"Крайняя мера" - читать интересную книгу автора (Стивен Мартин)

Глава 10

Грэшем не знал, что его упадочное настроение разделяет Уильям Паркер, лорд Монтигл, который, после того как его выпроводили из Уайтхолла, пребывал в состоянии напряженного ожидания, каждую минуту надеясь получить долгожданное известие, но оно все не приходило. Монтигл знал, что сегодня король возвращается с охоты. Не в силах побороть нетерпение, он помчался в Уайтхолл, где его сразу же проводили к Сесилу. Казалось, его имя разрушает все преграды. Окрыленный неожиданно обретенной властью, Монтигл довольно небрежно поклонился Сесилу, позабыв на мгновение, кто здесь настоящий лорд.

— Лорд Монтигл, — обратился к нему Сесил с ледяной любезностью в голосе, — должно быть, вы решили, что я забыл о вашей недавней услуге. Уверяю, вы ошибаетесь. Речь идет о важных делах, и прежде чем их решать, нужно выждать время и дать им возможность созреть.

— Милорд, вы все расскажете королю? Прямо сегодня?

На лице Сесила промелькнуло раздражение.

— Всему свое время, дорогой лорд Монтигл. Доверьтесь мне как другу и как человеку более опытному и старшему по возрасту. — Голос Сесила звучал вкрадчиво и даже ласково, а глазки-буравчики сверлили стоящего перед ним молодого здорового мужчину атлетического телосложения. — Вы должны мне очень крупную сумму, которая по-прежнему числится за вами, не так ли? Вы также обязаны мне своими титулом и состоянием, которые вам возвратили. Если не ошибаюсь, все эти роскошные дары вы получили в обмен на маленькую услугу снабжать меня информацией? В делах государственной важности положитесь на меня, как я полагаюсь на вас в вопросах менее значительных.

«Будь ты проклят! Я твой раб, а недруг», — подумал Монтигл и, выходя из кабинета, почтительно отвесил Сесилу низкий поклон.

— Наши люди все еще следят за этой компанией, — сообщил Манион. — Они говорят, что паписты съезжаются в Лондон и организуют сборище. Думаю, чтобы сотворить очередную пакость. Хотите взглянуть на их троицу? Перси заказал ужин на троих в «Митре», что на Брэд-стрит. Там у них логово. Мерзавцы совсем обнаглели. Наши шпионы также уверяют, что, кроме них, за папистами никто больше не следит.

Но почему? Грэшема охватила паника. Почему, вместо того чтобы спасать свою жизнь, эти люди собираются в Лондоне? Почему за ними никто не охотится, как и за теми, кто им сочувствует?

Может быть, стоит рискнуть и отправиться на этот дьявольский ужин в роли зрителя? Вселившийся в Генри демон подстрекал его на безумный поступок, а отчаяние из-за крушения всех надежд разъедало изнутри, словно настоящая опухоль. Даже вопрос сохранения собственной жизни казался сейчас не самым важным. Может, хватит белить лицо и походить на покойника? Во что лучше одеться и как выйти из дома: через черный ход или через парадный, якобы для визита к хирургу?

Почему этот «пороховой заговор» не развалился сам по себе? Неужели, передавая письмо, Монтигл выглядел недостаточно убедительно? Да и передал ли он его?

Роберт Сесил плохо разбирался в войне и считал, что она возбуждает людей определенного склада и стоит невероятных денег, а ее последствия непредсказуемы. Создавалось впечатление, что на охоте короля должна сопровождать целая армия, способная совершить победоносную войну. И без того астрономические расходы на нужды королевского семейства росли с каждой минутой, и Сесил только вздыхал, глядя на бесконечные вереницы лошадей, карет и экипажей, на которых его королевское величество Яков I вместе со свитой возвращался в Лондон с удачной охоты.

Сесил не стал настаивать на немедленной встрече с королем и дождался следующего дня, несмотря на то что он приходился на пятницу, которая, по всеобщему поверью, считалась несчастливой. Однако в этом году она выпала на первое число месяца, что вполне символично для нового начинания.

Король Яков встретил Сесила в галерее дворца Уайтхолл. Низко поклонившись его величеству, главный советник и государственный секретарь молча вручил ему письмо Монтигла. Удивленно подняв бровь, Яков стал читать письмо, время от времени поглядывая на Сесила, который по-прежнему хранил молчание. Второй раз его величество читал послание более внимательно.

