"Восход Чёрной Звезды" - читать интересную книгу автора (Пол Фредерик)1Многолицый лежал в своем коконе и смотрел, как вырастает на экране чужой корабль, становится все больше и больше. Такой защитный кокон полагался каждому космическому путешественнику, оберегая от сотрясений и толчков, без которых не обходится полет, но для Многолицего кокон требовался побольше размерами и посложнее устройством, поскольку и сам Многолицый был устроен сложнее обычных людей. Часть кокона, внутри которого покоилась огромная голова Многолицего, защищавшая эту голову и шею, была заполнена амортизирующей массой, похожей на желе, и раза в два превосходила по размерам аналогичную часть других коконов. Это не препятствовало Многолицему видеть, что происходит, но и напоминало о том, насколько его жизнь хрупка, и что шансы пережить полет для него сомнительнее, чем для прочих членов экипажа. Но такова была вся жизнь Многолицего, уже давно. Он возложил на себя бремя десяти дополнительных личностей, дополнительных сознаний. И чтобы он ни делал, приходилось помнить о десятке кусочков чужой мозговой ткани, внедренных в его собственную, и на все, что он делал, факт сей накладывал определенные ограничения. Сам Многолицый, высокопоставленный кадровый партиец, предпочел ограничения нарушить. И он имел на это право. Он так же по собственному выбору шел на риск — руководители космического центра предупредили, что полет может стоить ему жизни. Точнее, жизней. Некоторые из одиннадцати личностей, членов этого собрания по имени Многолицый, планов его не одобряли. Многолицый слегка пошевелился внутри кокона. Голова раскалывалась от боли, и виной тому была не только перегрузка, которую пришлось выдержать. Любому человеку, чтобы отправится в космическое плавание, сначала предстояло пройти подготовку, облачиться в соответствующие доспехи, потому что космос — это океан, где водятся акулы. В волны этого океана лучше не соваться без ничего. Для личности же уникальной, такой, как он сам, подумал Многолицый (подумала одна его составляющая), а прочие члены собрания эту мысль одобрили, — броня необходима в два раза прочнее против обычного, и все предосторожности надлежит удвоить. Лежа пластом внутри кокона, то и дело вздрагивая при каждом неприятном толчке ускорения, Многолицый пришел к выводу, что если уж речь зашла о космическом полете, следует отметить еще одну вещь: космический полет Он задремал, вспоминая события последних дней. После того, как предательница Фенг Миранда обманом пробралась на борт первого корабля, после того, как корабль жутким и необъяснимым образом исчез, в космическом центре на острове Хайнань разразилась буря. Цунами. Все меры предосторожности немедленно ужесточили вдвое. Чай Говард об этом позаботился. Его выставили дураком, и потому не только благоразумие, но и гнев заставляли его проверять и перепроверять всякую мелочь. Больше не удастся наглым бунтаркам проникнуть в скафандровую и предательски оглушить честного астронавта! И похитить второй корабль пришельцам не удастся с той же легкостью, с какой они похитили президентскую яхту. Несколько бессонных ночей и хлопотливых дней корабль лихорадочно вооружался, а состав экипажа тасовали как карты, пытаясь добиться оптимума. Второй корабль был крупнее первого; ведь он нес больше груза. Кроме новейших ракетных установок и антенн-излучателей белого шума, которые, как надеялись специалисты, могли нейтрализовать непонятное фиолетовое свечение, проглотившее президентскую капсулу, на борту находилось не три, а десять человек экипажа. Во-первых, сам Многолицый, несокрушимый в своем стремлении лететь, несмотря на предупреждения врачей и администрации. Затем, разумеется, Чай Говард, обманом лишенный первой попытки и сгорающий от желания наказать и отомстить. Плюс ударная сила: семеро натренированных, выносливых убийц-коммандос вместе с командиром, срочно отозванных из Ботсвана-ленда, где они исполняли одну маленькую миссию по умиротворению. Все десять утвержденных кандидатур последние перед запуском