"Восход Чёрной Звезды" - читать интересную книгу автора (Пол Фредерик)

5

Университетский кампус раскинулся более чем на дюжину гектаров. Если бы Цзунг Делила, молчаливая и задумчивая, не высадила Кастора у нужного корпуса, он бы как пить дать заблудился. Ему и без того пришлось дважды спрашивать дорогу, пока он не отыскал нужное крыло Центра Нейроанатомии и Изучения Мозга. Дальше все было просто. Относительно просто.

На каждой двери висели таблички с именами, например, «ШЕН Лтсун», или «ХОНГ Вужси» или — изредка — «БРЭДЛИ Джонатан», но нужную Кастор узнал немедленно. Спутать ее было невозможно, потому что размерами она в три раза превосходила стандартные таблички. На ней значилось: «ФУНГ — ХСАНГ — ДЬЕН — ПОТТЕР — СУ — АНГОРАК — ШУМ — ЦАЙ — КОРЕЛ-ЛИ — ХОНГ — ГВАЙ БОСЬЕН — ФУЦУИ — КАЙ-ЧУНГ — АЛИСИЯ — ВОНМУ — АГЛАТ — ХЕНДЖУ — МИНГВО — АНАСТАСИО — ЛЮДЖЕН — ХУЫМОНГ». По крайней мере, у Многолицего имелось чувство юмора!

Кастор толкнул дверь, вошел, и обнаружил, что секретарша Многолицего на отсутствие юмора тоже не жалуется. Это была пожилая китаянка-хань, возраст ее давно перевалил за предел, когда большинство ханьцев отправлялось обратно, в Отчизну, чтобы почить с миром. Тем не менее, глаза ее весело блеснули, когда Кастор объяснил, что ему самим профессором Фунгом назначена встреча.

— Правда? — удивилась она. — Мне ничего не сообщили. Но это не удивительно. Погодите минутку, я отыщу профессора. — Она нажала на несколько клавиш, посмотрела на экран, потом с сожалением покачала головой. — В кампусе его нет. Попробую позвонить домой, — если он еще не выехал, то должен быть дома.

— Мне бы не хотелось тревожить профессора, — предупредительно напомнил Кастор. Секретарша добродушно засмеялась, и Кастор решил, что старушку развеселила идея о том, что профессора Фунга, в его нынешнем состоянии, можно «потревожить» больше, чем он и без того «тревожен». Осмелев, Кастор сделал пару шажков вперед, чтобы бросить взгляд на клавиатуру — секретарша тем временем переключилась на режим связи, — и рот его тут же наполнился слюной, как у собаки Павлова. Какая это была клавиатура! Миниатюрная игрушечка инспектора не шла ни в какое сравнение, не говоря уже о примитивных учебных терминалах в «Небесном Зернышке». Функции, которые требовали сложного и долгого программирования, если вообще их было возможно осуществить, здесь исполнялись одним нажатием «зашитой» клавиши. Такие терминалы Кастор видел только по телевизору, и всеми силами души жаждал когда-нибудь увидеть наяву. И вот эта потрясающая машина перед ним!

Кастор слушал тихое «уип-уип» — на другом конце линии гудел сигнал вызова. Гудел, как ему показалось, довольно долго. Секретарша заметила его тревогу и сказала с доброй улыбкой:

— Наверное, он дома. Если нет прислуги, им непросто сосредоточиться и снять трубку, а с прислугой постоянные проблемы. Прислуга у них не уживается. — Сигнал вызова прогудел по крайней мере раз пятьдесят. Кастор на месте секретарши давно бы сдался, махнул рукой, но пожилая китаянка вдруг подалась к экрану и заговорила в микрофон:

— Профессор Фунг, вас ожидает Мелкинс Кастор. У него назначена встреча.

Кастор стоял на самой границе звукового конуса от направленного динамика, но ему удалось расслышать что-то наподобие скороговорки — причем несколько разных голосов тараторило одновременно. Что нисколько не обескуражило секретаршу. Она подняла глаза на Кастора.