— Вчера вечером его принесли лорду Монтиглу, а он тут же передал письмо мне. — Сесил в душе порадовался отсутствию даты на письме, ведь король мог разгневаться, узнав, что послание передано с большим опозданием. — Совершенно очевидно, сир, что его написал глупец.

— В таком случае следовало бы уподобиться дураку и не получать его, — ответил король.

Лицо Сесила оставалось невозмутимым, но в душе он торжествовал, восхищаясь в очередной раз умом, проницательностью и богатым жизненным опытом его величества. Нельзя забывать, что, находясь на шотландском престоле, этот человек уцелел только благодаря своей сообразительности и заговоры стали его второй натурой. Следует всегда помнить, что на свете нет никого мудрее дурака.

«Где же все остальные?» — с тревогой подумал Трэшем, приехав в Уайт-Уэбз. Фрэнсиса проводили в незнакомую комнату, и прежде чем он успел опомниться, дверь за ним с гулким стуком захлопнулась, и Трэшем оказался лицом к лицу с Робертом Кейтсби. Стоявший за спиной у Кейтсби Уинтер направился к двери и задвинул оба засова.

Впоследствии Трэшем понял, что тогда его судьбу решил всего один вопрос, который задал Роберт. Если бы он своим ужасающе спокойным голосом напрямую спросил: «Почему ты нас предал, брат?» — Фрэнсис тут же признал бы свою вину. Он выдал заговорщиков так называемому Селкирку, изменил клятве супружеской верности, предал свою веру и самого Господа, которому никогда не поклонялся должным образом.

Однако вместо того чтобы спросить, что заставило Трэшема предать друзей, Кейтсби задал совсем другой вопрос:

— Скажи, кузен, зачем ты отправил это письмо?

Господи, какое письмо?! В последнем письме, которое отправил Трэшем, содержалось требование о немедленном внесении арендной платы, и адресовано оно было одному из его новых арендаторов. На лице Фрэнсиса отразилось искреннее замешательство.

— Какое письмо? Не посылал я никакого письма!

Неожиданная запальчивость, с которой Трэшем выкрикнул эти слова, удивила Кейтсби, и он на мгновение замолчал, обдумывая, что сказать дальше. Неожиданная реакция Фрэнсиса озадачила даже Уинтера, который неуверенно топтался за спиной у Роберта.

— Не притворяйся, что ничего не знаешь, — продолжил обвинения Кейтсби. — Кто, кроме тебя, мог послать письмо лорду Монтиглу, мужу твоей сестры, и предупредить, чтобы он не ходил на заседание парламента, если хочет спасти свою жизнь?

— Ты сам об этом заговорил. Я бы с радостью отправил такое письмо, если бы только вовремя додумался! Ты знаешь мое мнение. Сотворив подобное злодеяние, мы не укрепим, а уничтожим нашу веру. Признаюсь, я собирался послать предупреждение, но не Монтиглу, а одному из советников короля, но так и не сделал этого. Ты слышишь? Я не отправлял никакого письма!

Искренность говорит сама за себя, а искренность человека, которому вы приставили к спине нож, тем более не вызывает сомнений. Кейтсби и Уинтер это сразу почувствовали.

— Если не ты, то кто же? — От напряжения Кейтсби перешел на свистящий шепот.

— Откуда мне знать? И позвольте мне, как обреченному на смерть, хотя бы присесть. Думаю, это не слишком много для последней просьбы!

Полное изнеможение, в котором пребывал Трэшем, спасло ему жизнь. Кейтсби и Уинтер понимали, что на такое притворство не способен ни один человек.

В душе у Трэшема затеплилась надежда, и он подумал, что если и дальше будет говорить правду, то появится шанс выйти отсюда живым. Для прирожденного лжеца, коим являлся Трэшем, такой оборот событий стал насмешкой судьбы.

