"Российские вожди в борьбе, любви и смерти" - читать интересную книгу автора (Рыбас Екатерина Святославовна)

Детство российских вождей

Первые годы жизни человека имеют определяющее значение в формировании его личности, характера и склонностей. Обстановка в доме, отношение родителей и домочадцев к ребенку, атмосфера любви или равнодушия — все имеет значение. Драмы и напряжение в семье часто становились причиной неустойчивой психики. Яркий тому пример — царь Иоанн Грозный, в детстве подвергавшийся унижениям и страху. Трудности, пережитые в детстве, стали причиной расшатанной нервной системы царя. Как писал Карл Густав Юнг, «зачинщиком таких невротических расстройств всегда является только бессознательное. То, что носится в воздухе и что ребенок, несомненно, чувствует, — гнетущая атмосфера опасений и стесненности — медленно, как ядовитый чад, проникает в душу ребенка». Детство российских вождей очень часто было сопряжено с такими сложностями, которые не могли не повлиять на их становление как личностей и, конечно, душевное состояние. По Фрейду причина истерии и неврозов целиком лежит в области сексуального поведения, которое формируется в самые первые годы жизни ребенка. Нам же ближе толкование его ученика — Юнга, утверждавшего, что, только разобравшись в природе бессознательного, мы сможем понять истинные мотивы поведения индивида. Детство — это время перехода от бессознательного, коллективного, мифологического к сознательному, индивидуальному и общему. О природе лидерства Юнг писал, что все мы по натуре очень инертны и должен быть мотив, чтобы личность стала личностью, выбрала собственный путь, отошла от общего закона и стала руководствоваться своим, перестала жить бессознательной жизнью в группе. В этом смысле очень важна роль родителей: чем более они стараются выдвинуть своего ребенка из серой массы, чем более их поведение отлично от поведения большинства, тем более у ребенка будет шансов стать личностью. А только личность может стать лидером.

Существует мнение, что бурное детство было причиной всех дальнейших резкостей в поведении Петра и вызвало в нем жгучее озлобление против старины, ставшей помехой на его пути. Сам Петр иногда с горечью отзывался о своих детских годах.

Петр был младшим сыном царя Алексея Михайловича. От первого брака с Марией Ильиничной Милославской у царя было тринадцать детей, из которых выжили только двое — Федор и Иван, да и те были болезненными: у Федора была цинга, Иван плохо видел, заикался, был слабым и страдал помутнениями рассудка.

Царь Алексей был очень рад рождению сына от второго брака — Петра. В честь этого во дворце состоялось несколько торжеств. Крестили царевича 29 июня 1772 года в Чудовом монастыре, и крестным отцом был царевич Федор Алексеевич. По древнему обычаю, с новорожденного «сняли меру» и в ее величину написали икону апостола Петра. У новорожденного было много нянек и кормилица. По некоторым отзывам, Петр с детства был очень крепок физически, «возрастен и красен и крепок телом». Правда, у него была родовая травма, которая отразилась на его душевном здоровье. Один из учеников Зигмунда Фрейда утверждал, что все нервные болезни — это результат перенесенной при рождении боли. Возможно, неуемная энергия и пыл, присущие характеру царя, были связаны как раз с этим фактором.

Петр любил военные игры — в придворных мастерских ему делали луки, деревянные ружья и пистолеты, барабаны, игрушечные знамена. Этим оружием царевич и сам тешился, и вооружал «потешных ребяток», то есть своих сверстников из семей придворной знати, всегда окружавших малолетних царевичей. Однако достаточного образования Петр не получил. Когда ему было четыре года, отца не стало. Первый учитель Петра, Никита Моисеевич Зотов, был определен к нему уже царем Федором. Тогда, в пять лет, Петр стал изучать азбуку.

Прежде Зотов был приказным дьяком и при назначении к Петру подвергся экзамену: читал и писал в присутствии царя и получил одобрение как самого государя, так и известного общественного и церковного деятеля, писателя, проповедника Симеона Полоцкого. Возможно, тогда Зотов вел трезвый образ жизни, но впоследствии стал постоянным участником застолий с участием царя. Курс обучения в Древней Руси начинался с постижения азбуки, продолжался в виде чтения и изучения Часослова, Псалтири, деяний Апостольских и Евангелия. Обучение письму шло позже чтения. Кроме письма и чтения Зотов, ознакомил царевича с событиями русской истории, пересказывая и поясняя ему летописи, украшенные рисунками. Петр любил своего учителя, всегда относился к нему тепло и с уважением.

Разумеется, что с женитьбой Алексея Михайловича приблизился к Наталье Кирилловне весь ее род, Нарышкины, и стал играть немалую роль в придворной жизни. Возвышение Нарышкиных было враждебно встречено родственниками царя по первой его жене — Милославскими.

Со временем обстановка при дворе накалялась, и Петр не мог не чувствовать это. Его семья подверглась опале.

Хотя наследником престола всегда считался (а с 1674 года официально был объявлен) царевич Федор, тем не менее при болезненности его и Ивана Петр мог иметь надежду на престол.

При полной противоположности интересов родня царя резко различалась и взглядами, и воспитанием. Старшие дети царя (особенно Федор и дочь Софья) получили блестящее по тому времени воспитание под руководством Симеона Полоцкого, который много внимания уделял их духовной жизни.

Нарышкина же, напротив, вышла из среды, которая при отсутствии духовного образования впитала в себя влияние западноевропейской культуры.

В январе 1676 года в возрасте сорока семи лет умер царь Алексей. На престол вступил четырнадцатилетний Федор, но дела некоторое время оставались в руках Матвеева: царствовал представитель одной семейной партии, управлял представитель другой.

Бояре во главе с Хитрово, Юрием Алексеевичем Долгоруким а также Иваном Максимовичем Языковым завоевали симпатию царя Федора и отстранили от него всех других лиц. После смерти Федора (27 апреля 1682 года) победила партия Нарышкиных. Царями были избраны не только старший Иван, но и Петр.

Десятилетний темпераментный Петр и в самом деле представлялся более способным занять престол, чем вялый и тоже малолетний Иван (ему было четырнадцать лет). Опекала царевича Петра мать, царица Наталья Кирилловна. Но правление ее было слабым, так как не хватало преданных людей и помощников.

Царевна Софья, ученица Симеона Полоцкого, была умной, образованной и энергичной девушкой. Она и возглавляла партию Милославских. В случае воцарения Ивана она рассчитывала стать опекуншей неспособного брата и управлять государством. Однако с воцарением Петра место это было занято Натальей Кирилловной, к которой Софья, естественно, особой любви не питала.

В начале 1682 года главным начальником стрелецкого войска был князь Юрий Алексеевич Долгорукий, «развалина от старости и паралича», как характеризовал его С. М. Соловьев. Он не мог поддержать должной дисциплины. Движение стрельцов началось еще при Федоре, но при новом правительстве приобрело резкие формы. Шестнадцать полков подали во дворец челобитную с угрозой: мол, если не накажут полковников, расправятся с ними самосудом. Как считают историки, правительство Натальи Кирилловны допустило промах: вместо спокойного расследования дела оно испугалось и уступило стрельцам; уволив полковников, взыскало с них все денежные претензии стрельцов. Вслед за этим была «откушена рука»: в полках наступил хаос, над неугодными начальниками вершили самосуд. С переменой правительства стрельцы почувствовали, что они — сила, которой боятся даже во дворце.