— Хочет сам с вами поговорить. Я переключу на большой экран.

Кастор повернулся к экрану на стене и увидел перед собой Многолицего. Морщинистое лицо подергалось, потом профессору удалось выдавить:

— Добро пожаловать, Мелкинс… ЧЕРТА С ДВА!.. Кастор… Кто он такой?.. простите за опоздание… ЧТО ЗНАЧИТ «ПРОСТИТЕ»… но… ах, это же он!.. я буду в три… НЕТ!.. я ведь хотел… ПРОШУ ВАС!.. Кастор, пожалуйста, подождите…

Дальше пошло хуже. Кастор уже почти ничего не мог разобрать. Хуже всего было выражение… выражения… на лице старика. Лицо это, само по себе, едва ли можно было назвать красивым. Громадный футбольный шлем исчез, его заменил таких же великанских размеров тюрбан белого цвета. Экран погас, Кастор, озадаченный, повернулся к секретарше.

— Что он сказал?

— Он просил прийти опять, в три, — с сочувствием объяснила она. — Очевидно, профессор будет в три. Может быть, и нет. Советую что-нибудь перекусить тем временем. Не исключено, что ждать придется долго.

Хотя секретарша объяснила ему, как найти студенческую столовую, Кастор проплутал с полчаса по центру имени Лиу Пьяо. Он умудрился дважды потерять дорогу, несколько раз попадал не туда, куда надо, побродил по корпусу Астрономии и Астрофизики, жадно разглядывая все вокруг, срезал путь через вестибюль Института зарубежной истории, где в стеклянных витринах красовались мундиры Американской Революционной Армии. Он робел спрашивать дорогу, но голод, грызущий желудок, вынудил его быть посмелее. Страдал он не только от голода. Зависть, черная зависть, и сожаления. Если бы судьба его сложилась чуть-чуть иначе, сейчас он мог бы быть студентом этого самого университета! И давно получил бы диплом с отличием — и даже добился бы поступления в аспирантуру — стал бы доктором — или, чем черт не шутит, профессором, вот прямо здесь учил бы новые поколения студентов, вот этих самых, которые толпятся в вестибюлях и коридорах. Он толкал свой поднос вдоль столовского мармита,[7] застряв в очереди между стайкой хихикающих молоденьких китаянок-хань и группкой студентов-янки, которые, одни на английском, а другие — на высшем наречии, поверяли друг другу одинаковые секреты. Ну и повезло же ему! Широко раскрытыми глазами Кастор рассматривал университетские диковинки. Он присел на свободное место за одним из столиков, пододвинул к себе тарелку с запеченными в тесте фруктами (напротив сидело двое студентов из Индии, в тюрбанах — приехали по обмену!), и каждый проглоченный кусочек оставлял во рту привкус несбывшегося, но возможного. Если бы его отметки в аттестате, хорошие отметки, были чуть-чуть лучше… если бы его учитель проявил чуть больше настойчивости или располагал хорошими связями… если бы он родился ханьцем, а не янки… если бы сто лет назад русские и американцы не забросали друг друга ядерными зарядами и не оставили выживших на милость китайцев и индийцев…

Если бы мир был другим, то он, Кастор, мог бы сейчас сидеть в этой столовой по полному праву, а не по капризу старого клоуна и потому, что он совершенно случайно наткнулся на мертвую голову посреди рисовой плантации. И даже Мария гордилась бы своим ученым супругом!

Забавно, но за прошедшие сорок восемь часов он всего лишь во второй раз вспомнил о ней.

Ладно, сказал он сам себе честно, ему сильно повезло, что он вообще здесь очутился. Не чудо ли! Съев свою порцию, он понаблюдал за другими студентами: что они делают с пустыми подносами, куда затем направляются. Потом, следуя за случайными группками студентов, он побродил по центру, заглянул в бар, в терминальную, в пивной зал, в комнаты отдыха, в кладовые, в аудитории.

