"Пепел Ара-Лима." - читать интересную книгу автора (Костин Сергей)

ХХХХХ

Проснулся лесовик Йохо по привычке старой. Зачесалась сильно рана на ноге, что в драке с диким зверем, дидрой болотной ядовитой, получена была. От той раны Йохо часто но ночам просыпался. Засвербит проклятая, сил нет, пока пятерней изрядно не прочешешь, поперек волос особенно, спокойствия ждать не следует.

Не открывая глаз, потянулся к зачесанному месту, да так и замер с рукой вытянутой.

Хороший лесовик чует траву вонючую за сто шагов. Живность лесную за триста. А злого врага за добрую тысячу. Особенно если со стороны ветреной. Только на сей раз почуял Йохо не траву и не зверя и не врага далекого. Мертвым в лицо пахнуло. Да так близко, что, хоть и смел лесовик с детства был, испугался не на шутку. Даже глаза открывать не захотел.

— "Вот же нелегкая занесла, — думал лесовик, одними пальцами осторожно к ножу поясному подбираясь. — Говорили, и не раз, старики деревенские, не ходите дураки к дубу мертвому, не играйте со смертью, не балуйтесь. Чего не послушался? Перед кем геройствовал? Кому смелость показывал? Тем, кто сейчас перед тобой стоят, на тебя, дурака, глаза таращат? Того гляди схватят за ногу, да утащат по корни мертвые. Могут и сожрать, не побрезговать, коли разговорами умными не развеселишь души мертвые. Может и отпустят, когда натешатся. Чай не чужой, может и потомок чей-то. Вот лет через триста и отпустят".

Проверенный нож с рукоятью из твердого черного дерева, что растет за Изумрудными болотами, лег привычно в ладонь. Та сама сжалась в хватку крепкую.

— "А ведь сам беду накликал. Про две могилы вспомнил ни к месту, ни ко времени. Теперь не вырваться. Даже старики древние, по самую шею плесенью заросшие, ни разу про героя не слышали, кто от дуба живым уходил. И я не лучше".

Собравшись духом и смелостью, закричал Йохо воем молодецким. Тем воем страшным, за который и имя странное получил. Вскочил в одно движение на ноги, ширанул ножом острым да широким перед собой. Глаза на всю возможную ширину растопырив, бросился вперед, стремясь дерзким бегом уйти от тех, кто его окружил.

Коряга гнутая не вовремя под ногу легла. Сбила резвый ход. Разъяренной мордой о сухую землю врезала. Перевернула несколько раз, меняя небо и землю местами.

Понял лесовик, что не уйти от дуба живым. Не отпустят. Но живым отдаваться не захотел. Слишком много резвости в нем имелось, чтобы каждому мертвецу в целости отдаваться. Жирно-то не станет?

Рука нож заветный не выронила. Глаза не ослепли. Тело не околдовано, не обездвижено. Драться надо, чего зря мозгами ворочать? На том свете для этого времени предостаточно найдется.

Вскочил торопливо, нож вперед выставил, чтоб близко никто не смел подойти, да только теперь и осмотрелся. А как осмотрелся внимательно, совсем тоска осилила.

Стояли, окружив с четырех сторон, тринадцать смертцев.

От живых лесовиков мало что осталось. Кожа сухая, местами треснутая, огнем и корнями подземными порванная. Лохмотьями истлевшими чуть прикрытая. Рожи ссохшиеся, страшные. Ничего хорошего лесовику не предвещающие. В пустых глазницах песок пересыпается, на землю, давно кровью политую, просыпается. Тянут руки тонкие к Йохо, но с места не двигаются.

— Идем с нами, брат наш, — Йохо от услышанных голосов заунывных чуть не поседел раньше времени. Но вовремя одумался, только ножом лишний раз по воздуху провел. Словно границу указал, через которую переступать никому не советовал. — Идем с нами, брат наш. Под землей тишина и спокойствие. Никто не потревожит, никто кровь безвинную не прольет. Идем с нами. Тоскливо нам одним под корнями мертвыми лежать. Все песни перепеты, все подвиги пересказаны, все истории по тысячу раз вспомнены. Тоскливо нам!

— Не рассказчик я вам, братья, — как можно ласковее ответил Йохо. Чувствовал, не стоит злить мертвых лесовиков. Рассердятся, от беды не уйти. — Другого поищите. Дело у меня здесь. Поэтому и потревожил ваш сон долгий. Встреча, стало быть важная. Но я достаточно наждался, уйти пора. Ждут меня.

— Смерть тебя ждет, брат наш. Мучительная смерть. Не от нас, слабых. От зверя черного. Лучше с нами иди. Там, под мертвым деревом тебя никто не найдет. От всех бед укроем. Убаюкаем. Не увидишь ты моря красные, не увидишь землю багровую. Без тебя смертный мор по земле пройдет. Идем. Тоскливо нам.

— Тоскливо вам? — совсем осмелел лесовик. Голосом покрепчал, смертцев передразнивая. Умом понял, раз смерть от зверя черного, а не от тринадцати мертвецов, то и бояться нечего. От смерти еще никто не убегал, но кой-кому прятаться удавалось. Поживет еще лесовик Йохо. А придет проклятая, поборется. — Так что ж, веселить вас должен? Я вам не бродячий циркач, булыжниками жонглирующий. И не певец. Видите, нет при себе ни струны, ни дудки. Расступитесь, братцы, да пройти не мешайте. Я хоть и живой, но в гневе сильно опасный.

Быстрой тенью метнулся навстречу первый смертец, острым пальцем в глаз метя.

Йохо крякнул, приседая, от удара коварного уходя. Ждать не стал, рубанул ножом по руке, словно ветку пытался срезать. Да ничего не получилось. Проверенное железо как о камень звякнуло, от костей отскочило. От удара нож из ладони сжатой вырвался, отлетел в сторону, в щель земную по рукоять вошел.

— Обманули братцы, — закричал лесовик, кулаками отмахиваясь. — Набрехали с три сумки! Все одно ваша не возьмет!

