть, мы войдем внутрь? – спросил я.

– Да, да, конечно. Только у меня не прибрано, знаете ли…

– Это не беда, – сказал я. И Димка подхватил:

– Это не важно. Нам лишь бы присесть где… А то, знаете ли, бегаешь целый день, язык высунув. А уж прибрано – не прибрано – дело десятое. Нам бы присесть. Мы же к вам по делу пришли, а не на смотрины.

А вот это Димка наврал, потому что «смотрины» нас тоже очень интересуют. Увидеть висящую на стене иранскую саблю восемнадцатого века мы, конечно, не рассчитывали. Не тот случай. Нас интересовало другое: а что непризнанный гений пьет? Чем закусывает? Ежели «благородный портвейн» из соседнего ларька – это одно. А ежели хорошую водку заводского происхождения, то совсем другое. В таком случае встает закономерный вопрос: случайно ли дал наводку на бывшую свою супружницу Антоша? Да и вообще – посмотреть на жилье человека всегда полезно. Иногда такие чудеса открываются – мама не горюй! У меня был случай еще в конце восьмидесятых. Прихожу к одному дядьке. Он свидетелем мог оказаться по совершенно пустяковому делу… Так вот, прихожу. Здрасьте. Я такой-то… А он: я всегда знал, что рано или поздно вы придете. И – рассказывает мне об убийстве, совершенном четыре года назад. Вот оно как бывает…

– Что ж, – говорит Антон, – проходите. Можно не разуваться.

Насчет того, что «можно не разуваться» он очень тонко заметил. Пол в его халупе не мыли лет, наверное, сто. В такой грязи, как говорила моя мама покойная, только что ужи не водятся.

Мы прошли в комнату. Здесь было так же грязно, убого, с претензией на «богемность». Но дорогой водкой определенно не пахло.

– Чем могу? – спросил хозяин, не предлагая сесть.

– Видите ли, в чем дело, Антон Евгеньевич… У вашей бывшей жены, Анны Николаевны, путем обмана похитили саблю…

– Саблю? – ахнул он. И что-то в глазах его изменилось. Что-то изменилось, и я понял: в цвет. Что-то он знает. Или догадывается.

– Саблю, – подтвердил я. – Вы знаете, о какой сабле речь?

– Разумеется… Она у них одна – сабля-то. Восемнадцатый век. Двести лет уже в семье… Ай-яй-яй… Украли, значит?

– Не совсем, Антон Евгеньевич, не совсем. Анна Николаевна сама отдала саблю мошеннику.

– Как это? – удивленно спросил он.

– Дело в том, что преступник сумел Анну Николаевну очаровать… я бы даже сказал: влюбить в себя… и под эту музычку завладел саблей.

Непризнанный «гений» Антоша захохотал… как-то он злорадно захохотал, подло, паскудно.

– С этой дуры станется, – сказал он, отсмеявшись. – Ассоль недое…ная. Все, понимаешь, прынца ждала… Вот и дождалась!

После этих его слов у меня почти не было уже никаких сомнений: Андрея навел «непризнанный гений». Настало время брать быка за рога. Я сказал Антону:

– Мы полагаем, Антон Евгеньевич, что появление мошенника в магазине вашей бывшей супруги не случайно. Кто-то его навел. Неосознанно, невольно, но все-таки навел… Претензий к нему, разумеется, нет. А вот помощь в установлении преступника он может оказать существенную.

Я сказал это, давая Антону шанс исправить свою ошибку. Я видел, что он совсем гнилой, но давал ему шанс.

– А я тут при чем? – спросил он.

– Мы считаем, что это вы невольно навели преступника.

– Не знаю ни хера, – убежденно сказал «гений». – Не надо меня на понт брать. Кто-то эту дуреху мечтательную бомбанул, а я тут при чем? Не знаю я ни хера. Сами разбирайтесь с Анькой.

Дурак ты, Антон Евгеньевич, подумал я и посмотрел на Димку.

