"Прибой у Котомари" - читать интересную книгу автора (Воробьев Борис)11Жизнь едва теплилась в израненном, изуродованном теле Мунко. Остывающие члены уже не чувствовали ни холода просочившейся сквозь мох воды, ни горячего тепла крови, которая, смешиваясь с водой, пропитывала мох, уходила в землю. Вместе с ней уходил в небытие Мунко. Сознание то покидало ненца, то возвращалось вновь, и в эти краткие минуты просветления одна лишь мысль терзала его — мысль о том, что он умирает не на своей земле. Что дух его не обретет покоя, скитаясь по нивам чужой жизни. И нестерпимее становилась смертная мука, и боль отпускала онемевшее тело и сосредоточивалась в одном месте — в душе. А ночь все длилась и длилась, и время умножало бессилие и страдания Мунко, ввергая в мрак и возвращая к свету. И все длиннее были промежутки тьмы, все реже билось разорванное железом, обескровленное сердце, все тише звучали мировые звуки и скоро смолкли совсем. Иная музыка — торжественные и высокие хоры — грянула в высоте для него одного. Звучащая эфирная волна подняла Мунко с кровавого и холодного ложа и вознесла над ночью. Ослепительный свет блеснул в разрывах клубящихся туч, и он увидел тундру. Затихая, волна унеслась вдаль, за край земли, оставив Мунко посреди великого разнотравья. Ни чума, ни дымка не виделось вокруг, и непохоже было, чтобы люди жили в этих местах, но Мунко знал, куда идти. Неведомая сила управляла им, влекла к закатному горизонту, откуда исходил таинственный и странный зов. День шел Мунко. А потом увидел озеро. Дикие гуси плавали в нем. И Мунко вошел в воду и стал гусем. И братья сказали ему: “Иди к вершине, обильной пищей, иди на место твое, где опадают перья весенних гусей, где осенние гуси надевают свои перья. Иди в город твой, висящий на конце жилы…” И еще день шел Мунко. Река на пути. И стал он рыбой. И мать-нельма сказала ему: “Иди к берегу твоей извилистой протоки, иди на место твое, где дети наши и любовь наша. Иди в твой город, висящий на конце крапивной нити…” Третий день идет Мунко. Олени встретились ему. И старый самец, в глазах которого отражалось небо, сказал: “Иди к пастбищу твоему. На место твое иди, где летний заяц и нежная женщина. Иди в твой город, висящий на ветках семи берез…” На четвертый день вышел Мунко к другой реке. Черная вода текла в ней, черная трава росла на берегу, а за поворотом увидел Мунко черный чум. Удивился Мунко: сколько лет жил в тундре, не видел таких чумов. Остановился он. Тихо было возле чума. Ветер не дул в этих краях, вода не плескалась. Только кричала в реке невидимая птица гагара. Долго стоял Мунко. Хотел уже войти в чум, посмотреть, но тут вышел к нему большой старик. “Старый, однако, — подумал Мунко, — совсем белый”. — Вот ты пришел! — сказал старик. И Мунко увидел его мертвое костяное лицо. И понял, что пришел на Монготта, реку Мертвых, где живет бог Нум — отец всех ненцев. — Я миндумана40, — ответил Мунко. — О сав! — сказал старик. — Глаза Нума видели твой путь. В чум пойдем. Лаханако41 будет. Язык оленя будет. Черные постели42 лежали в чуме. Старик усадил Мунко напротив входа — на место почетного гостя. Поставил два блюда — с языками и кровью. Уселся сам. — Ешь, однако. Мунко взял язык, обмакнул в кровь, стал жевать терпкое и солоноватое от крови мясо. “Вера такая43, — думал он. — Ненцы всегда ели мясо с кровью. Нельзя в тундре без крови, кости мягкими станут…” Старик с одобрением глядел па него. — Ты хорошо воевал, — сказал старик. — Нум видел твои дела. Ты сын своего отца. — Слабого оленя догоняет сармик44. В моем роду не было слабых. — О сав! — откликнулся старик. — Не было! Все улетели к верхним