Утром этого дня 15 мая произошел стрелецкий бунт. Милославские дали знать в стрелецкие слободы, что изменники задушили царя Ивана. Стрельцов звали в Кремль. Они выступили в боевом порядке, успели занять кремлевские ворота, прекратили сношения Кремля с остальным городом и подошли ко дворцу. Услышав о приближении стрельцов, во дворце собрались бояре, бывшие в Кремле, и патриарх. На дворцовом совете было решено показать стрельцам и Ивана, и Петра, чтобы сразу убедить их в полном отсутствии всякой измены и смуты во дворце. Царица Наталья вывела царственных братьев на Красное крыльцо, и стрельцы, вступив в разговор с самим Иваном, услышали от него, что «его никто не изводит, и жаловаться ему не на кого». Эти слова доказали стрельцам, что они жертва чьего-то обмана, что изменников нет и истреблять некого. Старик Матвеев умелой и сдержанной речью сумел успокоить стрельцов настолько, что они хотели разойтись. Но Михаил Юрьевич Долгорукий испортил дело. Будучи, после отца своего Юрия вторым начальником Стрелецкого приказа и думая, что теперь стрельцы смирились, он обратился к толпе с бранью и грубо приказал ей расходиться. Стрельцы, подстрекаемые людьми из партии Милославских, накинулись на него, убили, а затем бросились во дворец искать других «изменников». Матвеева они схватили на глазах у царицы Натальи и Петра (некоторые рассказывали, что даже выхватили из их рук) и рассекли на части; вслед за Матвеевым были схвачены и убиты бояре князь Ромодановский, Афанасий Нарышкин и другие. Особенно искали стрельцы ненавистного Милославским Ивана Нарышкина, брата царицы, но не нашли. Мятеж кончился убийством Ивана.

Таким образом, еще не возмужавший Петр стал свидетелем и участником кровавой бойни, где были преданы жуткой смерти его родные и сторонники. Увиденные им жестокости будут впоследствии формировать его собственное отношение к изменникам и врагам, которым Петр не давал пощады. Он так был потрясен событиями «майских дней» 1682 года, что от испуга у него начались и в дальнейшем при волнении проявлялись конвульсивные движения головы и лица.

С мая по октябрь 1682 года длилось смутное время, которое кончилось возвращением двора в Москву; настало так называемое «правление царевны Софьи» (1682-1689).

Образование Петра было мимолетным. Он знал грамоту и немного исторических сведений. Основное время проводил за военными играми. Будучи царем, он в то же время пребывал в опале с десяти лет и должен был с матерью жить в потешных подмосковных селах, а не в Кремлевском дворце. Воспитатель Петра, князь Борис Голицын, не слишком следил за царевичем, да и мать позволяла ему делать все, что он захочет. Петр сам выбирал себе товарищей из круга придворных и дворовых служителей царицына двора. При этом Петр все-таки стремился к самообразованию.

В 1683 году Петр учреждает уже «потешные полки». В ноябре того же года он начинает формировать Преображенский полк из охочих людей (до конца дней своих Петр помнил, что первым охотником был придворный конюх Сергей Бухвостов). В этом полку Петр был не государем, а товарищем-соратником, учившимся наравне с прочими солдатами военному делу. Он предпринимает маневры и небольшие походы, на Яузе строится потешная крепость (1685 г.), названная Пресбургом. Эти военные «потехи» требуют военных припасов и денежных средств, которые и отпускаются Петру из московских приказов. Правительство Софьи не видит для себя никакой опасности в таких «потехах». Позже оно горько об этом пожалеет. Стоявший вне придворного этикета, Петр, по выражению С. М. Соловьева, мешал родовитых людей и простолюдинов в одну «дружину», и из этой дружины бессознательно готовил себе преданных сотрудников.

Любознательность и стремление к образованию были отличительными чертами юного Петра. В предисловии к «Морскому Регламенту» сам Петр рассказывает, что князь Яков Долгорукий привез ему в подарок из-за границы астролябию, и никто не знал, как сладить с иностранным инструментом; тогда нашли Петру знающего человека, голландца Франца Тиммермана, который объяснил, что для употребления астролябии нужно знать геометрию и иные науки. У этого-то Тиммермана Петр «гораздо с охотою пристал учиться геометрии и фортификации». В то же время он нашел в селе Измайлове близ Москвы старый английский бот, валявшийся в амбаре. Тиммерман объяснил Петру, что на этом боте можно ходить против ветра, лавировать (чего русские не умели). Петр заинтересовался и отыскал человека (как и Тиммермана — из Немецкой слободы), голландца Карштен-Бранта, который стал учить Петра управлению парусами. Сперва учились на узенькой Яузе, а потом — на пруде в селе Измайлове.

Искусство навигации стало страстью Петра. К изучению этого дела он отнесся очень серьезно. В 1688 году, когда ему шел семнадцатый год, недовольный тем, что под Москвой негде плавать, он перенес свою забаву на Переславское (Плещеево) озеро на сто километров к северу от Москвы. Мать согласилась на отъезд Петра, и он начал в Переславле-Залесском с помощью мастеров-голландцев строить суда. К огорчению матери, кораблестроение увлекало Петра больше, чем дворцовые дела. Чтобы остепенить сына, мать женила его 27 января 1689 года на Евдокии Федоровне Лопухиной. Петр не любил ее, но подчинился воле матери, однако через какой-нибудь месяц после свадьбы уехал от матери и жены к своим кораблям. Летом того же 1689 года он был вызван матерью в Москву: назревала борьба с Милославскими.

Враждебное окружение, пьянство Зотова, страсть к новому, ненависть родных из клана Милославских, — весь этот набор впечатлений детства способствовал формированию характера Петра.

Владимир Ильич Ульянов родился в Симбирске 22 апреля 1870 года и был третьим ребенком в семье инспектора народных училищ.

Здоровье маленького Володи крепким назвать было нельзя. Из-за больных глаз его возили к одному из лучших русских окулистов на все Поволжье, — казанскому профессору Адамюку, который на дне его левого глаза обнаружил изменения, главным образом врожденного характера. Профессор диагностировал так называемую врожденную амблиопию. Действительно, этот глаз очень плохо видел вдаль. Тогда это не исправлялось, и Владимир Ильич прожил всю жизнь с уверенностью, что он левым глазом ничего не видит.

Подробности детства Ленина можно найти в воспоминаниях его старшей сестры Анны, которые лишь недавно увидели свет за границей. Они продолжают развенчание официальной версии истории, написанной под руководством коммунистических идеологов, в которой Ленин представал святым, свободным от недостатков и слабостей обычного человека.

В воспоминаниях Анны, бывшей на шесть лет старше, рассказывается, что у брата были слабые ноги и огромная голова. Он научился ходить только в три года и часто падал. Упав от досады бился головой об пол. Родители Ленина опасались, что ребенок может оказаться умственно отсталым.

В детстве Володя отличался шумным характером и желанием разрушать. Так, например, в возрасте трех лет он растоптал коллекцию театральных афиш своего брата.

