"Экспансия – III" - читать интересную книгу автора (Семенов Юлиан)Макайр, Визнер, Лаки (сорок седьмой)Шеф стратегической разведки Фрэнк Визнер позвонил Макайру после того, как из Панамы поступило сообщение: Услышав Макайра, его резкий, рубящий голос, Визнер спросил: — Боб, у вас не найдется десяти минут? — Я к вашим услугам. Подняться к вам или спустимся в кафе? — Как угодно… Поднимайтесь ко мне. Визнер встретил его дружески, отметил, что лицо Макайра бледно, глаза запавшие, без обычного азартного блеска, хотя, как всегда, выбрит до синевы и причесан с обычной тщательностью — пробор ниточный, кажется, что пришел не из своего кабинета, а прямиком от парикмахера; пригласил к маленькому столику, сказал секретарю, чтобы сделали кофе, и спросил: — Плохо себя чувствуете, Боб? — Почему? — тот пожал плечами. — Три дня назад дул в резиновые шары, емкость легких, как у спортсмена… Давление восемьдесят на сто двадцать… Неприлично здоров, Фрэнк. — А у меня давление скачет… Как только меняется погода, сразу же ломит в висках… К тому же, в отличие от вас, я пьющий… Знаете, какое страдание, если гулял при хорошей погоде, а проснулся, когда зарядил дождь?! Пять пилюль, как минимум, пять штук… Слушайте, у меня к вам вопрос: кого вы просили опекать в панамской резидентуре? Вы же сегодня ночью отправили туда шифровку, а эти люди исчезли… Какая-нибудь неожиданная комбинация? Лицо Макайра стало еще более бледным: — Аллен в курсе этого дела. — Даллес — Даллесом, — ответил Визнер, — но ведь не он наш директор… — Это дело начиналось, когда он был одним из шефов ОСС. — Тогда все в порядке, — Визнер удовлетворенно кивнул. — Тогда вопросов нет. Просто я подумал, что люди, которыми я интересуюсь и которые так таинственно исчезли в Панаме, не могли не воспользоваться вашим указанием резиденту… Такие шифровки, вроде той, что ушла ночью, дают в экстренных случаях, когда дело горит… Секретарь принес кофе, неслышно вышел, мягко улыбнувшись Визнеру и Макайру (воевал, был ранен, потом переброшен в Швейцарию, там проводил с Визнером самые головоломные операции). Визнер снял трубку телефона, пояснив Макайру: — Я хочу поставить в известность Даллеса, что та четверка, которой и он интересуется, ушла от нас в Панаме. — Корректно ли это по отношению к Визнер аккуратно положил трубку на рычаг: — Вообще-то, вы правы… Такт, прежде всего такт… Хотя порядочность я бы все же вынес на первое место… Не согласны? — Порядочность обязана быть константой человека, вы правы, Фрэнк, но я постоянно сопрягаю два этих понятия, они для меня неразделимы. — Скажите, а я преступлю нормы порядочности, если спрошу: что вас побудило приехать сюда в четыре утра и самому шифровать телеграммы на юг и в Гамбург? — Повторяю, Фрэнк, это все согласовано с Даллесом. Не ставьте меня в неловкое положение перед ним. Вы же помните его любимую пословицу: «секрет двоих — секрет свиньи», то есть то, что знают двое, узнает и свинья. Визнер рассмеялся: — Так кто из нас троих свинья, Боб? Продолжая смеяться, он поднялся, отошел к столу, достал плоский диктофон, поманил Макайра и, кивнув на черный удлиненный ящичек, спросил: — Знаете, что здесь? Тот отрицательно покачал головой; глаза его сделались еще меньше и вроде как бы втянулись в череп. — Знаете, Боб, знаете… Во всяком случае, догадываетесь… Хотите прослушать вашу беседу с сеньором Гуарази? Или вы ее помните до последнего слова? Макайр тихо спросил: — Вы следили за мной? — Нет. Я не слежу за тем, кого считаю другом… — Включите, — попросил Макайр. — Я хочу послушать. Визнер кивнул, нажал на кнопку, загорелась красненькая лампочка индикатора; запись шла без помех; узнаваемость голосов абсолютная: Визнер выключил диктофон и обернулся к Макайру; тот