Если существует рай, то он был в раю! Эх, если бы он мог воспользоваться всеми этими чудесными аудиториями и лабораториями, в любой момент, когда нужно, потому что имеешь на это право…

Кстати, вдруг осенило его, а кто может ему помешать?

Он повертел головой, определил, где находится, направился в ближайшую терминальную.

Терминалы для студентов были далеко не такие невообразимо мощные, как и у секретарши, но все равно, Кастор дрожащими от радостного волнения пальцами коснулся вожделенных клавиш. Переведя терминал в режим связи, он в первую очередь вызвал секретаршу Многолицего, убедившись, что странное создание по имени профессор Фунг не появилось в своем кабинете раньше времени. Профессор продолжал отсутствовать. Ободренный, Кастор, поколдовав над клавиатурой, вызвал программу — справочник, выстучал «Университет — именной указатель». Он без труда отыскал статью, посвященную Фунг Босьену. Курсор выдавал на экран пятьдесят иероглифов в секунду, и в считанные мгновения Кастор располагал основными биографическими данными профессора:

БЫСТРО ВПЕРЕД. Кастор пропустил десяток строк, начиненных перечислением почетных степеней и должностей, затем, еще более озадаченный, пропустил список посолиднее: опубликованные работы. Впрочем, вполне обычный для академического деятеля послужной список, пусть и довольно почетный. Ни одного слова, ни одного упоминания или указания на причины, по которым профессор обзавелся столь экстравагантной внешностью или получил свое прозвище. Необычным оказался лишь постскриптум, где говорилось: «Смотри также Хсанг Фуцуи, Дьен Кайчунг, Поттер Алисия, Су Вонму, Ангорак Аглат, Шум Хенджу, Цай Мингво, Корелли Анастасио, Хонг Люджен и Гвай Хунмонг».

Кастор почувствовал, что зашел в тупик, нахмурился, потом упорно вернул курсор назад, к началу, и принялся вчитываться в каждое слово. И в списке работ, опубликованных за 2057 год он понял, что попал в точку.

Статья была озаглавлена «Сохранение структуры личности после пересадки мозговой ткани», авторами являлись Фунг, Шан, Цзулинг, Гвуи и Гвуи.

К счастью, упомянутый номер журнала имелся в памяти университетской библиотеки. Ключ к разгадке нужно было искать в статье. Поиски оказались нелегкими, потому что, занимаясь самообразованием, Кастор мало внимания уделял анатомии. Ему пришлось пробираться сквозь джунгли мозолистых тел, сплетения эпифизов и гипофизов, но постепенно он добрался до сути. В возрасте тридцати шести лет у доктора Фунга образовалась в мозгу опухоль, причем злокачественная. Хуже того, опухоль захватила участки с названиями типа «басис педункули», ведавшие основными функциями тела; потерять их означало отнюдь не просто расставание с парочкой воспоминаний или способностью чувствовать запахи, потерять их означало расстаться с жизнью. Единственное спасение — пересадка. Операция прошла успешно, но… придя в себя после операционного наркоза, Фунг Босьен, отвечая на вопрос хирурга, попросившего пациента назваться, четко и уверенно ответил: «Кто я? Конечно же Фунг Восьен!» Секунду спустя он не менее уверенно назвался Хсангом Фуцуи. Так звали молодого ханьца, студента, погибшего под колесами троллейбуса и ставшего донором для пересадки.

Кастор, с изумлением и одновременно с определенным отвращением, смотрел на золотистые иероглифы. Отвращение он испытывал потому, что, как выяснилось, знаменитый ученый и высокопоставленный партиец не только проводил эксперименты, но и сам оказался подопытным кроликом. Изумление и волнение — потому что очутился в стенах, где возможны подобные чудеса. Отвращение, изумление и тоска, черная тоска — если бы ему удалось здесь остаться!

