"Дворянин великого князя" - читать интересную книгу автора (Святополк-Мирский Роберт)

Глава вторая «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ДОРОГОЙ ХОЗЯИН!»

Совсем недалеко от Москвы проходила граница Великого княжества Литов­ского, всего каких-то сто восемьдесят верст 1 по Калужской дороге, через Боровск, Кременск, Ме­дынь, и вот он — рубеж на Угре, — если скакать во весь опор да менять лошадей, — за неполных шесть часов управиться можно, и в последующие годы жизни Медведеву не раз так и придется мчаться, а однажды, спасаясь от погони и увозя из-под топора палача одного знатного вельможу, он проделает это расстояние и вовсе за четыре часа…

Однако все это произойдет еще не скоро, а сейчас, в середине апреля 1479 года, впервые про­делывая этот путь, Медведев ехал очень медленно, не торопясь, внимательно изучал новую дорогу и старался запомнить все, что может пригодиться впоследствии, а спокойный, размеренный шаг во­роного низкорослого, но крепкого коня вполне его устраивал.

За год до своей гибели подарил отец двенадца­тилетнему Василию жеребенка. «Сейчас он такой

_{Верста равна пятистам саженям, или 1,06 километра.}

же малыш, как ты, — сказал, — воспитаешь стара­тельно — вырастет для тебя добрым товарищем». В маленькой степной крепости дел у мальчика, растущего без матери, немного было, вот он и тратил все свое время на коня любимого — чему только его не выучил, и часто потом бывало, в опасных южных степях, где смерть прячется в ка­ждом овраге и за каждым кустом, они в такие за­сады и переделки попадали, что расскажешь ко­му — не поверят, и не раз уже спасал жизнь Васи­лию мудрый отцовский подарок; хотя самого отцавот уже шесть лет как нет в живых, и так трудно сэтим смириться, и так его не хватает, да чтоуж поделаешь — он достойно прожил свою жизньвоина, а теперь Василий совсем один остался навсем белом свете, и сам за себя стоять нынче дол­жен,и дело свое мужское, воинское, исполнять счестью…

В тот год весна пришла рано, и теплые днина­ступили сразу после мартовских заморозков. Все­готри дня неторопливого пути с отдыхом ино­чевками понадобились Медведеву, чтобы достичьМедыни, откуда до его новых владений оставалосьуже совсем рукой подать, и чем ближе подъезжалон к литовскому рубежу, тем меньше встречалосьна дороге путников, мирные селения принималивсе более воинственный вид, — из небольшихбойниц в прочных деревянных частоколах выгля­дывали, поблескивая на солнце, гладкие стволыпищалей, а недалеко от Медыни он миновалобуг­ленные развалины, где, вспугивая стаи ворон, вы­лиодичавшие псы, да чуть поодаль, на холме,светлела горстка еще не успевших почернеть отвремени могильных крестов.

В Медынь Василий прибыл к середине третьегодня и решил было заночевать на здешнем постоялом дворе, чтобы завтра с утра выехать и еще до полудня быть дома, однако, прикинув, что до гра­ниц его владений осталось всего каких-то три­дцать верст, передумал, тем более что постоялый двор более походил на разбойничий притон, чем на уютное тихое место, где можно спокойно про­вести ночь.

Не успел Медведев войти, как наглый бродяга подозрительного вида (молодой, тело крепкое, одет в слишком нарочитые лохмотья) стал при­ставать с расспросами: кто он, мол, таков, откуда, да куда путь держит, давно ли в этих краях и не. собирается ли часом за рубеж. Василию это не понравилось, и он коротко, но ясно (молчаливым пинком) объяснил, что не расположен к беседе. Бродяга сверкнул глазами, но задираться не стал и правильно сделал, потому что Медведев сразу уви­дел, что здесь лишь два человека, которые могут представлять опасность, ас двумя он шутя бы справился. Кроме того, было ясно, что этот бродя­га вместе со своим оборванцем-товарищем, кото­рый сидел в темном углу, прикрывая лицо, и точ­но так же походил на ряженого, ожидали вовсе не Медведева, и, наверно, было у них какое-то свое дело, ход которого они не хотели нарушать не­предвиденными стычками с неизвестным исхо­дом, а потому оба предпочли отступить в темноту и оттуда еще некоторое время внимательно на­блюдали за Медведевым, который, казалось, не об­ращал на них никакого внимания, хотя и не упус­кал обоих из виду в продолжение всего обеда.

