"Парни из Островецких лесов" - читать интересную книгу автора (Бискупский Станислав)ПокушениеЮрек аккуратно сложил газету и как раз засовывал ее во внутренний карман пиджака, когда за окном раздался условный свист. «Ага, секретное дело», — подумал он и взглянул на мать, хлопотавшую на кухне. Казалось, она ничего не заметила. Юрек знал, что она не любила эти «таинственные» сигналы. Она начинала беспокоиться, опасаясь за каждый шаг Юрека, за все, что происходило не у нее на глазах. Естественная, материнская любовь к сыну усиливалась чувством ответственности за его судьбу перед отцом, оставшимся далеко отсюда, во Франции. Здесь, в Польше, они были вдвоем. Случилось так, что летом 1939 года они приехали на родину навестить родных. Мать и сына война застала в стране, из которой они когда-то уехали в поисках работы. Был в этом какой-то злой рок. Родина проводила их нуждой и голодом, а через несколько лет встретила войной. Юрек беспокойно покрутился и выглянул в окно: — Мама, я пройдусь. Она хлопнула дверцами шкафчика в кухне, повернулась к нему. — Что, ты уже там понадобился? — Нет, я просто так… — Я же слышала, там кто-то свистел. Значит, все-таки слышала, Юрек-то надеялся, что тихий свист дойдет только до его ушей. — Иди, иди, находишься, тогда увидишь… Она знала, что попытки удержать сына в таких случаях безуспешны. Всегда это кончалось ссорой, и Юрек все равно уходил, к тому же обиженный и злой. Здзих с нетерпением ждал его. — Копаешься, как старая баба. — Знаешь, не мог быстрее. Они пошли вдоль улицы. Здзих кусал губы, искоса посматривал на Юрека, не решаясь начать настоящий разговор. — Виделся я с Эдеком, — начал он издалека. — Ну? — Здорово у партизан! — бросил Здзих неохотно. Юрек не ответил. «Болтовня! — подумал он. — Будто я не знаю, что здорово». — Ну и что? — отозвался он после долгого молчания. — А ты пошел бы? Юрек остановился у изгороди, пальцами дотронулся до штакетника. — Мы уже раз ходили. — Но теперь уже по-настоящему. Некоторое время они шли молча. Вдали поднимались строения островецкого завода. Здзих смотрел в их сторону. — Знаешь, я тоже не хотел бы, как в прошлый раз… От нас зависит, чтобы получилось иначе. — Где там, зависит… — Понимаешь, без оружия не получится, — продолжал Здзих. — А вот будет у нас оружие, тогда другое/ дело. — Мудрец. Да только где взять? Здзих ждал этого вопроса. Он остановился и еще раз испытующе взглянул в лицо товарища. — Юрек, — произнес он медленно и серьезно, — не отказался бы ты от налета? — От чего? Здзих слегка коснулся его плеча. Навстречу им шел паренек их возраста. Поравнявшись с ними, он бросил взгляд в сторону Здзиха и небрежным жестом поднес руку к шапке: — Привет! — Привет… — Что это за тип? — спросил Юрек, когда тот исчез за углом. — Его зовут Петрушка. Удрал из юнаков.[3] Трясется, что немцы его снова накроют. — Давно ты его знаешь? — Так себе. Ну, так как насчет налета? — вернулся он к прежней теме. — Хочешь? — А что мне хотеть? Здзих огляделся вокруг. — Понимаешь, — таинственно зашептал он, — я знаю одного веркшуца.[4] У него такой вальтер! — Он показал большой палец правой руки. — Стоит его сделать. Юрек смотрел на него с недоверием. В первую минуту ему показалось, что Здзих говорит несерьезно. Но стиснутые губы и блестящие глаза Здзиха свидетельствовали, однако, о том, что он совсем не шутит. Юрек заколебался. Обезоружить — это была уже серьезная и опасная операция. Этого они еще не пробовали. Расклеивание плакатов, разбрасывание в заводских помещениях листовок — все это стало уже привычным, но обезоружить охранника — это было для них чем-то совершенно новым. Юрек заколебался. — Так как? — наседал Здзих. Но Юрек все еще не решался. Все в Здзихе внушало ему уважение. Он не хотел оказаться трусом. Он верил ему и полагался на него. План Здзиха был смел и заманчив. К тому же это была бы их первая боевая операция. Юрек раздумывал еще минуту, потом протянул руку: — D'accord![5] — Эх ты, француз! — Здзих стиснул его ладонь. — Дакор! В эту ночь Юрек не мог заснуть. Мысль о завтрашней операции будоражила его. Он старался представить себе все в самых мелких деталях, которые, однако, при попытке конкретно уловить их размазывались, превращались в полусонные видения. В такие минуты Юрек широко открывал глаза, вглядывался в темную комнату, с трудом стараясь вновь заснуть. Утром