Воспоминания сестры, семейная переписка свидетельствуют о рано проявившейся воле и настойчивости — с детства он привык добиваться своего, принуждая людей делать то, что ему требовалось, зачастую неадекватными методами.

По свидетельству Вадима Кожинова, отец Ленина был очень религиозным человеком. Владимир Ильич вырос в провинциальных поволжских городах, где господствовала православная патриархальная атмосфера. До шестнадцати лет, как писал сам Ленин, он был православным верующим и состоял в симбирском «Обществе преподобного Сергия Радонежского».

21 декабря 1879 года в грузинском городе Гори родился и провел свое детство до 1883 года Иосиф Виссарионович Джугашвили (Сталин). До рождения Сосу у сапожника Виссариона Ивановича умерло трое детей.

Домик сложен из грузинского плоского кирпича. Имеет террасу с перилами из резных деревянных столбиков. В доме — две комнаты. В одной из них и жила семья сапожника Джугашвили. Убранство комнаты скромное: посредине — простой обеденный стол, покрытый белой скатертью; вокруг — четыре некрашеных деревянных табурета; на столе — глиняный кувшин для воды и медная керосиновая лампа. Слева, в простенке у окна, стоит тахта с двумя рукодельными покрывалами и ковровыми подушками. Рядом — сундук, в котором хранилось скромное имущество семьи; затем — кидобани — ящик для хранения хлеба. В стене, напротив двери, — неглубокие шкафы для посуды и одежды. Направо, у стены — низенький буфет, покрытый клеенкой. На нем самовар и круглое зеркальце в откидной деревянной оправе с двумя подсвечниками.

Мать Иосифа была поденщицей, выражаясь современным языком — домработницей. Она очень хотела, чтобы сын выбился в люди и стал священником.

Отец много пил, и его убили в пьяной драке.

Историк Д. Волкогонов писал: «Матери и Сосо часто выпадали жестокие побои. Пьяный отец, прежде чем уснуть, норовил дать затрещину своенравному мальчишке, явно не любившему отца. Уже тогда Сосо научился хитрить, избегая встреч с пьяным отцом. Несправедливые побои отца ожесточили сына. Вскоре произошел окончательный разрыв матери с отцом, тот перебрался в Тифлис, где в безвестности умер в ночлежке и был похоронен за казенный счет».

В пять лет Сосо перенес оспу, оставившую следы на его лице. Позже жандармы в графе «Особые приметы» непременно писали: «лицо рябое, с оспинными знаками». Рост Сталина в зрелые годы был небольшим — 153 сантиметра.

В детстве у Иосифа был хороший высокий голос и он пел в церковном хоре. На Крещение в толпу перед церковью въехал экипаж. Иосиф не успел увернуться и его сбило с ног. С того крещенского дня у Иосифа была повреждена рука. На ноге у вождя было два сросшихся пальца, что считается недоброй приметой.

Д. Сулиашвили в книге «Ученические годы» рассказал о своих встречах с И. Джугашвили во время их учебы в Горийском духовном училище.

«Мы, малыши, искренно тяготели к знакомству и дружбе с теми из учеников старших классов, которые выделялись из общей массы какими-либо заметными качествами — своими способностями, хорошей учебой, удальством.

Такому ученику мы все старались подражать. Если он превосходил всех в чехарде, црелахти, в борьбе, в игре в мяч, в других играх, а также пользовался любовью преподавателей за отличную учебу, то наше уважение и восхищение таким учеником не имело предела. Мы всячески старались с ним сдружиться, заручиться его вниманием.

В нашей школе в то время особенно выделялся своими способностями, удалью и успехами в учебе Сосо Джугашвили.

О нем все мы знали, что он был первым учеником, и хотя происходил не из духовной семьи, тем не менее получал от школы за свои успехи ежемесячно по пять рублей пособия, что в те времена почиталось явлением весьма незаурядным и редким.

Как-то раз, во время большой перемены, когда мы бегали и резвились в длинном школьном коридоре, один из товарищей шепнул мне:

— Смотри! Вот он!

С первого взгляда Сосо Джугашвили не привлекал к себе внимания ничем особенным: обычные резвые детские глаза, помятая, хоть и чистенькая, блуза из простой бумазеи, брюки, заправленные в голенища, фуражка. Блуза туго стягивалась в талии широким поясом. Густые волосы прядью опускались на лоб...

Часто, когда он, обнявшись с товарищами, гулял по коридору, я незаметно следовал за ним на некотором расстоянии и все приглядывался к нему.

Однажды, заметив мои пристальные взгляды, он неожиданно подошел ко мне, взял меня за руку, ласково обнял и, улыбнувшись, спросил:

— Как твоя фамилия?

Я ответил ему. — Молодец, молодец, — сказал он.

В моей памяти навсегда запечатлелись его глубоко сидящие глаза, его пленительная улыбка. Мне хотелось все время быть около него, так он просто, по-товарищески, подошел ко мне.

Во время большой перемены в школьном дворе обычно затевалась игра в пояса.

Все делились на две партии. Каждую из них возглавлял наиболее лучший, наиболее ловкий игрок. Одним из таких незаменимых игроков был Сосо Джугашвили.

Мы, почти все, старались попасть в его группу. Окружив его, каждый из нас упрашивал:

— Сосо, генацвале, я буду с тобой! Сосоджан, дорогой!...

— Первый отбираю я, — раздавался голос.

— Нет, я!

— Ты ко мне идешь!

— А он ко мне!

И мы разбивались на группы, каждый шел в ту, в которую его посылали. Тот из нас, кто попадал в группу Сосо, прыгал от радости; а он, похлопывая нас по плечу, подзадоривал играть как следует. И мы старались вовсю, так что никто не мог против нас устоять.

Победа неизменно была на нашей стороне.

Игру Сосо Джугашвили вел по-своему. Каждому из своих игроков он говорил, как нужно играть, указывал, кому какое занять место, слабых распределял среди сильных, и так, правильно всех расставив, стремительно нападал на противника.

В игре он был очень ловок, и не было такого, кто мог бы вырвать у него пояс. Ни в чем никому он не уступал первенства, любого слабого игрока из своей группы так воодушевлял, что тот играл, не щадя сил.

Ловко бегая по кругу, устремляясь то к одному, то к другому из стоявших на защите поясов, Сосо тем самым ослаблял их настороженность и, пользуясь удобным моментом, выхватывал у зазевавшегося пояс. Затем, размахивая им в воздухе, обегал стоявших по кругу и хлопал их поясом по ногам до тех пор, пока следующий пояс не попадал в его руки.

Во время игры все взоры были устремлены на Сосо. Увлеченные его ловкостью, все аплодировали ему, подпрыгивали, кричали:

— Молодец, Сосо, молодец! Так его, так!...

После окончания игры все окружали Сосо и прислушивались к его звонкому голосу. Голос у него был настолько приятный и привлекательный, что даже преподаватели, собравшись у окон, слушали его с наслаждением.

Потом мы пели, танцевали лекури.

— Цапгала погона да... — начинал Сосо.

— Ой-да погона, — отвечали остальные и пускались в пляс.

Посреди круга кто-нибудь отплясывал на носках, а голос Сосо все звенел в воздухе и сливался с шумом Лиахвы, протекавшей тут же за оградой.