Как часто впоследствии Медведев, вспоминая во всех подробностях этот момент, корил себя за то, что не придал должного значения подозри­тельным бродягам! Быть может, тогда много дур­ного не случилось бы, десятки людей остались живы и все-все пошло бы совсем по-другому. Но не было ему тогда никакого тайного знака свыше, не было озарения, не было решительно ничего, что предсказало бы, как важнейшие собы­тия его грядущей жизни окажутся связанными с этим мелким и незаметным будничным происше­ствием.

Редко, очень редко рождаются люди, которым Господь позволяет разглядеть некоторые образы будущего, и то эти образы обычно неясны и мно­гозначны.

Но обычному человеку не дано такой привиле­гии. Не дано…

Пообедал Василий не спеша и основательно, проследил за тем, чтобы Малыш был накормлен хорошим овсом, щедро расплатился с хозяином остатками жалованья, полученного от сотника Ду­бины при расчете с войском, оставив себе на чер­ный день лишь золотой, пожалованный на проща­нье великим князем («А это тебе, Василий, для развода, береги и приумножь этот золотой в ты­сячу крат, дабы семья и потомки твои жили в дос­татке!»), и, не обращая внимания на любопытные взгляды обитателей постоялого двора, отправился в дальнейший путь.

Все, что он до сих пор увидел, вовсе его не уди­вило, — в сущности, южные рубежи на Дону и Ди­кое поле, где прошли его детство и юность, нахо­дились отсюда не так уж далеко, — чуть дальше, чем Москва, только южнееgt; а люди, нравы и обы­чаи, должно быть, на всех рубежах схожи, тем бо­лее что этот западный рубеж — прямое продолже­ние южного, с той разницей, что там — дикие ко­чевники — татары, а здесь как-никак братья по крови, литвины, того же языка, и в большинстве той же веры, так что наверняка все будет легче и проще.

Вскоре за Медынью поля и луга кончились, и теперь пришлось медленно пробираться по пус­тынной и грязной лесной дороге, стараясь дер­жаться ближе к обочине, где в тени деревьев еще оставались серые островки полурастаявшего рых­лого снега. Солнце клонилось к закату, и Медведев проехал уже верст двенадцать, когда впервые на этой дороге увидел человека.

Пожилой мужчина высокого роста и могучего сложения, сильно забрызганный грязью, мчался навстречу во весь опор, однако, увидев впереди всадника, слегка придержал коня и привычным движением подтянул саблю поближе к правой ру­ке, а когда Медведев со сдержанной вежливостью посторонился, уступая дорогу человеку, который явно торопится, тот, поравнявшись, внимательно взглянул на него и даже, казалось, хотел что-то сказать, но, должно быть, передумал и лишь как-то странно кивнул головой, не то в знак приветст­вия, не то благодарности, затем резко пришпорил коня и понесся дальше.

То ли потому, что этот всадник оказался пер­вым человеком, встреченным в местах, уже как бы близких к дому, а может, из-за странного взгляда, как бы напряженного и даже тревожного, Медве­дев запомнил его лицо, и вдруг столь хорошо зна­комое, тайное предчувствие грядущей опасности легким холодком пробежало по телу. Медведев проверил свое снаряжение и успокоился — все было в полном порядке: сбруя из дубленой кожи, прошитая крепкими воловьими жилами, хорошо подтянута; удобное татарское седло, украшенное бисером, закреплено прочно; кожаная сумка, при­стегнутая к седлу слева (в ней все имущество нового дворянина), и острый топорик в чехле спра­ва — на своих местах; поднятая к плечу левая рука мгновенно нащупывает прочный боевой лук в чехле за спиной, поднятая правая сразу попадает на оперение одной из двух дюжин разнокалибер­ных стрел, легко различимых на ощупь: тут и охотничьи — на птицу и на крупную дичь, — и боевые, в том числе легкие, с точностью попада­ния до трехсот шагов, и тяжелые, что пробивают кольчугу и доспехи; ну и, наконец, особые, фигур­ные: с серповидным наконечником, если надо, скажем, издали перерубить натянутую веревку; с наконечником продувным, полым, куда можно вложить горящий уголек, если потребуется, ска­жем, вдали что-нибудь поджечь, короче говоря, — здесь стрелы на все случаи, которые могут под­вернуться в полной опасностей и неожиданных поворотов жизни порубежного воина, причем большинство этих стрел мало кому известны и порой собственными руками изготовлены. Ко­жан — плотно облегающая грудь, подбитая теп­лым мехом куртка, затянута широким поясом, на котором крепится множество предметов боевого оснащения: здесь и знаменитый дедовский меч (узкий, длинный, острый и не такой уж тяжелый, каким кажется на первый взгляд), спрятанный в кожаных, прошитых серебряной нитью ножнах с длинным металлическим наконечником; здесь и поясной нож с резной рукояткой из кости рыбье­го зуба1 ; здесь, наконец, ряд мелких, но очень по­лезных вещей, вроде рожка с порохом или ме­шочка с кремнием и трутом; и завершают снаря­жение короткие сапоги с острыми шпорами,