Грэшем переживал страшное душевное опустошение, которое было гораздо сильнее физических страданий. Напряжение из-за необходимости изображать калеку перед каждым слугой и затянувшееся бесплодное ожидание сделали свое дело. Утром, вовремя обычной водной процедуры, Генри вдруг почувствовал озноб, чего с ним раньше никогда не бывало. Манион промолчал, но от внимания Грэшема не ускользнуло, что за завтраком камин горел особенно ярко и дров в нем было больше обычного.

Манион назначил очередную встречу с Трэшемом в одном из публичных домов.

— Это очень разумно, — уговаривал он друзей. — За посетителями публичного дома проследить гораздо проще, чем за теми, кто приходит в таверну. Кроме того, бордель находится на другом берегу реки, и мы можем отправиться туда в закрытой лодке прямо с нашей пристани.

Между тем Манион превзошел сам себя. Отправившись в «Митру», он сделал вид, что подыскивает комнату для своего хозяина, и попутно выяснил, какую комнату снял Перси. Не долго думая Манион снял соседнюю, но на час раньше. К тому времени как Перси займет комнату, слуги уже принесут еду и оставят гостей наедине с бутылками. Но обстоятельства сложились еще более удачно, чем рассчитывал Манион. На стене, разделявшей комнаты Перси и Маниона, был закреплен железный крюк, на котором висела лампа. Штукатурка была рыхлой, крюк расшатался, и его пришлось поднять примерно на дюйм, а прежнее отверстие осталось на месте, и Маниону потребовалось несколько секунд, чтобы с помощью кинжала сделать его сквозным. Теперь можно было беспрепятственно наблюдать за происходящим в соседней комнате. Однако Маниону пришлось действовать очень осторожно, так как штукатурка была старой и прогнившей и вместо едва заметного отверстия из стены мог вывалиться большой кусок.

Грэшем с большой неохотой уступил настойчивому требованию Джейн и взял ее с собой, закутав в длинный плащ с капюшоном. В таверне она ничем не отличалась от любой другой благородной дамы, пришедшей на свидание с джентльменом. Услышав шум в соседней комнате, они поняли, что явился Перси с гостями, и потушили свет, после чего Манион через дырочку в стене стал следить за посетителями, внешний вид которых ему описал Трэшем и осведомители, работающие на Генри.

— Вон тот высокий, с седыми волосами и бородой — Перси, — прошептал он. — Говорят, он страшно потеет. А тот рыжий верзила, должно быть, Фокс. А третий, наверное, Грант, Роберт Грант.

Отодвинув Маниона, Грэшем с интересом наблюдал за тем, что происходит в ярко освещенной комнате. Все гости уселись за стол и приступили к трапезе. Господи, да на вид это обычные мужчины, собравшиеся на дружеский ужин! Насколько проще была бы жизнь, если бы мерзавцы, задумавшие уничтожить собственный народ, выглядели иначе, чем нормальные люди!

Трэшем понимал, что в Уайт-Уэбзе его жизнь висела на волоске, но потребовалось некоторое время, чтобы осознать весь ужас своего положения. Со встречи с Кейтсби и Уинтером он ушел с надменным видом и гордо поднятой головой, но потом мысль о том, что ему едва удалось избежать верной смерти, привела его в полное смятение.

По запахам, наполнявшим комнату, можно было предположить, что совсем недавно ее использовали совсем для иных целей. Грэшем и его друзья сделали все возможное, чтобы добраться до публичного дома незамеченными. Генри переправился в Саутуорк в закрытой лодке, Трэшем пришел другой дорогой; и Манион был готов поклясться, что за ним нет слежки.

— Расскажи, что произошло, — спокойно обратился Генри к своему шпиону, чувствуя переполняющий его страх.

Медленно и сбивчиво Трэшем поведал свою историю, рассказав о письме к Монтиглу, которое вызвало панику у Уинтера, но оставило Кейтсби подозрительно спокойным. Имена заговорщиков не названы, и никакие действия против них не предпринимаются. Порох находится на прежнем месте, а завтра заговорщики снова встречаются, чтобы обсудить создавшееся, положение.

— Я — главный подозреваемый, — признался Трэшем. — Если бы мне задали другой вопрос, то и результат нашей встречи был бы иным. Что касается Кейтсби, думаю, он верит, что письмо написал не я. А вот Том Уинтер — совсем другое дело.

Грэшем на мгновение задумался.

— Готов ли ты к тому, чтобы тебя арестовали и посадили в Тауэр? — обратился он к Фрэнсису.