людям45. Ты последний. Худо, однако. Закончится род. — Семя мое в детях живет. — Сколько пешек46 замерзает в буран? Дети твои малы. А буранов в жизни много. — Вырастут дети. Ванойти хорошая мать. — О сав! — сказал старик. Они доели языки и допили кровь. Старик поднялся: — Пойдем, однако. Они вышли из чума. — В тебе больше сил, хахая нями47, — сказал старик, — взойди на высокое место, покричи оленей. Три раза покричи, больше не надо. Поднялся Мунко на холм, смотрит — нигде пи одного оленя нет. Однако закричал три раза. Взглянул — из-за реки бегут три черных оленя. В воду бросились, поплыли. На берег вылезли. Стал старик запрягать оленей. Левого вперед выдвинул, пелекового48 запряг, третьего в середину поставил. Постель положил в нарту. — Три года меня не будет, а ты на четвертый год выходи ко мне навстречу. Только эти слова и сказал старик. И прах поднялся над тундрой, и свист многих крыльев наполнил ее: звери бежали прочь и птицы летели в другую сторону. Они так сильно махали крыльями, что погас огонь в чуме. А кто не успевал убежать и улететь — падали под копыта черных оленей. Три года как три дня прошло. Живет Мунко в чуме, сам не знает, живой он или мертвый. Вечером загремела нарта. “Должно быть, старик”, — думает Мунко. Только подумал — анас49 показался. Нум как сыч сидит, совсем костяным сделался. — Как съездил? — спросил его Мунко. — К брату ездил. К Падури50. Хороших бегунов51 дал брат. Садись, поедем на место твое. Попрыск52 ехали. В полдень увидели одного дикого оленя. Старик сказал: — Изготовь твой лук, хахая нями. — Где ж возьму его? — спросил Мунко. — Разве не видишь, — сказал старик, — в нарте твой лук. Изготовил лук Мунко. Выстрелил. Дикий олень упал. Подъехали они к тому дикому оленю — стрела шею его пополам разрубила. Старик опять сказал: — Изрядная сила у тебя, мой брат. Съели они печень оленя. Остальное в нарты положили, дальше поехали. Еще попрыск гнали. Пристали олени, хромать начали. Старик бросал им кровь53 из копыт. К берегу приехали. Желтый лед лежал на воде. Снова удивился Мунко: сколько лет жил в тундре, не видел льда летом. Спросил у старика. — Это мой мост. По этому мосту я хожу к людям; и это не лед, а железо. За мостом снова трава пошла, знакомые места стали встречаться. Старые чумовища54 увидел Мунко, а еще дальше — сломанные опрокинутые нарты, торчащие к небу тюры55 и оленьи мертвые головы. Догадался, что старик привез его к родовому хальмеру56. Отец похоронен тут. И отец отца. И все мужчины рода. — Слезай, — сказал старик. — На земле предков умрешь. Нум будет твоим самбаной57. Старик поднял бубен. Солнце и луна были нарисованы на нем и ребра оленя. Трижды прокричала гагара58. — Не спеши, — сказал старик. — Нум еще не сделал бубен летним59. Опять закричала гагара. Старик ударил в бубен колотушкой. Гром прокатился по тундре, и стало слышно и видно до самого края. На полуночи белый медведь грыз нерпу, волк преследовал оленя на восходе, и в других концах слышались вопли и стоны. — Белый олень! — крикнул старик. — Из дома, покрытого черным зверем, приди сюда!.. Удержи свой гнев!.. С чистого неба на холмистую землю спустись!.. На белого оленя сядем верхом, белую олениху поведем в паре!.. В город твой спустись!.. Заговори!.. Явись, могучий!.. Смотрит Мунко — черной тундра стала, будто ночь наступает. Видит — нож достал старик. — В место твое иди! И погрузил нож в грудь Мунко. Из-под лопаток вышел нож, разрезав сердце. И небо упало на Мунко. …Падал и падал дождь. Сладкие испарения, заглушая запах сгоревшего тола, поднимались от земли, и вместе с ними над поникшими травами витал успокоившийся дух Мунко. |
|
|