Хоть и был Йохо силой да ловкостью не обижен, через минуту уже знал, что не справиться ему с смертецами. Кулаки его черепа обгорелые не крошили, кости окаменевшие не ломали. Да и не сильно кулаками помашешь, когда на тебя тринадцать смертцев разом наваливаются, костлявыми ручищами за разные места цапают, в глаза целятся, да норовят пальцы сухие в рот засунуть, порвать щеки отъеденные.

Когда на землю мертвую повалили, совсем лесовик отчаялся. Вспомнил Грана, колдуна вспомнил, на погибель пославшего. Удивиться успел, что зуба больного совсем не чувствует. Выбили проклятые смертецы, не пожалели. Хотел в кольцо свернуться, уж больно сильно ногами мертвые лесовики пихались, да не успел.

Разом смертецы отступили, вскинули черепа, песком наполненные. Будто услышали то, что Йохо пока не слышал. Заговорили на языке древнем, лесовику непонятном, к кореньям дуба поспешили.

— Эй! — вскинул руку лесовик, поднимаясь, — Вы что?

Один смертец, чуть задержавшийся, обернул к Йохо глазницы, песком плачущие:

— Когда совсем невмоготу станет, приходи. Примем радостно.

— Ага, — мотнул головой Йохо, соглашаясь. Не верил, что пустяками отделался, синяками, царапинами, щекой порванной, да зубом потерянным. Задом подальше от дуба попятился. — Ждите, как же.

— Придешь, брат наш. Никуда не денешься.

Сомкнулись корни дерева тысячелетнего, пряча смертцев. Сошлась земля обратно узором треснутым. Тихо стало, хоть уши отрезай, да выбрасывай за ненадобностью.

— Ждите, ага! — заколотило Йохо, от ушей не отрезанных, до пяток уцелевших. Будто он в лютый мороз на улице без штанов целый день простоял. От такой колоты только одно средство, напиться отвара передержанного из волчьих ягод, да забыться сном долгим. Дома, под медвежьим одеялом, или, на худой конец, у вдовы соседки, что второй год по праздничным дням морошковым пирогом подкармливает.

Лесовик нащупал трясущимися руками нож. С опаской поглядывая в сторону дуба, попятился к лесу.

— Колдуну глотку перережу. Обязательно перережу. Принеси ему, мол, то, что дадут. Кто даст? Смертецы? Отец ты мой, Гран, да он меня специально на смерть послал! Мертвецам жертвоприношение. Не жить колдуну!

Йохо глазом прищуренным посмотрел на солнышко. Высоко висит, до ночи не скоро. Выбежал, спотыкаясь от не успокоенности, на дорогу заросшую. Хоть и крюк порядочный до деревни она делала, но лучше три часа лишних топать, чем снова по болотам, да по местам звериным ноги портить. Устал для прямых путей Йохо. Главное, подальше от мертвой поляны оказаться.

Не успел лесовик в траву зеленую ступить, как замер, голову склонив. Почувствовал, как дрожит под ногами земля. А спустя минуту различил топот конский. Не зря, ох не зря смертецы в норы подземные уползли. Раньше него, лесовика, пришлого почуяли. Если уж они топота испугались, то и ему не следует поганкой на дороге торчать. Уходить надо.

Йохо, где стоял, оттуда в кусты придорожные не глядя и сиганул. Топот лошадиный близко, спешить надо.

Но видать со вчерашнего вечера судьба не заладилась. То зуб разболелся, то смертецы в гости насильно зазывали, а то кусты малины дикой не там где надо разрослись.

От обиды на злодейку судьбу, а больше от шипов, от которых кожа штанов защитой слабой оказалась, выскочил лесовик обратно на дорогу. Да там и остолбенел.

Мчался на него всадник огромный. Такой огромный, что показалось на мгновение, заслонил он телом своим весь свет. Черный конь в пене белой, с серебреными бляшками на сбруе дорогой. Черная грива, с репейником застрявшим, по ветру стелется, черный глаз на лесовика зло смотрит. Черное копыто в грудь метит.

Йохо только охнуть успел, да на мягкое место осел. От пережитого и увиденного сил не осталось даже в сторону отползти.

Взвился черный зверь на дыбы, твердой рукой остановленный. Заиграли копыта над головой лесовика, воздух вымешивая.

Что-то огромное с коня свесилось, за ухо лесовика зацепило, да приподняло, как есть, в штанах с шипами застрявшими, над дорогой, да над землей.

— Кто ты, червяк ползучий?

Такого страшного незнакомца лесовик с рождения не видел. Не лик, конечно, постоянно преследующий, но и не лучше. Как проморгался, разглядел лицо черное, от пыли да грязи, в шрамах многочисленных. Борода короткая, курчавая, с завитками, огнем опаленными. А уж глаза — лучше сразу могилу копать глубокую. Незнакомец глянул, как кишки из живота вынул, да на кулак намотал.

— Кто ты, спрашиваю, — незнакомец встряхнул лесовика, чуть душу не вытряхнул.

В другом месте, да при других обстоятельствах непременно рассердился бы лесовик. Обиделся. В горло обидчику зубами вцепился. Но с ногами, что в воздухе болтаются, сильно не обидишься. Особенно если ты за ухо подвешен.

— Лесовик я, добрый господин, — завопил Йохо. — Из деревни, что на берегу Вьюшки.

— Лесовик? — незнакомец подтянул ухо лесовика поближе. Заглянул в глаза, слезами налитые. Словно всю душу наизнанку вывернул. — Что же ты лесовик, по лесу бродишь, под копыта бросаешься? Или лазутчик ты кэтеровский? Говори, червяк ползучий, пока жив.

— Не лазутчик я, добрый господин. Больно-то как! По принуждению здесь. Злой колдун послал. Отпустили бы вы меня, добрый господин. Приказал принести то, что найду. Ой, мамочки! Или, что дадут.

Незнакомец скривился, глазом сверкнул.

— Видно знамение это, — забормотал он в кудряшки черные. — Хоть и не ангел, но живой человек повстречался. Не уйти мне. Конь устал, с ноги сбивается. Тяжела ноша, не уйти от погони. Слушай, червяк ползучий. Слушай внимательно, лесовик!