… — Нет, — покачала головой добродушная секретарша. — Профессора еще нет, и я понятия не имею, где он сейчас. Он звонил. Передал, что был бы очень рад, если у вас найдется возможность остаться в городе еще на несколько дней. Все необходимые бумаги будут подготовлены.

Сердце Кастора громко застучало.

— В гостинице для командировочных? — спросил он с надеждой.

Секретарша поджала губы.

— Если вам так удобнее, то, полагаю, это можно устроить, но профессор Фунг предложил вам остановиться у инспектора Цзунг. Для университета так будет удобнее. Заверяю вас, инспектор возражать не будет. — Секретарша усмехнулась. — Я уже поставила ее в известность. Поэтому оставайтесь в городе, развлекайтесь… Но сперва вы должны встретиться с профессором. Он появится с минуты на минуту.

Никогда еще, с самых ранних детских праздников, Кастор не испытывал такой радости. Сколько желаний исполняется, и все сразу!

— Я могу подождать профессора в студенческом центре? — поинтересовался он. Глаза его сияли.

— В центре? Зачем? Вы все еще голодны?

— Чтобы поработать с терминалами, — признался он.

— А вы умеете? Прекрасно! Зачем же вам пользоваться общественными экранами? Используйте терминал профессора.

Таким образом, целых три с половиной часа Мелкинс Кастор обитал на седьмом небе, усевшись за роскошной клавиатурой, хозяином которой был знаменитый ученый и высокопоставленный партиец, располагая неограниченным, похоже, доступом к любым научным данным во всем мире. Терминал потряс его воображение. Он осмелился коснуться его клавиш только после того, как минут десять внимательно изучал их расположение и функции. Затем провел тот же поиск-срез, что и в студенческом центре, добавив задание отыскать последующие публикации, включая источники полегче, не только научные, чтобы разобраться, что представляет собой Фунг Босьен и что он совершил. Экран оказался изумительным устройством. Казалось, он умел думать самостоятельно, исполняя все желания Кастора — стоило лишь отдать ему команду, объяснить, чего от него хотят. К моменту, когда вернулась секретарша (она принесла чашку чаю для Кастора и сообщила, что профессор по-прежнему не дает вестей). Кастор узнал о Фунге Босьене даже больше, чем хотел. Ему были пересажены мозговые ткани (или даже значительные участки мозга) десяти человек, все они погибли от несчастных случаев (пострадало лишь их тело, мозг остался в целости и сохранности). В черепе Фунг Босьена теперь обитало десять разных личностей — не совсем в его черепе, потому что обыкновенный череп не вмещал такое количество мозговой ткани. Вместительность черепной коробки постепенно была увеличена с помощью вживления костяных пластинок, а позднее — пластинок из благородных металлов. Казалось, он — или они? — обладали ненасытным аппетитом, продолжая добавлять к уже имеющимся все новые и новые личности: они бы с удовольствием добавили еще дюжину, проблема была не в недостатке сил и желания, но просто трудно было добыть подходящие совместимые мозговые ткани. Обычно проблемы с отторжением тканей решались достаточно просто с помощью иммунодепрессантов, но мозг был тонким и коварным устройством. Менее чем один из сотни усопших имел шансы прижиться внутри раздутого, словно тыква, черепа Многолицего, и не просто прижиться, но даже весьма сносно существовать.

После этого, окрыленный, Кастор закинул сеть пошире. Намечается ли прогресс в разгадке тайны Медведицы QY? Достигнут ли какой-то прогресс за прошедший год — с тех пор, как Кастор закончил курс астрономии? Нет. По-прежнему никакого продвижения вперед; по-прежнему звезда считается аномальной черной дырой. А извержение на Каллисто? Получены ли новые фотографии? Да, с помощью телескопов добыты новые фотоснимки — очень сносные, учитывая, что астрономы вновь были привязаны к поверхности планеты, а прорыв в космос остался на забытых страницах истории вековой давности…

Кастор просидел бы за терминалом вечность, если бы не возникла секретарша, сообщив:

— Профессор в своей лаборатории, ступайте туда. В коридор, потом вниз по лестнице, комната ЗС44 — не волнуйтесь, вы ее найдете без труда!

