"Искатель. 1988. Выпуск №6" - читать интересную книгу автора

ТАЙНА НУЛЯ

Отправившись в университет, Надя захватила с собой складной дельтаплан, чтобы попасть на базу дельтапланеристов и там, уже вооружась, как она думала, представленным по ее просьбе профессором Дьяковым математическим доказательством существования «парадокса времени», долететь до Звездного городка и потребовать от Никиты выполнения данного ей слова — отказаться от космического полета. Но вместо желанного доказательства Дьяков передал Наде для опровержения теории абсолютности мысль о неучтенном отношении масс улетевшего и оставшегося тел. Она про себя назвала его «коэффициентом любви», поскольку должна была утвердить им выкладки Эйнштейна во имя своего чувства к Никите.

Однажды, летя на дельтаплане, она с математическим изяществом доказала теорему своего прапрадеда Георгия Ивановича Крылова. Тот увлекался недоказуемой Великой теоремой Ферма и пришел попутно к выводу, что число в любой степени раскладывается нацело на два других, в степени на единицу меньшую. Значит, на высоте все возможно!

Выбежав на балкон, откуда открывался старый город за излучиной реки, она даже не взглянула на небо, где предостерегающим веером протянулись перистые облака, предвещая перемену погоды.

Дельтапланеристка прыгнула, развернув над собой крыло складного дельтаплана, и сразу почувствовала, что теряет высоту.

Она вложила в управление прозрачным крылом все свое мастерство и дотянула до обзорной площадки, откуда туристы наслаждались видом старого города за рекой, с высотными зданиями, увенчанными, как и башни Кремля, своеобразными шатрами — символами былой старины.

Промелькнула балюстрада обзорной площадки, и земля стала словно проваливаться под Надей. Это был склон Ленинских гор, ведущий к берегу реки. Здесь, как и рассчитывала Надя, ее аппарат попал в восходящий воздушный поток, позволивший ей набрать высоту.

Надя направила дельтаплан вдоль реки, чтобы подняться еще выше, и пролетела над метромостом, с которого спрыгнул в памятный день Никита Вязов.

Дальше показалась старая теплоцентраль. Там теплый поток воздуха поможет подняться еще выше.

Неподалеку она вдруг увидела взлетолет, пассажиры которого с нарастающим удивлением следили за своим необычным воздушным спутником. Ведь полеты на дельтаплане были не приняты. Они казались слишком опасными из-за неудобства посадки.

Надя не думала о своем полете. Дельтаплан был послушен ее движениям. Она снова вспомнила разговор в кабинете Дьякова.

— Михаил Михайлович! — говорила она. — Мне совершенно необходимо, чтобы звездолет не вылетел, не унес в иное время… впрочем, неважно кого! Для этого требуется доказать, что Эйнштейн прав и что при достижении космическим кораблем скорости света происходит сокращение длин в направлении движения, чего я, признаться, понять никак не могу.

— Ну, в этом я могу вам помочь. Неверно говорить о физическом сокращении длин в направлении движения с субсветовой скоростью. Это все равно, что утверждать, будто человек превращается в лилипута, если на него посмотреть в перевернутый бинокль. Происходит не изменение размеров, а лишь их искажение, причем не только длины самого тела, но и масштаба длин в направлении этого движения. Сокращения воспринимаются лишь неподвижным наблюдателем, который смотрит словно через искажающий оптический прибор на удаляющееся тело и видит не реальные размеры мчащегося тела, а лишь его сплющенное «изображение».

— Как в кривом зеркале? — обрадовалась Надя.

— Если хотите, в кривом, вернее, в цилиндрическом, изменяющем размеры лишь в одном направлении.

— Как в самоваре! Когда отраженные его поверхностью люди кажутся худыми, тощими. — И Надя украдкой взглянула на профессора.

— Если вы хотите сказать «вроде меня», — улыбнулся Дьяков, — то, пожалуйста, не стесняйтесь.