1 _{Рыбий зуб —бивень моржа или мамонта.}

(русские воины употребляли шпоры редко, но Медведева научил многим полезным штучкам с ними хитроумный грек Микис), причем в правом сапоге спрятан еще один нож — засапожный, ко­торый не раз выручает- в трудную минуту, когда всадник вдруг оказывается выбитым из седла, — тренируясь в метании этого ножа с пятилетнего возраста, Медведев добился того, что теперь мог на спор попадать в заранее назначенное яблоко дички с десяти шагов, стоя при этом перед бро­ском спиной к яблоне. Была еще, наконец, плетка-нагайка, висящая на левом мизинце, но Медведев очень редко ею пользовался, —- Малыш понимал хозяина по малейшему движению поводьев, снаб­женных петлей и закрепленных на среднем паль­це левой руки, что позволяло в случае необходи­мости стрелять из лука на полном скаку.

Убедившись, что снаряжение в полной готов­ности и любые неожиданности не застанут его врасплох, Медведев вернулся к своим размышле­ниям, — а что еще можно делать, когда медленно пробираешься по грязной и пустынной лесной дороге, объезжая глубокие лужи и каменные валу­ны, время от времени возникающие на пути? Тем более что тема размышлений волновала новизной и необычностью — ведь в его жизни впервые по­явилось нечто, чего прежде никогда не было: соб­ственный дом. И не просто дом — целое имение «…с пашенными землями и сеножатьями, с реками и озерами, с бобровыми гонами и ловами, с бора­ми, лесами, рощами и дубравами, с мельницами и ставами, с людьми тяглыми, данниками и слобо-дичами, что на воле сидят…»

Вот эти-то «люди тяглые, данники и слободи-чи» больше всего и беспокоили Медведева.

Как они там прожили целый год без хозяина?Не иначе как распустились совсем… Пьют, долж­но быть, беспробудно… Растаскивают поти­хоньку хозяйское добро. Порядка, верно, нет. Домнебось за зиму совсем отсырел…

Тут мысли Василия прервало какое-то стран­ное поскрипывание в такт ритмичного чавканья копыт, которое послышалось откуда-то издали, спереди. Солнце уже скрылось за лесом, тени ис­чезли, и все вокруг постепенно становилось се­рым.

Из-за поворота лесной дороги медленно вы­ползла скрипучая телега, ее тащила худая кляча, а сморщенный маленький мужичишка в дырявом армяке плелся рядом, держа в руках вожжи. Уви­дев Медведева, он испуганно остановился, и тот­час остановилась его жалкая лошаденка.

Медведев подъехал ближе, и мужичок, сняв шапку, начал поспешно кланяться.

Вот, пожалуйста. Может, это как рази естьодин из тех «тяглых»…

— Бог в помощь, мил человек! Ты, случаем,не из Березок?

— Нет, хозяин… Я тут, под Медынью, в Даниловке живу.

Интересно, почему это он так дрожит?

— А далеко еще до Березок, не знаешь?

И губы как мел. Чего боится?

— Как не знать — знаю… Версты две по этой дороге проедешь, а там мосток будет через Чер­ный ручей. А прямо за мостком и начинаются вла­

дения хозяина, что убили в ту осень, царство ему небесное, — мужичок перекрестился.

— А от мостка до хозяйского дома далеко еще?

— Да чего ж далеко? Версты три по дороге, а после забирай правее и увидишь дом близ самого берега Угры-речки, на холме в березовой роще, — мужичокстал успокаиваться, но бледность не схо­дила с его лица.