…Кастор и в самом деле отыскал лабораторию без труда. Лаборатория заявила о своем существовании разнообразными звуками и запахами — он не успел дойти до распахнутой двери. Чириканье, завывание, уханье, кряхтение; запахи — как в вольере, где в клетках томятся десятки животных. Клеток в лаборатории было много, и большинство не пустовало. Большей частью расквартировались в клетках монстры. Обезьяна-капуцин, здоровая и веселая, тараторя, перепрыгивала с насеста на пол и обратно; в клетке рядом сидела другая обезьянка, мрачно зарывшись в гнездо из тряпок, в углу, свирепо сверкая глазами — ее раздутую голову поддерживал кожаный ошейник. У всех уродцев в клетках была общая черта — непропорционально увеличенные головы, хотя попадались и другого рода монстры: змея с двумя телами, присоединенными к одному черепу (стальная полоска скрепляла извивающиеся кольца тел в месте соединения), поросенок с туловищем щенка, морская свинка, у которой нормальной головы вообще не было, только рот и нос, и глаза, жалобно смотревшие на Кастора. Кастор был потрясен. Позади стеллажа с клетками он заметил футбольный шлем Многолицего, и, стараясь больше на животных не смотреть, направился прямо к профессору.

Вместе с Многолицым в лаборатории находилось четверо обыкновенных людей, двое из них — янки, что Кастора приятно удивило. Спутники профессора внимательно прислушивались к невнятице, которую, как всегда, нес профессор. Похоже, они научились не обращать внимания на вторичные голоса, вычленять из неразберихи, в которую неизбежно превращалась речь Фунга из-за постоянной внутренней борьбы индивидуальностей, инструкции и указания своего шефа.

Кастор подобным мастерством не владел. Когда на него упал взгляд Многолицего, он невольно попятился. Фунг Босьен был не только уродом, он был стар. Лицо его избороздили морщины: кожу на руках покрыли коричневатые пятна, голос (голоса?) надтреснуто дрожал. Даже сквозь миазмы обезьяньих и прочих клеток Кастор уловил неприятный затхлый запах. Запах старости, дряхлости. Кастору не раз приходилось видеть стариков — янки. Но древний китаец-хань — для Северной Америки — это большая редкость. Почему этот старик, как остальные, не вернулся на Материк доживать последние годы?

— Кто такой? — спросил профессор, и Кастор, проведя языком по пересохшим губам, ответил:

— Я — Кастор, Мелкинс Кастор. Вы за мной посылали. Помните, вы видели меня в зале суда?

Все голоса попытались ответить одновременно:

— Какого суда?.. ТОГО САМОГО, ЧЕРТ ПОДЕРИ! АЛИСИЯ НАС ПОТАЩИЛА… Я никого не тащила, я хотела только… Ага, помню, — сказал один из голосов, самый уверенный. — Вы из деревни, коллектив «Небесное Зернышко»… КАКОЕ ЗЕРНЫШКО?.. пожалуйста… ЗАТКНИТЕСЬ… мне хотелось с вами… погодите.

Профессор отвернулся, голоса продолжали бормотать. Потом Многолицый снова посмотрел на Кастора и сказал уже другим голосом:

— Это я, — сказал он. — Поттер Алисия. Вы хорошо знаете деревню?

— Всю жизнь в ней прожил.

— Тогда… СЛУШАЙТЕ, КОНЧАЙТЕ… заткнись!.. тогда вы, возможно, знаете девочку по имени Грутенбарт Мария?

— Марию? Еще бы! Но она уже взрослая. Она моя жена.

После чего последовала невнятная перепалка персонажей, населявших череп Многолицего, продолжавшаяся секунд тридцать, а затем лицо его перестало дергаться, на нем появилось выражение наполовину радостное, наполовину умоляющее. Профессор сказал:

— Я ее мама!