Проще всего было сразу выписать этому кабану в рыло. С «интеллигенцией» это весьма эффективный способ. Уркагану дашь по морде – он утрется, скажет: не, начальник, ты не прав… И дальше будет гнуть свою линию. А «интеллигенты» аргумент типа «кулак» понимают очень даже правильно. Верно понимают. Глубоко… Так что я запросто мог бы выписать этому кабану в рыло, но я не стал этого делать. Вместо этого я ему улыбнулся. Я ему ласково улыбнулся, а он вдруг чего-то занервничал. Я давно заметил, что есть такие странные люди – ты ему улыбнешься, а он вдруг начинает нервничать и даже задавать глупые какие-то вопросы типа: на каком основании?

Я подошел к кабану поближе… совсем близко… в упор… и сказал:

– В голливудских фильмах мудак-полицейский разъясняет мудаку-преступнику его права. Муру всякую про телефонные звонки, адвоката и право не отвечать на вопросы… Смотришь?

Он мгновенно покраснел, потом помотал головой, заявил, что голливудский ширпотреб не смотрит. Я тоже сокрушенно помотал головой и ответил, что я дурак… потому что забыл, что передо мной стоит интеллигентный человек, который, разумеется, не смотрит всякую дрянь, и это хорошо. Это правильно.

– Это правильно, Антоша. А знаешь, почему?

– Н-нет, – сказал он. Неуверенно очень сказал.

– Потому, – ответил я, – что некоторые уроды насмотрятся всякой фигни и начинают качать права: адвоката мне, два телефонных звонка, то, се и луку мешок…

– Какого луку? – спросил Старостин. – Я вас не понимаю…

– Лук тут не при чем… это я так ляпнул, к слову. Но когда мне начинают пороть всякую херню про адвокатов, я, знаешь, чего делаю?

– Н-нет…

– Я сразу бью в хлебало, Антоша. Без лишних базаров – в хлебало. И сразу у клиента наступает в мозгах просветление. Чисто конкретно, друг мой Антоша, наступает просветление. И больше уже он не порет ерунды про адвокатов и права… Правильно? Ну, чего молчишь? Я спрашиваю: правильно?

– Правильно, – сказал Старостин и сглотнул. Не думаю, что он был со мной согласен, но он уже почувствовал разницу между Ленчиком и мной и решил, что лучше согласиться… Но ведь это только начало нашего дружеского общения, и скоро он это поймет, и вот тогда ему самому очень захочется поделиться информацией с добрым и вежливым следователем Купцовым… тьфу, Петровым. Лишь бы она, информация то есть, у него была. Лишь бы была, а уж выкачать ее мы сумеем.

Я сбросил со стула какой-то хлам прямо на пол и присел. Забросил ногу на ногу.

– Ну, раз ты все правильно понимаешь, – сказал я, – давай рассказывай.

– А я ничего не знаю.

– Ты че – на всю голову больной? Я щас надену тебе «браслетик» и (я вытащил наручники) проведу с тобой небольшой спарринг.

– Дмитрий, – строго сказал Купец.

– Да ладно, – отмахнулся я. И продолжил беседу с кабаном:

– Ты за кого нас держишь, пидор? А? Ты хочешь, чтобы я тебе челюсть сломал? Ты, кстати, не голубая ли устрица?

– Я? Я – нет, не голубая… Почему вы спросили?

Я крутил наручники на пальце, и Старостин не отрывал от них взгляда… чего уставился? Наручников не видал? Я выдержал паузу и только потом ответил:

– Потому что я тебя хочу пристроить в петушатник. Разумеется, после того, как челюсть срастется. С загипсованной пастью в петушиной камере делать нечего… Потому что там тебе придется много, долго и упорно работать минетной машиной. Но это все потом. А пока – легкий спарринг. Давай-ка ручки сюда.

Кабанчик был уже совершенно готов…

– Дмитрий, – строго сказал Купец. – Ты что? Забыл, как в прошлый раз вышло?

– Так в прошлый-то раз у мужика сердце больное оказалось. Вот он и того… – ответил я и покосился на кабанчика. Кабанчик про больное сердце и про то, что мужик из-за сердца дал дуба, услышал. – Ты, Леонид Николаевич, под руку мне не говори… никогда… Ну, пидор,' давай ручонки, некогда мне с тобой!

