"Парни из Островецких лесов" - читать интересную книгу автора (Бискупский Станислав)

Бой

Яник не был большой деревней, в этом никто не сомневался. Достаточно было только взглянуть, чтобы убедиться в этом: пара хат около леса, и это все. Была еще изба лесника, но она, как богатая родственница, стыдившаяся своих бедных соседей, стояла в стороне, и поэтому некоторые не были склонны причислять ее к деревне.

Но именно такие деревни, задавленные бедностью и опустошенные, для партизан были наиболее гостеприимными. Бойцы Армии Людовой чувствовали себя здесь как дома. Они знали жителей, и те знали их. Оказываемое гостеприимство ко многому обязывало партизан, потому что вся ответственность за их визит ложилась на деревню. Отряд переночевал и тронулся дальше, а деревня оставалась под угрозой уничтожения за «укрывание бандитов». Партизаны чувствовали эту тяжесть боязни и беспокойства, которую они приносили с собой. И чтобы максимально уменьшить эту тяжесть, командование издало приказ, запрещающий какую-либо реквизицию, а даже, наоборот, рекомендовало подкармливать население. По-разному, выходило с этим. Решающее значение здесь имело наличие собственных запасов, а с этим раз на раз не приходилось.

После похода на Илжу у партизан было чем поделиться с хозяевами, поэтому на этот раз они с меньшим чувством вины располагались в избах на отдых: как обычно, группами по хатам. Юрек и Василь, конечно, оказались в одной группе. Хата была чистая, просторная. Хозяйка угостила их ржаным хлебом, простоквашей и картофелем.

— Постно, все постно, без приправы, но всегда рады вам… — говорила она им, вытирая фартуком натруженные руки.

Они сердечно поблагодарили ее: с гостеприимством встречались на каждом шагу. Было достаточно дать понять, что хочется пить, чтобы этим самым вызвать шум и беготню среди детей, которые начинали борьбу за честь оказать эту услугу.

Через открытое окно из леса доносились запахи смолы и влажной прохлады. После ночей, проведенных в походе, перспектива сна в теплой избе, когда над головой вместо звездного неба белеет ровный четырехугольник потолка, представлялась обычно отдыхом, достойным королей.

Хозяйка развернула перину, взбила подушки, стряхнула с постели невидимые пылинки.

— Ну, постель у вас будет хорошая, — сказала она не без гордости.

— Не утруждайте себя, переспим где придется, — покачал головой Юрек, тайком почесывая себе спину.

— Какой там труд!

Юрек, однако, так настойчиво отказывался от предложения лечь на кровать, что хозяйке пришлось уступить. Юрек и Василь легли на полу. Упорство Француза несколько удивило Василя.

— Ты, сынок, почему на кровать не забрался? Постель ведь чистая…

— А наши вши куда? — буркнул Юрек.

— Ах, вон оно что!

Юрек повернулся на бок, но, несмотря на усталость, уснуть не мог. Его угнетала мысль о Богусе. Перед глазами стояло его детское, улыбающееся лицо, живые глаза, небольшая подвижная фигура. «На этот раз ему не удастся вырваться», — засыпая, подумал он.

Уже начинало светать, когда сменившийся с поста партизан потряс его за плечо. Рядом спал Василь, подложив руку под голову и неестественно откинув в сторону ногу. Приготовленная с вечера постель осталась нетронутой. Из кухни доносилось похрапывание хозяев.

Юрек потянулся, зевнул и полез на чердак, на котором находился наблюдательный пункт. Из проделанной в крыше дыры открывался вид на поля, тянувшиеся в сторону Островца. Холодный рассвет говорил о том, что дань будет знойным. Над полями, покрытыми неровными всходами сочной зелени посевов, стоял легкий утренний туман.

Всходившее солнце постепенно начало разгонять туман. Со стороны леса доносился щебет проснувшихся птиц. Внизу, на кухне, загремело ведро. Там готовили корм для скота.

Начинался один из обычных дней.