Сосо учился прекрасно. Из класса в класс он переходил первым учеником. Одновременно он учил и других. Все соседи знали о его способностях и о том, как любили его преподаватели. Поэтому, если кому-либо из ребят трудно давалось учение, то родители их приходили к Сосо и просили его позаниматься с ними.

И Сосо с редким усердием и упорством помогал отстававшим детям готовить уроки, усваивать те или иные предметы.

— Ну-ка, пусть только попробует теперь Лавров поставить тебе двойку! — говорил он ученику. — Если только он поставит тебе неудовлетворительную отметку, сейчас же скажи мне.

Ободренный малыш убегал домой и через некоторое время действительно исправлял свои отметки.

Помимо учебников Сосо читал много других книг.

Еще в первом классе духовной школы он перечитал целый ряд произведений грузинской художественной литературы. Особенно увлекался он повестями о сказочных приключениях Карамана и других народных героев.

Из беллетристов в те годы ему более всех нравился Казбеги. Если ему удавалось достать какую-либо новую книгу, он с жаром хватал ее и бежал домой, чтобы скорее прочитать. Впечатлениями о новой книге он всегда делился с товарищами, всегда советовал и им прочесть ту или иную интересную книгу.

У него были любимые товарищи. Но и с нами, учениками младших классов, он держал себя как с равными. Иной раз возьмет тебя за руку, перекинет ее через свое плечо и делает вид, что хочет померяться с тобой силами.

— Смотри, какой сильный, чертенок, еще, чего доброго, поборешь меня, — приговаривает шутя.

В те времена город Гори делился на две части — верхнюю и нижнюю. Домик Сосо находился в верхней так называемой русской, части города.

Мать Сосо, Екатерина, гордилась умом и способностями своего сына. Она делала для него все, что могла, не щадила ни сил своих, ни здоровья.

Ее мечтой было, чтобы Сосо стал учителем и чтобы они из своей полутемной сакли перебрались когда-нибудь в просторные, светлые комнаты.

В Гори в то время проживали трое грузинских писателей: С. Мгалоблишвили, Н. Ломоури и Мелания (Натадзе) — автор «Бнело». Все они разделяли идеи тогдашнего народнического движения и тайно распространяли по селам Карталинии нелегальную литературу. У них часто бывал Сосо».

Д. Гогохия рассказал о совместной учебе с И. Джугашвили в Горийском духовном училище и в Тифлисской духовной семинарии:

«В 1890 году, поступив в Горийское духовное училище, я впервые встретился с одиннадцатилетним Иосифом Джугашвили.

Предметы у нас проходились на русском языке, и лишь два раза в неделю преподавали грузинский язык. Я, будучи уроженцем Мегрелии, произносил грузинские слова с акцентом. Это давало повод ученикам смеяться надо мной. Иосиф же, наоборот, пришел мне на помощь. Скромный и чуткий, он подошел ко мне и сказал:

— Ну, давай я буду учиться у тебя мегрельскому языку, а ты у меня грузинскому.

Это движение души товарища сильно растрогало меня.

Не одна только скромность отличала Иосифа. Большие способности и любознательность выделяли его среди учеников.

Обычно он был серьезен, настойчив, не любил шалостей и озорства. После занятий спешил домой, и всегда его видели за книгой.

За что ни брался Иосиф — все усваивал глубоко и основательно. На подготовку к урокам у него уходило очень мало времени. Благодаря своей исключительной памяти он, внимательно слушая педагога, запоминал урок и не нуждался в повторении.

Свободное от занятий время уходило на чтение книг. Он перечитал все, что было в школьной библиотеке, произведения грузинских и русских классиков — и по своему развитию и знаниям стоял намного выше своих школьных товарищей.

Это дало основание назначить ему одному ежемесячную стипендию.

Жизнь духовной семинарии протекала однообразно и монотонно. Вставали мы в семь часов утра. Сначала нас заставляли молиться, потом мы пили чай, после звонка шли в класс. Дежурный ученик читал молитву Царю Небесному, и занятия продолжались с перерывами до двух часов дня. В три часа — обед, в пять часов вечера — перекличка, после которой выходить на улицу строго запрещалось.

Позже вели на вечернюю молитву, в восемь часов пили чай, затем расходились по классам — готовить уроки, а в десять часов — по койкам, спать. Мы чувствовали себя как бы в каменном мешке».

Еще одно воспоминание об ученичестве Сталина — Петра Капанадзе:

«Помню годы нашего пребывания в Горийском духовном училище.

С виду Иосиф Джугашвили был худой, но крепкий мальчик. Жизнерадостный и общительный, он всегда окружен был товарищами. Он особенно любил играть со своими сверстниками в мяч (лапту) и ллахти. Это были излюбленные игры учеников. Иосиф умел подбирать лучших игроков, и наша группа поэтому всегда выигрывала.

Я учился вместе с Иосифом тринадцать лет, сам учительствую тридцать пять, и за все эти годы мне не приходилось встречать такого одаренного и способного ученика.

Иосиф научился отлично рисовать, хотя в те годы в училище рисованию нас не обучали. Помню нарисованные им портреты Шота Руставели и других грузинских писателей.

За годы ученичества Иосиф перечитал почти все книги, имевшиеся в горийской библиотеке: сочинения Игнатия Ниношвили, Ильи Чавчавадзе, Акания Церетели и др. Лучшие произведения он советовал читать и нам, своим товарищам, и часто пересказывал содержание прочитанного. «Помню, какое большое впечатление произвел на него рассказ И. Ниношвили Гогия Ушвили», в котором описывается угнетенное и бесправное положение крестьян. «Надо учиться и учиться, — говорил Иосиф, — чтобы помочь крестьянам».

Иосиф Джугашвили отличался большой скромностью и был хорошим, чутким товарищем. Он никогда не давал чувствовать свое превосходство, хотя был развит более чем мы. Он не кичился тем, что способнее нас, а, наоборот, помогал нам своими знаниями, помогал нам рисовать географические карты, решать задачи, готовить уроки.

Иосиф был тверд, настойчив и энергичен.

В общении с товарищами он проявлял заботливость. Об этом говорит хотя бы следующий факт.

Как-то раз, перед самыми экзаменами, я заболел и обратился к смотрителю училища Беляеву с просьбой освободить меня от экзаменов. Беляев отказал. Я был очень удручен отказом. Об этом узнал Сосо и стал настаивать, чтобы я пошел с ним к Беляеву просить вместе. Я отговаривал его, будучи уверен, что ничего из этого не выйдет. Сосо все же уговорил меня пойти к Беляеву и с такой решительностью, смелостью и настойчивостью стал убеждать смотрителя, что тот уступил.

В последующие годы, будучи в Тифлисской семинарии, Сталин участвовал в подпольных кружках и продолжал увлекаться чтением книг. Он изучал геологию, затем взялся за химию. Он стал читать Маркса. Организовал кружок и сам руководил им. В этом кружке изучали рабочее движение, в связи с этим Сталин часто говорил, что надо начать работу среди рабочих.

В Тифлисе, в семинарии, Сталин был по-прежнему жизнерадостным и отзывчивым товарищем. Но здесь, очевидно, в нем произошел перелом. Он был уже не таким, как раньше, прилежным учеником. Все свободное от занятий время отдавал чтению политической литературы — изучал марксизм, рабочее движение.