Йохо, отпущенный, ногами на твердую землю встал, за ухо оттянутое схватился. Но сбегать от всадника не спешил. Заметил за плечом незнакомца страшного лук боевой. Стрела, из такого лука летящая, за триста шагов человека через мгновение с ног сшибает.

Переступил конь усталый с ноги на ногу, гривой черной встряхнул, словно крылом птицы огромной мир заслонил.

— Слушаю тебя, добрый господин? — а у незнакомца-то бок правый в крови весь. И панцирь в дырках, словно сито. Видно не на прогулку незнакомец в лес заехал. И не с пира званного, а с рубки смертельной. Еле в седле держится.

— Коль тебя, лесовик, за делом послали, так дело и сделаешь. Возьми, лесовик.

Незнакомец, щекой от боли дернув, из-за спины сверток тугой достал, щитом широким от стрел прикрытый. Щит, как еж, остриями утыкан. Нагнулся, осторожно кулек в руки Йохо вложил.

— Эт-то что? — от неожиданности Йохо заикаться стал. Вспомнил напутствие колдуна. Может об этой вещи разговор шел? Ничего не нашел, а получил только от всадника смертельно раненого куль тяжелый. Уж не с золотом ли?

Всадник в седле выпрямился, в сторону, откуда прискакал, голову повернул.

— Сбереги его, лесовик, — куда только голос грозный пропал. Не приказывал, просил всадник черный. Глазами умолял, сердцем молил. — Беги с этого места, лесовик. Быстро беги, как сможешь. Не оборачивайся. И никогда не возвращайся. Сбереги то, что дал тебе Элибр, телохранитель и друг короля нашего.

— Элибр? — ахнул Йохо, рот от удивления распахнул. Деревня его хоть и глубоко в лесу спряталась, да только каждый в ней слышал о могучем майре Элибре. Слишком много славного телохранитель короля Хеседа за жизнь свою сделал.

— Что стоишь, лесовик! — закричал всадник громко. — Или не слышишь, как скачут сюда волки кэтеровские? Или не понял, о чем просил я тебя? Ступай прочь, если верен ты королю Хеседу!

Спала от окрика грозного пелена с мозгов лесовика. Вернулось чутье лесное. Различил он и топот лошадей многочисленных, и приторный запах равнинников, в большом числе по дороге старой к дубу скачущих. Понял лесовик, что не просто так всадник черный ему ношу вручил. Погоня за ним злобная. А с такими ранами, да с такой усталостью далеко не уйти.

— Все сделаю, как ты просил, — взглянул преданно. — Никто меня никогда в лесу не догонял. И сейчас не догонит. С травой сольюсь, деревом обернусь, но ношу твою не отдам равнинникам. Скажи только, что спасать мне приодеться? Что в мешке спрятано?

Всадник черный уже коня усталого развернул. Уже пришпорил бока пенные. Но на вопрос лесовика обернулся:

— В том свертке самое ценное, что есть у твоей страны, лесовик. Там сила и надежда Ара-Лима.

Не успел Йохо глазом моргнуть, как конь черный копытом мохнатым в землю ударил. Понес майра Элибра по старой дороге навстречу приближающемуся топоту копыт лошадей равнинников. Только меч темный, от крови засохшей, в небо путь указывает.

Лесовик, рукой сверток придерживая, в сторону скоро бросился. Ящерицей по траве пополз. Подальше от дороги. Хотелось поскорее место опасное покинуть. Но любопытство природное верх взяло. Сделал крюк по бурелому, с другой стороны к дубу выполз. Залег в заросли густые. Не то что человек, зверь не увидит. Зато дуб мертвый на земле сухой как на ладони.

Только лесовик улегся, только листочки по сторонам раздвинул для обзора лучшего, как из леса на поляну мертвую выехали первые всадники. Йохо ни разу не доводилось видеть живых кэтеровских легронеров. Он и в городе Мадимии ни разу не был, а что уж про врага говорить иностранного.

Но как только разглядел лесовик шлемы с железными рогами, сердцем почувствовал — вот он враг. Вот они — степняки, кэтеровские волки, на Ара-Лим напавшие.

Выезжали они из леса по трое в ряд. Нескончаемая вереница круглых щитов с черными солнцами на красной коже. Шли крупной рысью, спешили по следам беглеца. Впереди цеперий, примятую траву, да землю копытами вывороченную высматривающий.

Его первого меч майра и настиг.

Черный всадник, майр Элибр, верный телохранитель короля Хеседа, выскочил из-за деревьев, что поляне вплотную подступали. Без единого крика, только конь черный пеной горькой хрипит, в бок цеперия врезался. Меч мягко между металлическими пластинами прошел, вспорол кожаный панцирь, разрезал шерстяную рубашку, раздвинул ребра и замер на мгновение в самом центре человеческого сердца.

Никто никогда не узнает, о чем думал тридцатилетний цеперий, падая с равнодушной лошади на землю чужой страны. Может думал он о том, что ждут его в далекой Гунии два маленьких сына и красавица жена. Может, последние мысли его были с верховным Императором Каббаром, который в это время облизывал жирные пальцы после обильного стола и любовался полуобнаженными танцовщицами, присланных ему в знак почтения правителем Берии. А может быть думал цеперий о том, что трава чужой страны не такая мягка, как на его далекой родине.

Кому это интересно?

Первые два ряда колонны были раскиданы телохранителем Элибром за несколько мгновений. Рухнули солдатские головы, затрещали щиты, против неистового меча бесполезные, закричали раненые, замолчали убитые. На землю засохшую свежая кровь пролилась.

Закричали дико легронеры, славой многочисленных сражений увенчанные. Заблестели мечи, в полукруг выстраиваясь. Не родился еще в подлунном мире герой, способный в одиночку против кэетеровской отборной цеперии выстоять. Злоба и сила сошлись в коротком сражении. В неравном сражении. На смерть.

Застонал в кустах Йохо, видя, как теснят чужие волки раненого хищника. Дернулась рука к поясному ножу, рукоять стиснули пальцы разом онемевшие. Подниматься начал с зубами оскаленными.