дни спали в одной комнате, пользовались одним открытым унитазом, ни на минуту не спускали друг с друга глаз, вплоть до момента, когда их облачили в скафандры и провели на борт корабля. Тем не менее, перед самым стартом на Многолицего навалился страх. В его жизни давно уже не было простых вещей, и даже страх перестал быть простым и понятным чувством. Он испугался — но не весь он. Ангорак Аглат, например, страха не испытывал. Ангорак некогда служил начальником системы безопасности в мексиканских протекторатах, и храбрость была для него профессионально необходимым качеством. И Шум Хенджу не испугался, и Цай Минго, а Поттер Алисия слишком блекло и расплывчато воспринимала реальность, чтобы испугаться по-настоящему. Она то и дело упрашивала еще раз прокрутить кассету с записью голоса дочери — это послание удалось выжать из Марии в обмен на обещание полного гражданства и протекции для нерожденного еще ребенка. Кассета мало помогала Алисии; едва прослушав запись, она ее снова забывала, поскольку нити, соединявшие ее с реальностью, всегда были слабы и ненадежны. Таковы были отважные участники собрания. С другой стороны, Корелли Анастасио был перепуган до смерти. Всю жизнь мучился он от агорафобии, боязни открытых пространств, а что может быть более открытым, чем космос? Хсанг Фуцуи и Дьен Кайчунг нервничали, поэтому потоки эмоций в густом супе коллективного сознания Многолицего были изрядно подкислены напряжением. Порядок работы собрания пришел в расстройство. Все это крайне раздражало и Фунг Босьена, и его дополнительные «я» — нет, честное слово, хуже времени не придумаешь! Ведь последний имплант, Дьен Кайчунг, только-только начал адаптироваться! Едва миновали последствия операции, голова перестала кружиться, послеоперационные симптомы почти сошли на нет и собрание личностей вновь стало обретать способность выражать мнения многих с помощью одного голоса — упорядоченным, вразумительным образом! Старт привел Многолицего в дискомфортное состояние. Едва на грудь навалилась перегрузка от удара двигателей, толкавших корабль в небо, едва не заломило ребра, как Корелли, Хсанг и Дьен запаниковали, а ведь и без них было тошно; выход на низкую орбиту дался не легче, не говоря уже о рывке по направлению к кораблю чужаков. «Успокойтесь! Успокойтесь же! — орал Многолицый внутри собственной головы. — Держите себя в руках! Спокойствие — это наше спасение!» Забавно, но остальные голоса говорили приблизительно то же самое и так же громко: жаль, что друг друга они не слышали. Когда все голоса Многолицего собирались на совещание, дабы обсудить вопрос, принять решение и приступить к исполнению, — что происходило постоянно, ибо разлучить их могла одна лишь смерть, — было их ровно одиннадцать. Ангорак Аглат, горец из южных провинций китайской державы, в прошлом офицер-артиллерист и сотрудник службы безопасности. Еще находясь в собственном теле, он несколько оглох из-за выстрела пушки, громыхнувшей почти над ухом. По этой причине он часто не говорил, но кричал. Превратившись в кусочек серого вещества, втиснутого в чужой череп, он не изменил этой привычке. Он постоянно орал вместо того, чтобы говорить спокойно. Ангорак всегда был прав. Он знал об этом, хотя другие, случалось, почему-то в его непогрешимость не верили. Ангорак был личностью ехидной, жадной; при незаурядном уме он, тем не менее, не мог себе представить, что есть люди поумнее, чем он, даже среди тех, с кем он делил ограниченное пространство внутри черепа Многолицего. Поттер Алисия — добрая душа, она не выносила ссор и стычек. Она терпеть не могла, если соседи по черепу начинали переругиваться. Поттер принималась упрашивать, успокаивать, увещевать, понуждая всех и каждого жить в мире и согласии. Она была способна урезонивать до бесконечности, даже после того, когда всякие резоны теряли смысл. Даже после того, когда спорящие начинали испытывать к ней даже большую неприязнь, чем друг к другу. Она с готовностью мирилась и с насмешками, и с оскорблениями, даже с открытыми вспышками гнева — лишь бы достичь мира и покоя в их внутричерепном совете. По профессии Алисия была агрономом, матерью двоих детей и вообще милейшим человеком — кроме тех случаев, когда вопрос затрагивал ее собственные интересы. Су Вонму в прошлом служил кадровым партийцем, но положение занимал не слишком высокое и особого веса не имел. Прочие кадровые товарищи с ним не особенно считались. Когда-то он играл в футбол. В политическом отношении Су отличался безупречной надежностью; он мгновенно улавливал новый курс партии и старательно по нему следовал. Он умел быстро и легко приспособиться к новой линии, научился по ней жить, отстаивать, объяснять ее правильность — пусть даже новая линия партии едва поддавалась вразумительному объяснению. И вот, когда высшие партийные чины решили, что наступил момент придать облику руководства более демократичные черты, что это будет стоящим вложением политического капитала, и, поглядев вокруг, принялись подыскивать надежного и популярного кандидата в члены президиума, тут-то и подвернулся Су — легкий и верный выбор. Переселившись в череп Многолицего, он оставался по-прежнему уживчивым, приятным в общении. Правда, пользы от него было немного. Такие, как Су, встречаются на любом совещании, в любом комитете — они поддерживают предложения других, но сами никогда ничего не предлагают. Корелли Анастасио… о, это был еще один феномен! Чистых кровей туземец — американские предки на протяжении двух столетий. В прежней жизни занимался наукой. Кроме того, был существом абсолютно бесхребетным. Не менее благонадежен, чем Су Вонму, то есть собственных убеждений не имел вообще и поэтому был достоин доверия. Непохожим на других его делала жажда смерти. Он был рад тому, что умер. В прежней жизни остались взрослые дети и неудачный брак. Поэтому внутри черепа Многолицего он чувствовал себя в безопасности. Ему здесь больше нравилось. Еще одним довольно заметным членом совета был Шум Хенджу. В прежней жизни ничего особенного из себя не представлял. Растил двух дочерей, трудился бригадиром на сталелитейном заводе, где однажды на него и плеснуло расплавленным металлом из ковша. Политикой никогда не интересовался. В широком мире, за стенами завода и домика, где обитала семья Шума, о его существовании даже не подозревали. Спасен Шум был по чистой случайности — если только оказаться внутри чужой головы означает спастись, — когда Многолицый предложил продолжать эксперименты с пересадкой мозговой ткани, тело Шума (а мозг его совершенно не пострадал во время несчастного случая, в отличие от тела, которое уже невозможно было спасти) первым подвернулось под руку, и он оказался вполне подходящим донором. К тому же Шум, как выяснилось, был человеком скромным и порядочным. Остальные импланты, бывало, снисходительно поглядывали на Шума с высоты воспоминаний о своих выдающихся и блестящих достижениях в прошлой жизни, которыми они тщеславно гордились. Шум ничего не имел против. Как и Алисия, он умел сохранять рассудительность и спокойствие в горячие моменты, умел снять напряжение, помирить ссорящихся, но, в отличие от Алисии, для себя почти ничего не требовал, потому что прав особых у него не было, да и почти ничего своего — тоже. Что касается остальных имплантов, они преимущественно мало что сохранили от своей «персоны», поскольку ткани для пересадки брались из более глубоких, фундаментальных участков мозга. Но каждый из них разнообразил получившийся суп особым каким-нибудь привкусом. Многолицый, председатель совета, различал их всех, потому что у каждого голоса была своя особая окраска. Хотя объяснить этого он не смог бы. Ведь голоса были беззвучны. Подбор слов, напряженность желаний, дрожь неуверенности — вот по каким отличительным чертам он их узнавал. И он слышал их всех постоянно, и, случалось, хор голосов доводил его до бешенства. Многолицему едва удалось добиться относительной стабильности внутри собственной головы, когда он занял место в кабине ракеты. С момента пересадки кусочка мозговой ткани Дьена Кайчунга времени прошло