медленно осел на пол: лицо синюшное, глаза прикрыты набрякшими желтыми веками. Обидно, если умер, подумал Визнер, и содрогнулся: какая безнравственность, у него же семья, в конце концов! Обидно, если умер, повторил он, вся комбинация летит к черту, а это могла быть неплохая комбинация. Визнер обошел стол, набрал в рот воды из графина и обрызгал лицо Макайра; веки дернулись; тогда Визнер начал похлопывать его по щекам, приговаривая: — Давай, давай, миленький! Все будет хорошо! Открой глаза! И Макайр открыл глаза, полные слез. — Помочь подняться? — спросил Визнер. Макайр оперся руками о ковер (у него же бицепсы, как у профессионального боксера, подумал Визнер, я бы на его месте свернул мне челюсть и унес запись, никаких доказательств), с трудом поднялся; фигура его сделалась за эти минуты опущенной и дряблой. — Можете говорить? — спросил Визнер. — Или хотите уехать домой? — Я могу говорить, — тихо ответил Макайр. — Только… Есть о чем? — Да. У меня деловое предложение. Выпить хотите? — Нет. — Сейчас вам надо выпить, Боб. Совсем немного. Это приведет вас в норму. Не считайте, что все потеряно. У меня есть предложение, и оно вполне серьезно… — Хорошо, я выпью, — еще тише ответил Макайр. — Только не говорите, как раввин на похоронах, Боб. Возьмите себя в руки. И если я говорю, что выход есть, значит, он есть. — Даллес в курсе всего произошедшего? — Не знаю. Комбинирую я, а не Даллес. Я его очень люблю и ценю, но свои планы вынашиваю сам и никому их не доверяю. Даже когда Аллен станет хозяином этого предприятия, я буду продолжать вести свою линию. А если она ему почему-либо не понравится, уйду к себе на Уолл-стрит; политику могут делать люди, имеющие состояние, то есть не страшащиеся риска. Пейте. Залпом. Вот так, молодец… А теперь дышите носом, сильней, молодчина! Порозовел… Как не стыдно распускаться… — Что теперь со мною будет, Фрэнк? — Мистер Визнер… До тех пор, пока мы не закончим беседу, я не Фрэнк, а Визнер, мистер Визнер. — Простите, мистер Визнер. — Уже простил… Как голова? В порядке? — Да. — Тогда слушайте внимательно, Макайр. Очень внимательно. Сейчас у вас на счету сорок девять тысяч долларов, верно? — Да. — Вы согласны с тем, что это гроши? — Для вас — да. Квартира у меня выплачена, я считаю, что это вполне приличные накопления. Визнер покачал головой: — Это гроши, Макайр. Знаете, сколько получает за роль хороший актер Голливуда? — Сто тысяч… Так, во всяком случае, пишут в «Сошиал».[37] — До трехсот тысяч. Но в будущем станут платить больше… Вот я вам и предлагаю триста тысяч… Как звезде… Согласитесь, хорошие деньги… За то, что вы сыграете роль, которую вам напишут… А мы ее с вами прорепетируем… — Какую роль? — Интересную. — Какую роль? — настойчиво повторил Макайр, по-прежнему тихо, так тихо, что Визнеру приходилось напрягаться, чтобы слышать его. — Роль Макайра. С сорок второго года. С той поры, как он привез сюда агента абвера Кохлера… А в сорок пятом получил из Мюнхена задание — под страхом разоблачения — делиться информацией, представляющей оперативный интерес… — Вы хотите разгромить организацию Гелена? Визнер удивился: — А что это за организация? Я про такую ничего не слышал. Ну-ка, ну-ка, объясните, чертовски интересно… — Не играйте со мною так жестоко, Фр… мистер Визнер… — Я не играю, а фантазирую, Макайр… В Мюнхене есть силы, связанные с гитлеровцами. Вы это знаете. Мы, патриоты Америки, их ищем. И мы их — рано или поздно — найдем… Но за их спиной стоит русский резидент Штирлиц, который — Сначала давайте расставим все точки над «i». Речь идет о заседании Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности? Или о федеральном суде? — Комиссия отпадает. — Почему? — Потому что она работает целенаправленно: коммунистическое проникновение в идеологии. И вы знаете, как она непопулярна среди интеллектуалов. А именно в них мы заинтересованы, — они рассчитывают бомбы, снимают фильмы, пишут книги… Толпе нравятся скандалы такого рода — пусть… Но ведь мы работаем впрок, на будущее, а не на толпу… Ваше дело иного толка, оно боевое, в нем есть качественно новая информация… Оно может повлиять и на интеллектуалов, здесь же не слова, но — Значит, суд? — утверждающе, по-прежнему тихо заключил Макайр. — Да. — В таком случае, мое имя будет опозорено? — Я вижу вашу роль несколько иной. Вы — жертва заговора. И вам прекрасно известно, как американцы сострадают тому, кто оказался в нитях шпионажа. — Пресса… На прессу может быть оказан определенный прессинг? — Этого обещать не могу. Слава богу, мы живем не в тоталитарной стране… Реакцию прессы предсказать трудно. — Это уязвимое звено, мистер Визнер… Я читал ответ редактора Сульцбергера, когда он обещал нам знакомить соответствующие подразделения с обзорными материалами своих корреспондентов… Если он готов на такое, неужели нельзя объяснить ему ситуацию со мной? Визнер усмехнулся: — Какую? Мол, милый Сульцбергер, мы ребята особые, даже когда наш наложил в штаны и начал помогать врагу, мы все равно не даем его в обиду и вытаскиваем за уши из дерьма? Ты уж поддержи, Сульцбергер, коррупцию такого рода, как-никак мы близки к президенту, на нас лежит ответственность за безопасность этой страны… Давайте, придумывайте текст, который устроит меня. Я согласовывать ни с кем не буду, приглашу Сульцбергера на ланч и обговорю с ним все совершенно открыто… Давайте текст, я весь внимание… Макайр вдруг странно усмехнулся; после виски лицо его в первые минуты порозовело, а сейчас снова сделалось мертвенно-бледным, поэтому улыбка казалась дикой, противоестественной: — А вы ему скажите, что все это игра… То есть не все, конечно, но именно мое дело… Нужна пружина спектакля — вот я и пожертвовал своим положением… Жертва во имя общего блага… Такое бывало в мировой юриспруденции, все верили, особенно если подсудимые хорошо выглядят, в галстуках и без явных следов пыток. — То есть, — мягко уточнил Визнер, — вы предлагаете ознакомить Сульцбергера со всем делом? — А почему нет? И тут Визнер рассвирепел: — Потому что вы, Макайр, совершили преступление! А это не игра! Вы перепугались за себя, за привычку каждое утро приезжать сюда, вертеть кадры, расставлять своих людей и конструировать комбинации! Причем все это Макайр выбросил руки, словно заслоняясь от удара: — Перестаньте! Хватит! Как вам не совестно! Я так и впрямь могу подумать о себе невесть что! Ну и прекрасно, подумал Визнер, этого я и добиваюсь, ублюдок безмозглый; мы изучаем возможные связи сотрудников с красными, какая глупость. Их надо проверять на — Ладно, — вздохнул Визнер. — Думаю, вариант введения прессы в игру мы отвели. Будет скандал, превыше всего журналисты блюдут достоинство. Какие еще предложения? — Вы позволяете мне отправиться в Панаму, — еще тише, шепотом сказал Макайр. — Прямо сейчас. Если нет рейса, можно сговориться с Пентагоном, от них в зону канала самолеты уходят каждый час. Я лично включусь в поиск четверки. Все же Роумэна я лучше всех вас знаю, я замечу его из тысячи, даже в камуфляже… Не говоря уже о Гуарази. — Прекрасная идея. Допустим, вы их нашли. Дальше? — Я привожу их сюда. — Макайр, думайте, что говорите! Никто из нас не знает, зачем они рванулись на юг. Никто. Ясно, что на встречу с русским агентом, с этим самым Штирлицем… А зачем? Почему такая срочность? Отчего в это предприятие вошел синдикат? Почему — Хорошо, — Макайр как-то по-новому, подобострастно кивнул, — я попытаюсь… Я нахожу их там и неотступно следую за ними… Визнер