— Куда, дурак?! — зашипело над головой. — Смерти ищешь, лесовик?

— Авенариус? — Йохо нервно лягнул ногой и только потом вывернул шею.

Над ним, вцепившись когтями в хлипкие ветки, балансировал крыльями ворон и давился кашлем. Старые вороны не привыкли шипеть на всяких разных лесовиков. От этого горло садиться. Каждый должен каркать в полное горло.

— Как ты здесь? — Йохо не то чтобы удивился, просто он готов был поклясться, что мгновение до этого рядом с ним никого не было.

— Как, как? — передразнил ворон. — Как и все. Мимо пролетал. Ты куда бежать собрался со штукой, что в потных ладошках зажимаешь?

— Так ведь…, - лесовик беспомощно посмотрел в сторону дуба, куда, отбиваясь от легронеров отступал Элибр.

Черный конь майра был уже мертв. Лежал на дороге, исполосованный острыми мечами легронеров. Сам Элибр, прижавшись спиной к мертвому дереву, отражал многочисленные нападения сгрудившихся вокруг него солдат Кэтера. Могучие удары его то и дело достигали цели, и количество мертвых тел увеличивалось прямо на глазах спрятавшегося лесовика.

Вот один солдат, неудачно сделав выпад, откинул в сторону оружие и, схватившись за рассеченное плечо с криками попятился назад, под прикрытие товарищей. Стоящий рядом легронер на мгновение посмотрел на раненого и тут же из шеи его брызнула кровь. Третий завизжал, воздевая к небу обрубленную кисть. Но и его визг не долго беспокоил лес. Клинок майра исправил собственную ошибку.

— Он же умрет! — застонал Йохо. — Смотри, сколько их.

— Старые солдаты не умирают. Просто они уходят наемниками в армию Отца нашего Грана. Уходят с мечом в руке. Он не мечтал бы о другой смерти, поверь мне, лесовик. Погибнуть за будущее Ара-Лима, что может быть почетнее для такого старого вояки, как майр Элибр.

— Но я…, - лесовик Йохо хотел сказать глупому ворону, что он, как и каждый лесовик, чтобы бы о них не сочиняли в городах, тоже мечтает погибнуть за свою страну. И он, Йохо, не такой уж плохой боец. И он сумел бы уложить пару кэтеровских волков, прежде чем позволил достать себя блестящим железом. Хотел, но не сказал. Потому, что увидел, как скрылось за красными щитами мощное тело королевского телохранителя. Увидел, как в последнем полете замер высоко поднятый меч майра. Как в то место, где только что стоял могучий воин втиснулись щиты из красной кожи с черными солнцами.

— Ты уже ничем ему не поможешь, смелый лесовик, — вздохнула над головой мудрая птица.

— Но я даже ничего не сделал, — Йохо задыхался от собственного бессилия. И не чувствовал ничего, кроме злобы на самого себя за то, что остался лежать в кустах, когда умирал настоящий герой.

— В этом мрачном мире ничто не бывает без последствий, заметил ворон.

Лесовик, кусая до крови губы, смотрел, как отступают от дуба кэтеровские легронеры. Как оттаскивают раненых. Как оставляют мертвых. На высоком валу из человеческих тел в шлемах с красными гребнями разглядел Йохо изрубленное, почти неузнаваемое тело майра.

— Я отомщу, — прошептал он, чувствуя, как тоненькая струйка теплой крови стекает по уголкам губ.

— За тебя это сделают другие. А сейчас неплохо было бы поскорее убраться отсюда. Солдаты не успокоятся. Убийство майра только начало. Хотя… Кто ответит, почему я ввязываясь в человеческие отношения?

Несколько солдат остались у мертвых тел, что-то разыскивая. Они тщательно осмотрели труп телохранителя, но, ничего интересного для себя не обнаружив, посовещавшись, направились к кустам, обильно растущим вокруг голой поляны. Самым неприятным оказалось то, что легронеры шли именно туда, где прятался Йохо.

— Накаркал, старый собиратель падали, — лесовик вжался в землю, стараясь слиться с ней.

К удивлению лесовика, ворон, вместо того, чтобы оправдываться, слетел с веток и, не беспокоясь о том, что их заметят, опустился на мертвую землю. Расправил широко крылья и громко, не сдерживаясь, закричал на своем, вороньем, языке.

— Ну, вот, — пожал плечами Йохо. — Сами напросились.

После чего, освободившись от поклажи и оставив только широкий нож, встал во весь рост.

Его заметили сразу. Тяжело не заметить кудрявого лесовика, особенно если он сам этого хочет. Солдаты закричали, указывая на Йохо и на нагло прогуливающегося по голой земле большого ворона. Два десятка легронеров, те, которым не удалось скрестить мечи с подлым аралимовским телохранителем, предвкушая веселую охоту, бросились к лесовику.

Они не сделали и пяти шагов.

Сухая земля треснула, выпячиваясь. Взметнулась толстыми корнями. Брызнула фонтанами удушающей пыли. И из многолетнего плена, из могилы, из самого сердца земли, щедро орошенной свежей кровью, показались на свет тринадцать страшный существ.

В первое мгновение лесовик даже не узнал смертцев. Словно за то время, которое Йохо не видел лесовиков, на их кости наросло мясо и свежая плоть обтянулась грубой кожей. И только приглядевшись, Йохо понял, это не мясо. Это земля, облепившая твердые кости. Спрессованная до невозможности.

— Хочешь спать без кошмаров, отвернись, — посоветовал ворон, шаркая крылом. — Начнется сейчас весьма прелюбопытная балета.

Но Йохо не отвернулся. Наоборот, с каким-то непонятным для себя чувством облегчения он, не моргая, вцепился глазами в удивительную, но в то же время ужасную сцену, разворачивающуюся под сухими ветвями мертвого дуба.

Солдаты Кэтера, увидев смертцев, тут же позабыли о Йохо и, быстро развернувшись боевым строем, двинулись на мертвых лесовиков. Зазвенели мечи, сталкиваясь с каменной плотью. Завизжали первые раненые, пали первые убитые.