Медведев спешился, чтобы немного размяться, а заодно успокоить мужичка, но тот испугался ещебольше и поспешно отступил, прячась за своюлошадку. Василий не торопясь расстегнул сумку у седла и вынул оттуда большую бутыль с греческим вином — прощальный подарок грека Микиса: еще когда покидал Медведев Донскую за­сечную полосу, отправляясь на службу в велико­княжескую рать, почти два года назад. «Возьми, — сказал Микис, — такого вина нигде не найдешь, за ним великий князь нарочно своих купцов в Ви­зантию шлет!» Медведев, помня наказы покойного отца, в употреблении вина довольно сдержан был, однако, не желая обижать Микиса, который мно­гим боевым хитростям его научил, бутыль с бла­годарностью принял, а потом как-то забыл о ней и лишь после встречи с великим князем, собирая в дорогу свои нехитрые пожитки, обнаружил.

Он из вежливости отпил небольшой глоток и протянул бутыль мужичку. Мужик смущенно улыб­нулся, но бутыль взял, осторожно протянув руку из-за лошадки. Пока он прикладывался к бутыли, Медведев внимательно оглядел телегу. В ней кто-то прятался, лежа на соломе лицом вниз и укрыв­шись с головой длинной рогожей, но из-под са­мого ее края выглядывала грязная босая пятка.

Ишь, хитрец какой*..

—  Небось страшно одному в лесу? — лукаво

спросил Медведев. Мужичок причмокнул и вернул

бутыль.

—  Страшно, — признался он, вытащил откуда-

то краюшку хлеба и, разломив, предложил поло­

вину Василию.

Медведев протянул руку, но вместо того, чтобы взять хлеб, резким, неожиданным движением от­кинул рогожу, готовый тут же отразить нападение того, кто прятался в телеге, — скорее всего, он бросится с ножом или кистенем…

Но человек, лежащий ничком на соломе, был давно мертв — меж его белых, окостеневших ло­паток торчало оперение стрелы.

Василий взял протянутый ему хлеб и откусил.

— Кто это?

Мужичок горестно вздохнул.

— Зять. Дочка гостила на Рождество. «Давай, го­ворит, пришлю тебе Ваньку крышу починить, а то потечет по весне». «Не надо, говорю, самкак-ни­будь». Не послушалась — послала. Взял он вчера топор: «Поеду, говорит, вырублю в лесу покойно­го хозяина Березок пару бревен избупопра­вить — лес-то пока вроде ничейный. Ну и поехал на моей телеге… А теперь вот ни топора, ни теле­ги, ни самого… Вообще-то они мужиков простых никогда раньше не трогали, да зять мой очень строптивого нрава был, может, сказал чего не так.. А может, это и не они вовсе.- Кто ж теперь правду узнает? Одному Господу сие ведомо,— онснова перекрестился.

— А кто это — «они»? — поинтересовался Мед­ведев.

Мужичок огляделся по сторонам, будто опаса­ясь,что его кто-то услышит, и произнес почтишепотом:

— Много тут развелось всяких, аки псов окаян­ных— что на том берегу, что на этом. Не зря,ви­дать, нынче лес покойного барина иначе как Татим1 и не зовут…

_{Тать — разбойник, преступник, вор.}

— Ну, ты подал бы челобитную хозяину своему или наместнику великокняжескому в Медыни…

Мужичок вздохнул и поглядел на Медведева как-то странно.

— Видать, недавно ты в наших местах, барин.

Ой, берегись, пропадешь зазря! Ну, ладно, пора мне, — вдруг заторопился он, — а то, не приведи Господь, дочка, мужа лишившись, еще и без отца останется. Прощай, мил человек, и храни тебя Бог в пути! А Березки легко узнаешь — по конскому хвосту над воротами…

Он резко ударил лошадку вожжами и засеменил рядом с телегой, стараясь как можно быстрее удалиться.

Медведев некоторое время глядел ему вслед.

Что это за вздор? Какой еще конский хвост?

Он пожал плечами, спрятал в сумку бутыль и вынул оттуда кольчугу дедовской работы с длин­ными рукавами, но не надел ее, а лишь накинул на спину, завязав рукава узлом на груди.