Трэшем изумленно уставился на собеседника, и даже невозмутимый Манион не мог скрыть своего удивления.

— Арестовали?! Бросили в Тауэр?! Да вы все спятили! Неужели только я сохранил здравый ум? Если это произойдет, меня можно считать покойником! С таким же успехом я могу на обратном пути броситься с лодки в Темзу.

— Вполне закономерный финал, — сказал Грэшем, — но не неизбежный. Подумай хорошенько, если ты не окажешь сопротивления и будешь настаивать, что изо всех сил старался помешать осуществлению заговора, то выиграешь время. Тебя завербовали последним. Убеди в этом власти, и они оставят тебя напоследок. Если повезет, ты избежишь пыток, так как на подобные действия требуется санкция короля, а на это тоже уйдет время.

— Если повезет, меня не станут пытать?! Черт побери! Да за кого ты меня принимаешь?!

— За того, кому, возможно, повезло с друзьями. Я сказал, что тебя поместят в Тауэр, но ни словом не обмолвился о том, что ты там умрешь. Неужели не понимаешь, что когда заговор раскроют, за тобой будут охотиться до конца жизни? Наши интересы совпадают. Мне нужно до последнего момента получать информацию, а значит, есть риск, что тебя схватят, прежде чем ты успеешь скрыться. Тебе необходимо начать новую жизнь, а сделать это можно, только если все будут считать тебя мертвым.

— И вы можете это устроить? — недоверчиво спросил Трэшем.

— Способен ли ты уяснить, что вот уже в течение нескольких лет тебя лечит мой добрый друг доктор Саймон Форман?

— Форман? Этот шарлатан? Я же не женщина, которая хочет избавиться от нежеланного ребенка или отравить собственного мужа, и не идиот, который готов заплатить бешеные деньги, чтобы узнать судьбу по фальшивому гороскопу!

— Оставь высокопарные слова для своего друга Кейтсби. Форман гораздо лучше многих врачей, которые любят похвастаться своей ученостью. А теперь слушай…

Во время последней встречи с Рейли тот заявил Грэшему, что никогда не воспользуется его планом побега. Жена умоляла его изменить свое решение, но он посмотрел на нее тем особенным взглядом, предназначенным только для нее, и нежно погладил по голове. «Мужчина не убегает, а живет по законам чести, и если ради этого потребуется умереть, что ж, это входит в условия сделки», — заявил Рейли. Для человека, утратившего все понятия о чести, трудно найти более подходящий план спасения, чем тот, который отверг другой человек, всю жизнь ими руководствующийся.

Грэшем знал, что он может все устроить наилучшим образом. Саймон Форман способен по желанию заказчика вызвать симптомы почти любой болезни. Особое предпочтение он отдает закупорке мочевых путей, так как при этой болезни легко подделать лекарства и не представляет особого труда притвориться больным. Форман также изготавливает снадобья, задерживающие дыхание, в результате чего тело становится холодным, как у покойника. Самая большая сложность заключается в том, чтобы тюремные врачи констатировали смерть и тело положили в гроб. Здесь на помощь придут убитые горем женщины, которые с рыданиями бросятся к мнимому покойнику и помешают врачам осмотреть его более тщательно. В случае тяжелой болезни к заключенному пускают женщин, полагая, что родственницы обеспечат ему лучший уход.

Какова будет реакция Сесила, когда заговор раскроется? Кто знает… Если все пройдет тихо и гладко и все лавры достанутся Сесилу, возможно, он простит Грэшему ложь и притворство и позволит объявить заключенного в Тауэр Трэшема покойником. Если так, то его благодарность Грэшему окажется сильнее ненависти. Что ж, время покажет. Если судьба им улыбнется, то безумцы откажутся от своего плана и разбегутся в разные стороны, прежде чем Трэшема схватят и отправят в Тауэр.

— А почему бы, после того как он позволит себя арестовать, не оставить его умирать в Тауэре? — с кислым видом осведомилась Джейн.

— Я не хочу, чтобы он впутал меня в это дело и рассказал, что под видом Александра Селкирка действовал сэр Генри Грэшем. Такой риск по-прежнему существует. Но самое главное не это. Я заключил с ним договор и в обмен на услуги обещал сохранить ему жизнь и состояние.