Смертецы, не обращая внимания на острые мечи, лезли вперед, к живой еще плоти, вонзались коричневыми зубами в тела солдат, вырывали сильными руками оружие, крошили резкими ударами кулаков деревянные щиты с черными солнцами. Полетели в стороны первые вырванные конечности. Покатились по мертвой земле оторванные головы. Такого богатого жертвоприношения давно не видела сухая земля. Она жадно впитывала каждую упавшую на нее каплю, дышала, словно живая. Радовалась невероятной щедрости подносителей.

В какой-то момент легронеры дрогнули, поняли, что только мечами справиться с мертвыми им не удастся. Мертвых должны убивать мертвые. Сгруппировались, оставив раненых, и одной большой, нескладной черепахой спешно отступили к дороге, под прикрытие деревьев, зеленой травы и испуганно мечущихся лошадей, подальше от страшной сухой земли, которая не терпела топота чужих сапог.

Смертецы, очистив принадлежащую им по праву территорию, собирали богатый урожай. Стаскивали, закинув на сильные полечи трупы солдат к корням дуба, ногами катили оторванные головы, скидывали в ямы куски оторванные, да изредка бросали внимательные взгляды на торчащего одиноким пеньком Йохо. С приглашениями не приставали, за что и был им благодарен лесовик.

— Теперь и нам пора, — Авенариус торопливо доковылял до впавшего в ступор Йохо. — Мертвый к мертвому. Живой к живому. Поспеши лесовик, пока есть время.

— Да, да, — Йохо и не думал долго задерживаться. Майру уже не помочь. Меряться силами с солдатами расхотелось.

Подобрал сумку, закинул, не глядя, через плечо короткий плащ и задом попятился в лес. Последнее, что увидел, смертецы обступили мертвого Элибра, бережно на руки подняли и с ноющей песней, в которой трудно было разобрать слова, скрылись под растрескавшейся коркой успокоившейся мертвой земли.

— Будет кому сказки загубленным душам рассказывать, — подытожил ворон, перелетающий с ветки на ветку вслед за уходящим в лес лесовиком. — Майру есть что рассказать, души не обидятся. Да ты, шустрый, ногами пошевели. Солдаты уж про тебя не забудут. Как отойдут от страха, за тобой направятся.

Йохо и без напоминаний скоро шел. Внимательно прислушивался к звукам леса, не раздастся ли где треск ветки сухой под ногой кэтеровского солдата? Дергал широкими ноздрями, да глаза широко раскрытыми держал. И только убедившись, что лес впереди чист, стал приставать к Авенариусу с расспросами.

— Уж не ты ли, птица, смертцов из могилы вызвал?

— Да ты не благодари меня, — усмехался ворон. — Как увидел, что побелел ты, ровно плесень, решил подсобить колдовством простеньким. Забыл что ли, при ком состою, кому служу. Научился слегка за столько-то лет.

— А что ж ты, раз такой умный, раньше не помог? — нахмурился Йохо, вспоминая сегодняшний день. — Что ж не колдовал, когда меня лесовики дохлые хотели под землю затащить.

— Хотели бы, затащили. Баловались они. На прочность тебя проверяли. Да ты на предков не обижайся. Скучно им в темной земле, вот они и проказничают. Мертвые, ведь что дети малые. На месте лежать тяжко. А ты-то, ты-то…, - Авенариус захихикал по-своему, по вороньему. — Да вы меня не трогайте, братцы! Да не рассказчик я вам! Дел по горло! Я чуть все перья от смеха не растерял, на тебя, шустрого, глядя.

— Давно, значит, следишь? — усмехнулся Йохо.

— Ну так…, - ворон замолчал, соображая, чего это он перед шустрым лесовиком разговорился.

Вышли они на берег речушки неглубокой. Вода хоть и тихая, но с ледяных гор начало брала, так до самого моря и не нагревалась.

Йохо недовольно поморщился, но в обход, до брода известного, идти не решился. Помнил слова ворона о солдатах, которым не терпится пощекотать его, беглого, мечами наточенными. Решил здесь реку переходить. Ступил в воду прозрачную, поморщился.

— Ты бы сумку повыше поднял. А то не ровен час замочишь, — Авенариус сидел на другом берегу, на камне, мхом поросшим. Клюв когтем острым чистил.

Лесовик совет выполнил, задрал сумку с подарком, что от телохранителя королевского получил. Чтобы там ни было, ворон плохого не посоветует. Если сам майр за куль тот смерть принял, то и он, Йохо, должен ношу тяжелую до колдуна в целости и сохранности доставить.

Уже на середине течения холодного екнуло сердце у лесовика. Почувствовал, как задергалась сумка с кулем. От неожиданности нога на скользком камне подвернулась. Потерял лесовик равновесие, да с головой под воду ледяную ушел. Но руку с сумкой не опустил. Потому, как в одно мгновение услышал писк неразборчивый и понял, что не золото королевское тащит.

— Ох, увалень! Ох, раззява! — Авенариус бегал по берегу, хлопал крыльями, да причитал в полный голос. — Кому дело важное поручили? Безногому лесовику! Рукой загребай, дурень! Да неужто во всем лесу умнее кандидатуры не нашлось. Дегенерата послали страну спасать.

Йохо на ворона старого не обижался за слова обидные. Может, потому, что были они незнакомые и на слух вполне приятные. Да и не до обид было. Тело от воды судорогой вмиг свело. Внутри все от холода страшно тряслось, зуб перестал на зуб попадать. Кое-как на берег сухой выкарабкался. На четвереньках, зубами стуча, выполз на траву зеленую, сочную. Скрюченными пальцами, ножом помогая, стал рвать застежки на сумке.

— Что там? О, Гран!

Лесовик торопливо, не вслушиваясь в невнятные объяснения ворона, развернул кулек, майром Элибром переданный. А как развернул, ахнул удивленно, да так и замер, ошарашенный:

Смотрело на лесовика из куля личико крошечное, красное, сморщенное, с маленькими припухшими глазками. Взгляд неосмысленный, невидящий. Рот с беззубыми деснами. В крике распахнут.

— Отец наш Гран! Да что же это? Да как же!?