— А время? — взволнованно спросила Надя.

— Наблюдатель смотрит, если можно так выразиться, через «цилиндрическую деформирующую оптику» и воспринимает за правильные — на самом деле искаженные — размеры «изображенного» пространства, но звездолет в нем движется с реальной скоростью! И потому кораблю, чтобы преодолеть уменьшившееся в представлении наблюдателя пространство, потребуется меньше времени. Потому для земного наблюдателя время на корабле будет течь медленнее!

— Значит, «парадокс времени» существует, и улетевшие с субсветовой скоростью звездолетчики вернутся уже после нас?

— Видите ли, считалось, что теория абсолютности, отбросившая постулат Эйнштейна о невозможности превзойти скорость света, представляет собой более прогрессивное воззрение. А я вам сейчас докажу, что взгляды эти сдерживают развитие человечества.

— Как это?

— Если бы скорость межзвездного полета принималась ничем не ограниченной, то это ничуть не приблизило бы к человеку звездные дали.

— Почему? Ведь скорость может быть какой угодно большой?

— А разогнаться до нее нужно? С каким ускорением? Если космонавт посвятит разгону всю свою жизнь, то и в таком случае ускорение не может превысить ускорение земной тяжести. При этом скорость света достигается за год. Если разгоняться в течение, скажем, полувека, то за это время будет пройдено со средней скоростью в двадцать пять световых лет в год всего лишь тысяча двести пятьдесят световых лет, то есть около одной десятой пути до центра Галактики, где расположена наша Солнечная система. Вот и получается, что сторонники теории абсолютности вынуждены ограничиваться лишь крохотным уголком Вселенной.

— Значит, и в теории абсолютности есть предел?

— Да. Зато в теории относительности этот предел кажущийся. Как только наш космолет за год разгона достигнет скорости света, время у него остановится. Следовательно, за один миг он преодолеет любые расстояния в миллионы и миллионы световых лет и доберется не то что до ядра: нашей Галактики (каких-нибудь сто тысяч световых лет!), но и до туманности Андромеды и любых далеких галактик, квазаров и других загадочных объектов, видимых или еще не видимых в наши приборы. С позиции теории относительности Человеку доступен весь мир. С позиции теории абсолютности — один ничтожный закоулок.

— Но как доказать, что эта теория, сулящая человеку безмерное могущество, верна, и абсурдные положения, будто бы вытекающие из нее, вовсе не компрометируют саму теорию?

Профессор Дьяков рассмеялся.

— Что ж! Тут вам придется помогать самой себе! Видите ли, милая поклонница Софьи Ковалевской, в науке уже сейчас дебатируется вопрос о правомерности формул Лоренца, использованных Эйнштейном и принимающих в расчет лишь отношение скорости летящего тела к световой без учета отношения улетевшей и оставшейся масс — скажем, комара и земного шара, или раскрученного детского волчка и Вселенной. Попробуйте-ка так скорректировать формулы Лоренца-Фицджеральда, чтобы, не меняя получающихся с их помощью результатов, тем не менее учесть отношение масс улетевшего и оставшегося тел, чтобы их нельзя было поменять местами и поставить земной шар вместо комара!

Огромный город проплывал под Надей и одновременно двигался вместе с Землей и Солнечной системой, принадлежащей всей Вселенной с ее созвездиями и галактиками. Масса их определяется бесконечностью. Совершенно ясно, что Надя не в силах двигать всю Вселенную. Отношение же ее собственной массы, как и комара, к этой бесконечно большой Вселенной равно нулю!