Особенно запомнился мне один примечательный факт. Это было в 1898 году. Однажды утром, после чая, я вышел из семинарии в Пушкинский сквер. Здесь я увидел Сталина, окруженного группой товарищей. Он горячо дискутировал с ними, критиковал взгляды Жордания. Это всех захватило.

И здесь, в саду, мы впервые услышали о Ленине.

Раздался звонок, мы стали расходиться, спеша на урок. Я подошел к Иосифу, пораженный его критикой взглядов Жордания. Иосиф сообщил мне, что читал статьи Тулина (Ленина), которые ему очень понравились.

— Я во что бы то ни стало должен увидеть его, — сказал он мне тогда.

Эти слова, произнесенные в 1898 году, я напомнил товарищу Сталину при встрече с ним в 1926 году, и он вспомнил этот эпизод».

Сталин, как видно, был необычным учеником, он не боялся заступаться за товарищей, умел дружить. И часто он подвергался наказаниям со стороны руководства семинарии.

Из донесения инспектора: «Джугашвили, оказалось, имеет абонементный листок из Дешевой библиотеки, книгами которой он пользуется. Сегодня я конфисковал у него соч. В. Гюго «Труженики моря», где нашел и названный лист. Пом. инсп. С. Мураховский. Инспектор семинарии иеромонах Гермоген». Надпись на донесении: «Наказать продолжительным карцером — мною был уже предупрежден по поводу посторонней книги — 93 г. В. Гюго» (запись в ноябре 1896 г.).

Еще две записи инспектора:

«Давидов и Джугашвили... продолжали разговаривать, несмотря на неоднократные мои замечания не разговаривать; Джугашвили, придя в столовую к утреннему чаю, снял фуражку в самой уже столовой». Резолюции: «Обедать после других. Стоять в столовой».

«Джугашвили Иосиф во время совершения членами инспекции обыска у некоторых учеников 5-го класса несколько раз пускался в объяснения с членами инспекции, выражая в своих заявлениях недовольство производящимися время от времени обысками среди учеников семинарии, и заявил при этом, что-де ни в одной семинарии подобных обысков не производится. Ученик Джугашвили вообще непочтителен и груб в обращении с начальствующими лицами, систематически не кланяется одному из преподавателей... Резолюция: Сделан был выговор. Посажен в карцер, по распоряжению о. ректора, на 5 часов».

По воспоминаниям П. Талаквадзе:

«Наши воспитатели смотрели на нас, как на зверей. Удивляешься иногда, как мы смогли пройти сквозь строй этих издевательств и страданий. Еще и сейчас, проходя мимо здания семинарии, чувствую какой-то трепет, и дрожь невольно пробегает по спине.

Вспоминается 1898 год. Как-то раз, после обеда, мы, ученики, сидели в Пушкинском сквере, около семинарии. Вдруг кто-то закричал: Инспектор Абашидзе производит обыск у Джугашвили! Я бросился в семинарию, подбежал к гардеробу, находившемуся в нижнем этаже, где хранились наши вещи в закрываемых нами на замок ящиках.

Войдя в гардероб, я увидел, что инспектор Абашидзе уже закончил обыск. Он взломал ящик товарища Сосо, достал оттуда нелегальные книги и, забрав их под мышку, поднимался на второй этаж здания. Рядом с ним шел Сосо...

Вдруг в это время к инспектору неожиданно подбежал ученик шестого класса Василий Келбакиани и толкнул монаха, чтобы выбить из его рук книги. Это оказалось безуспешным. Тогда Келбакиани набросился на инспектора спереди, и книги тут же посыпались на пол. Товарищ Сосо и Келбакиани быстро подхватили книги и бросились бежать...

Опешивший инспектор Абашидзе так и остался ни с чем.

Что касается обрусевшего дегенерата, коварного иеромонаха Димитрия Абашидзе, то этот кахетинский князь, будучи еще совсем молодым, принял монашество и надел рясу. Ректор семинарии и другие лица видели в монахе Абашидзе будущего экзарха Грузии и открыто об этом говорили. Инспектор Абашидзе старался делом доказать, что он вполне достоин занять высокий пост экзарха, являвшегося одной из важнейших опор русского самодержавия в Грузии.

Димитрий Абашидзе имел в семинарии своих шпиков, которые тщательно следили, кто из учащихся и чем именно занимается, о чем говорит, что читает. Благодаря своей осведомленности Абашидзе внезапно появлялся там, где его совсем не ожидали».

С юношеских лет у Иосифа Джугашвили было прозвище Коба. Позднее оно стало одним из его партийных и литературных псевдонимов. Это имя Иосиф Джугашвили позаимствовал из повести «Отцеубийца» грузинского писателя Александра Казбеги (1848-1893), где один из главных героев носит имя Коба.

Основные события повествования происходят в начале XIX века в горах Кавказа, в верховьях реки Терек, в области, которую грузины называют Хеви (от грузинского хеви — ущелье). Центром этой области было селение Степан-Цминда (ныне г. Казбеги, центр Казбегского района Грузии).

В предисловии к собранию избранных произведений Александра Казбеги Бесо Жгенти писал:

«Рыцарское чувство дружбы занимает одно из первых мест в моральном кодексе героев Казбеги. Связанные клятвобратимством, друзья самоотверженно делят горе и радости — они всегда готовы отдать жизнь друг за друга. И это не составляет преимущества избранных личностей, а оказывается органическим свойством всего народа. Самым ярким олицетворением чувства дружбы является образ героя — отцеубийцы Коба. Кто хоть однажды прочитал эту эпопею единоборства святого чувства любви с низменными инстинктами темных сил, тот навсегда сохранит в своем сердце светлый образ Кобы — благородного рыцаря дружбы, правды и добра».

Учитель Григорий Иванович Глурджидзе был однокашником Сталина:

«Хорошо помню, что Иосиф (Сосо) Джугашвили, с которым я вместе учился в Горийском духовном училище и Тифлисской духовной семинарии, был самым способным учеником, которого преподаватели всегда ставили в пример другим учащимся. Получая хорошие и отличные отметки, числясь первым учеником, он, однако, никогда не зазнавался, а, наоборот, лично помогал слабым ученикам, занимался с ними по разным предметам, радовался, когда они тоже получали хорошие баллы.

Иосиф был в училище одним из самых опрятных учащихся. Любившая его до безумия мать, несмотря на свой ограниченный заработок, не скупилась на одежду Сосо. Мальчик носил хорошие сапоги, пальто из серого кастора. Помню даже его зимний башлык домашнего изготовления. Иосиф выглядел всегда чистеньким, аккуратным. Это не мешало ему быть подвижным и веселым.

Первые годы учебы в училище он был очень верующим, аккуратно посещал все богослужения, был заправилой в церковном хоре. Хорошо помню, что он не только выполнял религиозные обряды, но всегда и нам напоминал об их соблюдении. Но вот в третьем или четвертом классе, точно не помню, он неожиданно поразил меня чисто атеистическим заявлением. Лежали мы как-то на лужайке за городом, говорили о богатых и бедных: почему-де Бог так несправедлив, что заставляет людей бедствовать.