Теперь Василий ехал еще медленнее, внима­тельно глядя по сторонам и прислушиваясь к ка­ждому шороху, но все вокруг было спокойно, и скоро он добрался до ручья без всяких приклю­чений.

Темнота быстро сгущалась.

Перед старым мостиком из полуистлевших бревен Медведев остановился и окинул взглядом противоположный берег.

Согласно грамоте великого князя, за ручьем на­чинаются его владения. На той стороне .он пол­ный и единовластный хозяин всего, что вокруг, включая жизнь каждого встречного…

Копыта Малыша глухо протопали по бревнам старого мостика, и не успел Василий Медведев ступить на свою землю, как впереди мелькнул; тень — кто-то быстро перебежал дорогу.

Медведев проехал еще дюжину саженей1 , одна ко ничего не произошло.

Их не больше десятка, и скорее всего, пешие -на лошадях в лесу без шума не двинешься. Наверно, там, у поворота, внезапно выскочат, возможно, сперва повалят на дорогу заранее подрубленное дерево…

Однако все оказалось намного проще.

Из темных зарослей по обеим сторонам доро ги вынырнули двое верзил в рваных полушубках Один из них ловко схватил Малыша под уздцы и наглым, охрипшим голосом насмешливо прика зал:

— Ну-ка, постой, красавчик! Кто таков, отвечай??

Здесь двое и в кустах человек пять-шестъ. Тепока не опасны.

— Хозяин этих земель, леший меня разорви! А ты, любезный, отпусти коня да ступай прочь, пою цел, — спокойно посоветовал Василий и осторож но вынул правую ногу из стремени.

Жаль их, конечно, да что делать — сами напрашиваются.

Стоящий слева по-прежнему держал Малыша, ; правый — высокий здоровяк, блеснув в сумеркам белыми зубами, приветливо улыбнулся и склонил ся в почтительном поклоне:

— Извини, государь, не признали… Давно у нас тут господ не было — сиротами покинутыми жили… Наконец-то счастье привалило, стало быть как говорится — добро пожаловать, дорогой хозя

_{1 Сажень — русская мера длины = 3 аршина = 2,13 м.}

ин! — нараспев произнес он, низко кланяясь в по­яс, а когда выпрямился, внезапно вскинул руку с длинным острым ножом.

Красиво говорил. С чувством.

Точный, короткий удар, который нанес ему окованным носком правого сапога прямо в лицо .Медведев, был настолько силен, что здоровяк, да­же не вскрикнув, рухнул на землю.

Неужто насмерть? Видит Бог, не хотел.

Василий быстро вернул ногу в стремя, легким, скользящим движением коснувшись шпорой тела Малыша, и это был условный знак — защита от посторонних, хватающих коня за узду, давно от­работана во всех мелочах и многократно прове­рена на деле, а потому Малыш, как его учили, рез­ко вскинулся на дыбы, сильно дернул повисшего на узде человека, который, как многие другие в подобных случаях, от неожиданности упал, и те­перь коню оставалось лишь ударить его копытом и сразу рвануться вперед.

Бродяга глухо застонал и, скорчившись, пока­тился к обочине.

Должно быть, в живот. Если по ребрам — кри­чат очень громко.

Медведев потрепал коня по шее и обернулся на скаку:

— Спасибо за хлеб-соль, мужики! Заходите в гости — еще не то угощение приготовлю!

Прошелестели мимо стрелы — как и следовало ожидать, по обе стороны дороги в зарослях пря­тались еще люди, но их, очевидно, было мало и, конечно, без лошадей, потому что в погоню не пустились, а стрелять из кустов в темноте далеко не каждый умеет — только одна из десятка выпу­щенных вслед стрел угодила Василию в спину, по­виснув в кольцах крепкой кованой кольчуги.

Синяк па лопатке точно будет… Но это пус­тяк… Встречались нам и не такие герои — где-то в Диком поле до сих пор, верно, белеют ихкосточки.

Еще пара верст осталась позади, потом лес вне­запно кончился, дорога пересекла небольшую по­ляну и уперлась, раздваиваясь, в поперечную, го­раздо более широкую и утоптанную, бегущую, по всей видимости, по берегу Угры. Можно было свернуть налево или направо, и Медведев остано­вился, чтобы оглядеться.

Ночь выдалась на редкость ясная, и, хотя луна еще не показалась из-за леса, было достаточно светло, чтобы разглядеть вдали справа темный си­луэт большого строения. Медведев свернул в ту сторону, полагая, что именно эта дорога должна привести к хозяйскому дому в имении Березки.