Кажется, Старостин был готов грохнуться в обморок. На лбу у него выступил пот, выглядел Антоша паршиво. Скверно он выглядел… Он посмотрел на Купцова и простонал:

– Леонид Николаевич! Леонид Николаевич, я вас прошу…

– О чем? – недоуменно спросил Ленчик.

– У меня тоже больное сердце… я тоже могу… того… как тот мужик. Леонид Николаич, я все расскажу… Я вспомнил, вспомнил.

А я еще сильней замутил:

– Ишь как он теперь запел: ой, я все расскажу! Дай-ка я сперва ему вломлю по яйцам!

– Дмитрий, – сказал Купец. – Дмитрий, выйди. Покури в кухне.

– Ты – начальник, я – дурак, – буркнул я. – Я, конечно, выйду. Но если это бородатое влагалище опять начнет амнезией мучиться – зови. Я ему мучения-то облегчу.

– Ладно, – сказал Купец, и я вышел из комнаты с чувством выполненного долга.

Этот трусливый кабанчик был мне элементарно противен. Я не стал закрывать дверь, сел на корточки, закурил и стал слушать, что происходит в берлоге «интеллектуала».

Петрухин вышел из комнаты. Разумеется, он не видел, каким взглядом проводил его Старостин… В этом взгляде многое было: страх, ненависть, презрение. Но больше всего, конечно, было страха. Петрухин вышел, Старостин вытер пот со лба и перевел взгляд на Купцова. Леонид довольно нейтрально (но вместе с тем как бы и доброжелательно) сказал:

– Что ж стоим-то? Может быть, присядем?

– Да-да… давайте присядем. В ногах-то правды нет.

Хозяин и незваный гость сели рядом на диван. Скрипнули пружины под грузным Антоном. В приоткрытую дверь из прихожей потянуло дымом – это закурил Петрухин.

– Ну, Антон Евгеньич, рассказывайте, – предложил Купцов.

– Черт! Даже не знаю, с чего начать…

– А вы не торопитесь… Вы – спокойно, по порядку, подробненько. Нас интересует человек, которому вы рассказали о своей бывшей жене… Кто он?

В ответ Купцов услышал то, что ожидал услышать и что боялся услышать.

– Ах… его знает, кто он, – ответил «гений» Старостин. – Я его первый и последний раз видел.

Разумеется, нельзя было исключить, что Старостин лжет, прикрывая своего знакомого. Но Купцов понимал, что скорее всего Антон говорит правду. В любом случае, все, сказанное Антоном, следовало проверить. И Купцов знал, как это можно сделать.

– Хорошо, – сказал он. – Будем считать, что вы сказали правду… Потом мы все равно будем проверять каждое слово. Итак, Антон Евгеньевич, расскажите, где, как и когда вы познакомились с человеком, которому рассказали о своей бывшей жене Анне…

Депрессняк давил как асфальтовый каток… Полный звездец в полном тумане. Денег не было даже на пиво и взять их тоже негде. Он был должен всем, кому только можно, и никто ему в долг больше не давал… Денег не предвиделось никаких, и в перспективе замаячила необходимость продавать вещи. А и вещей-то особых у него не было. Все, что поценнее, уже сгинуло в ломбарде.

Он сидел на телефоне (чудом еще не отключенном), накручивал диск, вызванивал знакомых. Всем говорил одно и то же: есть хороший заказ и скоро он получит аванс. Тогда и отдаст долг… Нельзя ли на недельку перехватить полтинник-стольник? Везде ему отвечали: нет. С той лишь разницей, что в одних случаях это делали вежливо, в других – с издевкой, а иногда интересовались, когда же он отдаст то, что занимал раньше. Так или иначе, но везде говорили: нет… А один сучонок – козел! харя деревенская! – посоветовал сходить на биржу труда. В жопу ее себе засунь, свою биржу, скобарь херов, быдло!… Везде был облом, везде отвечали: нет, нет, нет.

Повезло там, где и не ждал – у одного художника, с которым Антон был едва знаком. Но у художника шла какая-то гульба, и он сказал: денег, блин, нет, но накормлю и водкой напою, приезжай. Антон и поехал. Просто потому, что выбора у него не было… А с другой стороны, там, где пьянка, – там никогда не знаешь, чем обернется. Может, у какого мудака пьяненького перехватишь… наперед же никогда не знаешь. В общем, он поехал. С Охты на Сенную. Наземным транспортом. Потому что в метро зайчиком не проедешь… У художника тусовался двое суток. Пили, гуляли. Приходили и уходили какие-то девки.