Для Юрека это было уже не первое дежурство. Он привык к этой службе и внимательно наблюдал за порученным ему участком. В ночное время видимость обычно была в пределах нескольких десятков метров, в зависимости от того, светила луна или темные тучи закрывали небо. Если было темно, на помощь приходил слух. Стук упавшей шишки, шелест ветра в кронах деревьев заставляли сильнее биться сердце. Напряжение проходило медленно. Немцы, однако, боялись темноты и леса. Ночи, хотя и были еще короткими, но доставляли им больше беспокойства. Дневной свет, возможность проведения разведки местности вызывали чувство безопасности и спокойствия.

Поэтому Юрек не любил ночных дежурств за стволом дерева в лесу или даже на чердаках домов, в которых они останавливались. Самым хорошим временем несения караульной службы для него были утренние часы, как было и на этот раз. Утренняя роса и холод быстро прогнали остатки дремоты. Юрек немного раздвинул солому — видимость стала лучше.

На чердаке пахло зерном и старыми вещами. На стропилах крыши висела отслужившая свой век упряжь, болтались какие-то веревки. Около трубы лежали дырявые чугунки, битая посуда, рассохшаяся бочка — словом, забытое, никому не нужное «богатство», но хранимое главным образом потому, что когда-то за него были уплачены деньги.

Обследовав чердак, Юрек посмотрел наружу через проделанную в крыше дыру и замер от неожиданности. То, что открывалось его взору, поразило его: через поля широким полукругом к деревне двигалась длинная цепь людей. Лучи утреннего солнца отсвечивали на касках, оружие они держали наизготовку, как охотники, ожидающие внезапного появления зверя.

Юрек быстро спустился по лестнице вниз, растолкал Лёлека и Василя.

— Немцы!

Василь уже натягивал сапоги, Лёлек в шапке, как обычно, надвинутой на правое ухо, выскочил во двор. Завязывать бой в деревне партизаны не хотели. Поднятые по тревоге группы быстро отходили к опушке леса. Сашка, Зигмунт, Береза, Олек и Вереск быстро отдавали распоряжения.

Немцы окружали партизан. Было ясно, что без боя не обойдется. Партизаны расположились замкнутым четырехугольником.

Партизаны залегли на опушке леса. По цепи передали приказ: «Без команды не стрелять».

Олек со своим отрядом занимал одну из сторон четырехугольника, его соседями были Береза и Вереск. Юрек залег за дубом, наблюдая, как Василь располагался в удобной ложбинке. Взглянув на Юрека, Василь ободряюще подмигнул ему:

— Держись, сынок! — и перевел взгляд в сторону врага.

Немцы, вероятно, заметили подозрительное движение. Они удвоили внимание, шли медленно, осторожно. Юрек наблюдал, как расстояние все сокращается. Вспотевшая ладонь судорожно сжимала винтовку. Прищурив левый глаз, он выбирал цель.

Лес стоял тихо, зачарованно, ждал. Немцы шли осторожно, с опаской, как по заминированному полю. Чернеющая стена леса грозно надвигалась на них. Ее молчание выводило их из равновесия. Им хотелось, чтобы партизаны открыли огонь и тем самым раскрыли свои позиции. Тогда было бы легче провести атаку, стреляя из автоматов, ручных и станковых пулеметов. Они верили в силу своего оружия, но боялись оказаться застигнутыми врасплох.

Юрек, не отрываясь, смотрел в их сторону. Фигуры немцев приближались и увеличивались с каждой минутой. Уже было слышно, как они переговаривались между собой, можно было различить отдельные лица. Это была его первая непосредственная встреча с врагом в бою.

На других участках тоже было тихо и спокойно. Береза в резиновом плаще присел на одно колено, наблюдая из укрытия за надвигающейся цепью гитлеровцев. Он одним глазом поглядывал на Сашку и удивлялся его спокойствию.