— А знаешь, Гриша, — тихо говорит вдруг Сосо после некоторой паузы, — Он не несправедлив, его просто нет. Нас, Гриша, обманывают.

Я был поражен.

— Что ты, Сосо, как можно говорить такие вещи.

— А вот я тебе дам одну книгу, и ты из нее кое-что увидишь.

Через несколько дней он таинственно вручил мне... Дарвина.

Я помню этот разговор почти дословно потому, что подобное заявление слышал впервые в жизни и оно не могло не произвести огромного впечатления на ум ребенка, воспитываемого в строго религиозной обстановке».

Об одном очень важном эпизоде в жизни вождя рассказал Григорий Алексеевич Размадзе:

«Было, это, кажется, в 1892 году. Стражники поймали трех осетин, разбойничавших в Горийском уезде. На берегу Лиахвы назначена была публичная казнь. На зрелище собралось все население городка. Как сейчас помню — три отдельные виселицы, под ними деревянные площадки, два ряда войск, окружавших место казни.

Сосо Джугашвили, я и еще четверо наших товарищей по училищу залезли на деревья и оттуда наблюдали это страшное зрелище.

Привели трех закованных человек. Кто-то торжественно огласил приговор. Одного осетина отделили от остальных, — мы поняли, что казнь заменена ему другим наказанием, — а с двух других стали сбивать кандалы. Осужденным закрутили за спины руки, надели на них мешки. Облаченный в красное палач отвел их на площадки, окрутил вокруг шей петли, оттолкнул табуретки. Люди повисли в воздухе. Через несколько секунд, когда палач стал подтягивать веревку, один из повешенных сорвался, его стали вешать снова.

Эта жуткая картина произвела на нас, детей, самое тяжелое впечатление. Возвращаясь с места казни, мы стали обсуждать, что будет с повешенными на том свете. Будут ли их жарить на медленном огне. Сосо Джугашвили разрешил наши сомнения: «Они, — сказал он, задумавшись, — уже понесли наказание, и будет несправедливо со стороны Бога наказывать их опять».

Это рассуждение о справедливости было очень характерно для Сосо. В играх, в борьбе всегда требовал он поступать и судить справедливо, был беспристрастным и неподкупным арбитром во всех ученических спорах. Именно несправедливость, царившая на земле, заставила Иосифа Джугашвили усомниться в существовании Бога, пока он не стал в результате разностороннего чтения убежденным атеистом».

Сталин поступил в семинарию между 1892 и 1894 годами, проучился там пять или шесть лет, по разным данным. На мемориальной доске здания бывшей семинарии, сказано, что «великий Сталин» учился в этих стенах пять лет с 1 сентября 1894 года по 29 июля 1899 года.

Осенью 1894 года Сталин появился в Тифлисе. Он не стал священником, не получил аттестата, скорее всего, из-за своего увлечения «вредными книгами». Тогда он был романтически настроенным юношей, готовым бороться за свободу.

Суждения людей, знавших Сталино лично, конечно, преподносят нам вождя в детстве с идеальных позиций, лишенных какой-либо критики. Тем не менее они интересны и в них есть, наверное, доля правды.

Никита Сергеевич родился 17 апреля 1894 года в семье рабочего-шахтера в с. Калиновка Курской губернии (впоследствии местный колхоз назвали «Родина Н. С. Хрущева»). По неофициальным данным, он был незаконнорожденным сыном помещика.

Дед Хрущева — Никанор — был главой бедной крестьянской семьи. Когда его сын Сергей женился, отец выделял ему часть своего скудного хозяйства.

У Сергея Никаноровича и Ксении Ивановны родился сын Никита, а спустя четыре года дочь Ирина. Весной 1900 года Сергей Хрущев решил перебраться на юг, на заработки. Он устроился рукоятчиком на шахте «Успенка».

Ксения Ивановна работала в экономии помещицы Шауфусовой. Жила она с детьми впроголодь. Поэтому девятилетний Никита тоже стал работать, пасти овец и коров у той же помещицы. Вскоре он пошел в сельскую школу. Из-за плохих жилищных условий и недоедания часто болел, даже пропустил один учебный год.

В 1908 году вся семья Хрущевых переехала в Донбасс. Никита поначалу ходил на поденную работу к помещику Киршу. Как только ему исполнилось пятнадцать лет, он устроился на завод Боссе учеником слесаря. 16 апреля 1912 года Хрущев стал одним из руководителей забастовки, протестовавших против расправы над рабочими на ленинских приисках. В дальнейшем Хрущев, работал на разных шахтах Донбасса, продолжал революционную деятельность...

Леонид Ильич родился 19 декабря 1906 года в рабочей семье, в большом рабочем поселке Каменском (будущий Днепродзержинск) под Днепропетровском. Как он писал в воспоминаниях, одно из самых ранних, самых сильных впечатлений детства — заводской гудок. Радио не было, часов рабочие не имели и поднимались на работу по заводскому гудку. Первый предупредительный гудок давался в полшестого утра, затем в шесть — на смену, в полшестого вечера — предупредительный и опять на работу — в шесть.

Отец Брежнева был помощником вальцовщика.

«Что можно еще сказать о своем происхождении? — писал Леонид Ильич, — родословных рабочие семьи, как известно, не вели. Знаю, что отец, Илья Яковлевич Брежнев, поступил на завод в 1900 году. Он пришел сюда из Курской губернии, из деревни Брежнево Стрелецкого уезда. Название деревни, как и фамилия наша, происходило, надо полагать, от прибрежного ее положения, а возможно, и от понятий «беречь», «оберегать», что вполне согласуется с крестьянским бережным отношением к земле-кормилице. Землю ценили, защищали, берегли, веками поливали ее и потом и кровью. Но веками же бедность не покидала людей, иначе не пришлось бы отцу уходить на заработки из родных мест.

Таким образом, по национальности я русский, по происхождению — коренной пролетарий, потомственный металлург. Вот и все, что известно о моей родословной».

Семья Брежневых жила в рабочей слободке, которая называлась «Нижняя колония», в Аксеновском переулке. У Леонида Ильича были еще брат Яков и сестра Вера. В поселке имелись две православные церкви, католический костел, лютеранская кирха и еврейская синагога. Брежнев вспоминает также огромное количество трактиров и казенных винных лавок. Это был пролетарский район, но к юго-западу от поселка, в «Верхней колонии», открывался совсем иной мир: стояли двухэтажные, просторные, благоустроенные дома администрации завода. Люди, которые там жили, сильно отличались от рабочих. И с малолетства Леонид Ильич мог лишь издали, из-за решетки городского сада наблюдать за недоступной для него, сытой и благополучной жизнью.

В семье Брежневых всегда царило согласие, никогда не повышался голос, и дети росли в благоприятной обстановке.

Брежнев писал:

«Отец был человек сдержанный, строгий, нас он не баловал, но, сколько я помню, и не наказывал никогда. По-видимому, в том не было нужды: росли мы в духе уважения к родителям. Ростом отец был высок, худощав и, как большинство прокатчиков, физически очень силен. Черты лица имел тонкие, у него были хорошие, внимательные глаза. Он всегда следил за собой, дома был чисто выбрит, подтянут, любил аккуратность во всем. И эти его привычки, видимо, передались и нам. Ему в высшей степени было свойственно чувство собственного достоинства, он не лукавил, был прямодушен, тверд, и его уважали товарищи. Видеть это нам, его детям, было приятно.