достаточно, и пора бы Дьену взяться за ум и успокоиться. Истерические крики и конвульсии — ведь он вдруг обнаружил, что тело его погибло, а сам он пойман в ловушку, сам он оказался в бессрочном тюремном заключении внутри черепа Многолицего, — постепенно уступили место жалким всхлипываниям — вернее, беззвучным соответствиям всхлипываний. Остальные обитатели уже зажившего черепа старались успокоить новичка, утешить, помочь ему адаптироваться. («Только прошу вас, давайте на нем остановимся, — смиренно сказал Корелли. — У нас и так становится тесновато»). Но космический полет оказался тяжелым испытанием. Перегрузки, стресс, психологический шок… — Эй, ты, старый болван, просыпайся! Голос Чай Говарда взревел прямо над ухом. — Да я не спал, — тут же соврал Многолицый. Это была инстинктивная ложь, к которой прибегает всякий, ненароком задремавший и пойманный врасплох. На самом деле он и вправду задремал. За спиной Многолицего капитан ударной команды тщательно и методично проверял их готовность, а боевики-коммандос тихо переговаривались между собой. На экране впереди мельтешили непонятные яркие пятна. — Что это такое? — громко спросил Чай, взмахнув рукой в сторону радарного экрана. На этот вопрос Многолицый ответить пока не мог. В любом случае сигналов было множество — дюжина ярких, плотных отражений, самое меньшее, и под сотню слабеньких. Объекты находились на пределе удаления, и радар был не в состоянии показать подробности. Но увиденное напугало кое-кого из внутренних «я», а некоторые из них рассердились. Голос Воина-Ангорака произнес мрачно: — Похоже, это флот. — Не может быть! Откуда взялся флот? — заорал Чай Говард. Многолицый осознал, что позволил Ангораку произнести слова вслух, воспользовавшись его собственными губами. Итак, флот исключается. С другой стороны, сигналы на экране радара — не мираж. Многолицый всматривался в экран, пытаясь подобрать ключ к загадке, пытаясь утихомирить взволнованные голоса, старавшиеся перекричать друг дружку у него в голове, что было даже труднее. Все они заговорили одновременно. И остановить их он не мог. Хуже того, они сами были не в состоянии остановиться, они бормотали, вопили, орали, тараторили одновременно, и поэтому обрывки фраз то и дело срывались с уст Фунга Босьена. — Прекрати! — рявкнул Чай Говард, извернувшись так, чтобы заглянуть в распухшее лицо Фунга. — Старик, ты ставишь нашу миссию под угрозу! Возьми себя в руки! Больше всего на свете Фунгу сейчас хотелось именно взять себя в руки! По крайней мере, это желание все его субличности разделяли единогласно. Страх, гнев, раздражение, тревога — все эти эмоции, сотрясавшие составную личность, обнаружили новое русло, новое направление, и хор в десяток голосов принялся поносить Чай Говарда на чем свет стоит — даже коммандос, полулежавшие в креслах, восхищенно встрепенулись, с одобрением наблюдая за перепалкой. Когда совет имплантов отвел душу и «выпустил пар», к нему вернулось благоразумие. Один из имплантов выдвинул предположение, второй сделал дельное замечание, и Многолицый, от имени собравшихся, произнес хладнокровно: — Это не флот, Чай. Это просто разведывательные зонды. Их множество, но среди них нет самого корабля пришельцев. Внимательно взгляни на показатели! Эти объекты слишком маленькие, чтобы представлять опасность. Чай Говард уставился на старика свирепым взглядом, потом обратился к экрану. — Да, ты прав, — с неохотой признал он. — А где же большой корабль тогда? — Кажется, это ты у нас навигатор и пилот, — презрительно процедил Многолицый. — Ищи! — А если найду? — вспылил Чай. — Ты справишься с задачей? — Моя задача — вести переговоры, — отрезал Многолицый язвительно. — Пока ты не свяжешься с кораблем, я не могу приступать к исполнению. — Сомневаюсь, что ты вообще в состоянии, — фыркнул Чай. — Нет, должно быть, напрасно мы тебя потащили с собой. Вдруг твои заплатанные мозги потеряют управление? — Ах, Чай, — с сожалением сказал Многолицый, — если кто и ставит нашу миссию под угрозу, так это ты. — Все силы уходили