Лес был относительно небольшой. Немцы хотели окружить его, чтобы партизаны не смогли уйти. Кто-то, по-видимому, донес им, что отряды расположились именно здесь. Они намеревались атаковать их еще в деревне, однако бдительность партизанских дозоров расстроила планы фашистов. Бой им предстояло принять в менее выгодной позиции, в лесу. Так или иначе, враги были уверены, что на этот раз партизаны будут полностью разбиты.

Сашка понимал всю трудность положения партизан. Обстановка была действительно очень тяжелой. Еще перед занятием обороны состоялось короткое совещание командиров. План был простой: если не удастся задержать немцев на опушке леса, если кольцо вокруг отрядов будет сужаться, необходимо будет попробовать прорваться в четырех направлениях. Другого выхода не было.

Не более сотни метров отделяло партизан от врага. Юрек теперь уже отчетливо их видел. Ожидание приказа усиливало беспокойство. Василь, сосредоточенный, внимательный и настороженный, лежал неподвижно. Немного дальше от него лежал Мох, брат майора Зигмунта, затем Лёлек, маленький, черный, как кот, приготовившийся к прыжку, еще дальше Янасичик, самый близкий друг Юрека в отряде Олека.

Их присутствие ободряло Юрека.

Вероятно, до немцев было не более шестидесяти метров, когда звук выстрела так неожиданно всколыхнул лес, что Юрек невольно наклонил голову и одновременно потерял из виду того немца, фигуру которого он держал на прицеле.

Немцы сразу же залегли. На секунду поле совершенно опустело, словно наблюдаемой партизанами цепи фашистов никогда в действительности не существовало. Только когда оттуда, со стороны врага, затрещали автоматные очереди, стало ясно, что немцы в нескольких десятка метров от них.

Гитлеровцы не жалели боеприпасов. Земля на поле заклубилась облачками пыли. Пули звучно ударяли в стволы деревьев, в землю.

Сначала Юрек ничего не видел. Огонь был такой сильный, что хотелось закопаться в землю. Он осторожно поднял голову. Пустое поле, лежавшее перед ним, косил свинец. Он постепенно начал привыкать к этому, стиснул винтовку и стал прицеливаться в невидимую тень. Выстрел неожиданно толкнул его в плечо, больно ударил в ключицу. Он перезарядил винтовку, прицелился, снова выстрелил. Лицо его горело. Он стрелял и стрелял, почти не целясь. Горячие гильзы обжигали руки.

Немцев по-прежнему не было видно, они залегли в ложбинках, за бугорками.

— Эй, сынок!

Юрек оглянулся. Василь что-то говорил ему, но из-за треска выстрелов он ничего не мог услышать.

— Не торопись, сынок! Помаленьку, помаленьку.

Василь перезаряжал винтовку, целился, стрелял и слегка подымал голову, стараясь увидеть результат своего выстрела. Стрелял Василь гораздо реже, но значительно эффективней. Юрек понял свою ошибку. Он ведь стрелял вслепую в сторону врага, не имея на мушке конкретной цели. А чтобы запугивать немцев звуком выстрелов, не стоило тратить боеприпасы.

Юрек теперь почти успокоился, он понял: немцы, чтобы выстрелить, тоже должны высунуться из-за укрытий. Он выжидал эти минуты.

Увидев показавшуюся из-за бугра фигуру немца, он выстрелил в ту сторону. Выстрел был неточный, но пригорок на некоторое время замолчал. Гитлеровец понял, что его засекли.

Василь одобрительно кивнул головой:

— Вот это да…

В эту минуту поле огласилось громким криком: немцы бросились в атаку. Сила огня партизан возросла. Кто-то сзади бросил гранату, которая пролетела большим полукругом над головами первой линии. Перед цепью атакующих немцев всколыхнулась земля, в небо взметнулся чей-то душераздирающий крик, он все усиливался и где-то на самой высокой ноте неожиданно оборвался.

Юрек видел перед собой только одну фигуру. Немец бежал на него, из-под каски смотрели злые глаза, полные ненависти и страха. Он стрелял из автомата наугад, посылал очереди вправо и влево. Юрек сам удивился, когда нажал спусковой крючок и немец неожиданно остановился, сделав полшага, раскинул обе руки в стороны и рухнул на землю.