Через два дня он проснулся утром. Било в лицо солнце, в пересохшей глотке засел кусок наждачной бумаги… в общем, как обычно – мерзко, вульгарно, безнадежно. Художник дрых, рядом с ним спала голая жопастая девка. Антон пошастал, нашел полбутылки пива. Выпил, перекурил и понял, что ловить тут нечего, надо отваливать. Он вывернул карманы джинсов художника, нашел четыре рубля. Потом увидел в прихожей дамскую сумочку. В ней нашел двадцать рублей с мелочью, таксофонную карту, презерватив и золотую цепочку со сломанным замком. Все это он забрал и ушел, оставив дверь открытой, а через пять минут столкнулся на углу Садовой и Гороховой с Нюшкой. Он уже давно и забыл про Нюшку, дуру мечтательную. Она, тварь, всегда была с тараканом в голове. С огромным таким тараканищем… Короче, встретились. И он сразу смекнул, что Нюшку можно развести на бабки. Она не сможет отказать. Она, блядюга, такая… жалостливая. Может, и зря он с ней разошелся: доил бы всю жизнь. Она же дура. Таких баб, если подойти с умом, всю жизнь можно эксплуатировать. А он по молодости не рассчитал маленько, перегнул палку. Ну да чего уж теперь? Хотя… а почему не попробовать? Если получится – можно возле нее пригреться. Ее же е…ать, из нее же бабки тянуть. Ну а не получится, так уж хоть в долг перехватить. Она добрая, она даст.

Он пригласил ее в кафе и стал разводить на жалость. Но что-то пошло наперекосяк, и эта сучка вдруг взъерепенилась. Растопырилась, как мозолистая ладонь пролетария. Такого, блин, полкана спустила, будто я ей не родной…

Вот так мог бы начать свой рассказ Антон. Но он начал его по-другому. Чуть-чуть по-другому:

– В тот день я возвращался домой от друга. Он, знаете ли, болеет, и я возил ему лекарства. У самого с деньгами был страшный напряг, но я занял и купил ему лекарства. Понимаете?

– Да, – кивнул Купцов. – А как зовут вашего друга?

– Э-э… Янчев. Он очень талантливый художник.

– А имя-отчество?

Имя Антон вспомнить не мог. Фамилию вспомнил потому, что она была на "я" и располагалась, соответственно, на последней странице записной книжки. Он уже обзвонил всех и почти отчаялся, но на последней странице наткнулся на Янчева, и тот сказал: приезжай, водкой напою… Фамилию Антон вспомнил, но имя вспомнить не мог: то ли Толя, то ли Виталя…

– Имя? – переспросил он, оттягивая ответ.

– Имя, – подтвердил Купцов.

– Вы знаете что? Он любит, когда его по фамилии зовут… Янчев и Янчев… и все.

– И все, – повторил Купцов. – И все… Понятно.

Было совершенно очевидно, что Старостин врет. Но пока Купцов просто отметил этот факт и не стал «наезжать» на Антона.

– Хорошо, – сказал он. – А номер телефона Янчева?

– Тут, видите ли, какая беда – у меня украли записную книжку. Вытащили из кармана вместе с бумажником.

– Да, – сказал Купцов, – карманников сейчас в городе, как собак нерезаных.

– Вот-вот, – легко согласился Старостин. – На ходу подметки режут, а милиция не реагирует…

– А вы заявление подавали?

– Нет, бессмысленно. Все равно ничего не найдут. Верно?

– Ну почему же? – сказал Купцов. Он был более чем уверен, что записную книжку у Антона никто не крал. У карманников хороший нюх на деньги, и в карман к Антону, скорее всего, никто не полезет… Если записная книжка и пропала, то по вине самого хозяина – потерял по пьяни. – Ну почему же? – сказал Купцов. – Случается, находят… Ну хорошо, а что дальше-то было? Ваша помощь больному товарищу – благородный поступок, но нас интересует ваш контакт с вероятным преступником.