Он не ошибся.

Дорога действительно вела именно туда.

И все было бы замечательно, если б не одно обстоятельство.

Дома не было.

На всю свою жизнь запомнил Медведев эту мрачную и странную картину, пейзаж в сиянии лунного света: груда обуглившихся руин — левая часть полностью обвалилась, прогоревшая кровля рухнула, и черные расщепленные бревна торчат в разные стороны; другая половина дома напоми­нает убогую избу с непомерно высокой печной трубой, примостившуюся к этим развалинам; два окна в уцелевшей стене темнеют мрачными дыра­ми; по всему двору — обломки полуобгоревшей мебели, а поодаль, будто сломанные зубы, торчат остатки некогда прочного частокола. Но самым удивительным в этой картине были ворота. Свет­лые, новенькие, на толстых просмоленных вереях,почти не тронутые огнем и гостеприимно распах­нутые, они одиноко стояли напротив входа в дом на совершенно голом месте — и ни следа ограды по обе их стороны…

Медведев тронул поводья и медленно объехал вокруг развалин.

Ветер утих, лес перестал шуметь, и наступила мирная тишина, в которой все ночные звуки слышны удивительно далеко.

Откуда-то слева донесся одинокий удар мона­стырского колокола, позади в лесу несколько раз ухнул филин, с правой стороны изредка долетал приглушенный лай собак..

Медведев смотрел на разрушенный дом, и вдруг простая и сладкая утешительная мысль пришла ему в голову: конечно же, он ошибся, просто сбился с пути, и это вовсе не Березки; а его дом чуть подальше, — там горит печь, там светло и уютно, там с нетерпением ждут нового хозяина «люди тяглые, данники и слободичи, что на воле сидят»…

И тут он вспомнил испуганного мужичка.

«Березки легко узнаешь по конскому хвосту… »

Медведев развернулся. Над лесом показалась луна. Длинные волосы серого лошадиного хвоста свисали из-под конька ворот, чуть шевелясь от легкого движения теплого ночного воздуха.

Да-а, дом за зиму изрядно отсырел. ..

С левой стороны, откуда недавно донесся удар колокола, послышался неясный шум.

Медведев прислушался. Глухой топот копыт, свист и выкрики быстро приближались. Василий неторопливо огляделся, подъехал к покосившему­ся обломку частокола и, укрывшись в его тени, стал спокойно ждать.

Шум все усиливался, и вскоре вдали на дороге, с той стороны, откуда он приехал, появилось тем­ное пятно. Оно на глазах росло и неслось прямо сюда. Конный отряд примерно из двадцати хоро­шо вооруженных всадников с гиканьем, свистом и руганью промчался мимо Василия и растаял в те­ни леса.

Когда шум затих, Медведев выехал из своего ук­рытия, спешился, подвел Малыша к колодцу и, убедившись, что вода пригодна для питья, напоил его, проверив сначала, достаточно ли конь остыл после дороги. Только после этого напился сам..

Что же это значит? Дом разрушен и, судя повсему, сгорел еще осенью, но колодец чист, жура­вель прочен, берестяное ведро, хоть и протека­ет, сделано недавно, а тропинка хорошо утоп­тана… Интересно…

В стоящем неподалеку от дома и почти уцелев­шем строении, которое когда-то служило баней, Медведев обнаружил в углу груду прошлогоднего сена и нашел, что оно годится на ужин Малышу. Вытащив бутыль Микиса, он тщательно обтер ко­ня пунком сена, смоченным тем самым греческим вином, за которым великий князь нарочно посы­лает купцов в Византию, а сам, взяв бутыль и при­хватив из сумки краюху хлеба и луковицу, отпра­вился к дому.

В правой части развалин обнаружилось нечто вроде комнаты с почти целым потолком, если не считать всего лишь одной дыры, да и та была сбо­ку, возле стены. Посреди стояла полуобгоревшая широкая скамья, а прямо под дырой в потолке, сквозь которую виднелось звездное небо, — ог­ромная дубовая кровать. Медведев встал на нее и, подтянувшись на руках, забрался сквозь дыру на чердак. Там было пусто, а проломленная в нескольких местах кровля едва держалась. Он выгля­нул наружу и осмотрелся. В той стороне, откуда доносился лай собак и -куда направился недавно промчавшийся по дороге отряд, полыхало боль­шое зарево. Порывы легкого ветерка доносили за­пах гари, звон оружия, шум и выкрики.