он проснулся с головной болью. Мать испытующе посмотрела на него. — Ты заболел? — заботливо спросила она. — Откуда! — пожал он плечами. — Да ты так выглядишь… — Выгляжу обычно. — Он опустил глаза. — Как всегда. — Мне все это нравится меньше и меньше, — с неудовольствием покачала она головой. «Все это» — эти слова она употребляла для обозначения дел, которых она не знала, но которые касались ее сына. «Всем этим» были разговоры Юрека с Здзихом, которые они вели полушепотом, «всем этим» были таинственные исчезновения сына и его молчаливые возвращения, «все это» означало также чтение «Гвардиста», номера которого она время от времени находила в самых разных потайных местах. Ее беспокойство особенно возросло после того памятного случая с дядей. Юрек, которого давно уже интересовал «Гвардист», однажды решил, что он обязан не только углублять свои собственные политические знания, но и вести политическое воспитание среди окружающих. «Воспитательную операцию» он решил начать со своего дяди. Случилось так, что они вместе с матерью навестили своего родственника. Вечером, когда дядя пошел их проводить, Юрек дождался, пока он сильным выдохом погасил керосиновую лампу, и, с молниеносной быстротой вынув из кармана несколько номеров «Гвардиста», положил их на стол. Секундой позже он уже шел рядом с дядей и матерью, довольный, что ему удалось все так быстро и удачно устроить. Он представлял себе, как дядя, вернувшись домой, зажжет огонь, как начнет буквально впитывать содержание газеты и как с этой минуты начнется «процесс воспитания дяди». Однако оказалось, что дядя значительно отличается от племянника своими настроениями. Юрек убедился в этом довольно необычным способом. В ту же ночь его разбудил внезапный грохот в дверь. Полный самых горестных предчувствий, он соскочил с постели, уверенный, что сейчас услышит крики немецких жандармов. Вместо них из-за двери до него донесся знакомый, полный раздражения голос: — Владка, открой! Владка, открой! Мать соскочила с постели и, опрокинув по дороге стул, подбежала к двери. На пороге стоял бледный, трясущийся дядя и, размахивая номерами «Гвардиста», нервно выкрикивал отдельные слова, из которых Юрек понял только те, которые в тот момент имели для него наибольшее значение: — Всыпь этому щенку так, чтобы он три дня сидеть не мог! «Процесс воспитания дяди» Юрек никоим образом не мог зачислить в разряд удачных. Суть дела заключалась не только в том, что дядя оказался исключительно впечатлительным и нервным учеником, но и в том, что его учитель не проявил слишком больших педагогических способностей. Если бы ему сказал об этом только сам дядя, Юрек был бы склонен с ним подискутировать, но так сказали и те, от кого Юрек получал газеты, и прежде всего отец Здзиха — Быстрый. Ему Юрек мог верить и верил. «Намерение было хорошее, — гласил окончательный приговор, — но нельзя делать что-нибудь подобное, не придерживаясь правил конспирации». С таким мнением Юрек должен был согласиться. Опасение, что его раскроют, заставило быть бдительным и осмотрительным при решении каждой намечающейся операции. Он скрывался теперь даже от матери. Это было необходимо, тем более что мать без энтузиазма относилась к его конспиративным начинаниям. Она даже втайне не одобряла старших за то, что те для важных дел берут «сопляков». «Сопляки» же проявляли все большее беспокойство. «Все время только листовки, листовки… или связь установить — тоже мне работа!» — кривились они с презрением. По их мнению, настоящая работа начиналась только с вооруженного столкновения с оккупантами, которые здесь, в Островце, свирепствовали все сильнее. Поэтому мечты попасть к партизанам не давали парням покоя. Настроение и обстановка в доме создавали самую благоприятную атмосферу для таких мечтаний. Мальчишки на Людвикуве знали, что старшие во время своих вечерних бесед, когда поставленная на стол поллитровка служит лишь ширмой на случай нашествия жандармов, строят какие-то планы, ткут тонкую хитрую сеть. Эту сеть создавали они, «сопляки», хотя их роль казалась им все еще слишком маленькой, слишком незначительной. И они хотели доказать этим взрослым, что уже не сопляки, что они могут подготовить и выполнить работу и большего масштаба. Горячим головам достаточно было энтузиазма. Опытностью они пренебрегали. «Придет сама», — говорили они, не задумываясь над ее