— Чего стоит договор с мерзавцем? Да рядом с ним даже крыса покажется вполне приличным созданием! — возмутилась Джейн.

— Его личные качества — одно дело, а договор — совсем другое. Это вопрос чести, и не имеет значения, с кем я его заключил, будь то хоть сам сатана. Все условия договора нужно выполнять.

Сказать по правде, Грэшема больше беспокоило письмо. К этому времени нужно было, чтобы Трэшем уже мог скрыться, а заговор рассеялся, словно дым на ветру. Итак, письмо получено и передано по назначению, но никакие действия не предпринимаются. Что же случилось? Может быть, содержание письма оказалось слишком туманным и никого не насторожило? Возможно, король им просто пренебрег, а Сесил посчитал фальшивкой, очередной уловкой отвлечь внимание от более серьезной угрозы иностранного вторжения?

Дома Генри почувствовал нестерпимый зуд на голове и приказал принести воды и большой таз. Окунув голову в таз и намылив волосы ароматным французским мылом, он начал яростно скрести ногтями кожу. Слуги принесли по его приказу два ведра чистейшей воды, взятой из колодца при доме, а третье ведро Джейн принесла сама.

— Смываем позор, накопившийся во всем мире? — поинтересовалась девушка, выливая содержимое ведра ему на голову, покрытую мыльной пеной. Ее пальцы уверенно и нежно массировали кожу, скользили по спутанным волосам, смывая остатки пены, которые хлопьями падали в таз. В темной шевелюре Генри до сих пор сохранились отдельные рыжие прядки.

— Я должен пойти к Сесилу, — тихо сказал Грэшем.

Джейн ни словом, ни взглядом не выдала своих чувств, только ее пальцы на секунду замерли, но тут же возобновили свое плавное движение.

— Затея с письмом провалилась, — продолжил Грэшем. — Я хотел предотвратить кровопролитие, не называя имен, собирался спасти Рейли и вести себя порядочно по отношению к Трэшему. Я надеялся разогнать заговорщиков, прежде чем им удастся осуществить свой замысел. И вот я потерпел поражение. — Он откинул голову назад, чувствуя, как холодные капли воды стекают по шее и спине. Джейн заботливо накинула ему на голову полотенце. — Наш осведомитель сообщил, что к погребу приходил мужчина, который по описанию похож на Фокса. Больше никого не было. Нужно, чтобы этот погреб нашли и забрали оттуда порох. Без пороха нет и заговора.

— И как ты это сделаешь? Вывезешь его сам?

— Чтобы погреб тут же снова заполнили порохом? Или чтобы меня арестовали, как главного заговорщика? Нет уж, покорно благодарю! Я просто скажу Сесилу, что, будучи прикованным к постели, я получил известие о неком погребе, напичканном порохом, который находится прямо под палатой лордов. Я поставлю Сесила в безвыходное положение, и ему придется искать этот погреб. А ты, Джейн, в случае если я не вернусь, проследишь за тем, чтобы его непременно нашли и разоблачили заговор. Нет пороха — нет и «порохового заговора».

— А как же Рейли?

— Он в свое время сказал, что наличие чести у человека отличает его от животного. Что же более достойно с точки зрения чести: спасти моего господина от беды, которая, возможно, на него и не обрушится, или уберечь народ от очередного кровопролития — а оно непременно произойдет, если я этому не помешаю? Я вынужден вести рискованную игру с человеком, которого мне меньше всего хотелось бы видеть партнером в столь опасном деле. Сколько времени мы уже возимся с этим заговором? И до сих пор нет ни единого намека на причастность к нему Рейли. Конечно, можно сфабриковать любые доказательства, но за эти дни я многое передумал.

Порой действительно казалось, что Грэшем целыми днями и бессонными ночами только и делает, что о чем-то думает, пытаясь разобраться в роящихся в голове мыслях.

— Рейли уже однажды предстал перед судом, где отсутствовали доказательства его вины, и не было ни одного свидетеля, а все обвинения оказались ложными. Суд не пользовался популярностью среди народа и вызвал у людей возмущение. Думаю, это удивило и даже потрясло Сесила, как все, что представляет угрозу для его власти. Доказательств, подтверждающих причастность Рейли к заговору, нет, и я готов рискнуть и сыграть с Сесилом, потому что он не осмелится затеять еще один суд по сфабрикованным доказательствам, ведь после неудачи с предыдущим судебным процессом прошло совсем мало времени.