Первая атака была отбита. Огонь на минуту почти прекратился. Из леса еще раздавались одиночные выстрелы, на которые немцы отвечали короткими автоматными очередями. Обе стороны обдумывали план дальнейшего боя.

Зигмунт вместе с Сашкой проверил наличие людей. Пока потерь не было. Положение, однако, было тяжелым. Немцы располагали значительными силами, и ничто не говорило о том, что они намерены отказаться от попытки ликвидировать партизан. Минутное затишье не сулило ничего хорошего. Противник рассчитывал, что силой огня ему удастся прорвать партизанские цепи, но надежды не оправдались, и теперь он обдумывал новый план.

Со стороны поля раздались новые очереди. Скошенные пулями ветви деревьев с шелестом падали вниз.

— Голову нагни! Прижмись к земле! — крикнул кому-то Береза.

Юрек устроился поудобнее.

Немцы ввели в бой новый станковый пулемет, который строчил откуда-то сбоку. На участке отряда Вереска одна за другой разорвались две гранаты. Минуту спустя заговорило противотанковое ружье. Немецкий станковый пулемет замолк.

Немцы уже не решались на новую атаку. Они применили другую тактику: переползали по бугристому полю от одного укрытия к другому. Их преимущество в силе огня было несомненным, но тем не менее каждый метр им приходилось преодолевать с трудом.

— Фрицы слева! — пронеслось по цепи.

Это был новый маневр. Немцы подошли с левой стороны поля и углублялись в лес. На левом фланге отряда Олека создалось угрожающее положение. Необходимо было отходить, и партизаны отошли в лес. Немцы захватили более выгодные позиции. Бой шел уже в лесу.

— Черт возьми, — ворчал про себя Василь, лежа за стволом сосны. — Надо дать им перцу…

Юрек лежал недалеко от него. Во время этого получасового боя он научился большему, чем во время всех уроков в «клубе» на Крысинах. Василю уже не приходилось ему ничего подсказывать. Юрек сам наблюдал за его действиями и пробовал подражать ему. Это был наглядный урок, лучшего не требовалось.

Какой-то немец выскочил из-за ствола одного дерева, прыгнул к другому, но не добрался до него. Сила огня снова возросла. Лес наполнился грохотом выстрелов. Теперь уже невозможно было определить, где проходит линия обороны. Она менялась каждую минуту.

Перевес немцев был очевиден. Мешок затягивался на краю леса, в котором места для партизан становилось все меньше.

Василь, Юрек, Лёлек, Мох отходили медленно. Немцы преследовали их. Олек нетерпеливо ожидал приказа на прорыв, но бой все продолжался. Где-то в глубине леса были Зигмунт и Сашка, и они контролировали не только один участок поля боя, а весь этот лесной фронт. Олек знает, что в любую минуту они могут отдать приказ, которого он ждал. Он посматривает на своих ребят. Они готовы. «Скорее бы уж», — думают они.

Дистанция между ними и немцами сокращается. Теперь она измеряется уже не метрами, а расстояниями между деревьями.

Огонь становится менее интенсивным, выстрелы раздаются редко. Но бой не ослабевает.

Партизаны шаг за шагом отступают.

Неожиданное «ура» как вихрь всколыхнуло листву ветвей. Люди вскакивают с мест. Корни, колдобины мешают им бежать. Кто-то спотыкается и падает. Огонь немцев на секунду замолк, потом снова посыпался град свинца.

Олек уже достиг рубежа, занимаемого фашистами, прочесывает из автомата ближайшие кусты, прыгает вперед и ударом приклада сбивает с ног немца. Рядом, согнувшись, пробегает Лёлек.

— Ура!

Юрек, потеряв ориентацию, наткнулся на ствол дерева.

— Вперед! — ни с того, ни с сего закричал он по-французски.

— Сынок, сынок! — зовет его бегущий впереди Василь.