Нуль! Что же это такое? Как вводить его в формулу, если он ничто? Впрочем, так ли это? Никита Вязов в шутку называл модули своего звездолета нулями. А эти нули должны были получать энергию «нулевого вакуума». Ведь каждая частичка вакуума характеризуется нулем, то есть отсутствием численных значений для его физических свойств, но это не значит, что их не было до соединения вещества и антивещества в кванты вакуума. По существу, вакуумный нуль — это результат сложения равных по значению, но обратных по знаку свойств материальных частичек вещества и антивещества! Значит, нуль может оказаться не просто нулем, а следствием реальных процессов и действий, в том числе и математических! Природа не терпит пустоты. И нет этой пустоты в вакууме, состоящем из материальных квантов.

А ее «коэффициент любви», который оказывается равным нулю? Он получается не от вычитания, а от деления реальных значений массы летящего относительно Вселенной тела и массы этой Вселенной.

В чем же тайна нуля? Очевидно, в истории его возникновения. Нуль вакуума позволил произнести обратное действие — восстановить из квантов вакуума частички вещества и антивещества, а потом извлечь из них внутреннюю энергию связи, от взрыва которой уберегли человечество тот же Никита Вязов и его командир Бережной.

«Коэффициент любви», введенный под корень слагаемым со знаком минус, хотя и равен нулю, но не допускает перемены местами массы Вселенной и массы летящего тела, будь то комар или звездолет. Надя почувствовала, что нащупывает нечто новое, отличающееся от теорий относительности и абсолютности. Академик Зернов бесспорно прав, считая, что всякое движение происходит относительно Вселенной. Но Эйнштейн тоже прав. Парадокс времени существует!

И еще один любопытный вывод, увлеченно размышляла Надя. Представим себе, что из одной точки Вселенной разлетаются в противоположные стороны два космических корабля и каждый из них достигает предельной эйнштейновской скорости. Но ведь относительная их скорость, казалось бы, будет равна двойной скорости света! Не будет ли это опровержением эйнштейновских выводов? Будет, если опять-таки не учитывать масс. Дело в том, что нельзя исходить из того, что корабли разлетаются из некоторой абстрактной невесомой точки. Нельзя признать любой из этих кораблей неподвижным, поскольку он перемещается относительно первоначальной точки, принадлежащей Вселенной, которая обладает бесконечной массой. Нельзя рассматривать движение одной малой массы относительно другой, если обе эти массы меняют свое положение относительно Вселенной. Раскрытая тайна нуля обязывает относить движение к массе, равной бесконечности, иначе будет получаться математический абсурд.[3]

Однако от таких выкладок голова может пойти кругом.

Взглянув вниз, она похолодела: город остался где-то позади, как и теплый поток воздуха, поднимающийся от него — от его зданий, улиц, промышленных предприятий, наконец, от его рек.

Под дельтапланом плыл сплошной зеленый массив — результат лесонасаждений последних ста лет.

Куда ее занесло? Где Звездный городок? Она слишком увлеклась математикой и, придя к открытию, не может теперь сообщить о нем Никите. А через день-два будет уже поздно.

Но как сесть в лес? Она однажды уже повисла на сосне. Что это блестит за лесом? Водохранилище? Пожалуй, это еще хуже! Придется садиться на берег.

Но дельтаплан, словно испугавшись предстоящей посадки, затрепетал. Ветер! Ветер, который принесли веерообразные перистые облака, не замеченные Надей. Вихрь завладел дельтапланом и с яростной силой понес его неведомо куда!

Она уже не летела, а падала, падала на водную гладь.

Удар был сильным. У Нади помутилось в глазах. Она плашмя ударилась о воду, от боли слезы заволокли глаза. Судорожно глотнула воздух и… ушла под воду.

Надя с ужасом поняла, что тонет и что теперь никто не придет ей на помощь, спрыгнув с высокого моста.

А как же тайна нуля? Уточненная формула Лоренца с «коэффициентом любви»? Новая теория, которую она открыла? И Никита, вернувшись через тысячу лет, даже не сможет разыскать водохранилище, в котором она утонула!

Собрав последние силы и превозмогая боль, Надя вынырнула, глотнула еще раз воздух, поняв, что сейчас уйдет в воду навсегда… и вдруг увидела протянутую сверху чью-то руку.