Развести Нюшку на жалость не удалось. Она растопырилась, разоралась, стерва такая, что он ей молодость испортил, что ребенка у нее не будет из-за неудачного аборта. А аборт она сделала по его, Антонову, настоянию… И про то, что все-таки когда-нибудь в ее жизни появится еще настоящий человек. А он, посмеиваясь, спросил, каким же должен быть этот настоящий. Вроде капитана Грея, что ли, под алыми парусами?

А она сказала, что нет, не капитан Грей. Но такой же проницательный, умный, НАСТОЯЩИЙ… а отнюдь не ничтожество в засаленной футболке. Тогда он сказал, что попрекать человека одеждой – неинтеллигентно. Это капитан Грей может ходить в бархатном камзоле и белоснежном шарфике, а она сказала – при чем, мол, здесь белоснежный шарфик… а вот, дескать, шейный платок… и все такое. Да Антон и сам когда-то шейный платочек носил. Как раз тогда они и познакомились… Платочек ей, сучке, шейный подавай!

Она еще какую-то ахинею несла, но он уже не слушал. Уже понял, что подловить Нюшку не удастся, и просто спросил денег. Якобы в долг. А эта сучка растопырилась, кинула ему стольник, как нищему, и ушла… Ай-яй-яй, какие мы крутые! Вали, вали, у меня на тебя подъемным краном не поднять… Чао! Платочек, понимаешь…

– Вы понимаете, как это оскорбительно, Леонид Николаич? Я же просил в долг. Всего лишь в долг! Я долги всегда отдаю… это мой принцип, в конце-то концов. А она швырнула мне этот стольник, как подачку, наговорила гадостей и ушла. Я был просто в шоке. Вы меня понимаете?

– Дальше, – сказал Купцов, игнорируя вопрос.

– Позвольте сигаретку… мои, знаете ли, кончились… Благодарю. Так вот, я был в шоке. Да еще и расстроен болезнью товарища. Одно к одному, как говорится. И я немножко выпил, чтобы снять стресс этот, эту чудовищную тяжесть… Вы же меня понимаете?

– Дальше. Что было дальше?

Он обрадовался этому стольнику… вроде как оскорбился, но на самом-то деле обрадовался безмерно. И сразу же взял еще коньяка. Конечно, это был не коньяк, но зато и цена вполне терпимая. Он выпил, порассуждал сам с собой о том, какая Нюшка дура и сука. Потом стал прикидывать, сколько можно поиметь за золотую цепочку. Замочек, правда, сломан, но все-таки – золото…

В этот момент к его столику и подсел тот самый мужик. Видимо, его выбор был случаен – свободных столиков не было и он выбрал стол, где сидел одиночка. «Позвольте?» – спросил он, взявшись за спинку стула, и Антон позволил. Он был уже в прекрасном расположении духа после выпитого «коньяку», не прочь пообщаться «и ва-аще»… в конце концов, никогда нельзя исключить вероятность халявы. Впрочем, мужик был на лоха не похож… скорее наоборот. Но подогретый спиртным Антон этого не заметил. Он попытался завести разговор, но из этого ничего не вышло. Мужик, видимо, кого-то ждал. Он пил кофе и поглядывал на дверь. За дверью бушевало солнце и непрерывно шли люди.

Антона всегда бесило, когда им пренебрегают, а мужик определенно им пренебрегал. Антон допил свой коньяк и сказал как будто бы сам себе:

– В снисходительности нет и следа человеконенавистничества, но именно поэтому слишком много презрения к людям.

– Ницше? – сказал мужик и посмотрел на Антона с любопытством. Чего, собственно, Антон и добивался.

– Ницше, – с достоинством ответа Антон.

– Что же ты так опустился-то, философ? – поинтересовался мужик.

Так завязался разговор. Хитрый Антоша попал в цвет – была и халява, и даже двести рублей «в долг»… Но была и долгая беседа о Нюшке. Подливая Антону коньяк, мужик выспросил все, что хотел… Антон догадывался, что интерес его случайного знакомого не случаен. Догадывался. Он ведь далеко не дурак. Но лился рекой халявный коньячок, в кармане лежали взятые «в долг» две сотенные. Посмеиваясь, благородный Антоша рассказывал самые интимные подробности о своей бывшей жене.