Василий спустился обратно в комнату и при­ступил к ужину.

Народец здесь, должно быть, помельче, — еслибы в Диком поле кто-нибудь вздумал навеститьсоседей с таким неприличным шумом, обратнонаверняка бы никто живым не вернулся. Там под­крадываются бесшумно, нападают внезапно,убивают безмолвно, грабят быстро — всегдатрезвые и на голодный желудок, и лишь возвра­тившись и выставив надежную охрану, могут позволить себе веселое застолье, разгул и шум­ный дележ добычи.

Медведев поужинал неторопливо и с аппети­том, запил хлеб и луковицу несколькими глотка­ми знаменитого греческого вина и уже пригото­вил себе постель из охапки сена, когда шум и кри­ки стали вновь приближаться.

Едут обратно. Глянуть, что ли…

Он вышел во двор своего дома и встал у ворот за вереей, невидимый с дороги.

Отряд возвращался, сильно растянувшись и по­редев наполовину; несколько окровавленных, из­раненных людей едва держались в седлах, какой-то бородач вез длинный белый сверток, похожий на закутанное женское тело, а когда все уже, каза­лось, проехали, последний всадник вернулся и громко заорал:

— Степан! Ты где?

Что-то знакомое почудилось Медведеву в его голосе. Он присмотрелся внимательней.

Да, нет сомнений — это тот самый бродяга,который сегодня днем приставал с расспросамина постоялом дворе в Медыни, только сейчасодет он совсем иначе и вооружен до зубов.

Наконец показался последний, сильно отстав­ший всадник, и сразу стало ясно, что его задержи­вало. На крепком татарском аркане, привязанном к седлу, он волочил какой-то тяжелый, грязный мешок.

— Да брось ты наконец эту падаль! — яростно крикнул вернувшийся.

Тот, кого он назвал Степаном, выхватил саблю и, обернувшись на скаку, перерубил аркан. В этот момент он находился как раз напротив Медведе­ва» и мешок, прокатившись еще несколько саже­ней, с глухим стуком ударился о верею, за кото­рой стоял Василий.

Лошадь, освободившись от тяжести, резко рва­нулась вперед, и оба всадника умчались вдогонку своему отряду.

Степан? Хорошо. Жаль, не удалось его как сле­дует разглядеть — лицо чем-то обмотано,воло­сы спрятаны под меховую шапку, одет, как ивсездесь, по литвинскому обычаю, но это, несомнен­но, тот второй оборванец, что сидел в темномуглу медынского постоялого двора…

Стук копыт быстро стихал вдали.

Василий вышел из-за вереи, склонился над мешком у своих ног и в холодном лунном свете увидел то, что и ожидал- грязные, кровавые лох­мотья, прилипшие к страшно обезображенному, уже совсем холодному телу.

Медведев перекрестился, прежде чем прикос­нуться к покойнику: так научил его отец, когда он был еще совсем маленьким — и это, пожалуй, од­но из самых ранних детских воспоминаний —умерла после короткой болезни мать, и отец хо­тел, чтобы они вместе положили ее в гроб, хотя, конечно, поднял покойницу он сам, а Василий только ухватился ручонкой за подол ее платья, но с тех пор он всегда крестился, прежде чем при­тронуться к мертвому, независимо от того, был ли это его товарищ или только что убитый им самим враг.

Он срезал аркан, затянутый на ногах мертвеца, неторопливо и аккуратно свернул его кольцами, чтобы завтра при свете дня разглядеть как следу­ет, затем не без труда поднял довольно тяжелое тело, отнес в дом и уложил на скамью, стоящую посреди комнаты, где он недавно ужинал. Оты­скав в углу какие-то полуобгоревшие лохмотья, он прикрыл ими покойника, прихватил оставленную на кровати бутыль с вином, вышел, плотно при­крыв осевшую на одной петле дверь, и направил­ся к Малышу. Здесь он приготовил себе постель из остатков сена, внимательно прислушался к обыч­ным ночным шорохам, доносящимся снаружи, не уловил в них ничего подозрительного, вытянулся поудобнее, глубоко вздохнул и тихо сказал себе:

— Ну вот я и дома!