на то, чтобы сосредоточиться на одном задании. Гнев мешал сосредоточиться, мешал держать участников мозгового собрания в узде; а Чай Говард легко и быстро выводил из себя любого человека. Многолицему временами нелегко было ответить даже на простой вопрос. Для него не существовало простых вопросов — одиннадцать индивидуальностей (или остатков индивидуальностей) вносили в понимание вопроса свое отношение, смотрели на полученный сигнал сквозь призму собственных мыслительных привычек. На совещании поднимался шум. Поскольку все «персоны» были заключены внутри одного черепа, связь между ними была мгновенной, что-то вроде стенографии — иногда было довольно лишь мимолетного ощущения, эмоции, образа. Например, сейчас Поттер, Шум и Дьен реагировали на конфликт нерасчлененным потоком эмоций, выражавших поддержку и согласие. Временами, тем не менее, общение происходило посредством членораздельных, откровенных и даже резких фраз. «Действуй же, черт подери!» — разозлился Корелли. «Если ты не хочешь говорить, предоставь это мне», — предложил Су. «Скажи этому ослу Чай Говарду, что кораблем командуем мы!» — приказал Ангорак. В результате с губ Многолицего, единственного средства совместной внешней коммуникации всех одиннадцати квартирантов, сорвалось следующее: — Заткнись. Чай. Разумеется, я поведу переговоры с пришельцами. Он ослабил ремни безопасности и посмотрел вокруг. Коммандос неподвижно лежали в креслах, но они тоже ослабили привязь. Чай Говард вообще полностью выбрался из кокона, и лишь один-единственный ремень не давал ему воспарить над креслом: двигатели корабля молчали, и поэтому все, кто находился на борту, лишились веса. Многолицый наклонился вперед, включил микрофон связи. — Неопознанный чужой корабль, ответьте. Мы вызываем неопознанный чужой корабль. Что случилось с президентом Соединенных Штатов? Они принялись ждать ответа. Ожидание затянулось, и краем глаза Многолицый заметил, как пальцы Чай Говарда проворно забегали по оружейной панели. — Прекрати, Чай! — приказал он. — Сначала нужно разобраться, выяснить, что произошло, каковы их намерения — не забывай, мы ведь рассчитываем на их помощь против индийцев! Чай открыл рот, но не успел ответить, его опередило радио. Послышался знакомый голос: — Говорит президент. Что вы хотели? Испуг. Оцепенение. Никто ничего не понимает. Даже коммандос до такой степени позабыли о дисциплине, что начали переговариваться между собой. — Их корабль был разрушен, полностью уничтожен лучевым оружием, — воскликнул Чай Говард. — Как удалось мальчишке выжить? Многолицый ответил не сразу. Он был не в состоянии ответить, потому что внутри его головы, как эхо, вторящее диалогу внутри корабля, шли дебаты. — Выясним, — сказал он наконец. Потом, наклонившись к микрофону, произнес: — Где вы, господин президент? Пауза. Снова голос, обиженным тоном мальчика — домашнего слуги, на которого накричал несправедливый хозяин: — Я в безопасности, Многолицый. Многолицый! Голоса внутри его головы ахнули хором, потрясенные подобной наглостью; еще никто не осмеливался так обращаться к Многолицему вслух, прямо в глаза! Даже коммандос начали посмеиваться. — Отвлекай его! — приказал Чай Говард, руки которого вновь задвигались над оружейной панелью, а Многолицый на этот раз до того разозлился, что не стал его останавливать. В общем и целом единогласно решили все одиннадцать частей Многолицего, переговоры продвигались вперед успешно, до тех пор, пока… Чай Говард вдруг испуганно ахнул, а секунду спустя послышались возгласы коммандос… И Многолицый скорее почувствовал, чем увидел полотнище фиолетового пламени, стремительно наплывающее на них, и вот оно уже окутало корабль со всех сторон, миновало их… Он взглянул в передний иллюминатор и обнаружил, что Солнце, сиявшее в правой части окошка, огненными всплесками отражавшееся на резких гранях и плоскостях чужого корабля, исчезло — появилось иное светило, красное, меньших размеров и слева… И тогда рухнула плотина, сдерживавшая волну паники, и Многолицый, все одиннадцать