Купцову он изложил это по-другому. Леонид кивал, иногда задавал какие-то незначительные вопросы. Он ничего не принимал на веру. Тем более что отлично видел гнилую сущность Антона Старостина.

– Хорошо, Антон Евгеньич, – сказал Купцов, когда Старостин закончил свой рассказ, – я вас понял. Вы шли от больного товарища, встретили на улице жену, пригласили ее в кафе. Она вас оскорбила, и вы от расстройства стали на ее деньги выпивать…

– Позвольте! Я взял в долг.

– Отдали? – спросил Купцов. Старостин потупился. – Впрочем, это не важно… В кафешке вы познакомились с мужчиной по имени Андрей и, будучи в «растрепанных чуйствах», пожаловались на низость женскую… Неразумно, но и без умысла поделившись с ним подробностями о богатстве семьи Московцевых. В частности, о сабле восемнадцатого века.

– Но я же не знал, что… – воскликнул Старостин.

– А я вас и не обвиняю, – сказал Купцов спокойно. – Мне нужно, чтобы вы рассказали о своем визави в кафе. Что вы о нем знаете, кроме того, что его зовут Андрей?

– Ничего.

Петрухин, сидя на корточках в прихожей, успел выкурить две сигареты. Пепел он стряхивал прямо на пол и окурки, не мудрствуя, тушил о грязный линолеум. Сквозь щель приоткрытой двери он отлично слышал разговор в комнате… Дмитрий слушал, отметая шелуху и фиксируя узловые моменты рассказа Старостина. Одновременно он по привычке осматривал прихожую. И вскоре на тумбочке под зеркалом с трещиной заметил нечто весьма интересное.

– Ничего я про него не знаю, – сказал Старостин. – Андрей – и все. Высокий, седоватый, на руке перстень с черным камнем… Ницше читал.

– Ницше читал? – сказал Купцов. – Это хорошая примета. По такой-то примете мы его легко найдем.

– Я, Леонид Николаич, понимаю вашу иронию, но, честное слово, ничего больше не знаю.

Купцов встал, прошелся по комнате. Старостин тоже вскочил, брякнул явную глупость:

– Вы уже уходите?

– Да нет, – сказал Купцов, – отнюдь наоборот, как говорил один мой коллега… Отнюдь наоборот, Антон Евгеньевич. Мы только начинаем общение.

– Но я, собственно, все рассказал.

– Нет, дорогой мой, не все… далеко не все.

– Вы думаете, я лгу? – оскорбился Старостин и даже собрался уже огорошить Купцова какой-нибудь цитатой. Но не успел.

Леонид ответил:

– Нет, я не думаю, что вы лжете… тем более что весь ваш рассказ поддается проверке. Я думаю, что вы упустили часть фактов. Это нормальное явление. Человек слушает, но не слышит. Он просто-напросто не придает значения тому, что ему говорит собеседник…

– Но, поверьте, он ничего о себе не рассказывал.

– Так не бывает, – сказал Купцов. На самом-то деле он отлично знал, что бывает. Еще и как бывает… И даже хуже бывает: человек подбрасывает ложные сведения о себе. – Так не бывает, Антон Евгеньич. Вы сколько времени общались с этим Андреем?

– Э-э… трудно сказать. Думаю, минут сорок пять – час. Навряд ли больше, – ответил Старостин, беря без спросу сигарету из пачки Купцова.

– Ну вот, видите, – сказал Леонид. – Час вы с ним беседовали. А может, и больше. «В компании с „Толстяком“ время летит незаметно». И за целый час роскоши человеческого общения вы ни разу не поинтересовались, кто ваш собеседник? Откуда он? Чем занимается? А, Антон Евгеньич?

Купцов стоял спиной к Антону, глядел в окно. «Гений» взял из пачки еще две сигареты, сунул под диван.

– Ну почему же? – сказал он. – Что-то такое я, конечно, спрашивал… он отвечал… Но нет никаких гарантий, что он говорил правду. Верно?

– Верно, – сказал Купцов. Он обернулся к Антону. – Верно. Что правда, а что ложь, это уж мы сами разберемся. Ваша задача донести эту информацию до нас.