Личико морщинистое покраснело больше, с новой силой запищало.

— Успокоить его надо, — ворон, убедившись, что содержимое куля в полной сохранности, успокоился. Обратно на камень взгромоздился.

Йохо, не думая что твоит, пятерней грубой закрыл лицо сморщенное.

— Что делаешь, дурень деревенская! — Авенариус аж подпрыгнул от ярости, завопил со всей силы, набрасываясь на лесовика. — Задушишь малого.

— Так что делать? — совсем растерялся лесовик, руками разводя.

— Покопайся в тряпье, бутылка там должна быть.

Йохо, дрожа от холода, но больше от возбуждения, раскидал по сторонам дорогую парчу, белые простыни. Ворон прав оказался. Отыскалась глиняная бутыль, тряпочной соской заткнутая. Молоком на четверть наполнена.

Лесовик, до ребенка не дотрагиваясь, сунул тряпку в резиновый рот. Писк кошачий сразу стих, осталось сопение тихое.

— Гляди-ка, получилось! — ощерился лесовик, победно посматривая на ворона. Мол, знай наших. Мы не только по лесу бегать умеем.

Но ворон старый восторгаться успехами лесовика не спешил:

— Рубашку свою снимай. Да не спорь, делай, что говорят. Ну и что с того, что мокрая? Не видишь, старые простыни совсем того…, негодные стали, по причине естественной. Не пожалей тряпья деревенского для дитяти малого. К телу прижмешь, по дороге само высохнет. Да не выкидывай ничего. Негоже след оставлять, да и колдун приказал все в целости доставить.

Дождавшись, пока детеныш насытиться, Йохо кое-как замотал заснувшее красное тельце в куль, уложил сверток в сумку. Обнял с нежностью для себя непонятной.

— Надо быстрее в деревню возвращаться. Там помогут.

И поспешил широким шагом, плавным, чтоб сумку не потревожить лишний раз.

Много мыслей разных в голове у лесовика толкалось. Слаживал он мозаику загадочную. У ворона ничего не спрашивал, сам догадывался. Вспоминал слова майра, будто в живую слышал просьбу его последнюю. Сберечь во что бы то ни стало силу и надежду Ара-Лима. Не забыл и то, что Элибр телохранитель короля Хеседа, год назад взявшего в жены натцахскую принцессу Тавию. Выходило удивительное.

Неужели несет он наследника Ара-Лима, ребенка Хеседа и Тавии? Не может такого быть!

— Может, лесовик, может, — ворон от Йохо не отставал. Изредка взлетал к верхушкам деревьев, местность обозревая. Но все больше рядом с крыла на крыло ворочался. Предупреждал о ямах, листвой запорошенных. О лужах скользких. О кочках неприметных. В мысли чужие без разрешения влезал. Колдун ясно приказал, за каждым шагом посланца следить.

— Как же так? — удивлялся Йохо, ступая по тропе незаметной. — Зверь, и тот детеныша своего одного надолго не оставляет. От зуба шального бережет, из пасти кормит. А королева, выходит, мальчонку бросила? На телохранителя оставила? Куда король наш, добрый Хесед смотрел? Это же детоубийством пахнет.

— Дураком ты, лесовик, был, дураком и подохнешь. Королева и король в столице осажденной остались. Уж не знаю, живы ли? А телохранитель верный, Элибр смелый, наследника из города обреченного сквозь заграждения кэтеровские провез. Невелик шанс был, но майр тот случай использовал. А потом и жизни не пожалел за куль, что в сумке твоей сны видит.

— За силу и надежду.

— Что? — не понял ворон.

— За силу и надежду Ара-Лима. Так майр Элибр сказал. Что же теперь с детенышем станет?

— О том мне не известно, лесовик. Будущее только колдун Самаэль знает. Только он один сквозь туман времени видит. Ах ты, дрянь!

Старый ворон, откуда только сила в седом крыле взялась, взвился черной стрелой, прошелестел по кронам деревьев. Обратно вернулся не один, с ношей тяжелой. Швырнул на землю, сам сверху уселся. Под когтями Авенариуса голосила серая птица со спиной ободранной, с клювом грязью перемазанным.

— На что тебе грифон? — лесовик узнал птицу глупую, которую по дороге к дубу спугнул.

— Она за тобой от самой деревни следует, — пояснил ворон, тюкая твердым клювом по черепу грифона. — Я ее давно заприметил, да только дрянь хитрая, далеко от нас держалась, по кустам пряталась. А тут чуть ли к тебе в пазуху полезла. Следила, стало быть. И все, о чем мы говорили, слышала. А ну сказывай, отродье смердящее, что задумала?

Ворон перенес вес тела на правую лапу, на ту самую, которой на горло серой птице наступил.

Птица захрипела, высунув узкий язык, и часто заморгала.

— Она не сможет ничего сказать, пока душишь ее.

Ворон щелкнул клювом и нехотя ослабил давление.

Серая птица никак не хотела приходить в себя. Она дико крутила глазами и дергалась, словно ее только что сбили стрелой.

— Дай-ка я, — попросил Йохо, знающий, как надо поступать с молчаливыми птицами.

Старый ворон пожал костлявым плечом, но позволил лесовику схватить серую птицу за ноги.

Держа грифона на вытянутой руке, Йохо донес ее до мелкой лужи, что после дождей никак высохнуть не могла, и окунул птицу в воду.

— Добрый ты, — озадаченно крякнул ворон, поеживаясь.

Серая птица, как только оказалась на воздухе, хрипло вздохнула и затараторила:

— Сволочи! Головой! В жидкость! Уроды!

Лесовик вторично глупую птицу в лужу пихнул. Не любил Йохо слов обидных.

Серая птица, отхаркивая воду, вывернулась и обвила лесовику крыльями шею. В таком положении окунать ее воду было неудобно. Что, впрочем, и не потребовалось.

— Все скажу, родные! Только больше не хочу. Туда. В жидкость.

Ворон каркнул, одобрительно покачивая клювом.

— То-то же, глупая птаха. С нами ссориться нельзя, так и запомни. Что ты там рассказать нам хотела?