— Да ты глупец, Генри Грэшем!

— Почему? Разве я подвергаю Рейли слишком большому риску?

— Не Рейли, а себя. Ты вечно чем-то недоволен. — Джейн опустилась на колени у его ног и стала вытирать остатки мыльной пены с рубашки и рейтуз. — Ты говоришь, что человек живет лишь одной надеждой — уцелеть, но тут же сам себе противоречишь, ставя странные понятия о чести выше простой возможности остаться в живых. Ты заявляешь, что не можешь ни на что повлиять, но при этом постоянно стараешься изменить ход событий. Ты считаешь себя безжалостным, и ты действительно жесток с теми, кто тебя предал или встал на пути, но это не мешает тебе рисковать во имя чести собственной жизнью.

Грэшем бережно отвел руки девушки и поднялся.

— С сегодняшнего дня я перестаю изображать больного. Нужно жить, а не прозябать, и когда я вечером встречусь с Сесилом, то каждой клеточкой своего тела почувствую, что живу в полную силу, и это чувство умрет только вместе со мной. А потом, думаю, моему трупу будет уже все равно.

— Да, — тихо откликнулась Джейн. — Вот только мой рассудок и продолжающее жить тело никогда с этим не смирятся.

Некоторое время они смотрели в глаза друг другу в полном молчании.

— Письмо действительно существует, — объявил Кейтсби в воскресенье 3 ноября на последнем запланированном собрании заговорщиков, которых удалось собрать вместе. Известие о злополучном письме нарушило душевный покой всех, кто о нем слышал, хотя обстановка и без того была накалена до предела.

— Значит, все пропало? Следует ли мне ехать в Данчерч? — спросил, небрежно облокотившись на стол, Эверард Дигби, одетый как истинный денди в щегольской камзол в желто-лиловых тонах.

Утром он должен был отправиться в Данчерч, где в «Красном льве» собирались так называемые охотники. На них-то Кейтсби и возложил самую ответственную задачу. Именно оттуда Дигби поедет в Кумб-Хаус, который находится всего в восьми милях от Данчерча, и захватит принцессу Елизавету, а «охотники» составят костяк тех трехсот всадников, которых Кейтсби надеялся собрать.

— Я настаиваю на отсрочке, — заявил Трэшем. Том Уинтер устремил на него злобный взгляд. — Вот смотрите. — Пакет с дорожными документами со стуком упал на стол. — Я заплачу за такие же документы для всех вас. Давайте дождемся заседания парламента и посмотрим, какие он примет законы и что будет с письмом. Уедем на пару месяцев во Францию. Там нам ничто не грозит, и мы сохраним себе жизнь, чтобы приступить к делу, когда наступит подходящее время и рассеются сгустившиеся над нами облака подозрений.

— Эти облака легко рассеять облаком дыма от выстрела в упор. Интересно, ты говоришь так из-за угрызений совести или из страха? — Том Уинтер словно плевался словами.

Трэшем вскочил с места, и Уинтер последовал его примеру. Вдруг Фрэнсис почувствовал, как чья-то рука надавила ему на плечо, призывая снова сесть на табурет.

— Хватит ссориться. Как мы будем сражаться с врагами, если передеремся друг с другом? А вы, Дигби, поедете в Данчерч, как и планировалось, — вмешался Томас Перси, подавляя остальных своей неукротимой энергией. — Но мы соблюдаем осторожность. Нужно подождать два дня и понаблюдать за тем, что происходит. На Темзе на якоре стоит судно, готовое принять нас всех. Мы доберемся до него на лодках и уйдем вниз по реке, прежде чем поднимется шум и замами начнется охота. Ты, Гвидо, будешь следить за порохом и тут же дашь знать, если заметишь непорядок. Спешка, конечно, ни к чему, но без крайней необходимости нельзя допустить, чтобы долгие годы, потраченные на подготовку заговора, пропали зря.

Слова Перси вызвали жаркие споры, но Трэшем видел, что благодаря своей страстной речи на сегодняшний день он одержал победу.