Антон почесал в паху, прикидывая про себя: а нельзя ли чего-нибудь слупить за информацию?… Но вспомнил про Петрухина и от этой идеи отказался.

– Ну, например, я спросил, кем он работает? Он сказал, что он менеджер в фирме по торговле компьютерами.

– Хорошо… Еще что?

– Да вроде бы больше ничего… он же скрытный, гад.

– Ага… он скрытный. А вы любопытный и наблюдательный, – мрачно сказал Купцов. – Ладно, поехали дальше. Ни фамилии, ни отчества вы не спросили?

– Нет, не спрашивал…

– Название фирмы, где он торгует компьютерами?

– Нет.

– Что он делал в этом кафе? Может быть, его фирма находится рядом?

– Этого я не знаю. А в кафе он ждал азера.

– Какого азера?

– Эдика… Эдик пришел, и они на пару отвалили.

– А почему вы сразу не сказали про Эдика? – спросил Купцов.

– Сразу я не вспомнил. Азер-то подошел, когда я уже в градусе был, – ответил, пожимая плечами, Старостин. – Разве все упомнишь?

– Хорошо, к Эдику мы еще вернемся. А пока поговорим про Андрея. Он питерский?

– Питерский, – сказал Старостин и щелкнул зажигалкой, прикуривая. Вдруг он замер и сказал:

– Постойте! Постойте, он же не питерский.

– Приезжий? – быстро спросил Купцов.

– Да, приезжий.

– А откуда?

– Не знаю, – сказал Старостин. Купцов мысленно матюгнулся. Ситуация все более напоминала жанровый анималистический рисунок «Глухарь». Конечно, еще не все возможности были исчерпаны… еще «сидел в засаде» Димка Петрухин… но все очевидней становилось, что новых следов найти не удается.

– А откуда, – спросил Купцов, – известно, что он не питерский?

– А там вот какая херотень получилась. Андрей собрался прикурить…

…Андрей собрался прикурить, но зажигалка пшикнула синеньким огоньком и приказала долго жить. Андрей еще несколько раз чиркнул колесиком, но, кроме искр, ничего не получалось.

– У тебя, Антон, зажигалка есть? – спросил Андрей. А у меня были спички. Я так и сказал: вот, мол, спички… Он прикурил, повертел в руках коробок и говорит: родина. А я говорю: почему родина? А он: потому что родился я там и вырос… Полстраны, говорит, спичками мы снабжали. Надо бы съездить, да все никак… Вот хоть и рядом, а все никак… А что, спрашиваю, давно не были? – А тыщу лет. Как в семьдесят седьмом школу закончил, так с тех пор только разок и был – на похоронах матери.

Вот почему и знаю, что он приезжий. А откуда – извините. Уж где там эти скобарские спички ху…чат, мне до фонаря.

Купцов рассмеялся и сказал:

– Вот уж действительно географическая тайна… Даже Паганель ничего не смог бы сделать. Разве что Сенкевич. Ну да ладно. Что дальше, господин Старостин?

А дальше образовался тупик. Ни на один из тридцати с лишним вопросов, поставленных Купцовым, «гений» ответить не сумел.

Когда Купцов понял, что больше ничего не добьется, он закурил, посмотрел на Старостина долгим, скучным взглядом и произнес:

– Зря вы так, Антон Евгеньич, зря… Сняли бы грех с души, разоружились перед партией полностью.

– Что? – воскликнул Старостин. – Перед какой партией?

– Крайне правых судаков, – раздался в ответ голос Петрухина из прихожей.

Вслед за этим дверь распахнулась, Дмитрий решительно вошел в комнату, пересек ее и наотмашь ударил Старостина по лицу. В руке у Петрухина был зажат небольшой черный предмет.

– Ах! – сказал Антоша, отшатнулся и закрыл лицо руками.

– Руки! – закричал Петрухин. – Руки убрать! Смотреть мне в глаза!

Он кричал, нависая над Старостиным, и хлестал его по лицу черным предметом. Удары были несильные, скользящие, но сыпались часто, и Антону было страшно и больно. Или, по крайней мере, ему так казалось. Из разбитой первым ударом губы слегка сочилась кровь, но Антону казалось, что крови очень много, что все лицо в крови…

Было очень страшно.