его «персон» вскрикнули от ужаса, ибо сомнений не оставалось — вместе с кораблем они очутились во власти сил, превосходящих понимание. Многолицый не удивился, что их взяли в плен. Он заранее предупреждал об этой опасности. Пытался объяснить генералиссимусу ракетных войск и заместителю главнокомандующего народной полицией, то есть лицам, стоявшим на одной с ним ступеньке, что пришельцы наверняка гораздо лучше подготовлены к встрече, чем китайцы воображают. Он пытался все это им втолковать в последние дни подготовки к старту с хайнаньского космодрома. В самом деле, пришельцы, как выяснилось, имели в запасе пятьдесят лет, чтобы подготовить немало сюрпризов. За считанные недели китайцам их не догнать. То же самое он твердил и Чай Говарду, и абордажной команде. Правда, волнения и передряги старта плохо на него повлияли, и собственные предупреждения совершенно вылетели из головы. Своим же соседям по мозгу он тоже постоянно напоминал об опасности — если только они не пытались напомнить ему. — Вы только постарайтесь моего зятя не задеть, — попросила Алисия, и Многолицый беззвучно вздохнул — все остальные его составляющие вздохнули тоже, — и сказал: — Он тебе больше не зять. Он с твоей дочкой развелся. А главное, — добавил он (весь разговор происходил, разумеется, внутри его мозга, и не с помощью слов, а с помощью мгновенных обменов импульсами между тканями), — едва ли мы представляем опасность. Главное, чтобы нас самих не задели, в первую очередь. Потому что, если нас заденут, то будет нам очень плохо. — И вот, когда их корабль в самом деле был взят в плен, когда стальные захваты силой потащили его вниз, к поверхности новой планеты, даже сквозь дрожь, толчки и холодный пот, которым его обдавало от страха — корабль входил в атмосферу, — Многолицый крикнул Чай Говарду: — Я же говорил! Предупреждал ведь! Теперь сиди тихо, ничего не предпринимай! Я обдумаю ситуацию! Без моего приказа не шевелись! Трудно сказать, подчинился ли Чай Говард приказу или готов был его проигнорировать. Особой роли это не играло, потому что едва их корабль коснулся поверхности — вернее, его посадили на поверхность этой неизвестной планеты, — как со всех сторон их окружили войска. И какие войска! Даже Чай Говард и коммандос впали от изумления в ступор и ни малейшего сопротивления не оказали. Соотношение сил было не в их пользу, впрочем, и сопротивляться было бы бессмысленно — вдесятером против целой планеты, — но все равно не были они готовы столкнуться с амазонками, вооруженными не луками, а автоматическими винтовками и устрашающего вида юркими жуками, которые возбужденно чирикали и верещали, и, чтобы напомнить о себе и о том, что настроены они серьезно, то и дело с грохотом палили в воздух из чего-то вроде пушек. Нет, всякая мысль о сопротивлении исключалась. Появление громадной неуклюжей машины на воздушной подушке, которая, завывая, скользила над покрытием пустого посадочного поля, добило команду Многолицего окончательно. На платформе машины в величественной позе, которая совершенно не вязалась со всем остальным, стоял один-единственный человек. Когда машина остановилась, человек спрыгнул с платформы и широкими шагами направился к ним. Это был Мелкинс Кастор. — Приветствую вас! Вы прибыли в Мир, — начал он торжественно, как будто имел право их приветствовать, как будто слова его в самом деле имели значение и вес! — Хотя намерения у вас не мирные, мы принимаем вас с открытым сердцем, дабы узрели вы собственными глазами нашу всесокрушающую мощь, убедились в непреодолимой нашей решимости. Освобождение Америки не за горами! Мы готовы к битве! К счастью, абордажную команду предварительно разоружили. Охранницы-амазонки заметили, как, услышав последние слова Мелкинса, коммандос проявили беспокойство, и потому угрожающе подняли стволы, направляя их на китайцев. Даже Многолицый не поверил собственным ушам. «Что мы наделали? — застонали голоса внутри его головы. — Неужели забавная игра, которую мы затеяли, перестала быть игрой? Неужели он говорит |
||
|