Теперь смешалось все: неизвестно, где немцы, где свои. Лес редеет, сквозь деревья просвечивает зелень поля. Еще несколько метров! Только дальше, только вперед!..

Прекращается стрельба. Крики «ура» удаляются от леса. Партизаны выскакивают на просеку, на середине которой расположилась установленная немцами радиостанция на гусеничном ходу.

Партизаны с противотанковым ружьем останавливаются возле нее. С такого расстояния можно не целиться. Два выстрела отзываются эхом в лесу. Машина пылает.

— Ну вот и все, — говорит усталый, но радостный Василь.

Юрек вытирает со лба пот.

— Ты порвал штаны! — смеется Лёлек.

Юрек осторожно трогает брюки: действительно, спереди большая дыра.

— Это там, зацепился за сук!

Рассредоточенные отряды устанавливают связь. Было неизвестно, решатся ли немцы организовать преследование. С учетом понесенных ими потерь это было, пожалуй, нереально. Командиры собирали своих ребят. До вечера переждали в лесу, следя за поведением противника.

С сумерками стали продвигаться к деревне. Немцев ни в Янике, ни в окрестностях уже не было. Деревня стояла нетронутой. Оставленные партизанами подводы были на месте. Крестьяне выходили встречать отряды, партизан и окружили их.

— Ну и дали же вы им! — говорили они, покачивая головами.

— Я сам видел, как несколько трупов они погрузили в машину.

— А один солдат в морду от офицера получил за то, что не хотел в лес идти.

Василь оторвал кусочек бумаги и начал шарить по карманам в поисках табака. Крестьянин, стоявший рядом с ним, достал металлическую коробочку, на крышке которой был нарисован моряк, постучал по ней пальцем, открыл и предложил:

— Что вы там ищете, закуривайте…

— Спасибо.

— А ты, Марцыська, поставила бы картошку, — сказал хозяин жене, — им поесть нужно. Ну-ка, пострелята, прочь отсюда! — прикрикнул он на чумазых ребятишек, окруживших группу партизан. Детишки на минуту, как вспугнутые воробьи, отбежали к забору, но затем снова оказались на том же месте.

— Да, бой был неплохой…

— Два танка подбили, — как обычно, фантазировал Лёлек.

— Что ты врешь? — сказал Юрек. — Какие там еще танки?

— Ты что, не видел, как они уползали? Как гусеницы!

Недавний страх и напряжение проходили. Бой теперь стал предметом оживленных разговоров, обсуждений, шуток.

Юрек провел рукой по замазанному землей носу. Только теперь Юрек вспомнил, что произошло при первых выстрелах. Когда огнем всколыхнуло поле, он уткнулся носом прямо в нору крота. Теперь все это выглядело смешным, но тогда никто этому не удивился. Под огнем человек хочет врыться в землю, закопаться, сровняться с нею, исчезнуть. Он даже не думает об этом, делает это инстинктивно.

Только после боя можно дать оценку своему поведению, и то не полностью. Оказывается, потому, что многие эпизоды исчезают из памяти. Бой представляется как бы состоящим из мгновенных впечатлений, эпизодов, частично связанных между собой или совсем не связанных.

Самым сильным, однако, бывает последнее впечатление, которое является суммой пережитых минут, тяжелых и трудных, трагичных и радостных, которое остается в памяти как день либо триумфа, либо поражения.

Однако никогда не бывает абсолютных триумфов или поражений.

Вечером командиры подвели окончательные итоги боя. На основе собственных наблюдений и данных, полученных в деревне, можно было утверждать, что враг понес значительные потери. Победа была несомненной, но она была завоевана ценою жизни шестерых товарищей. При этом сообщении поникли головы, замерли ряды партизан, помрачнели лица крестьян.

В центре стояли Зигмунт, Береза, Сашка. Глаза Зигмунта были серьезными, сосредоточенными.

— Мох погиб, — пролетело по рядам.

— Мох, кто это был Мох? — спросил один из крестьян. — Это брат вон того, в середине, майора Зигмунта.

— Майора?

— Да. Нашего майора.