— Если уж ты обещал, то держи слово, — говорил мне отец. — Сомневаешься — говори правду, боишься — не делай, а сделал — не трусь. Если уверен в правоте — стой на своем до конца.

Так он в сам поступал, слова у него не расходились с делом.

Он умер не дожив до шестидесяти. Был передовиком, стахановцем».

В советское время семья Брежневых переехала на улицу Пелина, получила двухкомнатную квартиру на первом этаже в новом заводском доме. Одну из комнат отец Леонида Ильича уступил семье брата. Дом был очень хлебосольный, здесь любили гостей.

Мать Брежнева, Наталия Денисовна, жила долго. В отличие от большинства рабочих, родители Брежнева были грамотными. И они добились того, чтобы дать детям образование. От матери Леонид Ильич унаследовал общительность, интерес к людям, умение встречать трудности с улыбкой. Брежнев занимал уже высокий пост в Москве, а его мать еще жила в их старой квартире в Днепродзержинске. Местные власти сочли неудобным, что мать секретаря ЦК КПСС живет так скромно, и предложили более просторную, более светлую, со всеми удобствами квартиру. Однако Наталия Денисовна, как ни уговаривали ее, отказалась от переезда, продолжала жить в прежнем доме до 1966 года, ведя жизнь обычной советской пенсионерки.

В девять лет Леонида Ильича приняли в приготовительный класс Каменской мужской классической гимназии, что было в те времена большой редкостью — детей рабочих прежде в гимназию вообще не допускали. Как одному из самых способных, Брежневу сделали исключение. Нужно было платить за обучение большие деньги — шестьдесят четыре рубля золотом. Но при условии отличных успехов учеников освобождали от платы.

Учился Брежнев хорошо, да иначе и не могло быть, за плохие отметки исключали.

Брежнев вспоминал: «Любимым нашим учителем был историк Ковалевич. Он прекрасно вел свой предмет, рассказывал не только о царях, но и о Разине, о Пугачеве, от него я узнал впервые о восстании декабристов, услышал имена Чернышевского, Герцена. Он учил нас думать, понимать закономерности развития общества и, как я понял впоследствии, далеко выходил за рамки официальной программы. Конечно, мы не догадывались, что лучший из наших учителей — большевик, подпольщик, и узнали об этом позднее, когда деникинцы расстреляли его».

Пролетарское происхождение Брежнева помогло ему сделать политическую карьеру, стать общенациональным лидером. Правда, историки отмечают большую инертность в его характере. У него не было той воли, которая характеризует сильную личность. Но вряд ли кто-то будет отрицать, что Леонид Ильич был личностью, и его детские годы — тому еще одно подтверждение.

Михаил Сергеевич Горбачев родился 2 марта 1931 года в селе Привольном Красногвардейского района Ставропольского края в семье колхозников. С тринадцатилетнего возраста работал в колхозе. В 1950 году окончил школу и поступил на юридический факультет МГУ.

Когда Мише было три года, ему пришлось переселиться из родительского дома в дом родителей матери Марии Пантелеевны — Пантелея Ефимовича и Василисы Лукьяновны Гопкало. И таким образом мальчик оказался оторванным от своей матери и лишенным ее заботы.

Дед Пантелей был председателем колхоза «Красный Октябрь» в селе, расположенном в двадцати километрах от Привольного. Он очень любил внука, старался заменить ему родителей. И тем не менее, отлучение из родного дома было для ребенка травмой. Миша воспринял это как предательство со стороны отца и матери.

Горбачев вспоминал: «Там для меня вольница была полная, любили они меня беззаветно. Чувствовал я себя у них главным. И сколько ни пытались оставить меня хоть на время у родителей, это не удалось ни разу. Доволен был не только я один, не меньше отец и мать, а в конечном счете — и дед с бабушкой».

Но скоро это безмятежное житье кончилось — деда арестовали, обвинив в участии в контрреволюционной правотроцкистской организации. Пантелея Ефимовича вскоре освободили, но из-за ареста деда ребенок перенес шок. Мишу стали избегать его бывшие друзья. Детские обиды и страх сохранились в его душе на всю жизнь.

Школьные годы Горбачева прошли в Привольном, где жизнь была гораздо беднее, чем у деда Пантелея. Учеба прервалась начавшейся войной. Отец ушел на фронт. Наступило тяжелое время, для того, чтобы выжить приходилось много трудиться.

После двух лет такой жизни Михаил снова пошел в школу. А придя из нее, решил, что больше туда не пойдет. Мать заплакала, собрала какие-то вещички и ушла. Вернулась вечером без вещей, но с целой стопкой книг. Михаил стать читать, увлекся и снова пошел в школу, где учился на «отлично».

Воспитывала Михаила Сергеевича мать. Отец писал с фронта, давал советы. Именно по его совету Михаил вернулся в школу. Мать была занята мыслями о «выживании»: «Зимой и весной 1944 года начался голод. Выжили мы с матерью ее стараниями и благодаря случаю». Ранней весной, когда еды уже почти совсем не осталось, Мария Пантелеевна взяла вещи мужа и отправилась за пропитанием на Кубань, оставив Мишу одного. «Лишь на пятнадцатый день она вернулась с мешком кукурузы. Это и было наше спасение», — вспоминал Горбачев. Отелилась корова, появилось молоко. «А потом, как спасение от Бога, на всеобщую радость пошли дожди. И все вокруг — и в поле, и на огородах — стало расти. Земля нас выручила и на сей раз».

Когда во время войны мать уходила на работу, оставляя мальчика одного, он жил самостоятельной «взрослой» жизнью: «Забыты забавы, игры, оставлена учеба. Целыми днями — один, по горло всяких дел. Но иногда... Иногда, вдруг, забыв обо всем на свете, завороженный зимней метелью или шелестом листьев сада в летнюю пору, мысленно я переселялся в какой-то далекий, нереальный, но такой желанный мир. Царство мечты, детской фантазии». Он рос романтиком и мечтателем, погруженным в свой внутренний мир.

Подсознательно Михаил Сергеевич всегда тянулся к праздничному миру деда Пантелея и стремился уклониться от трудового быта второго деда, Андрея. Уже будучи Генеральным секретарем ЦК КПСС, Президентом СССР, он постоянно демонстрировал это свое стремление.

Детство Бориса Ельцина было, как он сам писал, трудным и безрадостным. Он вырос в бараке, где его родители прожили десять лет, в условиях, когда «ссоры, разговоры, скандалы, секреты, смех — все барак слышит, все всё знают». Во время взросления Бориса отец его сидел в тюрьме, а воспитанием сына занималась добрая, уступчивая мать.

С детства жизнь Ельцина часто оказывалась под угрозой. Когда его крестили (а родился Борис Николаевич в 1931 году), батюшка чуть не утопил маленького Бориса в купели. Выйдя из тюрьмы, отец старался наверстать упущенное в воспитании с помощью ремня. И однажды юный Борис взбунтовался — впервые удержал отцовскую руку с занесенным над ним ремнем. Сын с детства привык добиваться того, чего хотел, «качать права», зная, что мать всегда спасет от сурового отца. Олег Давыдов писал: «Формула «Провокация, наказание, выход из трудной ситуации с честью для себя» — основа ельцинской натуры».