Это понимал и сам Перси, но ему хотелось закрепить успех.

— У меня есть средство выяснить, разоблачили нас или нет, и я им воспользуюсь.

— Что же это за средство?

— Граф Нортумберленд является членом Тайного совета, не так ли? Так вот, завтра я поеду к нему в Сайон-Хаус под предлогом занять денег, а делаю я это достаточно часто. — При этих словах Перси разразился громким хохотом. — Если в связи с письмом возникли какие-то осложнения, я об этом узнаю. Меня наверняка задержат.

— И вы пойдете на такой риск? — Кейтсби, казалось, был искренне тронут.

— Это гораздо лучше, чем быть арестованными всем вместе. Да, я готов рискнуть, — ответил Перси.

За столом раздались аплодисменты. А Перси, улыбаясь сквозь стиснутые зубы, тихо радовался легкой победе. «Я навещу графа Нортумберленда в Сайон-Хаусе и постараюсь, чтобы о моем визите узнали все слуги, как и о нашей последующей беседе наедине, чтобы никто не мог подслушать разговора. А затем я проведаю своего племянника Джослина Перси, находящегося на службе у графа Нортумберленда, и тоже приложу все усилия, чтобы в доме знали о моем посещении. А потом посмотрим, как граф Нортумберленд сумеет доказать свою непричастность к тому, что произойдет дальше». Эти мысли вызвали в душе Перси злорадное чувство удовлетворения. Укрепив боевой дух заговорщиков и подписав втайне от них смертный приговор своему родственнику, он покинул сборище, ссылаясь на дела, которые ждут его в городе.

«Неужели Перси и Кейтсби спланировали все задолго до встречи?» — спрашивал себя Трэшем, но узнать правду было уже невозможно. Только бы заговорщики клюнули на предложенную наживку и разбежались в разные стороны.

Грэшем отправился в Уайтхолл, когда полностью стемнело. Фонарь, который держал в руках шагавший впереди Манион, тускло мерцал и раскачивался из стороны в сторону в такт цокоту копыт лошади. Должно быть, Сесила утомили вторжения ночных посетителей. Но в девять часов он только заканчивает ужинать. Наверное, лакомится филеем младенца, приправленным соусом из змеиного яда. Перед каждым рискованным делом Грэшем испытывал удивительное спокойствие.

При Уолсингеме шпионы и осведомители пользовались маленькой потайной дверью рядом с одним из причалов королевского дворца. Но с приходом Сесила о ней забыли, так как государственный секретарь и главный советник короля в отличие от Уолсингема предпочитал иметь дело не с отребьем, а с иностранными послами и дворянами, проходившими через парадную дверь. Увидев вдали факелы, освещающие главные ворота Уайтхолла, Грэшем окликнул Маниона и остановил лошадь. Внутренний голос подсказывал дальнейшие действия. Генри спешился и, передав поводья Маниону, тихо попросил слугу остаться и дождаться его возвращения. Поблизости виднелась таверна с явными признаками жизни, несмотря на поздний час. Обычно Манион не упускал такой удачи, но сегодня ему было не по себе.

— Разве я не понадоблюсь вам во дворце?

— Сесил никогда бы тебя туда не пустил, а мне, возможно, придется уходить второпях.

Манион нерешительно потоптался на месте и кивнул, как всегда подчинившись воле хозяина.

Грэшем не пошел по центральной аллее, а свернул влево, к реке. Даже при тусклом свете дворцовых факелов бросалось в глаза, что огромные расходы королевского семейства не подразумевали содержание нужного количества садовников. По краям дорожки еще с зимы остались неубранные, наполовину увядшие сорняки, которые тем не менее буйно разрастались в разные стороны.