Серая птица, скосив на Йохо черный глаз, зачастила, боясь, что ее мнение о вредности сырых луж не примут во внимание.

— Мальчишка мертвец. Мальчишка труп. Груда костей и несъедобного мяса…

— Не части, — ворон поковырялся крылом в ухе, — И не ори, как утопленник. По порядку рассказывай. Иначе…

Ворон изобразил при помощи двух крыльев движение, напоминающее сворачивание шеи. Серая птица сглотнула, стала говорить медленнее, старательно выговаривая слова, поглядывая то на лесовика, то на ворона.

— Не поверите, но из любопытства за лесовиком увязалась. Дай, думаю, полетаю, узнаю, чего это лесовик по лесу шастает. Все видела, все запомнила. У дуба сухого аж умом не двинулась. Но я живучая, отошла.

— Дальше что? — нахмурился ворон.

— Вижу, солдатики что-то по лесу ищут. Наверно, думаю, нашего лесовика обыскались. Со свертком подозрительным. Дай, думаю, помогу добрым людям. А то так до самой ночи меж деревьев и проплутают. Подлетаю ближе. И с вопросом соответствующим к солдатикам обращаюсь. Не одинокого ли лесовика со свертком подозрительным разыскиваете?

— Дура! — заорал ворон, расправляя крылья, — Что еще людишкам иноземным наболтала?

— Дура, не дура, а две денежки заработала, когда сообщила кому следует, в какой стороне деревня находиться. Денежки в месте укромном спрятала, сама за вами полетела. Просили меня… Ой!

— Хуже стервятника, — ворон обтер о землю окровавленный клюв, — Те хоть ждут, когда труп сам собой образуется. А эта… За две денежки продалась. Ты чего на меня, лесовик, так смотришь? Осуждаешь?

Йохо пнул труп со спиной облезлой:

— Мертвый к мертвым. Мразь к мрази. Так, кажется, ты говорил?

Ворон удивленно встрепенулся:

— А ты и не дурак вовсе! Эй, лесовик, ты куда? Подожди, лесовик, куда ж без меня?

А Йохо спешил в деревню. Новости, только что услышанные, взволновали лесовика. Кэтеровские всадники скачут в его деревню. Что может случиться, даже представить страшно. Скорее лесовик, скорее. Может и успеешь поднять деревню. Лесовики на сборы скоры. Уйдут в леса, не поймать. Дома легронеры сожгут? Беды в том большой нет. Дома заново отстроятся. Главное успеть живых спасти.

У глиняного оврага, где в прошлом году двух лесовиков завалило подкопанным косогором, Йохо резко остановился. Ворон рядом опустился, переводя дыхание.

— Опоздали мы, — по лицу лесовика покатились слезы. — Чуешь, гарью тянет? Слышишь, крики смертные?

И в самом деле, наполнился лес звуками до этого им не слышанными. Ржали вдалеке лошади кэтеровские, а в воздухе тяжелый смрад стоял.

— Страшные времена, — ворон неподвижно сидел, о своем, о древнем думал. — Ты, лесовик, не вздумай туда идти. Сам пропадешь, и наследника погубишь. Сейчас у тебя один долг, о нем и волнуйся. Придет время, за все расквитаешься. Душу вволю отведешь.

— Но ведь там мои сородичи умирают. Тяжело мне здесь с тобой стоять, запах смерти чувствовать. Прости меня, Авенариус, но пойду я. По мне лучше умереть, чем с таким грузом на сердце жить. Ты уж сам о сумке позаботься. Ты мудрый.

Ворон только вздохнул тяжело, глядя, как исчезает в зелени буйной фигура лесовика.

— Нет больше твоей деревни, лесовик. И нет больше у тебя пристанища. Ты теперь себе не принадлежишь. Ара-Лим тебя призвал, Ара-Лим только и отпустит. Беги, лесовик. Наполни сердце ненавистью. Мертвые к мертвым. Живые к живым…

Йохо что есть сил к деревне бежал. С каждым шагом запах пожарища сильней становился. Знал, что не успеет, знал, что не поможет, но торопился, позабыв об опасности. Тенью неприметной на край деревни проскользнул. Забрался белкой на дерево одинокое, присел в развилине, слился с листвой зеленой. Уже не слышал Йохо ни криков воинственных, ни стонов молящих. Умерла деревня. Только гудело тяжелое пламя, скакало с крыши на крышу, радуясь поживе легкой. По улицам тела лесовиков лежали, землю обнявшие. Кто с копьем в спине, кто с ранами страшными, а кто со стрелами в горле застрявшими.

Лежат лесовики в лужах багряных. Молчат лесовики. Не споют больше песню, не передразнят птицу дикую. Не отыщут в лесу камень светящийся. Не сойдутся в споре горячем у испоганенного колодца.

— Что же вы? — только и сумел прошептать Йохо, разом всю смерть увидевший. — Почему понадеялись на ловушки скрытные, на зверей лесных. Почему дозоров не выставили, умных стариков не послушались. Разве ж можно так?

И вспомнил Йохо, как привиделось сегодняшним утром, когда он от колдуна уходил, зарево пожарное над родной деревней. Отец Гран знак огненный подал, а он не внял голосу небесному. Ведь мог же тогда еще к старосте забежать, рассказать о видении. Мог, но не сделал. А могло все по-другому обернуться.

Может, он один виноват в том, что нет больше деревни? Ах, глупая серая птица, что же ты наделала?

Лесовик прижался к дереву, заплакал, кулаком стиснутым слезы по лицу растирая. Плакал, скорбный стон в грудь заталкивая. Щекой по коре с силой терся, до крови кожу сдирая. Горе свое родному лесу пересказывая.

Со стороны хутора показались три всадника. С факелами горящими. Закрутили коней, проверяя, все ли дома подпалены. В груду тел огонь за ненадобностью сбросили.

— Убью, — перехватило дыхание, застучало сердце гулко.

Йохо с дерева на землю сполз. Слезы рукавом утер. Стиснул зубы. Нож поудобнее перехватил. Крадучись, за дым, да за костры огромные прячась, двинулся в сторону, где кэтеровские всадники скрылись. О жизни своей не думал. Хотел одного, местью кровавой забыться. Убить, сколько получиться, да самому от меча вражеского пасть.