ценой. Каждое предложение было хорошим, лишь бы пробуждало фантазию. Вожак, беспокойный, нетерпеливый, инициативный, легко завоевывал авторитет. Этим вожаком был Здзих. Он и сам не знал, когда и как приобрел власть над друзьями, получил их симпатии и доверие. От него они ждали приказов, заданий, планов операций… Юрек чувствовал себя гордым и польщенным оттого, что Здзих именно ему предложил участвовать в нападении. Ночь и утренние часы тянулись нескончаемо долго. Юрек прогулялся по городу и раз, и два, но, несмотря на это, до четырех часов оставалось еще много времени. Возвращаться домой не было смысла. Взгляд матери, ее вопросы стесняли, заставляли врать и изворачиваться. Поэтому он пошел на луга, посмотрел, как ребята играют в мяч, поиграл с ними немного, потом уселся на траве и начал ждать. Здзих был пунктуален. Юрек узнал его фигуру уже издалека. Здзих шел с непокрытой головой, ветер трепал светлую шевелюру, спадавшую ему на лоб. — Привет! — Привет! Они поздоровались как обычно. Юрек всматривался в голубые глаза Здзиха. У него была тайная надежда, что Здзих, может быть, отказался от операции. Это, по правде говоря, успокоило бы его, но вместе с тем принесло бы разочарование. Он сам не знал, чего жаждет больше. Здзих был молчалив и тверд. Лицо у него было серьезнее, чем обычно, решительное, как у взрослого мужчины. Они пошли прочь от спортивной площадки. Медленным шагом направились в ту же сторону, что и вчера. Теперь, однако, прогулка была иной. Оба это понимали и единодушно подтверждали своим молчанием. Они уселись под кустом на лугу. Пахло весной. Чего бы проще: вытянуться на свежей траве и втягивать в легкие ее запахи. Они ведь имели на это право. Как те мальчишки, чьи крики доносились со спортивной площадки. — Здзих, есть у тебя? — Юрек сделал рукой условленный жест. Здзих опустил руку в карман, вынул маленький блестящий предмет, завернутый в грязноватую тряпку. — «Шестерка»! — разочарованным голосом произнес Юрек. — Будет твоя, если… — Здзих кивнул головой в сторону Островецкого завода. Юрек обрадовался. Ценность минуту назад презираемой «шестерки» сразу выросла в его глазах. Здзих размотал тряпку, протер пистолет, внимательно посмотрел в ствол. — А «семечки»? — спросил Юрек. Здзих нажал пружину магазина. Взвесил его на ладони. — Смотри! — Он показал три поблескивающих медью патрона, старательно, до блеска начищенных. Сунул магазин обратно в рукоятку, спрятал пистолет в карман. — Будешь стрелять? — Если будет надо… Юрек смотрел на него с восхищением. — Сам же он тебе не отдаст! — Так я его вот этим попрошу, — показал Здзих на карман, в котором лежал пистолет. Медленно тянулись минуты. Здзих нетерпеливо поднялся: — Пошли! Они пошли в сторону завода. Когда подходили к воротам, отовсюду появились рабочие. Окончилась первая смена. Здзих, засунув руку в правый карман брюк, шел прямо, беспокойно поглядывая на двор завода. Он сверлил взглядом выходящих, перебирал, искал. Они остановились у самых ворот. В какой-то момент Здзих тронул локтем Юрека и подбородком указал направление. Из караульного помещения вышел мужчина в возрасте около сорока лет, в мундире веркшуца. — Этот? — Этот. Они подождали, пока тот выйдет за ворота, и влились в толпу выходивших. Густая волна разбивалась на тоненькие струйки, стекавшие в лабиринт улочек. Охранник шел в сторону Ченсточиц. Не спуская с него глаз, они шли за ним. У Юрека сердце колотилось в груди. Краешком глаза он поглядывал на Здзиха. Какое-то ожесточение проглядывало в его лице. Взгляд сверлил затылок мужчины, рука нервно стискивала рукоятку пистолета. Охранник ничего не чувствовал. Он шел тяжело, слегка наклонив голову вперед. Рабочие исчезали в домах, дорога пустела. — Юрек, пора… — Голос Здзиха шел откуда-то изнутри, казался чужим. Юрек огляделся. Вдалеке шли несколько человек. — Нет еще. Подожди… Охранник остановился. Они застыли на месте. Может быть, догадался? Может быть, через мгновение, прежде чем они сообразят, он выстрелит в них? У него перед ними преимущество. Что тогда? Вспотевшая ладонь Здзиха сильнее стиснула пистолет. Мужчина закурил папиросу, выпустил облако дыма и пошел дальше, даже не оглянувшись. — Юрек, пора… — Нельзя. Еще рано… — Когда дойдет до Ченсточиц, будет поздно… И снова шаг в шаг. Никогда ещё дорога до Ченсточиц не была такой длинной. Им казалось, что они идут