– Руки! – кричал Петрухин. – Смотреть на меня! На меня смотреть, падла!

Кричал Петрухин очень расчетливо – так, чтобы воздействовать на Антона, но – одновременно – не насторожить соседей за хлипкими стенами «трущобы». Он имитировал ярость и был спокоен. Он работал.

Петрухин оторвал руку Антона от лица, прижал ее к стене и еще раз шлепнул «гения» по губам.

– Эту? – закричал он. – Эту записную книжку у тебя, гандон, украли?

Только теперь Старостин увидел, что предмет, которым его хлестал Петрухин, – его же, Антона, записная книжечка. Старая, пухлая, потертая записная книжка…

– Отвечай быстро, падла, когда тебя спрашивают, – продолжал давить Димка. – Эту книжку у тебя украли?

– Эту, – кивнул головой Старостин. Петрухин снова замахнулся – Старостин отпрянул, втягивая голову в плечи, – но не ударил, а издевательски рассмеялся и сказал:

– Урод… она же лежала у тебя на подзеркальнике. Ты за кого нас держишь, сучонок?

– Я, видите ли…

– Ты кому, сука, мозги крутишь? – перебил, не слушая, Петрухин. Сейчас у него была простая задача – запугать, «закошмарить» Антона и перепроверить то, что он уже рассказал Купцову… Не исключено, что «под прессом» Старостин еще что-нибудь вспомнит. Такое случается. Особой надежды на это, правда, не было, но и не попробовать представлялось глупостью.

– Леонид Николаич! – жалобно позвал Антон.

– Ну что еще? – недовольно отозвался Купцов.

– Леонид Николаич! Я же вам все как на духу…

Э– э, голубь… Теперь-то веры вам нет. Раз уж солгали про записную книжку, то, может статься, и про все остальное солгали.

– Да я…

Петрухин снова ударил Антона записной книжкой по лицу и выкрикнул:

– Руки! Руки под «браслетки» давай. Старостин понял, вытянул вперед руки, и Дмитрий защелкнул на них наручники… Тяжела судьба гения!

Спустя еще полчаса партнеры покинули квартиру Старостина. Ничего нового из Антона вытянуть не удалось.

…Пока Петрухин работал с Антоном своими методами, Купцов тщательно изучил записную книжку и даже выписал из нее несколько телефонов. Затем он позвонил Константину Янчеву, представился сотрудником милиции, договорился о встрече. Леонид звонил из прихожей, сквозь дверь до него доносились «зверский» голос Петрухина и жалкий лепет Старостина. Купцов договорился с Янчевым о встрече и теперь, закурив, разглядывал свое собственное отражение в битом зеркале. Он докурил сигарету, аккуратно затушил ее в прямоугольной консервной банке из-под шпрот, встал и вернулся в комнату.

Увидев его, Петрухин «совсем озверел». Он резко поднял Антона с дивана. Затрещал ворот рубахи.

– Я тебя, падла, сейчас убью, – выкрикнул Петрухин и легонько стукнул Антона об шкаф.

– Дмитрий, – строго окликнул напарника Купцов.

– Леонид Николаич! – воскликнул Старостин. Купцов сейчас казался ему спасителем.

– Отставить, капитан, – скомандовал Купцов, и Петрухин «неохотно» отпустил свою «жертву».

Антон плюхнулся на диван, скрипнули пружины. Допрос, построенный на противопоставлении «злой» полицейский – «добрый» полицейский, – прием древний, как сам сыск, рутинный, но, невзирая на свою древность, по-прежнему эффективный в отдельных случаях. В первую очередь это относится к людям неискушенным, слабым, впечатлительным. Антон Старостин идеально подходил под эту категорию.

– Отставить, капитан, – скомандовал Купцов. – Выйди вон.

Петрухин вышел. Леонид снял со Старостина наручники, угостил сигаретой и прогнал его по кругу в третий раз. С тем же самым результатом, что и в первый… Теперь окончательно стало ясно: Старостин рассказал все, что знал. После этого партнеры покинули берлогу нечаянного наводчика.