На гибкой лестнице, выброшенной с неизвестно как оказавшегося здесь взлетолета, к ней наклонилась фигура элегантного человека со светлыми кудрями до плеч.

Бурунов? Откуда?

Надя хотела было, как и в прошлый раз, отрицательно замотать головой, но… Никиты Вязова рядом не было, и она воспользовалась предложенной помощью.

Константин Петрович Бурунов помог ей ухватиться за гибкую лестницу, зацепившись сам за верхние ступеньки ногами и придерживая Надю за мокрые плечи руками.

Потом спасатели взлетолета включили механизм, втягивающий лестницу. Сразу несколько рук помогли Наде забраться в кабину, где она без сил упала на пол.

Надя не знала, откуда появился здесь профессор Бурунов, но это был именно тот человек, который мог понять ее. И, застонав, она произнесла:

— Константин Петрович! Я открыла тайну нуля.

— О чем вы говорите, милая Надя? Сейчас вам лучше находиться в покое.

— Я нашла «коэффициент любви».

— Вы явно бредите, дорогая. Постарайтесь отвлечься.

— Нет, это не бред! Выслушайте меня. Надо задержать рейс звездолета.

— Поверьте, Надя, легче остановить Луну.

— Ну вот! — рассердилась Надя. — На этот раз бредите уже вы, а не я!

— Еще раз умоляю вас, постарайтесь забыться, — говорил Бурунов, давая ей понюхать протянутый одним из спасателей флакончик.

Надя почувствовала, что все плывет перед глазами.

— Куда доставить? — спросил командир спасателей.

— Я думаю, что придется прибегнуть к транквилизаторам. Приступ начался еще перед прыжком с университетского балкона.

— Тогда в «приют спокойствия».

— Я не хочу, не хочу в «приют спокойствия»! — Надя, как ей казалось, кричала, хотя на самом деле только шептала.

— Успокойтесь, милая Надя. Как только я узнал в университете о вашем неосторожном прыжке с балкона, я вызвал взлетолет спасателей, дежуривший около метромоста, и мы полетели следом. Нам удалось догнать вас, когда вы, кружась, набирали высоту. Потом мы не упускали дельтаплан из виду. К счастью, нам удалось вовремя прийти на помощь. Этот ветер мог наделать бед! Вы скоро вернетесь к Виталию Григорьевичу, который уже все знает, поскольку я с ним связался по браслету личной связи.

— Нет, дедушка еще не все знает! Вы с ним первыми должны узнать и о «тайне нуля», и о «коэффициенте любви».

— Опять бред! — воскликнул Бурунов. — Какое несчастье!

— Это вовсе не бред! Не смейте так говорить! Это отношение масс комара и земного шара.

— Какой ужас! — в отчаянии воскликнул Бурунов. — Какой-то комар и земной шар! — И уже другим тоном добавил: — Мы с Кассиопеей завтра же навестим вас в «приюте спокойствия». Вы проведете там день-два. У современных психиатров есть удивительные средства. Подождите до завтра…

— Завтра может быть уже поздно! Звездолет готовится к старту! А его надо задержать! Я говорю вам об этом, а вы как будто не слышите. Надо сообщить всем о «тайне нуля».

Взлетолет опустился на лесной полянке. От белого дома с колоннами к ним спешили люди в белых халатах.

Они подвезли к взлетолету носилки-каталку. Потом осторожно переложили Надю на них. При этом боль во всем ее теле вспыхнула с новой силой.

Рядом с носилками шли Бурунов и седоусый врач, принимавший пациентку.

— Я требую, я настаиваю, чтобы меня выслушали, — твердила Надя.

— Я полагаю, профессор, для успокоения пациентки надо пойти ей навстречу и выслушать, — обратился к Бурунову врач.