В личности Ельцина с раннего детства присутствуют все признаки предрасположенности к деятельности в экстремальных, стрессовых ситуациях.

У Бориса всегда были проблемы с дисциплиной, хотя учился он хорошо. Он был заводилой в классе, участвовал в групповых драках, постоянно с кем-то конфликтовал: то с учительницей немецкого языка, то с классной руководительницей, то с отцом.

Борис Николаевич всегда любил авантюры, экстремальные ситуации. По собственной вине Ельцин в детстве лишился нескольких пальцев: проник на военный склад (хотя знал, что часовой стреляет без предупреждения) и украл гранату, которая взорвалась почти в его руках, когда он ее разбирал. Однажды он выбрал для похода очень сложный маршрут, возглавил его, заблудился, ребятам пришлось пить воду из болота, в результате все заболели брюшным тифом.

Борис Ельцин был спортивным юношей: занимался лыжами, гимнастикой, легкой атлетикой, десятиборьем, боксом, борьбой, волейболом, даже тренировал женскую команду по этому виду спорта.

С детства в Ельцине были видны черты лидера, неординарной личности, однако очень сильны в его характере были истеричность, обидчивость, упрямство и неуравновешенность. Что в дальнейшем и сказалось на методах его руководства страной.

Владимир Путин родился в 1952 году в Ленинграде. Никакими особенными талантами в детстве и отрочестве он не отличался. По воспоминаниям учителей, он не участвовал в школьных КВНах, не побеждал на городских олимпиадах. Все помнят его как просто хорошего парня. Сам Путин вспоминает: «мне удавалось оставаться, что называется, неформальным лидером. Школа рядом с моим двором. Двор был надежным тылом, и это помогало. Я не стремился командовать. Важнее было сохранить независимость. А если сравнивать со взрослой жизнью, то роль, которую я тогда играл, была похожа на роль судебной власти, а не исполнительной».

Надо подчеркнуть сильное влияние родителей на сына. Отец Путина — фронтовик, был тяжело ранен, потом работал мастером на заводе и избирался парторгом цеха, то есть был «рабочим аристократом». Он был честным, ответственным и добрым человеком.

Мать Путина — простая женщина, работала то уборщицей, то подсобной рабочей. Владимир Владимирович был поздним ребенком: двое старших детей умерли во время ленинградской блокады. Вся родительская любовь была отдана ему.

По собственному признанию Владимира Владимировича, в детстве он был «шпаной», хулиганом, за что и в пионеры был принят только в шестом классе. Закадычный друг детства Путина Вячеслав Яковлев вспоминал: «Вовка Путин всегда выделялся среди нас силой. Дрался лучше всех. Мог один пойти и на троих, и на пятерых. Правда, и ему часто попадало... Постоять за себя мог всегда. Однажды кто-то из местных дал Вовке подзатыльник. Тот врезал сдачи. Договорились драться после уроков. Когда Вовка пришел на место встречи, там уже стояло человек двадцать. Вовка выдержал психическую атаку. И после этого все стали с ним за руку здороваться».

Еще один факт из «хулиганского» прошлого президента: однажды учительница математики Мила Григорьевна зашла в класс и обнаружила, что у нее с одной туфельки пропал помпончик. В ответ на ее вопрос о местонахождении помпончика Путин и сидевший с ним за одной партой Дворников честно признались, что на перемене играли помпончиком в футбол. Учительнице ничего не оставалось, как отдать футболистам и второй помпончик.

«Экспресс-газета» опубликовала интервью с лидером скандально известной питерской группы «Ленинград» Шнуром (Сергеем Шнуровым). Музыкант учился в школе, находившейся по соседству с той, где учился будущий президент. «У Путина была гопницкая школа. Восьмилетка. Мои родители, будучи интеллигентными людьми, считали, что в восьмилетке учатся одни гопники. Со временем она стала десятилеткой, но все равно вся лимита училась там. 281-я была «химическая», и после нее можно было поступить в Технологический институт». Из воспоминаний Путина: «Спортом я начал заниматься лет в десять-одиннадцать. Как только стало ясно, что одного драчливого характера не хватает, чтобы быть первым во дворе и в школе, я решил пойти в секцию бокса. Но долго там не продержался: мне очень быстро сломали нос. Боль была страшная — невозможно было дотронуться до кончика носа. Но к врачу я не пошел, хотя вокруг говорили, что надо операцию делать. Я спросил: «Зачем? Так срастется». Действительно, срослось. Но охота заниматься боксом у меня после этого пропала. И тогда я решил заниматься самбо... И вот сначала я занимался самбо, а потом уже пошло дзюдо. Тренер принял решение, что теперь будет дзюдо, и вся наша группа тогда сменила вид борьбы. Дзюдо — это ведь не просто спорт, это философия. Это уважение к старшим, к противнику, там нет слабых. В дзюдо всё, начиная от ритуала и заканчивая какими-то мелочами, несет в себе воспитательный момент. Вот вышли на ковер, поклонились друг другу... А могли и по-другому — вместо «поклонились» сразу противнику в лоб дать. С теми людьми, с которыми я занимался тогда, до сих пор дружу».

Однажды Путин поспорил на пирожки с повидлом, что на большой высоте перелезет с одного балкона на другой, и выиграл. Склонность к авантюрам, задиристый характер, проницательность, отношение к спорту как к философии — с этими качествами человек может стать незаурядной личностью.

Заслуженный тренер России Анатолий Семенович Рахлин, первый и единственный тренер Путина, вспоминал: «Володя пришел ко мне в спортзал осенью 1965 года, когда ему было тринадцать лет. Набор я объявил в сентябре, но они с другом пришли попозже, где-то уже к ноябрю. Никакого особенного впечатления мальчик на меня не произвел. Обычный, как все. Весил он тогда килограммов тридцать восемь. Опрятный, чистый, аккуратно подстриженный. Года через два-три я почувствовал, что из него может вырасти спортсмен. Не отличавшийся физической мощью, Володя был очень трудолюбив, на тренировках выкладывался на все сто процентов. Почти все ребята из той группы набора 65-го года стали мастерами спорта».

Как считает тренер президента, быстрота и непредсказуемость в борьбе остались у него и сейчас. Он был бесстрашен и мог бороться с соперником намного тяжелее себя.

Одно время пресса много внимания уделяла тому, что в Санкт-Петербурге по инициативе местного отделения «Единства» тиражом десять тысяч экземпляров была выпущена книга для учащихся начальных классов, посвященная Конвенции ООН о правах ребенка. Отдельные страницы книги посвящены описанию детства Путина. Ребятам рассказывают, что юный Володя Путин «никого не боялся и никогда никого не подводил», был «настоящим другом», а повзрослев, «много учился и работал», «помогал хорошим людям и очень сильно не любил плохих людей». Многие усмотрели в этих строках намек на формирование нового культа личности, сравнили с теми текстами из букварей, которые в советские времена повествовали о юном Владимире Ильиче. Правда, авторы новой книги для школьников не врут — Путин действительно был хорошим товарищем и много работал.