Генри дошел до ворот, охраняемых двумя дрожащими от холода стражниками. Они энергично притопывали ногами, чтобы согреться, и сразу же его пропустили, бросив мимолетный взгляд на роскошную одежду и задав для приличия какой-то несущественный вопрос. Грэшем в очередной раз отметил, какое большое значение в его век придается внешнему виду и одежде, и, усмехнувшись своим мыслям, представился сэром Александром Селкирком. Дорожка уходила в сторону, и стражники уже не видели Генри, направившегося к боковым воротам, которые никем не охранялись. Следы запустения бросались в глаза и здесь: ворота на треть заросли высокой густой травой. Грэшем огляделся по сторонам. Вокруг сновали по разным делам тысячи людей, обслуживающих дворец, но никто не удосужился заглянуть в столь поздний час в этот пустынный уголок. Генри толкнул ворота, но они оказались запертыми. До настоящего момента Генри не думал, что придется проникнуть во дворец тайно. Однако ворота чуть подались, и тут его осенила одна мысль. В его мозгу вновь заговорил внутренний голос — тихий советчик, приходящий на помощь в самые критические моменты жизни. Грэшем снова толкнул ворота.

Наружная рама была покрыта плесенью, возможно, это объяснялось близостью реки. Вынув кинжал, Грэшем вонзил его в прогнившее, податливое, словно губка, дерево и снова осмотрелся по сторонам, но не заметил ничего подозрительного. По обе стороны ворот виднелся ряд узких неосвещенных окон, сквозь железную решетку которых не смогла бы пролезть даже обезьянка. Грэшем вспомнил, что там находится склад. Обследовав ближайшее окно, он обнаружил, что изначально некачественный строительный раствор крошится от времени, и поддел один из прутьев кинжалом. Большой кусок раствора упал на землю, обнажив покрасневший от ржавчины край прута. Генри потребовалось еще несколько минут, чтобы полностью освободить тяжелый, в палец толщиной, прут и извлечь его из окна. Затем он вставил прут в зазор между дверью и рамой. Доски, из которых была сделана сама дверь, оказались достаточно прочными, но прогнившая рама позволила продвинуть прут внутрь сначала на половину, а потом и на целый дюйм. Грэшем осторожно вытащил согнувшийся от усилия прут и увидели расшатанные винты на внутренней части рамы, с помощью которых крепилась железная коробка с врезанным замком. Он снова вставил прут в расширившийся зазор и изо всей силы на него надавил. Раздался тихий треск, и висевшая на проржавевших петлях дверь со скрипом открылась. Проскользнув внутрь, Генри прикрыл ее за собой, успев заметить расположенные вверху и внизу засовы, один из которых был закреплен в прочной на вид доске. По счастью, засовы не были задвинуты.

Грэшем стал подниматься по знакомой лестнице, покрытой слоем пыли, на котором виднелось несколько следов. Он пробирался на ощупь в полной темноте. Комната, где Сесил принимал шпионов, находилась на самом верху, и от нее шли три коридора, один из которых вел в главные апартаменты и государственные службы, вторым Генри в прежние времена пользовался сам, а о назначении третьего он ничего не знал. Кроме того, в стенной обшивке имелась дверь в коридор, часть которого находилась на поверхности, а другая — под землей. Им пользовался узкий круг лиц для прохода в Вестминстер.

В коридоре горели факелы, освещавшие голые, лишенные украшений стены. В деловой части дворца архитектурные излишества ни к чему. Грэшем подошел к двери, за которой в такой поздний час должна была стоять полная тишина. Он уже собрался подняться наверх, в комнаты, где находятся государственные службы и где, вне всякого сомнения, до сих пор пребывает Сесил, но, услышав тихие голоса, замер как вкопанный. Послышался звук, напоминающий скрип отодвигаемых стульев, и Генри быстро скользнул в тень дверного проема. Находившаяся перед ним дверь открылась, осветив коридор полоской света. Первым вышел Сесил и, оглядевшись, отошел в сторону, давая пройти двум мужчинам, которые тоже осмотрели коридор и направились к двери, спрятанной в стенной обшивке, и скрылись за ней.

Грэшем сразу же узнал спутников Сесила, так как видел их прошлой ночью. Оба мужчины были такими высокими, что, проходя через дверь в потайной коридор, им пришлось пригнуться. Сомнений нет — это Гай Фокс и Томас Перси.

Пытаясь прийти в себя, Грэшем в изнеможении прислонился к холодной кирпичной стене.

Гай Фокс и Томас Перси беседуют с государственным секретарем и главным советником короля в комнате, где он имеет обыкновение принимать своих шпионов и осведомителей. Два организатора «порохового заговора» являются сообщниками Роберта Сесила.