Когда через некоторое время Надю перенесли в кровать, Бурунов сел у изголовья, терпеливо выслушал ее сбивчивый рассказ о том, как она догадалась в полете ввести в формулу Лоренца под корень квадратный отношение масс улетевшего и оставшегося тел. Отношение это равно нулю, поскольку в знаменателе стоит бесконечная масса Вселенной. Поэтому результат формулы не изменится. Однако поменять местами массы улетевшего и остающегося тела, то есть произвольно считать одно из них неподвижным невозможно, поскольку в этом случае выражение станет мнимым.[4]

Бурунов все прекрасно понял. Теория абсолютности академика Зернова, с которой он связал свою научную деятельность, действительно может оказаться под ударом, если всерьез отнестись к этому «математическому бреду». И он решил, что обнародование его ничего, кроме вреда, не принесет. Вместе с тем надо было успокоить Надю и направить ее мысли по другому руслу. И он стал убеждать ее:

— Я в восторге, Надя, от сделанного вами открытия.

— Я вам верю, Константин Петрович, — обрадовалась Надя. — Вы спасли не только мою жизнь, вытащив меня из воды, но и нечто более важное — научное обоснование для отмены вылета корабля. Как истинный ученый, вы не можете не видеть что теория абсолютности опровергается моим открытием.

— Милая Надя, в том-то и дело, что в строго научном плане все обстоит совсем наоборот, — это был вдохновенно придуманный Буруновым ход. — Ваше открытие на самом деле подтверждает правильность теории абсолютности вашего деда. Виталии Григорьевич прекрасно поймет это, а научный мир отдаст вам должное. Вы нашли именно то, чего не хватало Виталию Григорьевичу. Ввели отношения масс, доказав, что всякое движение надо рассматривать только относительно всей Вселенной, находящейся в относительном покое.

— Как так? — встревожилась Надя. — Разве только такой вывод можно сделать из того, что я вам рассказала?

— Разумеется! Я сейчас же сообщу академику Зернову о ваших выводах. Он искренне обрадуется, уверяю вас.

— Обрадуется? Почему?

— Потому что вам удалось в первой же посылке в ваших рассуждениях наиболее верно ввести ваш коэффициент масс сомножителем к отношению квадратов скоростей в подкоренной величине, которая после этого превращается в единицу, а значит, время на корабле становится точно таким же, как и на Земле.[5]

— Нет! Нет! — запротестовала Надя. — Совсем не так! Как вы не понимаете! Отношение масс нужно вводить не сомножителем, а слагаемым! «Тайна нуля» состоит в том, что нуль получается от деления улетевшей массы на бесконечную массу Вселенной. Мне нужно объяснить все это деду, он не сделает ошибочных выводов. Где моя одежда? Она, наверное, уже высохла! Позовите сестер здоровья! Я должна переодеться и лететь к деду.

— Я уже сообщил Виталию Григорьевичу о вашем состоянии. Он искренне опечален этим. Я думаю, что врачи позаботятся о вас именно здесь.

— Тогда позвольте мне воспользоваться вашим браслетом личной связи, чтобы рассказать обо всем дедушке.

— Простите меня, Надя, но ведь вы, как никто другой, должны знать, что я не имею права разрешить кому-либо пользоваться браслетом, предоставленным мне лично для связи с теми, у кого такое право есть. Я сожалею, что вы не успели еще совершить свой подвиг зрелости, но ваше подтверждение теории абсолютности может быть приравнено к такому подвигу.

— Тогда передайте академику сами то о чем я вам говорю.

— Хорошо, я передам Виталию Григорьевичу все ваши соображения, но при этом предполагаю, что он согласится со мной и выразит вам свою благодарность за новый аргумент в пользу теории абсолютности, делающий отлет звездолета еще более обоснованным.

Надя отвернулась от Бурунова и, уткнувшись лицом в подушку, горько заплакала. Она не могла доказать, сомножителем или слагаемым должен войти в формулу ее «коэффициент любви».