изумился: — Вы следите за Гуарази и Роумэном?! Вы, который ни разу не был ни на фронте, ни в тылу врага, следите за двумя профессионалами?! — Значит, выхода нет? — Я с самого начала предложил вполне достойный выход, Макайр. Нашкодили — умейте платить по векселю. Причем, поскольку вы наш, поскольку вы — Что я должен сейчас делать? — А ничего. Идти к себе и продолжать работу. Как ни в чем не бывало. Когда я получу какую-то информацию с юга, вызовите врача — боли в области сердца… И ждите указаний… Еще выпьете? — Да. — Разбавить водой? — Не надо. Макайр выпил полстакана, содрогаясь; долго тяжело дышал, потом откинулся на спинку низкого, мягкого дивана и сказал: — Я хочу встретиться с Алленом. — Он не станет с вами встречаться. — Я согласен сделать все, что вы сказали, мистер Визнер. И поэтому я должен увидеться с Даллесом. — В таком случае считайте, что нашего разговора не было. Пусть все идет, как шло. Повторяю, у Даллеса свои игры, у меня свои. Я решил начать с той игры, которую доверчиво открыл вам. Если вы расскажете о ней Даллесу — выкручивайтесь из создавшегося положения сами. Меня перестанет интересовать ваша судьба, если в дело войдет кто-нибудь третий. Я не вижу какую-либо выгоду во всем этом предприятии. Макайр поднялся. — И тем не менее, я обязан увидаться с ним. — Валяйте, — Визнер кивнул. — И передайте ему вот это, — он достал из кармана пять страниц бумаги. — Что это? — спросил Макайр, обрушиваясь на диван. — Ваша исповедь. Когда вы написали ему, каким образом протащили в Штаты агента абвера Вальтера Кохлера… Берите, берите, у меня есть копии… Да и потом это собственность Аллена, а не моя… — Я написал… это… в одном экземпляре и передал… Даллесу… Визнер раздраженно закурил: — Только, бога ради, не падайте больше в обморок! Не вызывать же мне сюда доктора… — Я хочу знать, как очутилась у вас эта бумага? — Это не бумага, а ваш приговор. Даллес не любит выносить приговоры. Он любит миловать и помогать идти вверх. Он не станет встречаться с вами. Вы меня вынудили сказать вам правду. Я не хотел этого, честное слово… Садитесь к столу и пишите то, что я вам продиктую. — У меня трясутся руки… — Помассируйте… Соберитесь в конце концов, как не стыдно… Итак, договорились или нет? — Да. Мы договорились. — Ну и слава богу. Боб. У меня камень свалился с плеч. Садитесь и пишите… Макайр медленно, по-стариковски поднялся, шаркающе обогнул диван, сел в кресло Визнера, взял ручку, медленно, как-то заторможенно отвернул колпачок, придвинул блокнот и сказал: — Диктуйте, мистер Визнер. — Фрэнк. Теперь я снова Фрэнк, ладно? Я снова для тебя Фрэнк. Пиши, Боб: «Пепе. Сколько можно травить меня Кохлером? Кто сказал вам о нем? Поверь, я не знал, что он нацист, когда привез его в Штаты. Вы поступаете как марионетка в руках Штирлица. Вы на грани измены этой стране, Пепе. Одумайтесь. Я готов понести наказание за Кохлера, но оно будет сущей ерундой в сравнении с тем, что может ждать вас. Ваш друг Макайр». Дату пока не ставь, помозгуем вместе… Теперь второе: «Пепе, я никогда не был человеком робкого десятка. Тебе не удастся меня запугать. Я не пойду на то, чего ты требуешь. Молю тебя, одумайся! Макайр». Это подпиши сегодняшним днем… А первое датируй тем днем, когда Роумэн был у тебя перед вылетом в Голливуд… Он вернулся из Кордовы, помнишь, со списком нацистов, которые скрывались в Аргентине, а ты выгнал его из кабинета… …Эти письма обнаружат в кабинете Макайра, в его сейфе, после того, как тело найдут в порту, с тремя огнестрельными ранами в животе, — месть мафии; на этом Лаки Луччиано будет сломан — раз и навсегда. Лаки терять нельзя — умница и настоящий мастер своего дела, без таких, как он, будущая работа серьезной разведки немыслима… |
||
|