— Не спеши, лесовик, умирать.

На Йохо сквозь дым смотрело лицо страшное, с оскалом зубным, да с кожей облезлой. Смотрел лик колдуна деревенского. Не увидел в пустых глазницах лесовик ни гнева, ни злобы. Скорбь и тоска мертвая в тех глазницах виделась.

— Прочь, — махнул рукой лесовик, образ отгоняя. — Не удержишь меня.

Но только ноги к земле приросли, с места сдвинуть невозможно.

Упал лесовик на живот, хотел ползком ползти, да разве он, деревенщина, с силой колдовской справится? Только пальцами, судорогой сведенными, траву опаленную загребал.

— Отпусти, — взмолился Йохо, к лику колдовскому обращаясь. — Что жить, когда все мертвые. Зачем на солнце смотреть, когда оно черное? Отпусти! Дай свободу.

— Зачем тебе такая свобода? Зверем неприкаянным по лесу шастать, да от горя выть? Или в силах ты перебить все войско кэтеровские? Или мало крови лесовиков пролито? Хочешь и свою бесславно выплеснуть?

— Тогда скажи, что делать? Скажи, где место мое, если не рядом с остальными?

Сгустился лик нечеловеческий, пеленой подернулся:

— Место твое, лесовик, рядом с наследником. Сейчас он в тебе больше нуждается, чем твои сородичи мертвые.

— Не мамка я, за мальчишкой присматривать. Да и что могу? Лошадью ломовой на горбе куль по лесу таскать?

— Станешь верным слугой его. Ни на шаг от наследника не отлучишься. Когда время придет, научишь всему, что сам знаешь. Как нож острый метать, чтобы в сердце кэтеровского солдата лезвие тихо входило. Как по лесу тенью незаметной скользить, ни один лист не побеспокоив. Научишь языку зверя дикого, птицы певчей, букашки ползучей. Расскажешь, что камни светящиеся не только красотой ценятся. Но, пока далеко еще то время, послужишь и лошадью ломовой. Возвращайся к месту, где ворон куль драгоценный сторожит. Там и я тебя дожидаюсь.

Сгинул лик страшный, дымом в пламя ушел. Йохо только головой помотал, не привиделось ли? С тоской посмотрел на деревню горящую, на тела жителей, каждого из которых знал близко, мертвыми глазами в небо глядящие. Вздохнул в последний раз, прощаясь. Попросил Отца Грана позаботиться о душах детей его. И к оврагу глиняному пошел. Словно пьяный, дороги не разбирая. Словно слепой, под ноги не глядя. Словно безродный, один одинешенек на целом свете. Как и наследник, сын Хеседа и Тавии.

Прав колдун. Десять раз по десять прав. Убьет он, Йохо, одного солдата. Убьет двух. Даже с десяток на лесных тропах вырежет. Все равно сердце стонать не перестанет. Выход один есть, всех степняков с мечами в Ара-Лим пришедших, смерти предать. Тогда только месть небесная свершиться. Только тогда душа успокоиться. Но одному ему, лесовику деревенщине с целой армией не справиться. Пусть вырастет новый король. Возмужает, силой наполниться. И поведет наследник войска собранные против Кэтера. Тогда и он, Йохо, найдет работу ножу своему.

У оврага глиняного ждали его колдун, куль качающий, да ворон, вокруг расхаживающий. На лесовика внимания не обратили, делом заняты. Йохо рядом присел, за колдуном наблюдая.

Колдун травой волшебной, черной папоротью, над писклявым личиком разводы водил, слова колдовские шептал:

— … Алга, Анатос, Смесис, взгляните на слугу своего, готового защищать имя Ваше, прикажите ангелам Вашим услышать дите человеческое, прикажите встать стражниками у глаз его. Алга, Анатос, Смесис, суд Ваш и право Ваше, да услышьте слугу Вашего.

Писк из куля стих.

Йохо только горько хмыкнул. Имея такую травку, можно и без слов лишних кого угодно в сон вогнать.

Колдун, вычертив травой волшебной над головой младенца знак закрепляющий, кивнул лесовику, словно сейчас заметил:

— Рад, что ты вернулся. Рад, что ты с нами. Бери наследника. Не волнуйся. Он крепко спит. Духи на три дня его к себе забрали. Иначе не выдержит младенец перехода. Предстоит нам дорога неблизкая. Здесь оставаться опасно. Рано или поздно легронеры кэтеровские вернуться. Не успокоятся, пока наследника не найдут. И прежде всего тебя искать станут. Бери сумку. Должны мы до гор дойти. Там только в безопасности окажемся. Да сохранит нас Отец Гран от встреч ненужных.

Йохо, ни о чем не спрашивая, сверток молчащий к груди прижал. Знал он, в ком теперь его надежда.

Колдун встал, о посох оперившись, глянул на Йохо, грубой рукой куль неумело обнимающий, улыбнулся. Не ошибся он в выборе слуги для наследника Ара-Лима. Король Хесед выбор этот непременно одобрил бы. Лесовик хоть и горяч до решений, но смел и предан. Такой от первой стрелы не побежит, от первого солдата не поворотиться. Последней каплей крови пожертвует, но защитит младенца от бед всяческих.

Колдун дождался, пока лесовик, вороном сопровождаемый, отойдет прилично, знак колдовской сотворил, следы заметая. Трава примятая в полный рост поднялась, ветки, случайно Авенариусом обломленные, срослись. Земля посохом неглубоко проткнутая затянулась свежей коркой. Ничто не должно навести на след собак кэтеровских.

— Забери ветер запах, забери вода пыль, закрой глаза солнышко, чтоб нас не видеть. Вернемся, всех отблагодарим. Никого не забудем. Новые храмы воздвигнем, новые жертвы воздадим.

Верил колдун Самаэль, что вернется скоро на несчастную землю Ара-Лима законный король. Верил, что воссияет на небе новая звезда Ара-Лима. Иначе, зачем все страдания? Зачем кровь пролитая?