вот так со вчерашнего дня. Страх сжимал горло. Можно было избавиться от него одним поворотом на каблуке. Ведь им никто не приказывал. Было бы тихо и спокойно. Нет, покоя им не будет все равно. Завтра же они оказались бы опять здесь, на этой самой дороге, в такой же ситуации. Отказываться ни один из них не хотел. Улица совершенно опустела. Длинные причудливые тени легли на землю. Теперь уже и Юрек знал, что час настал. Он не протестовал, не отговаривал Здзиха, когда тот взглянул на него. Здзих с каким-то неизъяснимым облегчением вытащил из кармана оружие. Они были в каких-нибудь двух шагах от веркшуца. Юрек видел тщательно нацеленный пистолет, на котором на мгновение затрепетал отблеск солнца. — Руки вверх! Охранник остановился. На их глазах он внезапно вырос до размеров великана. Повернулся. Они увидели его широко открытые, испуганные глаза. Эти глаза с изумлением уставились на двух мальчишек, стоявших напротив. Рука веркшуца скользнула вдруг вниз, к кобуре, в которой находился вальтер. Здзих сориентировался первым. Грянул выстрел. За ним второй, третий… Больше «семечек» не было. Здзих дернул Юрека за руку. Приходилось отступать. Они бежали, спотыкаясь о низкие кусты. Холодный ветер бил в лицо, перехватывал горло. Со стороны дороги прогремели два выстрела. По сравнению со звуком «шестерки» они загрохотали, как орудия. Мальчишки помимо воли наклонили головы. Свист дуль резко оборвался. Они припали к земле, уткнувшись в нее головами. Земля холодила их разгоряченные лица. Оба молчали; Здзих отвернулся от Юрека и прикрыл рукой Глаза. Так они лежали долго. Однообразно и нудно стрекотал кузнечик. Стемнело. В темноте они не видели друг друга. Это облегчало дело. Оба лениво поднялись и направились к видневшимся вдали строениям Людвикува. На прощание не произнесли ни слова. Здзих переживал первую горечь поражения. Каждое слово могло возобновить боль, поэтому Юрек предпочел молчать. Труднее всего было переступить порог дома. Как спрятать в глазах, в лице все то, что творилось внутри? Здзих нерешительным движением открыл дверь. В комнате было темно от табачного дыма. Он узнал всех. Они собирались здесь не первый раз. Были тут Вицек, Фелек, Дядя и другие. Взгляды всех обратились к нему, хотя именно этого он хотел избежать. Он надеялся, что ему удастся пройти через комнату, забиться в темный угол, лечь на кровать и еще раз обдумать каждую подробность, изучить каждую ошибку. Но не удалось. Отец смотрел на него сурово, и Здзих почувствовал, что только присутствие посторонних спасает его от гнева отца. Мать молча выглянула из кухни. Здзих шел через комнату, низко опустив голову. Отец остановил его резким голосом: — Стрелял? — Да… — В кого? — Веркшуц… У него такой вальтер… Фелек вышел из-за стола: — Покажи оружие! Неохотно, оттягивая время, Здзих вынул из кармана «шестерку» и положил ее на протянутую ладонь. Фелек нажал пружину, с металлическим треском выскочил магазин. Он был пуст. Фелек сунул его обратно, спустил курок, взвесил пистолет в руке. — Такое оружие — это смерть, — твердо заявил он, — но только для того, кто его носит. — Когда будет нужно, ты получишь хорошее оружие, а эту чертовщину я утоплю. Чтобы не причинила тебе вреда, — сказал он, положив на плечо Здзиху руку. Здзих дернулся, вырвался и вышел за дверь. — Горячий! — сказал Фелек не то с одобрением, не то с осуждением. — Я его охлажу! — Мариан не скрывал своего раздражения. — Успокойся, Быстрый! — попробовал сдержать его Дядюшка, но Мариан решительным шагом вышел следом за сыном. Тот сидел, забившись в угол, прикрыв ладонями глаза. — Слушай, Здзих, — в голосе отца звучал с трудом сдерживаемый гнев, — я тебя так вздую! — Он тряхнул сына за плечо. Здзих поднял глаза, и выражение их поразило отца. Это был твердый, упрямый взгляд человека, который знает, чего хочет, и который не уступит. Рука отца на плече сына стала мягче. Мариан быстро вернулся в комнату и остановился у стола с видом человека, который не смог выполнить свою обязанность. — Не знаю, что делать… Наступило неловкое молчание. — Он еще ребенок, — произнес кто-то неуверенным голосом. — Пожалуй, вы ошибаетесь, — возразил Дядя, — по-моему, во всем виноваты мы сами. По возрасту все они молоды, а размышляют уже как взрослые. Им обидно, что мы их не замечаем. Сейчас самое время направить их, иначе они пойдут без нас… |
|
|